Создание и развитие женских епархиальных училищ

Итак, к концу 1870-х годов в России сложились три основных канала среднего женского образования: закрытые женские институты Мариинского ведомства; открытые женские гимназии Мариинского ведомства; открытые женские гимназии и прогимназии Министерства народного просвещения. Последние занимали лидирующую роль. Рядом с этими тремя каналами едва теплился четвертый – женские школы духовного ведомства. Созданные, как отмечалось ранее, в 1840–1850-х годах, они подразделялись на два типа: училища для девиц духовного звания, состоящие под покровительством императрицы (к 1855 году их было всего 4 – Царскосельское, Ярославское, Казанское и Иркутское), и более элементарные по учебному курсу – епархиальные училища (которые к тому же 1855 году были открыты за счет духовенства только в четырех епархиях – Полоцкое, Симбирское, Смоленское и Харьковское).

В конце 1860-х годов под влиянием общего движения в поддержку женского образования возросло и количество губернских епархиальных училищ. Однако рост этот был небольшим и достаточно стихийным. Число епархиальных училищ к 1870 году не превышало 20. Среди вновь открытых были такие училища, как Астраханское, Воронежское, Вятское, Кишиневское, Нижегородское, Полтавское, Таврическое, Уфимское, Черниговское и ряд других.

В первое время духовное сословие в массе своей не сочувствовало созданию епархиальных училищ, главным образом потому, что эти училища учреждались на средства местного духовенства, без каких-либо пособий от казны и Синода. Однако среди руководящих деятелей церкви в 1860-х годах сложилось твердое убеждение в необходимости таких училищ. Как отмечал в 1861 году епископ архангельский Нафанаил, в настоящее время «нельзя не чувствовать настоятельной и неотложной нужды в доставлении образования девицам духовного звания». По его мнению, «только от образованных девиц можно ожидать полного облагораживания домашнего быта духовенства, только от образованных священнических жен можно ожидать надежной нравственной поддержки самим священникам среди грубого сельского общества; самое воспитание собственных детей и приготовление одних к училищу, других к жизни пойдут правильнее в руках образованных матерей. Тогда и повсеместно, по занятиям в учреждаемых сельских школах, особенно для крестьянских девочек, священники найдут лучших сотрудниц в членах женского пола своего семейства». Не менее важную задачу образования дочерей духовенства преосвященный Нафанаил видел и в том, что «образованные жены духовенства могут ослаблять своим просвещенным вниманием предрассудки, пороки и преданность к расколу, по крайней мере, в женской половине народа» [158, с. 9–101].

В этих суждениях архангельского епископа, пожалуй, наиболее полно отразились как ожидания верховных деятелей церкви, связанные в 1860-х годах с епархиальными училищами, так и их взгляды на самые цели этих училищ. В тот период каждое из таких училищ действовало по собственному уставу, и во многих из этих уставов цели образования выходили далеко за пределы тех, что были очерчены при создании в 1843 году первого Царскосельского училища для девиц духовного звания, – «воспитание достойной супруги Алтаря Господня». Показательно, что во многих уставах немаловажное место занимало указание на будущее педагогическое предназначение воспитанниц епархиальных училищ.

Между тем сами эти училища в 1860-х годах, как справедливо отмечал их официальный историограф А. Кузнецов, «не имели характера правильно организованного учебного заведения». Они были «неодинаковы по своему назначению – одни были училищами в прямом смысле слова, а другие – более приютами и сировоспитательными учреждениями (учреждениями для сирот. – Авт.). «Естественно и внутренний строй этих училищ и уставы их были довольно разнообразны» [90, с. 2].

Единственной объединяющей их чертой был закрытый характер этих учебных заведений, на чем настаивало большинство преосвященных. Заложенное же изначально чисто сословное предназначение епархиальных училищ в 1860-х годах, в эпоху господства в образовании всесословных идей, существенно пошатнулось. В Уставе ряда училищ, в частности Нижегородского, к обучению допускались и светские воспитанницы как «в видах сближения сословий и духовном направлении в образовании их», так и ради усиления финансовых средств училища. Во многих случаях второе прагматическое соображение было преобладающим.

В период полемики об отпусках воспитанниц в закрытых женских институтах Мариинского ведомства, о которой подробно говорилось ранее, мнения многих руководителей духовенства, прежде ревностно отстаивавших закрытый характер епархиальных училищ, помягчали. И если в 1859 году исправляющий должность обер-прокурора св. Синода князь Урусов категорически выступал против отпусков воспитанниц епархиальных училищ, то в 1862 году многие преосвященные высказали мнение, что «замкнутое воспитание разобщает с жизнью и вредно влияет на нравственное настроение и физический организм». Ярославский епископ, в частности, отмечал, что «шестилетнее безысходное пребывание в училище» лишает «девиц дорогого для их возраста блага – свидания с родителями и жизни в семействе» и ослабляет «связь с семьей и прежним бытом их». Он предлагал ввести полноценные летние каникулы в епархиальных училищах и отпускать воспитанниц домой на Рождество и Пасху.

Это мнение поддержал и обер-прокурор св. Синода Ахматов, который отмечал, что «в настоящее время положительно доказано и всеми признано, что с воспитанием в закрытых школах обыкновенно соединяются весьма важные педагогические неудобства, особенно для бедных людей». В числе этих неудобств Ахматов указал и на дороговизну закрытых учебных заведений и то, что успехи детей, оторванных от семейного быта, ниже, чем в открытых школах. «Вообще, – отмечал обер-прокурор, – нет основания учреждать закрытую школу в то время, когда все существующие подобные школы ожидают преобразования в открытые, каковы и повсюду теперь заводимые, так называемые женские гимназии» [94, кн. 3, с. 358–360].

Таким образом, женские училища духовного ведомства в 1860-х годах не избежали влияния двух основных идей времени в женском образовании – открытого и всесословного характера вновь создаваемых женских учебных заведений. Однако, как показывает последующее развитие епархиальных училищ, это влияние было не очень значительным. Даже в 1895 году, в период, когда число так называемых иносословных воспитанниц в этих училищах было максимальным (2040 из 13617), оно составляло всего 15% общего числа их учениц. Что же касается внутреннего устройства епархиальных училищ, то они так и не стали открытыми, оставаясь вплоть до 1917 года полузакрытыми учебными заведениями.

С другой стороны, не избежали епархиальные училища в 1860-х годах и влияния национально-охранительной идеологии образовательной политики правительства. «Причина открытия женских духовных училищ сначала в западных епархиях, – справедливо отмечал Д.Д. Семенов, – находится в зависимости от политических соображений, выступавших наружу особенно во время польского восстания».

Во всеподданнейшем докладе за 1863 год, подготовленном Западным комитетом, говорилось: «Православное духовенство Западного края, ввиду принадлежащей ему деятельности и того влияния, которое оно должно оказывать на местное народонаселение в деле укрепления его единства, по духу религии и народности, с остальною частью русского государства, требует, кроме материального обеспечения, особой заботливости в отношении образования... Развитая образованием женщина духовного сословия могла бы быть великою нравственною силою в крае, где и воспитание и образование духовного юношества находятся в очень неудовлетворительном состоянии». Между тем, «по недостатку специальных заведений, женский пол православного духовенства в Западном крае или остается при одном домашнем воспитании, более чем скудном, или же получает несогласное с духом православия и русской народности образование в местных светских учебных заведениях, содержимых почти исключительно лицами неправославного исповедания и нерусского происхождения. Влияние этого образования оказывает чрезвычайно вредные последствия не только на семейный быт, но и на самую пастырскую деятельность православных священников» [158, с. 35].

Таким образом, многие епархиальные училища, как и значительная часть женских институтов и гимназий Ведомства учреждений императрицы Марии, выступали в 1860-х годах (следуя традициям, заложенным еще в 1830-х годах) прямым орудием национально-охранительной политики власти, в том числе и образовательной политики. С 1870-х годов, как отмечалось в предыдущей главе, к этому национально-охранительному просвещенческому отряду прибавится и часть женских гимназий Министерства народного просвещения – 28 женских средних школ так называемой второй категории, не подпадавших под действие Положения 1870 года.

Достаточно разношерстное состояние епархиальных училищ, каждое из которых функционировало, как уже указывалось, в соответствии с собственным уставом, побудило руководство Синода приступить к разработке общего, единого для них устава. 9 июля 1867 года новый обер-прокурор Синода граф Д.А. Толстой, бывший тогда одновременно и министром народного просвещения, поручил Учебному комитету Синода подготовить такой устав, проведя полную унификацию и внутреннего строя, и учебно-воспитательной части епархиальных училищ. При этом Д.А. Толстой особенно подчеркнул: «Крайне нужно, чтобы Комитет назначил учебники для каждого предмета преподавания женских училищ» [90, с. 2, 3].

Такой устав женских епархиальных училищ вскоре был разработан и 20 сентября 1868 года получил высочайшее утверждение. Цель этих училищ, по уставу, была значительно шире той, что ставилась в 1843 году перед училищами для девиц духовного звания. Устав указывал, что женские епархиальные училища имеют своей целью «воспитание девиц в правилах благочестия по учению православной церкви и в русском народном духе, с тем, чтобы воспитанницы могли впоследствии иметь благотворное влияние на окружающую среду строгою нравственною жизнью и деятельным исполнением семейных обязанностей» [158, с. 29].

Источниками поддержания этих училищ являлись: сбор с церквей и монастырей, отчисление из средств епархиальных свечных заводов, сборы с доходов епархиального духовенства, пособия от епархиального попечительства и, наконец, плата за обучение и содержание воспитанниц. Как видим, почти все средства училищ были местные – епархиальные или частные.

В соответствии с такой системой финансирования училищ выстраивалось и управление ими. Училища состояли в ведении святейшего Синода и управлялись на трех местных уровнях.

Верхний уровень олицетворялся епархиальным архиереем, который по отношению к епархиальным женским училищам пользовался тою же властью, какая была предоставлена попечителям учебных округов по отношению к гимназиям, – вплоть до утверждения в должности всех служащих при училище.

Второй местный уровень составлял ежегодный съезд епархиального духовенства. Его ведению подлежали: попечение об изыскании средств к содержанию училища; наблюдение за его благосостоянием по части хозяйственной, учебной и нравственной; выбор из своей среды двух членов в училищный совет на трехлетний срок; избрание и назначение начальницы училища; определение жалования начальнице и всем служащим и т.д. И хотя все определения съезда получали окончательную силу лишь после утверждения епархиального архиерея, нельзя не признать, что сфера полномочий съезда была весьма широкой и весомой.

Третий уровень управления составлял училищный Совет, которому принадлежало непосредственное и ближайшее заведование епархиальным училищем. Совет состоял из начальницы училища, инспектора классов и двух членов от духовенства. При обсуждении вопросов по учебной части на заседание совета приглашались, с правом голоса, преподаватели и преподавательницы, за исключением воспитательниц, учителей чистописания, пения и врача. Ведению училищного совета принадлежали дела как учебного характера, так и хозяйственного. По словам Д.Д. Семенова, «совету уставом было придано подобающее значение. Даже выбор инспектора, законоучителя и преподавателей предоставлялся совету (хотя, повторим, все они окончательно утверждались в должности епархиальным архиереем. – Авт.)... даже начальница, которой, при содействии классных воспитательниц, вверено преимущественно религиозно-нравственное воспитание, и та обязана о всех делах по училищу входить со своими предположениями в совет. Вообще, – отмечал Д.Д. Семенов, – во всем строе заведения был строго проведен коллегиальный принцип, чему нельзя вполне не сочувствовать» [158, с. 31, 32].

Как видим, в управлении министерскими женскими гимназиями и епархиальными училищами было немало общего, обусловленного требованиями и характером времени – эпохи реформ. Общий подход к финансированию тех и других учебных заведений за счет местных средств диктовал и общие принципы управления, с достаточно широким представительством местного элемента. Правда, в первом случае этот элемент был чисто общественный, во втором – преимущественно духовный. Но нельзя не согласиться с официальным историком епархиальных училищ А. Кузнецовым, что Устав 1868 года предоставлял епархиальному духовенству «широкие права в управлении епархиальными женскими училищами» и в то же время создавал «необходимые условия для осуществления этих прав». Позднее в период контрреформ эти права духовенства были существенно сужены и ограничены в основном хозяйственной частью училища. Но в 1860-х годах именно «принцип попечительного отношения духовенства к епархиальным женским училищам, так последовательно и широко проведенный в училищном уставе», составлял «одну из главных отличительных особенностей этого устава» [90, с. 18].

Этот принцип попечительного отношения общества и его разных сословных групп к женским учебным заведениям – один из главных отличительных моментов реформаторских законодательных актов 1860-х годов о женском образовании. И в этом плане Устав женских епархиальных училищ 1868 года, как и Положение о женских гимназиях и прогимназиях Министерства народного просвещения 1870 года, при всех его ограничениях, безусловно стоял в реформаторском ряду. Хотя время появления на свет этих законодательных актов безусловно уже дышало школьными контрреформами, которые в первую очередь начинали свой накат на «заповедник правительства» – мужскую среднюю школу.

Устав женских епархиальных училищ 20 сентября 1868 года устанавливал в них шестилетний курс обучения и определял возраст приема в 9 лет. Училища могли быть шестиклассные – с годичным сроком обучения в каждом классе, и трехклассные – с двухгодичным сроком обучения в классе. Состав учебных предметов и в тех и в других училищах был одинаковым. В него входили: Закон Божий, русский язык, русская словесность, практическое ознакомление со славянским языком, арифметика, общие основания геометрии, общие необходимые сведения из физики, география и история (всеобщая и русская), педагогика, чистописание и рисование, церковное пение. Сверх того, ученицы обязательно обучались домашнему рукоделию. К необязательным предметам относились новейшие языки, музыка и гимнастика.

Этот учебный курс, по сравнению с курсом прежних училищ для девиц духовного звания, был гораздо выше и полнее, но в сравнении с министерскими и мариинскими гимназиями он был заметно ниже и слабее. Обязательное число недельных уроков в каждом классе епархиальных училищ полагалось 18 часов. На деле же число недельных уроков в различных училищах доходило до 24 и даже до 30. Это было вызвано тем, что училищный совет с разрешения архиерея мог изменять число уроков по отдельным предметам в различных классах, с условием, чтобы минимальный курс каждого предмета был усвоен воспитанницами к концу выпуска. На тех же основаниях совет мог вводить новые учебники, сверх рекомендованных уставом, из числа учебников, одобренных Учебным комитетом Синода. Таким образом, в отношении преподавания епархиальные училища пользовались относительной свободой.

Серьезным завоеванием Устава женских епархиальных училищ 1868 года было предоставление их выпускницам права на звание домашних учительниц, чего они не имели ранее и что открывало для многих из них путь к педагогическому поприщу, в частности – в качестве учительниц начальных народных и церковно-приходских школ. Хотя, как справедливо отмечал Д.Д. Семенов, «дело педагогической подготовки» в этих училищах и в 1890-х годах нельзя было «считать еще правильно и целесообразно организованным». Педагогика здесь преподавалась по два урока в неделю только в шестом классе. (Позднее педагогика была вообще сочтена ненужной и удалена. Вместо нее стали преподавать дидактику, в которую входило и учение о воспитании.)

Мысль об организации специального седьмого педагогического класса также долгое время оставалась нереализованной. Через пятнадцать лет после создания епархиальных училищ такие классы имелись лишь в трех учебных заведениях – Кавказском (1879), Архангельском (1881) и Пензенском (1882). К 1906 году их было 13 в 52 епархиальных училищах [90, с. 16]. Далеко не при всех епархиальных училищах были устроены и элементарные школы для практических занятий воспитанниц. В 1889 году таких школ было 23 в 44 училищах [158, с. 42].

Серьезным недостатком епархиальных училищ было, кроме того, отсутствие в них приготовительных классов, что невыгодно отличало их от министерских женских гимназий и прогимназий, отрывая их от начальной школы. И главное, эти училища, в отличие от женских министерских школ, как уже отмечалось, сохраняли характер полузакрытых учебных заведений, существенно отставая в этом отношении от духа и требований времени.

Однако самой слабой стороной женских епархиальных училищ была неустойчивость их учебной части, связанная с отсутствием в них стабильного педагогического персонала и с нижайшей, нищенской оплатой за педагогический труд. Епархиальные училища не могли рассчитывать на постоянный и устойчивый состав учительских кадров, поскольку, как это ни парадоксально, их устав не давал учителям, в отличие от всех других лиц духовно-учебной службы, ни права на пенсию, ни каких-либо иных служебных прав.

Как отмечал А. Кузнецов, «пенсионная бесправность» была абсолютно «ненормальным явлением в жизни епархиальных училищ». Чтобы заработать право на пенсию, учитель епархиального училища должен был перейти в любое другое учебное заведение. «Горечь сознания, – писал Кузнецов, – что для обеспечения себя пенсией все же необходимо в конце концов оставить службу в епархиальном женском училище, так как одна эта служба сама по себе права на пенсию не дает», рождало постоянное ощущение «какой-то обездоленности служащих» [90, с. 28] и в итоге вынуждала их на массовый исход из этих училищ.

Открытие епархиальных женских училищ шло крайне медленно. В 1893 году, через 50 лет после создания первого училища для девиц духовного звания (1843) и через 25 лет после утверждения Устава епархиальных училищ (1868) число их достигло только 44. (Напомним, что с момента создания всесословных открытых министерских женских средних школ в 1858 году их количество к 1870 году выросло до 151.) Большинство епархиальных училищ было трехклассными. Когда после утверждения их устава Синод запросил, где и какие училища могли быть открыты, ответы епархий были следующими: шестиклассные училища оказалось возможным устроить только в четырех епархиях – Вятской, Нижегородской, Полтавской и Харьковской; трехклассные – еще в восьми епархиях – Астраханской, Воронежской, Орловской, Самарской, Саратовской, Таврической, Уфимской и Черниговской. 18 епархий ответило, что не имеют возможности преобразовать в епархиальные училища существующие в них училища и приюты для девиц духовного звания. Наконец, в 8 епархиях вовсе не было ни таковых училищ, ни приютов [90, с. 4].

В 1889 году, по данным Д.Д. Семенова, в 44 женских епархиальных училищах обучалось более 10 тыс. воспитанниц. На содержание всех училищ было истрачено полтора миллиона рублей. То есть стоимость содержания одного епархиального училища обходилась в среднем 34090 руб. Если вспомнить названные ранее цифры, характеризующие стоимость содержания одной женской гимназии – 6451 руб. и одной женской прогимназии – 1157 руб., то весьма спорным выглядит вывод Д.Д. Семенова о том, что «епархиальные женские училища между средними учебными заведениями самые дешевые в России» [158, с. 46]. Этого попросту не могло быть хотя бы потому, что общеизвестно – открытые учебные заведения много дешевле закрытых и полузакрытых.

И тем не менее с учреждением и развитием епархиальных училищ начал, хоть медленно, но формироваться четвертый канал среднего женского образования в России. Время, эпоха реформ наложили свой отпечаток на устройство и жизнедеятельность этих училищ, о чем было сказано выше при анализе их финансирования, управления и учебной части. Общим у них с министерскими женскими гимназиями было то, что они, как справедливо отмечал Д.Д. Семенов, «возникали у нас по частной инициативе, жили и развивались собственными средствами» [158, с. 48].

Общим было и то, что их возникновение и развитие в какой-то мере упреждало появление регламентирующего их законодательства. И в немалой степени прав историк епархиальных училищ А. Кузнецов, утверждая, что «училища не были вызваны к жизни созданным для них в 1868 году Уставом, но самый Устав возник вследствие развивающегося среди духовенства стремления к систематическому образованию своих дочерей и выразившегося в открытии во многих епархиях женских училищ и приютов для воспитания и образования девиц духовного звания. Устав 1868 года только облек в юридическую форму это просветительское движение в среде духовенства, придал униформу созданным этим движением женским школам и, естественно, не мог не сохранить основного жизненного нерва этих школ – попечения духовенства» [90, с. 18].

В нашей литературе ранее не принято было говорить о «просветительском движении в среде духовенства». Да и о самих епархиальных училищах мы мало что знали. Но созданы они были именно усилиями просвещенного духовенства, деятельность которого в этом направлении была составляющей общего просветительского движения эпохи «великих реформ».

В итоге, в эту эпоху все четыре сформировавшихся канала среднего женского образования составили достаточно стройную, хотя и во многом противоречивую систему этого образования. Отдельные ее компоненты, в частности министерские женские гимназии и прогимназии, развивались более динамично, интенсивно, но вся система российского среднего женского образования в целом не подвергалась существенным организационным трансформациям и сохранила свой облик вплоть до 1917 года.

 

 

женская школа в общей системе
среднего образования в России

Разработка К.Д. Ушинским
теоретических основ женского образования

Итак, открытая всесословная женская школа, созданная в конце 1850–1860-х годах, стала, по существу, первым в России детищем общественных образовательных усилий. Она представляла собой принципиально новую социально-педагогическую модель построения женского образования, отвергавшую три основные установки всей предшествовавшей правительственной политики в этой сфере: жесткую сословность; закрытый или, говоря словами Ушинского, «казарменный, острожный» характер женских учебных заведений и полное устранение от них общественности.

В основу новой модели женской школы была положена новаторская концепция женского образования, выдвинутая передовой русской педагогической мыслью. Эта концепция базировалась на идеях: всесословности и открытости женской школы; общеобразовательной, а не утилитарно-профессиональной направленности женского образования и его равенства с образованием мужским; единства воспитательного влияния семьи и школы; общественно-государственного характера женского образования, широкого участия общества в его развитии. Основная роль в выработке данной концепции и в начале практического строительства новой отечественной женской школы принадлежала К.Д. Ушинскому. Значительный вклад в теорию и практику женского образования внес и выдающийся русский педагог Н.А. Вышнеградский – создатель первой в России открытой женской средней школы (1858).

Ушинский решительно отстаивал равноправие женщины во всех областях жизни, уделяя особое внимание праву женщины на равное с мужчиной образование. Он одним из первых начал практическую перестройку женского образования в России, проведя глубокую реформу Смольного института, где в 1859–1862 годах был инспектором классов, о чем подробно говорилось ранее. Эта реформа оказала огромное влияние на развитие отечественного женского образования. Создаваемые тогда новые открытые женские школы – гимназии и прогимназии – также выстраивались в соответствии с реформаторскими идеями и начинаниями Ушинского.

Практическая деятельность Ушинского в области женского образования достаточно широко освещалась в педагогической литературе. Однако его теоретические воззрения в этой сфере оставались и до сего времени остаются вне внимания. Между тем Ушинский впервые в отечественной педагогике разработал целостную теорию женского образования, основанную на двух системообразующих принципах его философии образования – общественном характере, общественной значимости образования и его народности.

Краеугольным камнем, ведущей, принципиально новой идеей этой теории – «народной идеей», как называл ее Ушинский, был взгляд на женское образование, на его базисные основания, его содержание и организацию с точки зрения «общественного положения женщины», «положения и роли женщины в историческом развитии народа». «Это – новейшая идея», отмечал Ушинский, и она еще «нигде не высказана вполне» [178, т. 1, с. 450]. Такой подход был новаторским не только для отечественной, но и для западной педагогики, где продолжал господствовать узко утилитарный взгляд на суть и задачи женского образования.

Детально изучив состояние женского образования за рубежом во время своей заграничной командировки, Ушинский в отчете об этой командировке писал: «Женское образование только в последнее время обратило на себя особенное внимание даже в тех государствах Запада, мужские школы которых мы давно привыкли считать образцовыми. Скажу более: самая идея образования женщины далеко не вполне еще выработана западной педагогикой, особенно если сравнить обработку этой идеи с той, которую получила уже идея мужского образования» [178, т. 1, с. 447].

В общесоциальном плане Ушинский вынужден был констатировать отрыв взглядов европейских педагогов на женское образование и самого этого образования от «идеи эмансипации женщин». «Эта идея, – отмечал он, – почти совершенно не проникла в учебные заведения». Большинство педагогов встретило ее «с недоверием и даже с прямым негодованием... и не дали ей проникнуть в педагогическую практику» [178, т. 1, с. 449].

Социальная и педагогическая узость взглядов западных педагогов на женское образование, по мнению Ушинского, была не единственной причиной плачевного состояния этого образования. Не менее важные причины он видел «в том равнодушии общества, с которым оно во многих местах смотрит еще на женские учебные заведения», а также в позиции западных правительств, которые «весьма мало заботятся» об образовании женщины. Все это в целом приводило к тому, что даже в самой «педагогической стране» – Германии, откуда русская официальная педагогика постоянно заимствовала педагогические идеи, женские учебные заведения, по словам Ушинского, были «самыми слабыми из всех учебных заведений», а германская педагогика не имела «решительно ни одного замечательного и фундаментального сочинения о женском образовании» [178, т. 1, с. 447, 448].

И все же «главный недостаток» в зарубежном женском образовании, главный исток его слабого и искаженного развития Ушинский видел «в том взгляде на женщину», который еще живет в обществе, «и в тех требованиях, которые ставит оно женскому образованию» [178, т. 1, с. 470]. Эти требования, естественно, были различными в разных странах. Но в целом доминировали два подхода. Ушинский называл их «немецко-хозяйственным» (женщина как хозяйка и добрая мать семейства) и «французско-галантерейным» (женщина как украшение общества и семьи).

Соответственно выстраивались и образовательная практика в женских учебных заведениях, и теоретико-педагогические рассуждения о женском образовании, представлявшие собой, по его словам, «высокое парение» либо над кухонным очагом, либо над будуаром [178, т. 1, с. 468]. Особенно жестко в этом отношении Ушинский высказывался о псевдотеоретических спекуляциях многих немецких педагогов, пытавшихся разными доводами обосновать существующую убогую практику и второсортность женского образования. В этих доводах он видел «утилитарный, старонемецкий взгляд» на женщину, «самым циническим образом выраженное желание приготовить в женщине думающий хозяйственный пресс» [178, т. 1, с. 466, 556].

В отличие от названных, предельно консервативных и утилитарных подходов к проблеме женского образования, господствовавших в зарубежной педагогической теории и практике, Ушинский рассматривал данную проблему с позиций «роли, которую женщина играет в развитии народа». Он выделял «в этой роли два элемента», которые условно называл «консервативным» и «прогрессивным». «Положение женщины, данное ей самой природой, – писал Ушинский, – таково, что, с одной стороны, через ее посредство сохраняется в народе национальность, и жизнь отживших поколений соединяется с жизнью живущих, а с другой, – через женщину только прогресс человечества проникает в нравы людей, в характер народа и его общественную жизнь». Именно поэтому, подчеркивал Ушинский, образование женщины должно быть, во-первых, «проникнуто народностью», и во-вторых, – «должно соответствовать тому веку, в котором она живет» [178, т. 1, с. 466, 556, 449, 450, 464, 474]. «Образование женщины... – по его словам, – менее еще, чем образование мужчины... должно иметь специальные цели. Оно должно быть только вообще образованием человека» [178, т. 1, с. 471].

Ушинский был убежден, что «если в основу требований от женского образования мы положим идею народной жизни и того значения, которое в этой жизни имеет женщина по самой природе своей, то мы приобретем твердую почву, на которой можем строить идеал образования женщины; приобретем идею, которая, будучи взята из самой природы, даст нам возможность спокойно и с уверенностью развивать из нее потребности женского воспитания для данного народа и в данное время». «Эта точка зрения, – отмечал Ушинский, – кажется мне самой естественной для женских народных общественных школ» [178, т. 1, с. 471].

Настаивая на широком развитии женского образования, Ушинский исходил из того, что «образование женщины, по крайней мере, столько же важно в народной жизни, сколько мужчины, и еще более потому, что самое образование мужчины будет только односторонне, поверхностно, никогда не проникнет в жизнь, в нравы народа без соответствующего образования женщины» [178, т. 1, с. 471]. Воспитывая женщин, замечал он, мы «воспитываем, через посредство их, общество и народ» [178, т. 1, с. 471]. Ибо «через женщину только успехи науки и цивилизации могут войти в народную жизнь» [178, т. 1, 477].

«Характер человека, – писал Ушинский, – более всего формируется в первые годы его жизни, и то, что ложится в этот характер в эти первые годы, – ложится прочно, становится второй природой человека; но так как дитя в эти первые годы свои находится под исключительным влиянием матери, то и в самый характер его может проникнуть только то, что проникло уже прежде в характер матери. Все, что усваивается человеком впоследствии, никогда уже не имеет той глубины, какой отличается все, усвоенное в детские годы. Таким образом, женщина является необходимым посредствующим членом между наукой, искусством и поэзией, с одной стороны, нравами, привычками и характером народа, с другой. Из этой мысли вытекает уже сама собой необходимость полного всестороннего образования женщины». «Эта мысль, впрочем, – замечал Ушинский, – только что зарождается, и нельзя сказать, что она оказала уже большое практическое влияние на женские учебные заведения Запада» [178, т. 1, с. 477].

Между тем в судьбах отечественного женского образования именно эта мысль, впервые сформулированная Ушинским, сыграла первостепенную роль. Она в значительной мере определила лицо, характер и направленность русской женской школы, которая стала образцом для многих зарубежных стран. В данном звене средней школы (как и в другом совершенно оригинальном типе отечественных учебных заведений – в военных гимназиях, где также активно «работали» идеи Ушинского) произошел перелом в традиционном направлении педагогического влияния – из Европы в Россию. Не зарубежная, а русская школа здесь воспринималась как образец. Это вынуждено было признать даже германофильствующее руководство отечественного просвещения, отмечавшее в 1870-х годах, что «среднее женское образование лучше в России, чем в самых просвещенных государствах Западной Европы». Отечественные средние женские школы, указывало, в частности, Ведомство учреждений императрицы Марии, «по учебному курсу... выше и определеннее, чем даже прусские höhere Töchterschulen, при преобразовании которых в 1872 году образцом в учебном отношении послужили русские женские гимназии и институты» [94, кн. 3, с. 288].

Новая средняя женская школа, созданная в России в 60–90-х годах XIX века по матрице, намеченной Ушинским, стала одним из ключевых звеньев отечественной системы образования. Она открывала женщинам путь к высшему образованию и одновременно выступала как важнейший фактор развития начальной народной школы, поставляя для нее значительную часть учительских кадров.

Эти две задачи женской средней школы Ушинский считал взаимосвязанными. Он не раз отмечал, что высшее образование женщин, открывая для них различные сферы общественной жизни, может существенно расширить и сферу их педагогического труда, дать им возможность преподавания и в средних учебных заведениях. Еще в 1861 году, в самом начале борьбы русских общественных сил за право женщин на высшее образование, Ушинский, по воспоминаниям Е.Н. Водовозовой, энергично убеждал воспитанниц Смольного института включиться в эту борьбу. «Вы обязаны, – говорил он, – проникнуться стремлением к завоеванию права на высшее образование, сделать его целью своей жизни, вдохнуть это стремление в сердца ваших сестер и добиваться достижения этой цели до тех пор, пока двери университетов, академий и высших школ не распахнутся перед вами так же гостеприимно, как и перед мужчинами» [219, т. 1, с. 466].

Ушинский резко критиковал существовавшие в России и в западных странах запрет на высшее образование женщин и ограничения сферы их педагогической деятельности. Эти ограничения, по его убеждению, проистекали «из ложного понятия о неспособности женщин заниматься воспитанием и обучением в общественных заведениях», из все того же «узкого взгляда на исключительное, домашнее, кухонное призвание женщины». «Личные мои наблюдения над преподаванием женщин в школах, – писал Ушинский, – убедили меня вполне, что женщина способна к этому делу точно так же, как и мужчина, и что если женское преподавание в иных местах (как, например, во Франции) слабее мужского, то это зависит единственно от малого приготовления женщин к учительскому делу... и от того стесненного положения, в которое ставят учительницу закон и общественное мнение» [178, т. 1, с. 536, 538].