Теоретическая философия техники

В рамках теоретической философии техники, равно как и в протофилософии техники, различают два направления: к её инженерному крылу следует отнести прежде всего таких философов, как Эрнест Капп (Kapp) (1808–1896) и Фридрих Дессауэр (Dessauer) (1881–1963), а к гуманитарному – некоторых русских космистов: Павла Александровича Флоренского (1882–1937), Николая Александровича Бердяева (1874–1948); представителя западноевропейской «философии жизни» Освальда Шпенглера (Spengler) (1880–1936); экзистенциалистов Мартина Хайдеггера (Heidegger) (1889–1976), Карла Ясперса (Jaspers) (1883–1969).

Представителей немецкой инженерной философии техники (Каппа, Дессауэра) и русских космистов можно охарактеризовать как сторонников антропологического подхода в раскрытии сущности техники. В объяснении этой сущности они развили теорию органопроекции, истоки которой имели место ещё в трудах Аристотеля, трактовавшего, например, в седьмой книге «Никомаховой этики», целесообразно устроенные живые организмы в качестве прообразов орудий труда и технологий. Эта теория вполне завершённый вид получила в работах Каппа, который к тому же ввёл в научный оборот сам термин «философия техники». В основу капповской философии техники заложен синтез гегелевской диалектической философии с положениями географического детерминизма Карла Риттера (Ritter) (1779–1859), развившего учение о космосе как живом, направленно эволюционирующем к определенной цели организме. Капп диалектически соединил взгляды Риттера с идеей обратного прогрессивного техногенного влияния на географические условия, лимитирующие человеческую жизнедеятельность. Родовой общественный человек объявляется Каппом существом, преобразующим природу под свои потребности. Техническое преобразование природы как среды обитания в её пространственном аспекте мыслится Каппом «культивированием пространства» (посредством земледелия, горного дела и т. д.). Преобразование же природы в аспекте времени Капп называл «культивированием времени» (посредством создания систем коммуникаций). Наряду с культивированием пространства и времени людям необходимо «внутреннее культивирование», объясняемое как совершенствование политической и экономической технологий, приводящее к смене общественного устройства. Углубляя означенную «экологическую» философию, Капп в книге «Основы философии техники» (1877) как раз и определяет сущность техники как органопроекцию: любое орудие труда Капп объявляет искусственным замещением, дополнением органов человеческого тела, организма в целом.

Дальнейшее, хотя и косвенное развитие некоторых аспектов этой теории, продолжил Дессауэр. В трудах «Техническая культура» (1908), «Философия техники» (1927), «Душа в сфере техники» (1956) Дессауэр, будучи неотомистом, предложил воспринимать технику, как реальный способ соучастия человека (относительно творческого существа) в творении мира универсально творческим существом (предполагаемым субъектом универсальной жизнедеятельности). Для обоснования своих взглядов Дессауэр использовал кантовскую систему трансцендентального идеализма, подразделяющую универсум на «вещи для нас» («феноменальное бытие») и «вещи в себе» («ноуменальное бытие»), как источник существования природы и человека. Но, в отличие от Канта, считавшего, что взаимодействие феноменального и ноуменального невозможно выявить в человеческой практике, Дессауэр заявлял, что это взаимодействие имеется в техническом творчестве. Согласно Дессауэру, любое техническое изобретение равнозначно позитивному контакту с «вещами в себе», а именно с такими «вещами в себе», которые он называл «предзаданные технические решения». Но чтобы достичь такого контакта, т. е. осуществить подлинное техническое творчество, дающее не фабрикацию (воспроизведение), а именно изобретение, необходима «внутренняя обработка» предельных смыслов универсума. Содержание последней Дессауэр мыслит как моральный мотив вступления во взаимодействие с ноуменальным миром, определяющийся этическими особенностями изобретателя. Появляющаяся в результате морально мотивируемого технического творчества реальность, согласно Дессауэру, есть качественно новая, креативная реальность, способствующая позитивному изменению людей.

В соответствии с теорией органопроекции Каппа сущность и возможности техники рассматриваются и Флоренским, однако он задаётся вопросом: можно ли считать, что техника проецирует все возможные реально наличествующие органы человека и проецирует ли она только его органы. Отвечая на данный вопрос отрицательно, Флоренский полагал, что существует некоторая неистребимость жизни в универсуме, а человек в своей технике осуществляет проекцию любых форм жизни, т. е. не только реально имеющихся у него органов или органов эмпирически известных ему живых существ. Используя теорию множеств Георга Фердинанда Людвига Филиппа Георг Кантора (Cantor) (1845–1918), Флоренский полагал, что и человек, и природа в качестве бесконечности могут являться частями самих себя. Следовательно, по Флоренскому, человеческий род несёт в себе потенциал всего живого и в технике проецирует какие угодно органы, уже возникавшие, возникшие или только могущие возникнуть в творчестве космической жизни. Более того, в технике как органопроекциях человечество неосознанно (бессознательно) получает модели того, что оно сможет проявить в дальнейшем в своей собственной органической эволюции.

В целом можно заметить, что теория органопроекции исходит из неявного представления, согласно которому жизнь есть явление, укоренённое в самой основе универсума и в высших проявлениях обладающее сущностным нравственным признаком. Но это представление шире, чем представление о технике как о проекции органов, хотя бы потому, что не все реальные природные формы жизни заведомо универсальны, существует борьба различных форм жизни, истребление одних форм другими, не описываемое в терминах нравственности. В круговороте потребления жизни самой себя нет гарантий бесконечности этого кругооборота, и поэтому можно отказаться от допущения универсальности и нравственной осмысленности жизни, сохранив теорию органопроекции. Например, Шпенглер стал последовательно утверждать, что техника есть особым образом организованная система борьбы высших животных, в которой есть победители (хищники) и побеждённые (жертвы). Если обсуждать это утверждение с позиции научных знаний о разнообразии земных форм жизни, то следует заметить, что Шпенглер произвольно, в угоду своей точки зрения замкнул технику исключительно на животных как представителях гетеротрофных форм жизни. И человек для него не может быть исключением из класса таких форм. По Шпенглеру, техника – это тактика животной жизни. В целом она представляет собой внутреннюю форму способа борьбы, равнозначную самой жизни. Жизнь в целом – война, и от неё путь ведёт к методам современных инженеров; это путь хитрости: от создания первобытного орудия к конструированию современных машин для войны против природы. При этом техники проявляют два вида хитрости, различающиеся по прообразу: наступательную хитрость сильного, имеющую прообразом «ум тигра», и оборонительную хитрость слабого, имеющую прообразом «тупость голубки и слона». Так как появление обеих хитростей происходит в природном и социальном мире, то мир есть добыча. Способ добычи себе мира – культура. Человек в мире добычи – великолепный, отважный, хитрый и жестокий хищник, он живёт атакой, убийством, уничтожением. Это в крайней степени индивидуализирует человека, поэтому техника в высшем её проявлении, согласно Шпенглеру, сугубо индивидуальна. Индивидуализированный донельзя человек – «враг всех и каждого – убивающий, ненавидящий, решительно избирающий победу или смерть»[14]. Лучшая техника – это техника в виде личных орудий, прообразы которых в органах хищничества. Высшая форма – техника вождя, низшая – техника исполнителя. Но вожди при развитии общества трансформируются в учёных, жрецов, философов, теряющих часть мощи инстинкта хищника, поскольку начинают нуждаться в технике исполнителей. Большинство человеческих рас (так называемые «цветные», к которым он отнёс, например, славян), с точки зрения Шпенглера, связаны с вырожденной техникой, или техникой оборонительной: для представителей такой техники она лишь оружие в борьбе с фаустовской цивилизацией, «что-то вроде времянки, которую оставляют, когда она выполнила свою функцию»[15].