II. Представление и значение

Когда говорим, что А значит или означает Б, например, когда, видя издали дым, заключаем: значит, там горит огонь; то мы познаем Б посредством А. А есть знак Б, Б есть означаемое этим знаком, или его значение. Знак важен для нас не сам по себе, а потому, что, будучи доступнее означаемого, служит средством приблизить к себе это последнее, которое и есть настоящая цель нашей мысли. Означаемое есть всегда нечто отдалённое, скрытое, трудно познаваемое сравнительно со знаком.

Понятно, что функции знака и значения не раз навсегда связаны с известными сочетаниями восприятий и что бывшее прежде значением, в свою очередь, становится знаком другого значения.

В слове также совершается акт познания. Оно значит нечто, т.е., кроме значения, должно иметь и знак. Хотя для слова звук так необходим, что без него смысл слова был бы для нас недоступен, но он указывает на значение не сам по себе, а потому, что прежде имел другое значение. Звук верста означает меру долготы, потому что прежде означал борозду; он значит “борозда”, потому что прежде значил “поворот плуга”, и так далее до тех пор, пока не остановимся на малодоступных исследованию зачатках слова. Поэтому звук в слове не есть знак, а лишь оболочка, или форма знака; это, так сказать, знак знака, так что в слове не два элемента, как можно заключить из вышеприведенного определения слова как единства звука и значения, а три. Для знака в данном слове необходимо значение предыдущего слова, но знак не тождествен с этим значением; иначе данное слово, сверх своего значения, заключало бы и все предыдущие значения. <...>

Одно значение слова вследствие своей сложности может послужить источником нескольким знакам, т.е. нескольким другим словам. Итак, знак по отношению к значению предыдущего слова есть лишь указание, отношение к этому значению, а не воспроизведение его. Согласно с этим не следует смешивать знака в слове с тем, что обыкновенно называют собственным значением слова, противопоставляемым значению переносному. Собственное значение слова есть все значения предыдущего слова по отношению к последующему, а где не требуется особенной точности – даже совокупность нескольких предыдущих значений по отношению к нескольким последующим. <...> В том, что мы относительно называем собственными и что, в свою очередь, есть переносное по отношению к своему предшествующему, может быть несколько признаков, между тем как в знаке только один. <...> Так как в данном слове, рассматриваемом как действительное явление, а не отвлечение, находим всегда только одно значение, то, не применяясь к принятой терминологии, а видоизменяя её по-своему, мы не можем говорить ни о собственном, ни о переносном значении данного слова: предыдущее значение есть для нас значение не только слова, которое рассматриваем, а другого. Каждое значение слова есть собственное, и в то же время каждое, в пределах нашего наблюдения, – производное, хотя бы то, от которого произведено, и было бы нам неизвестно. И с другой стороны, по отношению к значению последующего слова знак есть только указание. Он только намекает на это значение, даёт возможность в случае надобности остановиться на нём и постепенно привести его в сознание, но позволяет и не останавливаться.

Знак в слове есть необходимая (для быстроты мысли и для расширения сознания) замена соответствующего образа или понятия; он есть представитель того или другого в текущих делах мысли, а потому называется представлением. <…>

Представление, тождественное с основанием сравнения в слове или знаком, составляет непременную стихию возникающего слова; но для дальнейшей жизни слова оно не необходимо. Как известно, есть много слов, связь коих с предыдущими не только не чувствуется говорящим, но неизвестна и науке. Почему, напр., рыба названа рыбой, или иначе говоря: как представляется рыба в этом слове? Значение здесь непосредственно примыкает к звуку, так что кажется, будто связь между ними произвольна. Говорят, что представление здесь есть, но оно совершенно пусто [бессодержательно]. <...> Кажется, однако, что таким образом лишь напрасно затемняется значение термина “представление”. В слове рыба содержание не представляется никак, а потому представления в нем вовсе нет, оно потеряно. Значение имеет здесь только внешний знак, т.е. звук. <...>

Что такое “значение слова”? Очевидно, языкознание, не уклоняясь от достижения своих целей, рассматривает значение слов только до известного предела. Так как говорится о всевозможных вещах, то без упомянутого ограничения языкознание заключало бы в себе, кроме своего неоспоримого содержания, о котором не судит никакая другая наука, ещё содержание всех прочих наук. Напр., говоря о значении слова “дерево”, мы должны бы перейти в область ботаники, а по поводу слова “причина” или причинного союза – трактовать о причинности в мире. Но дело в том, что под значением слова вообще разумеются две различные вещи, из коих одну, подлежащую ведению языкознания, назовем ближайшим, другую, составляющую предмет других наук, – дальнейшим значением слова. Только одно ближайшее значение составляет действительное содержание мысли во время произнесения слова. Когда я говорю “сижу за столом”, я не имею в мысли совокупности раздельных признаков сидения, стола, пространственного отношения за и пр. Такая совокупность, или понятие, может быть передумана лишь в течение ряда мгновений, посредством ряда умственных усилий и для выражения своего потребует много слов. Я не имею при этом в мысли и живого образа себя в сидячем положении и стола, образа, подобного тому, какой мы получаем, напр., когда, закрывши глаза, стараемся мысленно изобразить себе черты знакомого лица. Несмотря на отсутствие во мне полноты содержания, свойственной понятию и образу, речь моя понятна, потому что в ней есть определение места и мысли, где искать этой полноты, определение, достаточно точное для того, чтобы не смешать искомого с другим. Такое определение достигается первоначально посредством представления, а затем и без него, одним звуком. Пустота ближайшего значения, сравнительно с содержанием соответствующего образа и понятия, служит основанием тому, что слово называется формою мысли.

Ближайшее значение слова, одно только составляющее предмет языкознания, формально вовсе не в том смысле, в каком известные языки, в отличие от других, называются формальными, различающими вещественное и грамматическое содержание. Формальность, о которой здесь речь, свойственна всем языкам, всё равно, имеют ли они грамматические формы или нет. Ближайшее, или формальное, значение слов, вместе с представлением, делает возможным то, что говорящий и слушающий понимают друг друга. В говорящем и слушающем чувственные восприятия различны в силу различия органов чувств, ограничиваемого лишь родовым сходством между людьми. Ещё более различны в них комбинации этих восприятий, так что когда один говорит, например, “это неклён” (дерево), то для другого вещественное значение этих слов совсем иное. Оба они думают при этом о различных вещах, но так, что мысли их имеют общую точку соприкосновения: представление (если оно есть) и формальное значение слова. Для обоих в приведённом примере отрицательная частица имеет одинаковый смысл, именно такой, какой в отрицательных сравнениях: это – клён, но в то же время и не клён, т.е. не обыкновенный клён и не черноклён. Для обоих словом “неклён” назначено для татарского клена одно и то же место в мысли подле обыкновенного клёна и черноклёна, но в каждом это место заполнено различно. Общее между говорящим и слушающим условлено их принадлежностью к одному и тому же народу. Другими словами: ближайшее значение слова народно, между тем дальнейшее, у каждого различное по качеству и количеству элементов, – лично. Из личного понимания возникает высшая объективность мысли, научная, но не иначе, как при посредстве народного понимания, т.е. языка и средств, создание коих условлено существованием языка. Таким образом, область языкознания народно-субъективна. Она соприкасается, с одной стороны, с областью чисто личной, индивидуально-субъективной мысли, с другой – с мыслью научной, представляющей наибольшую в данное время степень объективности”. (Впервые опубликовано в 1874 г.)