Семинар 2. Донаучный этап развития технических знаний и зарождение технических наук

1. Донаучный этап развития технических знаний (до XV в.).

2. Зарождение технических наук (со второй половины XV в. до 70-х гг. XIX в).

3. Синтез «естественного» и «искусственного» при создании технических (транспортных) объектов.

4. Научное техническое знание.

 

Основная литература

1. Иванов, Б.И. Становление и развитие технических наук / Б.И. Иванов, В.В. Чешев.. – Л., 1977. – 263 с.

 

Дополнительная литература

1. Основы философии науки: учеб. пособие для аспирантов / В.П. Кохановский [и др.]. – Изд. 7-е. – Ростов н/Д: Феникс, 2010. – 603.

2. Степин, В.С. Теоретическое знание / В.С. Степин. – М.: Прогресс-Традиция, 2003. – 744 с.

3. Ушаков, Е.В. Введение в философию и методологию наук: учебник / Е.В. Ушаков. – М.: Экзамен, 2005. – 528 с.

4. Хрестоматия по философии: учеб. пособие для вузов / сост. А.Р. Абдуллин. – Уфа, 2003. – 439 с.

 

Семинар 3. Классический и завершающий этап развития транспортной науки

1. Классический этап развития транспортной науки (70-е гг. XIX в. до середины ХХ в).

2. Завершающий этап развития транспортной науки (с середины ХХ в. по настоящее время).

3. Предмет, средства и методы технических наук.

4. Современное состояние транспортной науки и техники

 

Основная литература

1. Иванов, Б.И. Становление и развитие технических наук / Б.И. Иванов, В.В. Чешев. – Л., 1977. – 263 с.

Дополнительная литература

1. Основы философии науки: учеб. пособие для аспирантов / В.П. Кохановский [и др.]. – Изд. 7-е. – Ростов н/Д: Феникс, 2010. – 603 c.

2. Степин, В.С. Теоретическое знание / В.С. Степин. – М.: Прогресс-Традиция, 2003. – 744 с.

3. Ушаков, Е.В. Введение в философию и методологию наук: учебник / Е.В. Ушаков. – М.: Экзамен, 2005. – 528 с.

4. Хрестоматия по философии: учеб. пособие для вузов / сост. А.Р. Абдуллин. – Уфа, 2003. – 439 с.

 

Тема 3. Традиции и новации в развитии транспортной науки и техники

Нормальная наука, согласно Куну, – это «исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых достижений – достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для развития его дальнейшей практической деятельности».

Уже из самого определения следует, что речь идет о традиции. Прошлые достижения, лежащие в основе такой традиции, Кун называет парадигмой.

Кун писал «При ближайшем рассмотрении этой деятельности в историческом контексте или в современной лаборатории создается впечатление, будто бы природу пытаются вытиснуть в парадигму, как в заранее сколоченную довольно тесную коробку. Цель нормальной науки ни в коей мере не требует предсказания новых видов явлений: явления, которые не вмешиваются в эту коробку, часто, в сущности, упускаются из виду. Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы и к созданию таких теорий другими».

Итак, в рамках нормальной науки ученый настолько жестко запрограммирован, что не только не стремится открыть или создать что-либо принципиально новое, но даже не склонен это новое признавать или замечать.

Концепция Куна выглядела бы пустой фантазией, если бы ему не удалось убедительно показать, что нормальная наука способна успешно развиваться. Кун, однако, показал, что традиция является не тормозом, а, напротив, необходимым условием быстрого накопления знаний.

И действительно, сила традиции как раз в том и состоит, что мы постоянно производим одни и те же действия, один и тот же способ поведения все снова и снова при разных, вообще говоря, обстоятельствах.

Традиции, таким образом, управляют не только ходом научного исследования.

Не в меньшей степени они определяют форму фиксации полученных результатов, принципы организации и систематизации знания.

И образцы – это не только образцы постановки эксперимента или решения задач, но и образцы продуктов научной деятельности.

Многообразие традиций.

В философии науки пока не существует какой-либо приемлемой классификации традиций. Традиции отличаются друг от друга по способу своего существования, также они могут быть вербализованными и невербализованными, явными и неявными.

Вводя в рассмотрение неявные традиции, мы попадаем в сложный и малоисследованный мир, в мир, где живут наш язык и научная терминология, где передаются от поколения к поколению логические формы мышления и его базовые категориальные структуры, где удерживаются своими корнями так называемый здравый смысл и научная интуиция. Историки и культурологи часто используют термин «менталитет» для обозначения тех слоев духовной культуры, которые не выражены в виде явных знаний и, тем не менее, существенно определяют лицо той или иной эпохи или народа. Но и любая наука имеет свой менталитет, отличающий ее от других областей научного знания, но тесно связанный с менталитетом эпохи.

Противопоставление явных и неявных традиций дает возможность провести и более глубоко осознать давно зафиксированное в речи различие научных школ, с одной стороны, и научных направлений – с другой. Развитие научного направления может быть связано с именем того или другого крупного ученого, но оно вовсе не обязательно предполагает постоянные личные контакты людей, работающих в рамках этого направления.

Неявные традиции отличаются друг от друга не только по содержанию, но и по механизму своего воспроизведения. Мы уже видели, что в основе этих традиций могут лежать как образцы действий, так и образцы продуктов.

Это существенно: одно дело, если вам продемонстрировали технологию производства предмета, например глиняной посуды, другое – показали готовый кувшин и предложили сделать такой же. Во втором случае вам предстоит нелегкая и далеко не всегда осуществимая работа по реконструкции необходимых производственных операций. В познании, однако, мы постоянно сталкиваемся с проблемами такого рода.

Разнообразие новаций.

Наука – это очень сложное и многослойное образование, и она не стоит на месте. Философию науки в первую очередь интересуют знание, его строение, способы его получения и организации – это и создание новых теорий, – и возникновение новых дисциплин.

Новации могут состоять в постановке новых проблем, – в построении новой классификации или периодизации, – в разработке новых экспериментальных методов исследования. Очень часто, говоря о новациях, имеют в виду обнаружение новых явлений, но в этот класс с равным правом входят как сенсационные открытия типа открытия высокотемпературной сверхпроводимости, так и достаточно рядовые описания новых видов растений или насекомых.

В целях дальнейшего изложения удобно разделить все новации на два класса: новации преднамеренные и непреднамеренные.

Первые возникают как результат целенаправленных акций, вторые – только побочным образом. Первые, согласно Куну, происходят в рамках парадигмы, вторые ведут к ее изменению. Предложенное деление можно значительно уточнить, если противопоставить друг другу незнание и неведение.

Будем называть незнанием то, что может быть выражено в виде вопроса или эквивалентного утверждения типа: «Я не знаю того-то».

«Что-то» в данном случае – это какие-то вполне определенные объекты и их характеристики.

Перейдем к неведению. В отличие от незнания оно не может быть зафиксировано в форме конкретных утверждений типа: «Я не знаю того-то». Это «что-то» мы не можем в данном случае заменить какими-то конкретными характеристикам. Мы получаем поэтому тавтологию: «Я не знаю того, чего не знаю». Тавтология такого типа – это и есть признак неведения.

Означает ли сказанное, что мы не можем в данном случае поставить никакого вопроса? Казалось бы, нет. Почему бы, например, не спросить: «Какие явления нам еще неизвестны?» Но вдумаемся в суть этого вопроса, его можно расшифровать так: какими характеристиками обладают явления, никаких характеристик которых мы не знаем? Сама формулировка вопроса такова, что в ней отрицается возможность ответа: как можно узнать нечто неизвестное о чем?

Необходимо сделать следующую оговорку. На вопрос о том, какие явления нам неизвестны, можно получить и такой ответ: нам неизвестны люди с песьими головами. Но это просто другая трактовка вопроса, точнее, другое понимание слова «неизвестный». Люди с песьими головами нам известны,
т. е. знакомы на уровне фантазии или фольклорных образов, но они неизвестны в том смысле, что мы никогда не сталкивались с ними в реальности.

Означает ли сказанное, что мы не можем поставить задачу поиска новых, еще неизвестных явлений, новых минералов, новых видов животных и растений? Такая задача или, точнее, желание существует, но следует обратить внимание на следующее. Ставя вопрос, фиксирующий незнание, мы хорошо знаем, что именно нам надо искать, что исследовать, и это позволяет в принципе найти соответствующий метод, т.е. построить исследовательскую программу. В случае поиска неизвестного такого особого метода вообще быть не может, ибо нет никаких оснований для его спецификации.

Иными словами, невозможен целенаправленный поиск неизвестных или, точнее, неведомых явлений. Мы должны просто продолжать делать то, что делали до сих пор, ибо неведение открывается только побочным образом. Так, например, можно поставить задачу поиска таких видов животных или растений, которые не предусмотрены существующей систематикой. Вероятно, они существуют. Но что должен делать биолог для их поиска? То, что он делал до сих пор, т.е. пользоваться существующей систематикой при описании флоры и фауны тех или иных районов.

Поэтому задачи или вопросы, направленные на фиксацию неведения, мы будем называть праздными в отличие от деловых вопросов или задач, фиксирующих незнание.

Праздные задачи не образуют никакой научной программы, не задают никакой конкретной исследовательской деятельности.

Взаимодействие новаций и традиций.

Как же возникает новое в рамках традиционной работы и может ли в этих условиях появиться что-либо принципиально новое? Ответ на первую часть вопроса достаточно очевиден. Вся наша деятельность, связанная с ликвидацией незнания, достаточно традиционна. Трудности возникают тогда, когда речь заходит о сфере неведения. Очевидно, что в эту сферу мы проникаем непреднамеренно, но можно ли что-либо добавить к этому по сути тавтологичному утверждению?

КОНЦЕПЦИЯ «ПРИШЕЛЬЦЕВ» И ЯВЛЕНИЕ МОНТАЖА

Наиболее простая концепция, претендующая на объяснение коренных новаций в развитии науки – это концепция «пришельцев». Нередко она напрашивается сама собой.

Вот что пишет известный австралийский геолог и историк науки У. Кэри об основателе учения о дрейфе континентов Альфреде Вегенере: «Вегенер изучал астрономию и получил докторскую степень, но затем он перенес главное внимание на метеорологию и женился на дочери известного метеоролога В.П. Кеппена. Я подозреваю, что, будь он по образованию геологом, ему никогда бы не осилить концепцию перемещения материков. Такие экзотические «прыжки» чаще всего совершаются перебежчиками из чуждых наук, не связанными «ортодоксальной догмой».

Концепция «пришельцев» в простейшем случае выглядит так: в данную науку приходит человек из другой области, человек, не связанный традициями этой науки, и делает то, чего никак не могли сделать другие.

Недостаток этой концепции бросается в глаза. «Пришелец» здесь – это просто свобода от каких-либо традиций, он определен чисто отрицательно тем, что не связан никакой догмой. Рассуждая так, мы не развиваем Куна, а делаем шаг назад, ибо начинаем воспринимать традицию только как тормоз: отпустим тормоза, и сам собой начинается спонтанно процесс творчества. Но Кун убедительно доказал, что успешно работать можно только в рамках некоторой программы.

Другое дело, если «пришелец» принес с собой в новую область исследований какие-то методы или подходы, которые в ней отсутствовали, но помогают по-новому поставить или решить проблемы. Здесь на первое место выступает не столько свобода от традиции, сколько, напротив, приверженность им к новой обстановке, а «пришелец» – это скорее прилежный законопослушник, чем анархист.

Именно эта возможность «монтажа» и приобретает в данном случае решающее значение. Личность ученого отступает здесь на задний план, ибо успех его деятельности оказывается во власти некоторой объективной необходимости^[3].