Здесь и Сейчас с Джеральдом: случай с примечаниями

Джеральд: Произвожу дренаж пазухи, а также де­лаю... Хотелось бы узнать, что такое дренаж пазухи, что это я себе делаю. Мансон сам это все вчера начал, когда заявил, что любой симптом или жалоба — хвастовство*1. Я принял это все на свой счет и сказал: «Вот у тебя пазуху прорвало, чем же здесь, it чертям, хвастаться?» А еще у меня проблема — уставлюсь в одну точку, чуть глаза не вылазят *2, дает о себе знать и горло, сухость какая-то, нуж­но его чем-то смазать. Голос у меня садится, чешу правую ноздрю — так легче думать. Чувствую, как закрываются глаза, протяжно зеваю, это говорит, что мне хочется улиз­нуть куда-то в сон или вздремнуть. Я знаю, что вы внима­тельно следите за мной, правой рукой взяв себя за бороду.

 

*1 В этом вопросе гештальтисты расходятся. Он говорит о том, что в данный момент не происходит, однако я думаю, что симптомы, подобно снам, вещь очень серьезная, и не важно, реальны они или нет, они очень важны в качестве отправной точки. Я никогда не мешаю человеку высказаться в начале сеанса о симптомах для того, чтобы знать, работать с ними или нет. Хотя иногда симптомы могут быть частью игры, в которую играет индивид («видите, сколько у меня проблем» или «какой я бедный»), может также статься, что они представляют материал, который иначе не выплывет. Если сны, которые не являются реальностью, можно перенести в настоящее и обработать, то же самое можно сделать и с симптомами. Обычно этот вопрос я оставляю открытым, иногда прошу пациента высказаться о том, чего он хочет, зачем он пришел.

 

*2. О первом симптоме, дренаже пазухи, у него уже есть какое-то понятие: это предмет хвастовства. Оттого ли, что Мансон сказал, что симптомы влекут за собой хвастовство, а может быть, это сказал Фритц, я думаю, что он хороший мальчик, и его чувства искренни. Мои симптомы говорят, что у меня что-то не в порядке, я должен все вернуть в норму. Это явится возможной линией поведения по самосовершенствованию, с подставлением его в конфронтацию с тем, что он делает в данный момент. Но мне интересно было послушать, что же будет дальше; теперь он говорит о другом симптоме: о пристальном, не отводящем глаза, взгляде.

 

И опять чувствую, как мой взгляд застывает, и я пытаюсь отвести его, чтобы не глядеть на вас столько, сколько мне этого хочется *3. Знаю, что облизываю губы. Сознаю, что хочу попросить вас что-то сказать мне тоже, вот я с оболь­стительной улыбкой скажу: «Эй, а вы можете что-нибудь сказать о том, что я только что сказал?» Не знаю, обольсти­тельна ли она на самом деле, это такая улыбка, помахива­ние рукой, тяжесть правой руки на ногах, движение в запястье, потягивание в плечах, глаза смотрят вниз. От этого какое-то волнение, ладони стали влажными. Голос затихает. Снова облизываю губы.

Я: Вы чувствуете влагу, несколько раз облизывали гу­бы, и эта ваша пазуха. Поэкспериментируйте немного с облизыванием, преувеличьте его, посмотрите, как это чув­ствуется *4.

 

Джеральд: Сознаю ощущение соли на волосах, напря­жение в языке, в этом есть что-то приятное, не столько облизываюсь, сколько прикасаюсь к губам языком, чувст­вую что-то где-то за глазами. Чувствую, будто только зна­комлюсь со своими губами. А глазам будто стало больше места в скулах *5.

 

*3 Думаю, что желательно помнить об альтернативах в континууме осознан­ности. Можно сфокусироваться на внутреннем мире и на физических ощущениях; возможно сконцентрироваться на внешнем мире — Фритц на­зывал его «внешней зоной»,— возможно сконцентрироваться на фантазиях и мыслях — Фритц называл это «посреднической зоной». Всегда с подозре­нием отношусь к человеку, который занят только одним из этого, пока что-то происходит и не подтверждает этого. Иначе он просто называет объекты. Тогда я спрашиваю, что он чувствует, чем занято его сознание, или прошу говорить о действиях, которые он совершает одно за другим, это чтобы проверить, не избегает ли он сферы переживания. Если же избегает, то, ставя перед ним задачу, обнажаю проблему. Здесь такого нет. Можете заметить, что он мечется между внутренним миром и внешним. Вот он опять засмотрелся: «Не смотрю больше». Чувствую, что он для себя настаивает: «Я должен смотреть еще; вместо того, чтобы уставиться и ничего не видеть, я должен видеть, я должен видеть больше, вместо того, чтобы уставиться и ничего не видеть, я должен видеть больше».

 

4 Здесь я делаю выбор. Джеральд такой текучий. Он говорит обо мне, он говорит о движениях, он говорит о своих чувствах, и я выбираю одно движение, облизывание губ, это кажется подходящим, частично потому, что он уже это делает, частично оттого, что мне кажется, что он не вполне осознает это движение, ну и потому, что это подходит к высказанным им симптомам: дренаж полости — симптом, относящийся к носо-ротовой зоне.

 

5 Я немало удивлен, что его глазам стало больше места, когда он преувели­чивал облизывание губ. В облизывании есть какая-то насильственность, которая как-то отозвалась на глазах. Изначально было два симптома — дренаж пазухи и пристальность, наверное, это сюда как-то относится. Я также думаю, что при интенсификации того, что раньше он делал естест­венно (т.е. что имело незначительный симптом), он стал удовлетворять требования организма. Другими словами, в движении губ есть органичная

 

Я: Если бы язык мог говорить, что бы он сказал губам? *6

Джеральд: Я язык Джеральда: Губы, я так без вас ску­чаю. Вы всегда снаружи, а я часто туда выбираюсь. Удиви­тельно, почему вы боитесь меня, почему все время держите меня взаперти? Почему бы не быть вместе с языком, что вам мешает? *7 Что? Чувствую, что мне не хочется больше вы­ходить. Чувствую себя закрытым в темнице. И нет никаких сил опять выходить наверх. Я устал пытаться выбраться, потому что вы все время закрываете выход.

Я: Можете повторить то же самое как Джеральд, пред­ставляя, что выражаете эти чувства о себе? *8

Джеральд: Я хочу выбраться. Хочу стать одним из вас. Я скучаю без вас. Я устал от попыток выбраться, когда вы все время держите меня взаперти. Не могу вспомнить, что я еще говорил.

Я: Мне кажется, Вы говорили, что чувствуете уста­лость, говорили, что на вас накатывает сон.

Джеральд: Да. Тяжелые веки, меня тянет прилечь. Хо­чу спать. Хочу перерыва.

Я: Я бы хотел, чтобы вы прошли все до конца. Давайте, делайте перерыв. Закройте глаза. Дайте себе отдохнуть.

Джеральд: Мне тревожно. Чувствую испарину *9. Чувст­вую, как стучат зубы, хочется кусать10. Немного успокаи­ваюсь. Скрываю под улыбкой свое переживание.

корректирующая тенденция. Она выполняет какую-то потребность, неважно, символическую или реальную.

 

6 Сначала я указал ему на симптом. Затем попросил повторить движение, которое он делал, преувеличивая его. Теперь прошу объяснить его. Важность вербализации не в словах, а в порядке перехода с языка тела на язык слов, он должен больше к себе прислушаться. Когда мы пытаемся что-то выразить, мы сознаем, насколько мы это понимаем.

 

7 Это означает чувство одиночества, чувство своей отстраненности и желание, чтобы тебя впустили, жажду привязанности: по терминологии психоанализа

— стандартная модель. Субъект в контакте со своей потребностью, которую он постигает орально.

 

8 Теперь прошу его ассимилировать переживание, которое он проецировал. Все, о чем он говорил до этого, было не «его» переживание, а переживанием «языка». Несмотря на это, именно он сам чувствует замкнутость, он ощущает страстное желание выбраться и встретить кого-то или что-то. Предложение произвести грамматические изменения и повторить высказывания за свой язык как свои собственные может послужить для него средством раскрыть истинность его чувств.

 

9 А вот это интересно. Когда он воздерживается, уходит от коммуникации, то становится взволнованным, у него выступает испарина. Полагаю, что такой уход является для него противоестественным, это симптом; т.е. в этом он передает собственный глубинный импульс, органичную потребность, свое желание жизни, свою истину: в момент ухода он не честен к себе

 

Я: Продолжайте, посмотрим, куда это вас приведет *11.

Джеральд: (Помолчав, с закрытыми глазами). Чувст­вую, что хочется наносить и отражать удары. Все мышцы напрягаются (будто возвращалось к «реальности» после транса): мне казалось, я отражаю удары. А потом поддался, подчинился этому, не хочется быть опрокинутым на землю. А в своем голосе слышу боль. Зная, что в этом освобожде­ние, разрядка.

Я: У вас полно контрастов в том, что вы испытываете, в ваших движениях и в том, что вы сейчас говорите с вашим обычным стилем. В обычном вашем голосе и отношении достаточно «хорошести» и старания говорить верно. Веро­ятно, это желание наносить и отражать удары исходит от противного, желающего проявиться. Может, вы смогли бы к этому добавить какие-нибудь звуки, горловые звуки. И выразите отношение, может быть, жестом или звуком; на­правьте это на кого-нибудь.

Джеральд: Боюсь сделать кому-нибудь больно. Меня потянуло назад, потому что я подумал, что надо спросить разрешение, чтобы сделать больно. Не знаю, ранил бы я кого. Но когда сказал, меня потянуло назад. Назад. (Издает звуки). Перехватило дыхание. Тошнит. Что-то здесь. Аж загорелось. Трудно глотать. Тепло. Какие-то вспышки.

Я: Когда пробуждается гнев, наступает чувство тошно­ты.

Джеральд: Оно не дает говорить.

Я: У вас глаза закрыты. Давайте сделаем в общении один шажок вперед и попробуем общаться с открытыми глазами. Смотрите на своего противника *12.

чувствует сигналы неестественности — волнение. Делает плохой выбор и получает дополнительный симптом, наказание в проявлении своей жизни. Жизнь не позволяет обводить свое естество вокруг пальца.

 

Здесь так хочется дать психоаналитическую интерпретацию. Он не может облизнуть, не разрешает себе поступать естественным для себя образом, и, как следствие, у него появляется желание кусать. Строго аналитически, кусание понимается как оральная агрессия, занявшая место предыдущей оральной рецеативности. В более широком смысле верно, что, если блоки­руется импульс, в качестве корректирующего механизма выступает агрес­сия: укусить, чтобы исправить неправильное.

 

11 И опять, не хочу интерпретировать, потому прошу его преувеличивать, вновь делать то, что он делал (т.е. кусался) с еще большей силой, если в моих предположениях есть хоть доля истины, она обязательно проявится. Прошу его преувеличить кусание.

 

12 Вот еще один шаг в направлении более полной экспрессии: вначале он преувеличивал, затем издавал звуки, а потом закрыл глаза. Люди часто закрывают глаза в моменты необыкновенной интимности. После этого интимность становится полнее. Прося его открыть глаза, я пытаюсь внести чувства в его отношения с миром. Даже если он еще не может прямо направлять чувства на других, он должен свободно ощущать, что испытывает непосредственно, «в лицо», с другими; принять ответственность за свои чувства, несмотря на присутствие других. Я пытаюсь заставить его чувст­вовать более свободно с тем, что он выражал жестами и звуками. Мой вывод в том, что его роль «хорошего мальчика» имеет тесную связь с его общественным поведением, а осознание других проявляется, когда он высвобождает агрессию модели «плохиша» только в виде физических ощу­щений, или когда он наедине с собой.

 

 

Джеральд: Стой! Ударишь меня, я ударю тебя {издает какие-то звуки).

Я: Без всякого сомнения, в этой стороне вас очень мно­го силы. Вы можете думать о ком-нибудь, как о цели своих чувств в этот момент жизни?

Джеральд: Чувствую, что -рука потянулась к горлу, будто я хочу задушить себя. Всплыл образ мамы, но это не визуальный образ, это лишь слово «мама»* 13. И я хочу... Не хочу это видеть. Мои глаза закрыты. Сейчас больно, очень тяжело. Смотрю на что-то безобразное, оно мне не нравит­ся, я его не понимаю. И не хочу его видеть.

Я: Повторите те же жесты, которые вы делали по отно­шению к этому безобразному нечто. Отстраняясь от него, вы вступаете с ним в контакт, как вы думаете?

Джеральд: Я чувствую, что мне очень тепло, хочется опять на него взглянуть. Мне вдруг показалось, что оно — это незаконченное с моей левой, женственной стороны. В нем то, что я без"сомнений отталкивал и отталкиваю сейчас.

Я: У вас был образ того, что вы отталкивали?

Джеральд: У меня опять слово «мама», а образа нет.

Я: Посмотрите, сможете ли вы стать тем, что вы оттал­киваете. Попробуйте ощутить, будто вас отталкивают. По­пробуйте описать себя, посмотрите, не появится ли у этого образа очертания.

Джеральд: Словами или без слов?*14

 

* 13 Первое обследование его и то, как он говорил о симптомах, подсказали, что он из категории «хороших мальчиков»; затем его способ упражнения континуума осознанности оказался текучим, но в нем было страстное желание делать все правильно. Я не говорил об этом. Я считал, что отношение недостаточно ясно, чтобы его отразить должным образом. Теперь же, я вижу, впервые он делает не то; его голос звучит по-иному, вся его манера изменилась, т.е. теперь он, вероятно, чувствует разницу со своей предыду­щей ролью, может увидеть ее в ретроспективе. О том, что я вижу, говорю лишь вскользь, на случай, если это попадет на почву восприимчивости. Я не подталкиваю его говорить об этом, но опять прошу преувеличением развивать дальше его агрессивные действия.

 

Я: Словами.

Джеральд: Мне стало как-то спокойнее. Ты мне ну­жен. Мне нужно опереться о тебя. Не причиняй мне боли. Мне и без того больно. Такие вот дела. А теперь, если я оттолкну это, будут слезы, горе, боль.

Я: Пусть будет больно, стань ею.

Джеральд: Тут какая-то униженность, стыд, опущен­ная голова, опущенные глаза.

Я: Вы можете придать большее выражение стыду сло­вами?

Джеральд: Мне стыдно, что ты видишь мою слабость. Мне стыдно, что я не могу справиться со всеми несчастья­ми, обрушившимися на меня, и они отражаются теперь на тебе. Мне стыдно, что я не могу разобраться в себе. Мне стыдно, что я не могу контролировать то, как мы видимся другим. Мы не хотели этого. Лучше бы все было по-другому. Для нас обоих.

Я: А кто это «мы»?

Джеральд: Моя мама. И я.

Я: Вы можете продолжать диалог с ней?

Джеральд(за себя): Понимаю. Разве вы не видите, что я понимаю? Моя пазуха! Ее внутренний плач. Это целый водопад. Что же мне хотеть излить его наружу?

Я: Посмотрите, сможете ли словами выразить крик ду­ши, не подавляя его?15

Джеральд: Правая рука дрожит. Ты причиняешь боль нам обоим. Ты разрушаешь нас обоих. А это совсем ненуж­но. Ты разрушаешь все, к чему стремишься. Не понимаю. Чувствую безнадежность, потому что ведь и я полон благих намерений, добрых побуждений, а чувствую себя беспомощным, потому что не знаю, что с ними делать. Давай оставим друг друга в покое. Оставь меня. Оставим ее. Оста­вим его.

 

 

*14Совершенно ясно, что, чтобы он ни испытывал, такое выражение удовлет­воряло его После этого ему становится легче Очевидно, что он выражает нечто, что не является его привычной частью, что им подавляется И даже сейчас он чувствует незавершенность Он все еще не уверен, кто это, неясно ассоциируя образ со своей матерью Вместо исследования вопроса логикой я пытаюсь облегчить опознание матери, прося стать этим образом с неясны­ми качествами матери Я выбираю не направлять его прямо на столкновение с матерью, поскольку, по всей видимости, он отталкивает не мать, а часть себя, отпечаток матери на своей личности

 

*15Опасаюсь, что инструкциями могу повлиять на его переживания Не хочу прерывать его С другой стороны, боюсь не подтолкнуть его в направлении, которым он следует, он может остановиться. Выбираю компромисс, говоря «Сможете ли словами выразить крик души, не подавляя его» Хочу быть уверенным, что он не ведет себя подобно «хорошему пациенту», теряя контакт со своими чувствами во имя исполнения инструкций

 

Я: А теперь адресуйте это своей матери.

Джеральд: Трясу головой. Отрицаю ее или нечто. Не знаю. Будто пытаюсь стряхнуть что-то сверху вниз. Будто бы могу избавиться от комка здесь. Тут что—то есть, я по­думал, если потрясти головой достаточно сильно, может, оно скатится. И для чего-то откроется место.

Я: Испытываете отвращение?

Джеральд: Еще бы. Да, с тем, что было, я чувствовал себя безнадежным, а с ощущением беспомощности я был отторгнут. Из-за вас я чувствую себя беспомощно.

Я: До этого вы рассказывали о телесных переживаниях, а потом метнулись к матери.Можете себе представить, что говорите, о ее физических переживаниях, произнося такие же звуки? На этот раз свяжите их со словами. Скажите что-нибудь такое: «Оставь меня». Только вместо простого высказывания пусть будут жесты отстранения; пусть слова сопровождаются жестами.

Джеральд: Чувствую сухость. Испытываю себя, будто становлюсь умнее, говоря, что это банальная эмоция. У Кэрол то же было вчера. Сужу себя. Сужу свои суждения. Пытаюсь справиться. Воды бы. И воздуха. Что-нибудь, чтобы убрать эту сухость из горла. Сознаю, что не хочу видеть. Глаза снова закрыты. Очень плотно. Дыхание уча­щается. Правая рука... отдергиваю. Сухость. Сухость. Ее невозможно сглотнуть. Горло закрыто. Язык не сможет рас­крыть горло достаточно.

Я: Достаточно для чего?

Джеральд: Не знаю.

Я: Вы чувствуете, что глотаете что-то? Вам нужно бы­ло что-то проглотить?

Джеральд: Нет. Чувствую, что мне это надо сейчас. А я не могу раскрыть достаточно горло. Кто мне теперь гово­рит, что глотать, кто мне скажет, что я должен проглотить?

Я: Теперь я немного болвше понимаю, почему вам при­ходится замолкать. Вернитесь к тому, что делали раньше, к гневу, защите, только направьте это к своей матери.

Джеральд: Сухость возвращается. На некоторое время ее не было. Лишь на мгновение. Она прошла, а теперь воз­вращается.

Я: Я предлагаю уже во второй раз, и в обоих случаях вы генерируете симптомы16.

Джеральд: Думаю, что да, я знаю, что сам создаю сим­птомы. Вы говорите мне о том, как это делаю. А я не хочу..., и все же делаю, потому что я здесь. Вот у меня что-то во рту. Я имею в виду экспрессию, чувствую ее здесь, я не вполне уверен, что это означает. Мама, если бы ты была здесь, я бы сказал тебе: «Мама, перестань хныкать! Не поддавайся боли. Так просто, так легко. Перестань глотать свою гордость, прекрати глотать мир, говоря, что это твоя ошибка. Сойди с креста. Не причиняй боли другим. Пере­стань терзать себя этими чертовыми благими намерениями. Не души себя. Не будь такой чертовски сильной. Сильной даже в слабости. Ты стала в семье главной. Ты стараешься быть центром, даже когда страдаешь. Перестань так беспо­коиться обо мне. Перестань требовать.»

Я: Что вы чувствуете?

Джеральд: Некоторое облегчение.

Я: А как вам голос? *17

Джеральд: Стал мягче, больше не злюсь. Не думаю, что из-за раскаянья. Это скорее... очень похоже, что я осоз­навал... полируя руками спинку стула, думаю, что я был управляемым, наученным человеком. Принимая его точку, я бы сказал матери: «Ты достаточно настрадалась. Это дол­жен был сказать либо я, либо кто-то другой. Я не мог с тобой справиться. Это было все равно, что справиться с непреодо­лимым». Оно и было непреодолимо, мне было трудно ска­зать правду.

Я: А вы могли бы быть менее управляемым и менее деликатным? *18 Попробуйте опять с тем, что вы сказали, пойдите теперь дальше.

Джеральд: К боли это еще добавит боль, в горле опять сохнет. Не могу это проглотить.

16 Он воздерживался от этого последнего шага, сеанс на некоторое время пробуксовывал. Прежде, чем кто-то сможет выразить протест, он должен осознать, что у него этот протест есть. Я только сейчас сказал об этом, отметив его неохоту. Чувствую, что большее было бы преждевременным.

 

17 Спрашиваю, как чувствует себя, свой голос, надеясь, что он осознает свою подконтрольность, которая становится все более очевидной в разговоре и в снижении самоуверенности в голосе.

 

18 Теперь ситуация изменилась. Он уже знает о своей подконтрольности, поэтому я обязан сказать: «Вы можете стать менее управляемым?» Могу попросить его о том, о чем он хорошо знает.

 

Я: (намекая на симптомы). Это уже система.

Джеральд: Не могу проглотить это, но я не хочу к боли добавлять еще боль.

Я: Вы причиняете боль собственному механизму, идя против своих правил.

Джеральд: Возможно, вы правы. Я будто с ума схожу.

Я: Используйте повторяющееся выражение: «Не души меня» или что-нибудь ваше обычное. И повторяйте его с жестами, движениями19.

Джеральд: Не души меня! Перестань настаивать на своей этой тактике! Стоп! Прекрати! Перестань! Прекрати! Что толку говорить с ней? Не могу я с ней справиться. Хочется сдаться. Закопать голову. Отдохнуть немного. Мо­жет быть, уйти и попробовать еще как-нибудь в другой раз.

Я: То же самое у вас было и в прошлом, когда вы засы­пали и когда запирался язык. Вы сдавались.

Джеральд: Да. Я чувствовал, что хочу спать.

Я: Можете опять сдержаться?

Джеральд: В таком состоянии чувствую, будто меня бьют. Как будто у меня на спине следы ударов. Мне захотелось уйти от этого. Только уйти, не сражаясь. Теперь я сознаю, что гово­рю: «Вытяните меня. Эй, кто-нибудь, вытащите меня из этого». Сознаю, что ищу себе поддержку, поэтому говорю: «Не хочу, чтобыты делал всю эту работу, иди первым. Может, ты знаешь, как с этим справиться, а я нет, как прекратить боль. Сухость вот здесь. Я не хотел там быть. Видишь, я вышел.»

Я: У меня такое чувство, что вы хотите справиться не со своей матерью, а с самим собой. Не думаю, что сущест­вует какая-нибудь альтернатива принятию.

Джеральд: Принятию чего?

Я: Того чувства, что вы передаете движениями тела. Из всего, что вы показали о своей матери в своих припадках удушья, я не нахожу ничего другого, кроме агрессии.

* 19 Предлагаю, чтобы он использовал повторяющееся высказывание как крю­чок, чтобы подвесить на нем невысказанное. Как мы знаем, ему хорошо удается выразить себя жестами и звуками, словами он тоже хорошо владеет. Он только что выражал себя и вербалыго, и невербально одновременно. Когда он пользуется словами, то отворачивается от своей физической спонтанно­сти. Его разговаривающая и чувствующая сущности не объединены. Поэтому я даю ему набор того, из чего он может выбрать, прошу отобрать высказы­вание и пользоваться им. Это и будет тем же самым, что просить его выразить еще, больше. Ему ничего не нужно развивать. Единственной задачей будет интеграция: делать две вещи одновременно, пользуясь и вербальными, и невербальными моделями.

Джеральд: Дайте мне понять, что вы сказали. Вы гово­рите: это мои зубы, это мой скрежет зубами, и я не прини­маю этого в себе.

Я: Ваш выбор между уклонением и. кусанием, и от вы­бора не уйти. Такова альтернатива. В первый раз вы укло­нились и закончили (показываю кусание).

Джеральд: Да.

Я: И если со всем этим (жест агрессии кусания) вы пойдете дальше, то закончите уклонением. Другого вам не надо.

Джеральд: Я себе напоминаю маятник, у которого нет средней точки.

Я: Может, у вас будет средняя точка, если вы разбере­тесь с крайними. Если бы вы смогли пройти путь в гневе, но каждый раз, к примеру, когда вы развлекаетесь мыслью рассердиться на мать, ваша сухость возвращается. А вы сдаетесь.

Джеральд: Да.

Я: Вот я и вижу, что вам следует еще чуть расслабиться.

Джеральд: Я теперь думаю, что мой отец был неисто­вым человеком.

Я: И вы не хотите на него быть похожим.

Джеральд: Не в этом плане. Его неистовство вылива­лось на кочерги и метла. Поразмыслив, я могу сказать, да, агрессия отличается от гнева, а гнев от ярости, но я не знаю, куда бы я провел линию. Думаю, что оно вылезло, когда я пришел к вам и сказал: «Я не хочу, потому что могу причинить вам боль, или что—то в этом роде.»

Мужчина: А вы сказали: «Ударишь, и я ударю.»

Джеральд: Разве я это сказал? Что я вам сказал, Клау-дио? Я думал, что сказал кому-то, наверное, себе: «Не хочу добавлять боль к боли.»

Женщина: «Я не хочу еще причинять тебе боль.» То есть у вас два пути: либо вы становитесь неистовым, сума­сшедшим, как ваш отец, либо вам нужно повеситься со слезами на глазах, существует только выбор.

Мужчина: А я бы рискнул побороться.

Джеральд: Чувствую, что теперь мне нужно, чтобы ме­ня подстегнули. У меня в голове такое.

Я: Я разгоню ваш страх причинить боль. Я думаю, что правила, которые вы для себя приняли, дают...

Джеральд: Дают мне больше силы б чем у меня есть.

Я: Для того, чтобы не причинить боли, вам придется дать удушить себя. v

Джеральд: А как я это знаю?

Я: Экспериментируя. Что значит выйти на время из-под контроля? Это значит — разобраться. Можно ли без него жить или нет. Увидеть, как он ужасен. Не знаю, что вы выберете. Я всего лишь хотел поддержать, воодушевить на физическую борьбу и предлагаю, чтобы вы сами выясни­ли, как это чувствуется.

Джеральд: Я бы попробовал. Не знаю, какое это чувст­во.

Я: А если это будет для вас новым переживанием?

Джеральд: Нет, раньше я уже боролся со своим вторым «я». А однажды даже добрался до его горла. И что мне больше всего понравилось... Эй, мне сейчас пришло в голо­ву, что то, что я делал — это подбирался к горлу. А самое интересное, однажды я вышел из-под контроля, но он смог затащить меня обратно. Мы установили несколько неписа­ных правил, а потом он мне сказал: «Ты так прекрасен в гневе.» Вот я и не знаю. Я его побаиваюсь. Он такой боль­шой, больше, чем я.

Мужчина: А я подозреваю, что ты сильнее меня. Не думаю, что это имеет значение. Хочешь, поборемся? Что вы испытываете?

Джеральд: Когда вы спрашивали, чувство было такое, что захотелось для начала стукнуть тебя по рукам.

Мужчина: Ты меня не повалишь!

Джеральд: Повалю! Вот, повалил!

Мужчина: Да ну?

Джеральд: Повалил! (запыхавшись). Сдается мне, ты поддался вначале, поддался?

Мужчина: Ты был очень силен до тех пор, пока я защищался.

Джеральд Мужчина: Верно.

А когда я начал наступать, я понял, что все закончено.

Джеральд: Значит, я теперь не боюсь причинить тебе боль. Я боюсь другого. Я боюсь, чтобы мне не сделали боль­но. Когда ты меня повалил, у меня просто силы закончи­лись. Но что меня поразило, я все еще кусался. И по-другому не мог. Значит, чувство беспомощности возвра­щается. Ну ладно, бороться по-другому я все равно не умею.

Мужчина: А ты попробуй удержать меня, повалив.

Джеральд: Удержать тебя внизу?

Мужчина: Ну, только попробуй, как это чувствуется, удержать меня внизу, (шум борцовских приготовлений). Ну, давай! (смех).

Джеральд: Интересно, а что значит укус?

Мужчина: Укус? Я его воспринимаю как поцелуй.

Джеральд: Наверное. Я подумал, наверное, раньше это было еще чем-то. Когда я посмотрел вниз на тебя, и ты начал рычать и кусаться, ты...

Мужчина: Ну вот, опять, я чувствую, у тебя много си­лы, которой ты ни разу не пользовался, которую я еще на себе не испытал. Видишь, ты меня повалил, а я здесь внизу, зажатый, все равно пытаюсь что-то сделать. У тебя вон какая мускулатура, прямо мускул на мускуле. Мне еще не пришлось испытать всей твоей силы, которой ты должен был бы воспользоваться исходя из — исходя из своего вида.

Джеральд: Согласен... У меня в голове что-то.

Мужчина: Ты просто применил все это к себе.

Джеральд: Да. А теперь что со всем этим делать?

Я: Где вы сейчас?

Джеральд: Ощущаю различные части своего тела. Чув­ствую, как пот стекает полбу, рукам, волосам. Дышу ртом, горло будто бы распахнуто. На губал испарина. Будто чего-то не стало. Вот здесь отпустило. Можно дышать теперь по-другому.

-Мужчина: А ты знаешь, что такое арм-рестлинг? Это просто истинные силы, и совсем не больно.

Джеральд: Ну, и что это даст?

Я: Вы тут же перестанете, если... так, в первый раз вы вышли из игры, когда почувствовали, что проигрываете. Все ваши попытки уйти, уклониться говорят, что вы сдае­тесь. Безнадежность: сейчас вы и не знаете, ради чего боре­тесь...

Джеральд: Совершенно типично. Я буду давить изо всех сил, а потом сдамся. Не знаю, почему не продолжу борьбу или вообще почему всегда сдаюсь. Поэтому думаю, что здесь причина в боли. Наверное, мне и так в жизни много боли досталось. Не хочу опять боли.

Я: Поэтому вы и должны попробовать что-нибудь, что не причинит вам боли.

Джеральд: Сейчас или потом?

Мужчина: Сейчас.

Джеральд: Хорошо. Вы будете мной руководить и не сдавайтесь, когда я буду сдаваться. (Смех).

Мужчина: Мне и собой придется руководить.

Джеральд: Начинаю с чувством усталости прямо сей­час.

Мужчина: О'кей, готов проиграть? (Шум борцовских приготовлений)

Группа: Вот ты и сделал это. И не дал ему подняться опять.

Джеральд: Видите, вот в чем проблема, я в самом деле силен. (Смех). Больше я не проиграю. У меня больше сил, чем думает доктор. (Опять борются).

Мужчина: Опять, то же самое. Ты же сдался. Теперь ты совсем другой, чем был раньше.

Джеральд: Мне хорошо. Чувствую себя, как пес, кото­рого выпустили побегать.

Женщина: Мне очень хочется посоревноваться с тобой, кто из нас более безнадежен. Я могу быть более безнадеж­ной, чем ты.

Джеральд: Не думаю, что найдется для этого подходя­щая спортивная форма.

 

Глава девятая

Психологическое Дзю-до

 

Как я говорил в Главе 2, Гештальт-терапия часто усили­вает терапевтический идеал (аутентичность и концентра­ции на настоящем) и вместо работы по будущему исправлению старается достичь здорового отношения в на­стоящем через конфронтацию «игр» и уверток старания, направленных на то, чтобы быть истинным, поиск досто­верности — решение быть «прямым», уйти от «дерьма со­бачьего» — все это и есть истинность. Постоять за себя — означает принять ответственность за наши нынешние по­ступки и упущения. Направленность к органичной регуля­ции ведет к укреплению личности в данный момент.

Такой подход между тем является лишь половиной Гештальт-терапии. Можно назвать его «прямым подходом». На практике же многие указания терапевта выделяют совер­шенно обратное: он призывает пациента быть не столько искренним, сколько преувеличить свою фальшь; вместо по­ощрения спонтанности экспрессии он может попросить па­циента идентифицироваться с его сверхэго или же обыграть, вложить все свое сердце в роль самокритики, требовательности к себе; или препятствовать, саботировать себя. Вместо принуждения пациента минимизировать свои просчитывания и игру фантазии, терапевт может также попросить его следовать своим фантазиям — как в управ­ляемым грезах Дезоилля — или читать проповедь или лек­цию. Говоря вообще терапевт предлагает пациенту преувеличить и принять сторону своей психологии, своего избегания, всех" своих тенденций, находящихся в противо­речии с терапевтическим идеалом.

Подобное отношение принятия стороны симптомов мо­жет быть выражено словами Уильяма Блейка: «Упорствуя в глупости, глупец становится мудрецом». Перле нередко выделял бесспорную ценность принципа подобной стратегии: ты никогда не покончить с чем-то, сопротивляясь. По­кончить можно, лишь углубившись в это. Если ты язвите­лен, стань еще более язвительным. Если послушный — стань еще более послушным. Что бы это ни было, но если ты проникаешь в него достаточно глубоко, оно исчезает, ассимилируется. Сопротивление ничего хорошего не дает. Ты должен войти в него полностью, слиться с ним. Слиться со своей болью, беспокойством, с тем, что тебя мучит. Пользуйся своей язвительностью. Пользуйся окружением. Пользуйся всем, с чем ты борешься, от чего хочешь изба­виться. Хвались этим! Хвались тем, какой ты великий са­ботажник. Если бы ты участвовал в движении сопротивления в последней войне, то, вероятно, стал бы героем.

Данный принцип можно воспринимать подобно прин­ципам борцов дзю-до или Тай-Чи-Чуан, где врага побеж­дают, не сопротивляясь, а отводя его силу или толкая его дальше по направлению его движения. Как борец может быть силен в своей мягкости, поскольку не нейтрализует противника, а использует его же силу, точно так же Геш-тальт-терапевт (или пациент) может пользоваться энер­гией, запертой в виде симптомов или сопротивлений, простой стимуляцией ее выражения и/или мягкой правкой ее направления, пока не наступит трансмутация неврасте­ника в эмоционально здорового человека с сильным харак­тером.

Я не уверен, что «ты никогда не справишься, сопротив­ляясь». Думаю, что большая часть Гештальт—терапии мо­жет рассматриваться как тренировочная ситуация, в которой мы сопротивляемся искушению избегать, выдви­гать претензии, просчитывать и др., и в этом процессе учимся чувствовать себя удобно без вывертов, которые ста­ли частью нашей «личности». Другими словами, я считаю, что мы в состоянии противиться своим отклонениям до не­которых пределов — и небезуспешно. Величина успеха данного направления обусловливает облегчение и эмоцио­нальную правильность переживания. Ненаправленным или окольным путем — стратегия сопутствия, а не борьбы с симптомами — можно идти до тех пор, пока мы не достиг­нем своих личных пределов. Думаю, что наиболее успеш­ные гештальт-терапевты знают об этом подспудно и умеют варьировать прямой путь и ненаправленный, «противоположный» (противоположный практике здорового отноше­ния, в котором используется временное попустительство тому, что проявляется как противоположное нам). Тера­певт стимулирует пациента на противостояние испытанию прямого пути, принимает его неудачи в этом, как ключи, которыми потом пользуется в работе посредством усиле­ния, объяснения, развития и идентификации. Большая часть эффективности Гештальт-терапевта, я думаю, бази­руется на способности восприятия неврастенического ха­рактера, в умении видеть отклонения от здорового самосознания и спонтанности состояния. Руководствуясь своим «нюхом», терапевт предлагает или направляет паци­ента на то, чтобы он стал своей противоположностью — что и происходит с перепроявленными увертками. В стратегии Гештальт—терапии терапевт ведет пациента через процесс, подобный тому, в котором ребенок, учащийся сидеть, от­крывает, что, чтобы сесть, нужно повернуться к спинке стула спиной, а не лицом.

Подобное открытие обычно и происходит в сеансе по Гештальту, при непосредственном участии, тогда как сто­роннему наблюдателю суть дела может и не открыться. Пациент открывает, что его возмущение является слабой, окольной формой здоровой агрессии, сторонний же наблю­датель будет шокирован видом деструктивной потери кон­троля; то, пациент переживает как вознаграждение и очистительный взрыв огорчения, пройдя через преувеличе­ние пустоты, наблюдатель, незнакомый с Гештальтом, со страхом может принять, что терапевт, нагнетая симптомы пациента, старается довести его до самоубийства. Способ­ность терапевта довести пациента до поворотной точки, где его деструктивные энергии превращаются в его же очищен­ную силу, зависит, по большому счету, не только лишь от техники, но и от эмпирического знания терапевта, что это возможно, и вследствие веры в конструктивизм мотивов, в которых патологические проявления являются искривле­ниями, возникающими вследствие нездорового отрицания, и способными к самоисцелению при осознании. Такая вера делает его способным следовать определенным курсом дей­ствий к эффектности, несмотря не хаос, ярость или потерю контроля пациента, и, кроме того, что главное, порождает необходимое для лечения доверие пациента.

Факт значимости как прямого, так и противоположного пути воздействия ставит терапевта перед выбором практи­чески на каждом шагу во время сеанса. Если пациент не прям в своих высказываниях, терапевт может либо попро­сить быть прямым, либо преувеличить его непрямоту; если пациент избегает контакта, можно попросить его прекра­тить или преувеличить избегание. Вот пример из моего сеанса с Джимом Симкиным:

«Смотрю на коврик. Теперь смотрю на потолок. Сейчас смотрю на пятнышко над вашей головой. Теперь на ваши ноги. Начинаю расслабляться. Снова смотрю на коврик. Он очень красивый, на него падает солнечный луч. Слышу птичку за окном. Вижу дверь. Гляжу между вами. Вижу очертания пространства между вашими головами и шеями. Мне это очень нравится — когда не смотрю на вас, чувст­вую себя свободнее! Всю