Г. Идентификация и Исполнение Роли

Исполнение роли является важной частью Гештальт— терапии и во внешнем смысле, т.е. поступая согласно дан­ной роли, и во внутреннем смысле, т.е. испытывая переживания другого, представляя себя в атрибутике дру­гого человека или какой-то вещи.

Поскольку исполнение роли придает идее, чувству или образу моторное выражение, его можно считать еще одним случаем трансляции от одной экспессивнои модальности к другой. В самом деле, это обратная сторона выявления: в выявлении мы вербализуем свои действия, в исполнении роли мы действиями реализуем мысль. Таким образом, ис­полнение роли можно понимать как еще один способ завер­шения или осуществления экспрессии. Частное поведение, которое мы называем «мышлением», может считаться не­совершенным действием или действием символическим. Перевоплощением мы доводим действие до его полного вы­ражения. То же самое можно сказать о предвкушении и воспоминаниях. То, что Гештальт-терапевт делает, когда просит пациента «сыграть» свои воспоминания или ожида­ния, эквивалентно тому, чтобы попросить его физически выполнить действие, которое им выполняется, иногда до­вольно часто, в воображении. «Играя», пациент может обнаружить, что он привязан к такому-то воспоминанию или фантазии вследствие их «незавершенности» — из-за необ­ходимости предпринять действие, хронически избегаемого или подменяемого воображаемо.

Кроме принципа завершенности существует и другой принцип, в котором «игра» выражает отношение Гештальт—терапии. С внутренней точки зрения «игра» влечет за собой процесс идентификации, соотношения себя с тем, кого мы «играем», с признанием «его» переживаний своими собственными. Инструкции «будь им», «стань своей ру­кой», «превратись в свой голос» и т.д. — это шаг за пределы преувеличения, требуемого выявлением. Между «придай голос плачущему в тебе ребенку» и «превратись в плаксу» существует разница в степени идентификации. Задача за­трудняется, когда пациенту приходится идентифицировать себя со своими неприятными сторонами, которые он стара­ется подавить или изжить. С другой стороны, если он спо­собен идентифицировать себя со всем своим хорошим или плохим, то он берет на себя ответственность.

Идентификация и игра не только сокращают дистанцию между «Я» и его процессами, они же способствуют разви­тию осознанности. Став кем—то или чем-то, мы можем больше понять, чем просто рассуждая об этом. Игра способ­ствует холистичному пониманию, являющемуся больше функцией интуиции, чем чем-то другим. Для Гештальта, однако, использование игры представляется как предписа­ние «Будь тем, что ты есть» в различных вариантах. Сцены и характеры — это не ритуальные божки или творения классика, это аспекты наших собственных жизней, которые мы склонны трактовать как случайные или тривиальные, иногда бессмысленные: любимые обороты речи, жесты, фантазии. -

Основное применение игры или исполнения роли в Гештальт-терапии в обыгрывании грез, в проигрывании пред­вкушений будущего (которые стоят за большинством конфликтов реальной жизни), представлений прошлого, в обыгрывании различных конфликтующих черт личности. О подходе Гештальт-терапии к воображению, к прошлому и будущему я еще расскажу в этой книге, здесь же останов­люсь на обыгрывании черт личности.

 

Наиболее драматичными моментами в сеансах Гештальт-терапии являются те, где пациент берется за различ­ные роли, составляющие неинтегрированные аспекты или конфликтующие подсущности его личности: хорошего мальчика и злючки, задиры и филантропа, доброго челове­ка и эгоиста, мужественного и женственного, активного и пассивного, назидательного и ребячливого, победителя и побежденного и др. Думаю, что искусство терапевта заклю­чается в его способности указать на ключевую для пациен­та роль — это вопрос, требующий, как и все в Гештальт-терапии, особого ощущения момента. Вывод или знание, что практически каждый хочет чувствовать особое, вовсе не достаточны, чтобы сказать кому-то «будь особым» или «действуй особо». Чтобы такое исполнение роли стало успешным, пациент должен войти в контакт со своей пси­хикой постепенно, чтобы игра в «особого» увенчивала орга­ничное развитие за время сеанса.

 

Ниже даются некоторые ключи, которые могут помочь терапевту развить необходимое отношение при обыгрывании.

 

1. Психологические симптомы: волнение, вина, стыд. В большинстве случаев волнение включает в себя либо:

А. Воображаемое осуждение или реакция другого (подо­бны волнению перед выходом на сцену), которые затем могут быть отобраны в качестве субъекта обыгрывания и, возможно, узнаны как собственное отношение к себе; ли­бо:

Б. Катастрофические фантазии о будущем, которые мож­но обыграть в том же духе: неудача, позор, смерть и т.д.

В вине обычно присутствует самообвинение или проеци­рование самообвинения, которые также могут быть дра­матизированы игрой в виновного в полной мере, а затем игрой в обвинителя. В обоих случаях других членов груп­пы можно использовать при драматизации как статистов в роли судей или подсудимых.

В случае стыда или смущения возникает скрытое чувство, что тебя выставляют на виду у всех. Применяемое здесь отношение заключается в обыгрывании ролей наблюдате­ля или свидетеля.

 

2. Конфликты. Даже микроконфликты, как, например, улыбаться или нет, смотреть на терапевта или в сторону и т.д., часто являются экспрессией гораздо более широко­го душевного надлома, чем кажется при внимательном рассмотрении. Путем выявления или преувеличения обе­их альтернатив в каком-либо конфликте пациент подхо­дит к двум важным аспектам своего психологического функционирования.

 

3. Преувеличение и реверс. Усиление практически любо­го чувства или экспрессивного акта, жеста, позы, голоса, вербального высказывания может обнажить важное отно­шение, стоящее дальнейшей обработки обыгрыванием. Когда это уже определено, то можно использовать и про­тивоположное по значению отношение.

 

4. Противоречие между вербальной и невербальной экспрессиями может стать путем исследования другого ду­шевного надлома. Например, пациент говорит о волнении, а его голос, поза и манеры говорят об уравно­вешенности и полной безопасности. Я попросил его сыг­рать по выбору в испуганность и в уравновешенность, подгоняя соответственно и вербальное и невербальное по­ведение. Играя, он вскорости обнаружил, что он всегда играл в уравновешенного, что он всегда был не настолько свободен, чтобы показать свою слабость, в нем всегда при­сутствовала тяга к тому, чтобы быть хозяином положе­ния. В другом случае пациент со спокойным хладнокровием говорил о приятных чувствах, ерзая при этом на стуле и вытирая потеющие руки. Я обратился к нему с таким же, как предыдущее, предписанием, чтобы он по выбору сыграл роль взволнованного человека или человека, у которого «все в порядке», это показало ему его претензии и тот факт, что он играет роль «холодного» не только, когда об этом просят, но и всегда.

 

5. Совокупное поведение. Иногда терапевт сознает роль пациента через стиль его совокупного поведения, а не через элементы. Поскольку уровень игры, начатой тера­певтом, весьма утончен, терапевт опирается на интуи­тивное понимание поведенческого гештальта. После обдумывания наблюдений (т.е. «Кажется, ты играешь не­винного» или «Мне кажется, что ищешь огни рампы») и если с таким наблюдением согласен пациент, терапевт может идти дальше и предлагать преувеличение или обыгрывание соответствующей характеристики.

 

III. Прямота Экспрессии

А. Минимизация

Самовыражение часто притупляется действиями, как минимизация, окольность, неопределенность и др. В таких случаях ясность и прямота экспрессии будут способство­вать превалированию смысловой информации над шумами при индивидуальном общении.

 

П.: Чувствую некоторую усталость, немного надоело. Наверное, я немного раздражен вами. Возможно, сейчас мне не очень хочется быть здесь.

Т.: Я заметил, что вы используете очень много всяких «наверное», «некоторые», «возможно»...

П.: Думаю, вы правы.

Т.: (с иронией) Вы «думаете», что возможно это наверное правда.

П.: Да. Я слишком часто пользуюсь словесным мусором. Это... своего рода привычка.

Т.: «Своего рода?»

П.: Это привычка.

Т.: Пожалуйста, расскажите еще раз о ваших чувствах, но пропуская «возможно» и

«наверное». Не могли бы вы повторить, что вы только что сказали без этих слов.

П.: Я устал. Да, устал. Чувствую раздражение и скуку. Я бы хотел улечься в постель, а не сидеть здесь. Нет. Теперь не так. Ужасно хочется отдохнуть, но мне достаточно интересно, чтобы остаться.

 

Частым источником минимизации является использо­вание противительного союза «но», т.е. само появление это­го слова уже может быть сигналом. Кроме значимых слов, необходимых для существования ярлыка, союз «но» упот­ребляется слишком часто, вводя дисквалификацию выска­зывания или же отбирая часть его весомости или значения. В любом случае «но» является слышимым отражением кон­фликта. «Да, но...», «Я бы хотел сделать это, но...», «Вы мне нравитесь, но...» Посредством такой неопределенности ин­дивид избегает принятия какой-то стороны или полного переживания какой-либо половины своего высказывания — каждая половина обесценивает другую. Кроме указаний, которые терапевт может дать пациенту чтобы тот про­играл каждую из сторон или преувеличил какую-нибудь одну, терапевт может запретить употребление слова «но» и приложить вместо него «и».

 

П.: Я держусь в стороне от вас, но мне нравится ваше спокойствие.

Т.: Попробуйте сказать «и» вместо «но». П.: Я держусь в стороне от вас, и мне импонирует ваше

спокойствие. Ну конечно! Это на самом деле правда.

Еще одним вывертом языка, непосредственно поднима­ющим вопрос прямоты высказывания, является использо­вание слова «это» вместо определенного содержания.

П.: Он хотел, чтобы мы сделали то, с чем я не мог согласиться. Он так настаивал на этом, что это стало предметом бесконечных стычек...

Т.: Не могли бы вы сказать, что означает «это»?

П.: (долгая пауза). Он хотел, чтобы мы совершили психоделическое путешествие.

 

Часто истинным значением, подменяемым словом «это», является «я» или «ты», в этом случае «это» выступает буфером для смягчения прямоты высказывания.

 

«Моя рука делает такое движение...»

«Как это она делает движение?»

«Я двигаю руку так... а теперь ко мне пришла мысль, что...»

«Мысль»пришла«к вам?»

«У меня появилась мысль».

«Т.е. у вас она есть!»

«Я думаю. Да. Я думаю, что я слишком часто говорю не прямо о себе, а пользуюсь заменителем, "этим", и очень хорошо, что я заметил это в себе, теперь это будет по-дру­гому».

«Это будет?»

«Все будет по-другому. И за это я благодарен».

«За это?»

«За вашу идею об этом».

«Мою идею».

«Я чувствую благодарность к вам».

 

Перлс первым предложил использовать «Я» вместо «Это» в работе «Сильное желание Эго и Агрессия», он при­давал большое значение этой, казалось бы, банальной де­тали языка. Перле говорит: «Каждый раз, когда вы применяете точное словесное соответствие языка Эго, вы самовыражаетесь, вы помогаете развитию своей личности». Я отношусь к этому принципу как к особой поддержке, подпорке, ценность которой предопределена уместностью ее использования в определенный момент. Многие терапев­ты делают упор на какие-то слова, от которых мало толку из—за неуместности их употребления. Лично я готов пропу­стить несколько «Это», если просьба о замене слова прервет экспрессию, нарушит концентрацию на образе, отвлечет пациента от идентификации с представляемым характером и т.д.

 

 

Избегание «Я» не всегда параллельно вводимому «Это». Например:

 

П.: Мы все взвинчены. Не уверены. Не уверен, что всем нравится, что здесь происходит.

Другой П.: Говори за себя.

П.: Ну, я взвинчен...

 

В данном случае «Мы» служит лесом, скрывающим от­дельное дерево, влекущем нежелание принять ответствен­ность за переживание. Еще одним экраном является «кое-кто».

«Кое—кому это будет нелегко».

«Кое-кому?»

«Мне трудно выразить себя перед всеми».

 

Безличные утверждения также встречаются часто и имеют вид «научности».

П.: Вижу, что на меня смотрят... Замечают, как

потеют мои руки... Как дрожит мой голос.

Страшно... Т.: Вы говорите, как сторонний наблюдатель:

«Смотрят, страшно». Вы же говорите: «Я боюсь». П.: Да, это верно. Именно этого я и хочу больше всего,

чтобы совладать с собой и сказать «Я».

 

Б. Ретрофлексия

Примером ненаправленности, с которой постоянно бо­рется Гештальт—терапия, является ретрофлекция: пере­направленность импульса таким образом, что вместо направления на объект импульс возвращается к субъекту.

Перле назвал ретрофлекцией поведение, при котором индивид «делает себе то, что он должен был бы делать или пытаться делать по отношению к другим людям или пред­метам». Вместо направления своей энергии на действия в отношении окружающих, которые удовлетворили бы его нужды, индивид «перенаправляет свою активность обратно в себя и заменяет собой окружение, сам становясь целью своего поведения». Здесь он разламывает свою личность на «производителя» и «производное».

Ретрофлекция является следствием окружающих пре­пятствий при выражении импульса, она приводит к актив­ной сдержанности экспрессии. Сдерживаясь, индивид направляет на себя то, что обычно направляется на него окружением (самопроецируется), и использует при этом всю энергию своих собственных импульсов (ретрофлекти-рует).

Ретрофлекция, по Перлсу, может быть вполне функци­ональна: «Не тешьте себя мыслью, что то, что мы исполь­зуем, годится для всех, без всякой доработки, что оно освободит нас от сдержанности! Ведь сдержанность иногда бывает просто необходима, порой от нее зависит сама жизнь — попробуйте не сдержать дыхания под водой. Глав­ным является вопрос правомерности рациональной основы у пациента сдерживать свое поведение в определенных об­стоятельствах».

Между тем, многие ретрофлекции дисфункциональны и бессознательны. По Перлсу, репрессия является «забытой» ретрофлекштей.

Думаю, что концепция ретрофлекции особую ценность представляет для психотерапевта, поскольку привлекает его внимание к активному аспекту репрессии и сдержанно­сти. Как говорил Перле, «Психоанализ выделяет оздоров­ление сознания, освобождение его от репрессивного, т.е. от блокированных импульсов. Мы же эмфатируем освобожде­ние сознания от блокировок, выделяем чувства, с которыми что-то делается и то, как это делается. Когда индивид открывает свое ретрофлекторное действие и опять получает возможность контролировать его, блокированный импульс высвобождается автоматически. Замечательным преиму­ществом работы с ретрофлективной частью личности — ак­тивно репрессирующего субъекта — является то, что так гораздо легче достичь осознанности; переживания — непос­редственны и не зависят от надуманных интерпретаций».

Содержание ретрофлекции может варьироваться: это ненависть к себе, жалость к себе, алчность и др. Даже инт­роспекция, как считает Перле, имеет ретрофлективную ос­нову: «Форма ретрофлекции настолько универсальна в нашей культуре, что большая часть психологической лите­ратуры принимает как само собой разумеющееся, что лю­бая попытка увеличить самосознание должна обязательно состоять из интроспекции... Наблюдатель отделяется от на­блюдаемого, и пока это разделение не залечено, индивид не в состоянии полностью реализовать самосознание, которое не интроспектировано, он не может существовать как це­лое.

Ранее мы сравнивали настоящую осознанность с жаром, получаемым от горения угля от самовозгорания, а интрос­пекцию — с направлением луча прожектора на объект и рассматриванием поверхности объекта посредством отра­женных лучей». Я думаю, что наиболее обычным типом ретрофлекции, с которым мы имеем дело в психотерапии, является ретрофлекция агрессии. Подобно тому, как агрес­сия по отношению к другим может быть проекцией агрессии к себе, самоагрессия может также быть ретрофлекцией им­пульса, изначально адресованного другому. Таким обра­зом, индивид может превратить обиду в самообвинения и вину, сарказм в чувство смешного, ненависть в чувство неимения права на существование и др. В целом, ретрофлекция агрессии становится депрессией, как давным-давно установлено психоанализом.

Возможность, что чувства индивида по отношению к самому себе представляют случай ретрофлекции, в Гештальт—терапии проверяется не через интерпретацию, а че­рез эксперимент. Когда индивид направляем на причинение другому того, что он делает себе, он может обнаружить, что это как раз то, что ему хотелось. Если так, то это будет означать, что он обрел непосредственность экспрессии.

 

Дальнейший реверс ретрофлекции часто сопряжен с из­вестной долей волнения, стыда или вины; когда же ретрофлекция полностью исчерпана, это может привести к социально неадекватному или ребячливому поведению. Тем не менее, вот один из примеров, когда обыгрывание может стать кратчайшим путем к пониманию того, что ре­прессировано и что перенаправляет импульс. Перле, Хефферлайн и Гудман приводят следующее:

Верующий, разочаровавшийся в Боге из-за своих неудач, бьет себя в грудь и рвет на себе волосы. Подобная самоаг­рессия, безусловно, являющаяся ретрофлекцией, тем не менее является агрессией и дает некоторое удовлетво­рение ретрофлективной части личности. Это грубая, при­митивная, безразличная агрессия — ретрофлективная вспышка детского поведения, однако подвергшаяся напа­дению часть личности остается и позволяет совершаться нападению. Самоагрессия должна быть уверена, что у нее есть жертва. Редкий реверс такой ретрофлекции значил бы, что индивид таким же архаичным образом не нападет на других. В нем будет расти такая же ошеломляющая контрагрессия, которая привела его ранее к ретрофлек­ции. Вот лишь некоторое представление о том, что делает даже воображаемый реверс ретрофлекции столь ужас­ным. Вывод напрашивается сам: изменение может быть выполнено лишь легкими касаниями, которые постепен­но будут менять всю ситуацию.

Для начала можно найти и принять факт, что «это в тебе есть». Индивид может осознать эмоции ретрофлективной части его личности — примечательно жестокую радость в наказании себя самого. Это уже будет определенным про­цессом, поскольку мстительность настолько отвергается обществом, что ее трудно признать и принять даже в са­мом себе. Только после принятия, т.е. когда принимается во внимание наличие мстительности как динамический компонент функционирования личности, только после этого достигается возможность модификации, дифферен­циации в окружении, с прояснением истинно необходи­мого сознанию, с возникновением подхода узнать обо всем ограниченными попытками постепенно развивается техника выражения того, что раньше являлось заблокированными импульсами. Импульсы теряют свой прими­тивизм, ужасающий аспект во время дифференциации, что дает новый шанс стать единым целым с развивающей­ся частью личности*

Постепенный подход, о котором говорит Перле, строго говоря не является вопросом техники; я это называю стра­тегией, т.е. технической организацией в контексте сеанса. К этому вопросу я вернусь в Части III настоящей книги.

 

* Из книги «Гештачьт-терапия Волнение и Развитие Личности Человека» Фридрих Перле, Ральф Яефферлайн и Пол Гудман (Изд Гештальт Журнал Пресс Хайлэнд, Нью-Йорк, 1992 г Перепечатано с разрешения)

 

Глава шестая

Техника Интеграции

В широком смысле любая экспрессивная техника являет­ся техникой интеграции, поскольку выражение означает задействование в сознании того, что было от него отлучено, или превращение в действие вынашиваемого в голове в виде диссоциированных — и поэтому неэффективных — мыс­лей, образов или чувств.

Между тем существует и более специфические способы, которыми мы способствуем в Гештальт-терапии интегра­ции личности. Иногда терапевт указывает на источник, адекватный специфичной ситуации, предлагает обыграть синтез элементов, находящихся в конфликте в психике па­циента. Однако чаще он обеспечивает интеграцию конф­ликтующих внутренних голосов посредством одного, другого, третьего подходов, о которых я расскажу ниже: внутреннего столкновения и ассимиляции проекций.