IV. Концентрация на настоящем как идеал

Der den Augenbhck ekgreit Das ist der rechte Mann6. (Гете)

Нужно пояснить слово «идеал». Идеал часто понимается как одно из значений долженствования и/или сущности добра, чуждых философии Гештальт-терапии.

Если мы лишим идеал его качеств долженствования, то оставшееся будет либо утверждением желаемости конечно­сти пути, т.е. предписанием, либо «правильностью». Под этим я подразумеваю выражение добра, а не средства или предписания: знак или симптом оптимального условия жизни. В этом же ключе мы можем говорить об идеальном в Таоизме, к примеру, несмотря на то, что это философия отказа от поиска. Несмотря на свой непредписывающий стиль, Тао Те Чинь всегда тщательно отрабатывает черты от достоинства до почтенья. Кто владеет мгновеньем мудреца: «По этой причине мудрец оценивает все полезно­стью для желудка, а не для глаз», или: «Мудрец свободен от болезни, поскольку в болезни узнает болезнь», или «Муд­рец знает и без рассуждений» и т.д. В этом же ключе кон­центрация на настоящем как идеал рассматривается и в высказывании: «Сейчас — это пароль мудреца».

Хотя некоторые рецепты для улучшения бытия и подра­зумевают законченность, отличающуюся от завершенно­сти качества, это не является истиной для концентрации на настоящем. Для нее (как и для всей Гештальт—терапии в целом) конечность является полным сдвигом к завершен­ности состояния: путь к счастью означает начать быть сча­стливым, путь к мудрости — это отказ от глупости в данный момент, все равно, как уметь плавать — значит поплыть. Предписание бытия в настоящем, таким образом, является следствием того факта, что мы и есть только в настоящем, это то, что здоровый человек знает, а невра­стеник не понимает в силу своей псевдодействительности, замешанной на грезах.

В Буддизме настоящее — не просто духовное упражне­ние, но условие мудрости. В этом отрывке из Кодекса Пали Будда впервые говорит о предписании:

Не воротись назад к тому, что было,

И к будущему не лелей надежд: Ведь прошлое во времени остыло, Грядущее же — тема для невежд.*

А затем об идеальном:

Мудрец, чей взор воспринимает

Теперешнее время здесь, сейчас,

Ему удача щедро предлагает

Нетленные дары, утеху глаз.

В то время, как буддистская версия, предписывающая настоящее, выделяет иллюзорность альтернатив, христи­анское мировоззрение делает упор на вере и смирении, влекущих за собой концентрацию на настоящем. Когда Иисус говорит: «Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем» и приводит при­мер полевых лилий (от Матфея, 6), он не только призывает: «Не заботьтесь для души вашей», его призыв более позитивен: «Веруйте!» Христианская версия обрамлена вселен­ским теизмом, вера здесь означает веру в божественного Отца, но отношение к идеальному соответствует идеально­му в Гештальт-тсрапии, которое можно выразить как веру в собственные возможности самому справиться с настоя­щим. Здесь, однако, мы видим, что идея концентрации на настоящем становится скорее идеей переживания, чем ма­нипуляции, открытости и принятия переживаний, чем про­стого пребывания в настоящем и оборонительности перед лицом возможного. Такие отклонения выражают два ос­новных вывода Weltanschauung Гештальт-терапии:

1) Вещи в данный момент только таковы, какими могут быть

2) Смотри, мир столь хорош!

Если настоящее не может быть иным, чем оно есть, что же сделает мудрец? — он смирится с ним. Более того, если мир хорош, почему бы, как говорит Сенека, «с радостью не припасть к дарам настоящего, отринув тягостные мысли»? Однако сказать, что все, что ни есть, хорошо само по себе, для Гештальт-терапии будет не верным, у Гештальта дру­гой подход, где все, что ни есть, может быть хорошим толь­ко по отношению к нам. А здесь уже все зависит от нас самих, от того, как мы распоряжаемся своими обстоятель­ствами. Наше текущее восприятие действительности полно боли, беспомощности, жертвенности. Более того, как отме­чал Эдмунд Барк два столетия назад: «Большей части чело­вечества свойственно сетовать на время, в котором мы живем, шептаться о нынешних властителях, жаловаться на прошлое, строить себе экстравагантные надежды на буду­щее».

 

3) Гештальт-терапия

С точки зрения Гештальт-терапии, между тем подо­бные жалобы и сетования есть нечто иное, чем плохая игра, которую мы затеяли с собой — еще один аспект отрицания потенциального блаженства настоящего. На самом деле мы там, где хотим быть, мы делаем то, что хотели бы делать, даже если это и ведет нас к очевидной катастрофе. Если мы можем найти свою свободу внутри своего рабства, мы также можем найти нашу особую радость под покровом жертвен­ности.

Весь процесс отчужденности от реальности как от ре­альности Вечного Настоящего можно передать как неверие в позитивность результата, как воображение о катастро­фичности переживаемого или о его пустоте, что компенси­руется созданием рая идеального, будущих ожиданий или прошлой славы. С позиций таких «идолов» мы рассматри­ваем настоящую реальность, которая никогда полностью не подходит под нашу конструкцию, т.е никогда не выглядит достаточно современной. Вот так вопрос концентрации на настоящем связан с принятием переживаний, т.е. способно­стью судить. Как говорил Эмерсон:

Розы под моим окном не имеют ничего общего с теми, что были здесь раньше или с теми, что будут потом; они такие какие есть; волею Божией они именно такие сегодня. Они вне времени. Это просто розы, они совершенны в каждое мгновение своего существования... лишь человек может откладывать и тешить себя воспоминаниями... Он и не будет счастлив и силен до тех пор, покуда также не соль­ется с природой в настоящем вне времени.*

 

* По цитате Ваттса

 

В поисках идеальной розы мы не замечаем, что каждая из них сама по себе уже совершенство. Из опасения не найти розу мы слабеем, мы привязаны к концепции «розы» и никак не видим, что «роза — это роза, которая роза». Наши алчность и нетерпение не дают нам уйти от фальши, через которую мы любуемся отражением реальности в фор­ме обещания или возможности, они и лишают нас истинно­го удовольствия. Мираж потерянного Рая или Земли

Обетованной лучше, чем полная анестезия, но насколько и он далек истинного понимания, что все это здесь, рядом с нами. Хайам хорошо знал, что:

Растить в душе побег унынья — преступленье, Пока не прочтена вся книга наслажденья.

Лови же радости и жадно пей вино: Жизнь коротка, увы! Летят ее мгновенья.

А также:

Хоть сотню проживи, хоть десять сотен лет,

Придется все-таки покинуть этот свет,

Будь падишахом ты иль нищим на базаре,—

Цена тебе одна: для смерти санов нет.

Все те, что некогда, шумя, сюда пришли

И обезумели от радостей земли,—

Пригубили вина, потом умолкли сразу

И в лоно вечного забвения легли.

За мгновеньем мгновенье —

и жизнь промелькнет...

Пусть весельем мгновение это блеснет!

Берегись, ибо жизнь — это сущность Поренья,

Как ее проведешь, так она и пройдет.

Не рыдай! Ибо нам не дано выбирать: Плачь не плачь — а придется и нам умирать,

Глиной ставшие мудрые головы наши Завтра будет ночами гончар попирать*.

 

* Омар Хайам, «Рубай» Перевод ОРумер, В Державин, Г Плисецкий («Избранная лирика Востока», Ташкент, 1981 г)

 

ЧАСТЬ II

ТЕХНИКА

 

Глава третья