Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Сюжет 21. Русско-армянская контактная ситуация в ЗакавказьеСодержание книги
Поиск на нашем сайте
Отношения между русскими и армянами в первой половине XIX века казались почти идиллическими. Армянский писатель Х. Абовян писал тогда: "Русские восстановили Армению, грубым, зверским народам Азии сообщили человеколюбие и новый дух... Как армянам, пока дышат они, забыть деяния русских?" [i] [i] Так писал человек, находившийся в конфронтации к Российскому правительству и побывавший в Сибирской ссылке. Это не было данью официозу. В отношениях русских к армянам также проскальзывали идиллические нотки: “Совпадение интересов, стремлений было настолько полностью гармонично, что Россия не проводила разницу между русскими и армянами (например, для укрепления и защиты своих южных рубежей она заселяла их армянами)”. [ii] [ii] В это время армяне абсолютно равнодушно (в отличии от грузин в Закавказье) отнеслись к крушению своих идей на автономию в рамках империи. Корни этой первоначальная идиллия русско-армянских отношений были в том, что армяне переняли у русских целый ряд важнейших политических идеалов и ценностей. В частности, они усвоили ценности Российской империи и активно проводили их в жизнь. В определенной мере последнее противоречило прежней традиции армян. Россия провозглашала себя наследницей Византии, а для армян отношения с Византией исторически были весьма осложнены, ввиду прежде всего острых религиозных различий. Последние даже послужили причиной нескольких серьезных военных столкновений. Однако к XIX веку острота этого противостояния забывается, а русские начинают восприниматься почти как единоверцы. Известны многочисленные, хотя и разрозненные случаи перехода армян в Православие. [iii] [iii] То, что армяне относительно легко восприняли российские государственные идеалы имело свою глубокую причину, которая зиждилась, в конечном счете, на очень значительном сходстве русской и армянской крестьянских общин, причем сходство, выделяющее и ту, и другую из ряда прочих восточных общин. Кроме того, и в России, и в Армении мы встречаем, если так можно выразиться, народный этатизм (с нашей точки зрения, в обоих случаях провоцируемый специфической общинной практикой). Он имел ряд общих черт — таких, например, как определенная психологическая самоизоляция, а также имплицитное, но упрямое представление о некой известной им (этим народам) государственной легитимности, которая при этом может сколь угодно расходиться с актуальной легитимностью государства, в котором эти народы проживают. Кроме того, и у русских, и у армян народный этатизм обнаруживал себя в любви к большим, сильным, мощным государствам. Армяне, еще в древности утратившие собственное государство, тосковали по государственности, как таковой, обычно хорошо приживались в чужих империях и, если была возможность, чувствовали себя в них чуть ли не хозяевами. Однако к концу XIX века от былой идиллии русско-армянских отношений не осталось и следа, и порой русским авторам представлялось, что “армяне ненавидят Россию и все русское” [iv] [iv]. В начале ХХ века дело доходит до вооруженных стычек между армянами и русскими войсками. Причем, в этот период ценностная ориентация ни того, ни иного народа не претерпевает сколько-нибудь существенных изменений. Прибывший вскоре на Кавказ новый наместник граф Воронцов-Дашков докладывал в Петербург, что “всякая попытка обвинить в сепаратизме армянский народ разбивается о реальные факты, доказывающие, напротив, преданность армян России”. [v] [v] Разобраться в том, что произошло, непросто. Этот конфликт имел несколько составляющих, часть из которых относилась к сложностям русского имперского строительства в Закавказье (фактической невозможностью удержать баланс между религиозной и этатистской составляющей русского имперского комплекса), а часть — к сложности взаимодействия с армянами, возникающей именно ввиду схожести ценностных доминант русских и армян того времени. Действительно, наибольшая противоречивость Российской империи должна была проявиться в ее восточной политике, когда в черту ее государственной границы включались народы, имеющие те же, что и она сама, права на византийское наследство. С одной стороны, в соответствии со своим собственным идеальным образом, Россия должна была эти права признать — отрицать их она не решалась. С другой, логика создания Третьего Рима вела к унификации всей территории Российского государства, что неминуемо выражалось в значительном насилии по отношению к этим народам. В русском имперском сознании столкнулись две установки: с одной стороны, эти народы должны были иметь в империи статус, равный статусу русских (этого требовала религиозная составляющая имперского комплекса), с другой, они должны были быть включены в гомогенное пространство империи (как того требовала государственная составляющая этого комплекса), что было невыполнимо без систематического насилия над такими древними и своеобычными народами, как грузины и армяне. С точки зрения религиозной составляющей это было особенно абсурдно по отношению к грузинам, сохранявшими чистоту Православия в самых тяжелых условиях и в некоторые моменты истории оказывавшиеся чуть ли не единственными хранителями исконной Православной традиции. И если насилие по отношению к мусульманам в рамках русского имперского комплекса могло найти свое внутреннее оправдание, то насилие над христианскими народами просто разрушало всю идеальную структуру империи и превращало ее в голый этатизм без иного внутреннего содержания, кроме прагматического. Лишенная сакральной санкции, империя должна была рассыпаться (что и происходит в наше время). С прагматической точки зрения она мало интересовала таких прирожденных идеалистов, какими всегда были русские. Если же русские пытались последовательно воплощать идеальное начало своей империи, то не справлялись с управлением государством и приходили к психологическому срыву. Нельзя сказать, чтобы государственным образованиям Закавказского края было отказано в праве на существование без малейшего колебания. Когда в свое время Екатерина II собиралась распространить на Грузию русскую юрисдикцию, то никакой речи об устранении от власти грузинских царей не было. Да и Александр I, прежде чем подписать манифест 1801 года, некоторое время сомневался, посылал в Грузию своего наблюдателя генерала Кнорринга, и лишь только после этого решился на упразднение династии Багратидов. Что касается Армении, то Николай I почти соглашался на армянскую автономию, и причиной окончательного отказа послужило случайное для армян обстоятельство — польское восстание, когда Царь решил, что не надо создавать в империи новых автономий. Не сразу были упразднены восточно-закавказские ханства. Однако во всех этих случаях в конечном итоге победил унитарный взгляд, и Закавказье было разбито на ряд губерний по общероссийскому образцу, социальная структура закавказского общества была также переформирована на манер существовавшей в России. Таким образом, в социальном и административном плане однородность Закавказского края со всей прочей российской территорией была достигнута рядом реформ, правда, растянутых на несколько десятилетий. Что же касается правовой и гражданской гомогенности на селения Закавказья в Российской империи, то здесь сложилась крайне любопытная ситуация. Все правители Кавказа вплоть до времен князя Голицина "держались того принципа, что туземцы, в особенности христианского вероисповедания, те, которые добровольно предались скипетру России, должны пользоваться полным равноправием". [vi] [vi] Более того, они сами могли считаться завоевателями, так как принимали активное участие в покорении Закавказья русской армией, а потом и в замирении Кавказа, затем в русско-турецкой войне, когда значительная часть постов в Кавказской армии была занята армянами. "Кавказ был завоеван как оружием русских, то есть лиц, пришедших из России, так и оружием туземцев Кавказа. На протяжении шестидесятилетней войны на Кавказе мы видим, что в этой войне всюду и везде отличались тамошние туземцы... Они дали в русских войсках целую плеяду героев, достойных самых высоких чинов и знаков отличия". [vii] [vii] А это уже давало не просто равноправие с русскими, а статус русского. "Армянин, пробивший себе дорогу и стяжавший себе имя в Кавказской армии, сделался русским, пока приобрел в рядах такой высоко и художественно-доблестной армии как Кавказская честное имя и славу храброго и способного генерала". [viii] [viii] Именно на этом основании граф Витте утверждал, что мы "прочно спаяли этот край с Россией". [ix] [ix] Таким образом, кажется, что единство Закавказья с Россией достигнуто и проблем не остается. Размышления об этом приводят русского публициста в восторг: "Возьмите любую русскую окраину: Польшу, Финляндию, Остзейский край, и вы не найдете во взаимных их отношениях с Россией и русскими того драгоценного (пусть простят мне математическую терминологию) "знака равенства", который... дает право говорить, что край этот [Закавказье] завоеван более духом, чем мечем... Где корень этого беспримерного "знака равенства"? Лежит ли он в добродушной, справедливой и откровенной природе русского человека, нашедшего созвучие в природе кавказца? Или, наоборот, его нужно искать в духовном богатстве древней восточной культуры Кавказа?". [x] [x] Однако практическое следствие этого "знака равенства" вызывало шок почти у каждого русского, которого по тем или иным причинам судьба заносила в Закавказье. Практически все отрасли промышленности и хозяйства, вся экономика и торговля края, почти все командные должности (гражданские и военные), юриспруденция, образование, печать были в руках у инородцев. Власть, казалось, уходила от русских, и заезжий публицист предлагает разобраться, что же мы в конце концов собираемся создать в Закавказье — Россию или Армению. [xi] [xi] Но парадокс состоял в том, что армяне того времени этого вопроса перед собой не ставили. Они создавали империю. При этом считали себя представителями имперской российской администрации, поступающими, исходя из общих интересов империи. Однако сложившееся положение вещей все более и более раздражало русских. Та форма правления, которая утвердилась в Закавказье, не могла быть названа даже протекторатной, так как протекторат предполагает значительно больший (хотя отчасти замаскированной) контроль над местным самоуправлением (по крайней мере, упорядоченность этого контроля, поскольку в Закавказском случае часто заранее нельзя было сказать, что поддавалось контролированию, а что нет) и отрицает "знак равенства". Между тем, именно "знак равенства" и создавал неподконтрольность местного управления. Любой русский генерал имел ровно те же права, что и генерал грузинского или армянского происхождения. Для русских складывалась совершенно замкнутая ситуация: соблюдение в крае общих принципов русской туземной и колонизационной политик давало результат, обратный ожидаемому. При наличии всех внешних признаков гомогенности населения края населению метрополии (христианское вероисповедание, хорошее владение русским языком, охотное участие в государственных делах и военных операциях на благо России) реально оказывалось, что дистанция не уменьшалась. Русским оставалось либо закрыть на это глаза (коль скоро стратегические выгоды сохранялись), либо попытаться сломать сложившуюся систему. Последнее и постарался осуществить князь Голицын. Попытка форсировать русификацию края приводит к страшной кавказской смуте, "сопровождавшейся действительно сказочными ужасами во всех трех проявлениях этой смуты: армяне-татарской распре, армянских волнениях и так называемой "грузинской революции"". [xii] [xii] Русская администрация оказывается вынужденной отступиться и взглянуть на вещи спокойнее. Новый наместник Кавказа граф Воронцов-Дашков закрывает на несколько лет Закавказье для русской колонизации, признав, что опыты "водворения русских переселенцев давали лишь печальные результаты ". [xiii] [xiii] Отменив же меры по насильственной русификации края, новый наместник с удовлетворением обнаруживает, что в Закавказье "нет сепаратизма отдельных национальностей и нет сепаратизма общекавказского... Нельзя указать случаев противодействия преподаванию русского языка. Яркий пример — армянские церковные школы, где преподавание русского языка вовсе не обязательно, но где он преподается". [xiv] [xiv] Таким образом, все возвращается на круги своя. Население Закавказья снова превращается в лояльных граждан империи, но все ключевые позиции в крае, особенно в экономической, торговой, образовательной сферах, остаются полностью в руках инородцев, водворения русских крестьян-колонистов не происходит. Русские крестьяне-колонисты, демонстрировавшие свою феноменальную выносливость и приспособившиеся к климату самых разных частей империи, не могли свыкнуться с климатом Закавказья и осесть здесь (за исключением крестьян-сектантов, сосланных за Кавказский хребет правительством). Возможно, они инстинктивно ощущали двусмысленность и неопределенность государственной политики в Закавказье, не чувствовали за собой сильной руки русской власти, не могли сознавать себя исполнителями царской государственной воли, будто бы водворение их сюда было всего лишь чьей-то прихотью. Край был вроде завоеван, Россией не становился. Ощущение не-России заставляло их покидать край. Переселенцы не столько не получали действительной помощи себе, сколько чувствовали моральный дискомфорт из-за "нерусскости” власти, из-за нарушения колонизаторских стереотипов, из-за того, что рушилась нормативная для них картина мира: то что по всем признакам должно было быть Россией, Россией не было. Но эта не-Россия была не враждебной, она не вписывалась в образ врага русских, против которого могла быть применена сила. Голицыновские реформы в большей части русского общества членов русского правительства вызывали лишь негативную реакцию. Численность русских в Закавказье не превышала 5% от всего населения. [xv] [xv] В какой-то мере неуспех русской колонизации Закавказья был вызван сознательным сопротивлением местных чиновников из инородцев. Однако к этому фактору вряд ли стоит относиться как к существенно важному. По справедливому замечанию английского политика и путешественника Вайгхема, "в стране, где эмиграция направляется и контролируется государством, как это происходит в России, совершенно невозможно поверить, что значительная часть потока, направлявшегося в Сибирь, не могла быть повернута в Закавказье, если бы правительство этого хотело всерьез. На население Закавказья не оказывали давления, подобного тому, как это было в других частях империи, и русские не приходили в сколько-нибудь значимом количестве на прекрасные холмы Грузии и нагорья Армении". [xvi] [xvi] К тому же, большинство армянских чиновников верой и правдой готовы были служить интересам империи и искренне считали себя представителями имперской русской администрации, поступающими исходя из общих интересов империи. Выше мы рассматривали психологический комплекс русских, мешавший их колонизации Закавказья. В свою очередь армяне имели собственный психологический комплекс, который провоцировал, при изначально положительных установках, значительную конфронтационность между русскими и армянами. Дело было в том, что сама приверженность государственным интересам делала армянское население в империи довольно конфликтным, и не из стремления к сепаратизму, в чем их обычно подозревали, а вследствие того, что не считали себя в империи чуждым элементом, временными жителями и стремились устроиться поудобнее, не только приспособиться к чужим структурам, но и приспособить эти структуры к себе, включиться в общий имперский (общегосударственный) процесс, как они себе его представляли. Однако общегосударственный процесс, очевидно, явление значительно более сложное, чем борьба за осуществление тех или иных государственных ценностей. Это прежде всего внутриэтнический процесс, который строился на специфическом и уникальном взаимодействии членов данного этноса, разных его внутриэтнических групп. Между тем, русские и армяне имели абсолютно разную внутриэтническую организацию, и не смысле наличия или отсутствия у них тех или иных общественных инструкций, а в смысле структуры функционального внутриэнического конфликта. Мы уже говорили о том, что русские интериоризируют внешнюю конфликтность и стремятся нейтрализовать ее уже внутри себя. Для армян, напротив, характерна экстериоризация конфликтности, экстериоризация, которая требует от каждого нового поколения собственных усилий. Их основной функциональный внутриэтнический конфликт и обусловлен постоянной потребностью в экстериоризации зла. Русские для своей "драмы" нуждаются в "диком поле", то есть в территории, психологически неограниченной ни внешними, ни внутренними преградами. Армяне же, напротив, влекомы стремлением убрать с осваиваемой территории все, могущее стать источником конфликта, и эти пределы оградить. При этом сложность состояла в том, что эта “огражденная”, “сакральная” территория становилась “территорией действия” только находясь под покровительством, защитой, протекторатом. На практике, в Закавказье, это выливалось, например, следующие эксцессы. Русские крестьяне поселялись в причерноморские районы, представлявшие собой тогда, в шестидесятых годах XIX века девственные леса и бездорожье, и вот-вот должен был начаться очередной акт "драмы", которая могла быть очень затяжной, болезненной, но оканчивалось обычно правильными рядами устроенных переселенческих поселков. "Сообщения не было ни на суше, ни по морю; местность была покрыта густыми лесами, климат нездоровый — сырость, лихорадка. Условия местности и сельскохозяйственная культура были совершенно новы для переселенцев, которые высаживались на берег и предоставлялись своей судьбе". [xvii] [xvii] Но и при таких обстоятельствах "известный процент переселенцев умудрялся устраиваться и основывал ряд поселений, которые ныне пользуются сравнительным благосостоянием". [xviii] [xviii] Более того, этот же период происходит основание Ново-Афонского монастыря. Однако по временам в район заселения вдруг направлялись экспедиции (даже из Петербурга), состоящая, судя по спискам, в большинстве из армян, которые на несколько повышенных тонах начинали доказывать, что регион вообще не пригоден для заселения, тем более выходцами из других климатических зон, поскольку заражен малярией [xix] [xix] (внутренний деструктивный фактор, в данном случае экологического происхождения, еще не устранен). Русским, между тем, становилось вовсе не до малярии, они видели только, что кто-то посторонний лезет в их жизнь со своими советами. Начинался очередной скандал с массой взаимных обвинений. Русские тут же подозревали в армянах сепаратистов, а армяне смотрели на русских как на недотеп, которым как манна небесная досталась такая огромная и прекрасная страна, а они ею как мартышка очками. Отсюда "являлось предположение, что армяне нас, русских, господствующую нацию, не любят и не оказывают нам должного уважения" [xx] [xx], более того — что "армяне враждебны всякой (!) государственности". [xxi] [xxi]
Причем то, что “русские” параллельно сохраняли в сознании армян “образ покровителя”, ничего не меняло. Поскольку в сознании армян “образ покровителя” носит черты “deus ex machina” (“божества из машины”, которое спускается на землю, чтобы разрубить узел неразрешимых проблем, а затем немедля убраться восвояси), то взгляд на русских оказывался раздвоенным: одно дело в экстремальных ситуациях. другое дело — в быту. Конфликты, подобные описанному выше, были неизбежны. Суть конфликта состояла не в борьбе ценностных доминант, а в способе, которым эти ценностные доминанты воплощались в жизнь. И порой сами эти общие ценности воздвигали между ними почти непроходимую стену. И даже если с точки зрения общегосударственных и военностратегических интересов России и тот, и другой способ действий был допустим и мог служить интересам общего целого, сами эти способы действия, во многом обусловленные функциональными внутриэтническими конфликтами того и другого этносов, были столь различны, что зачастую обе стороны переставали понимать логику и последовательность действий друг друга. Сама повторяющаяся структура этих конфликтов (а их история Закавказья знает множество) свидетельствует не только о том, что существовала борьба за влияние в регионе (это бесспорно), но и то, что характер восприятия территории этими народами, и сама схема (и ее повторяемость) могут служить ключом к тому, чтобы понять бессознательные причины, заставляющие стороны снова и снова повторять одни и те же действия, каждый раз приводящие к конфликту. Эти конфликты были тем более острыми и глубокими, что армяне готовы были в значительной мере воспринять русскую систему ценностей, но схема действия заимствоваться не могла, поскольку она была непосредственно связана со структурой функционального внутриэтнического конфликта. Рассматривая межэтнические отношения, исследователи обращают внимание на что угодно — кроме этих моментов столкновения поведенческих стереотипов разных народов, имеющих этнокультурные основания и касающиеся таких глубинных и почти неосознаваемых вещей, как восприятие пространства, времени, процесса действия. Именно они и служат скрытой первопричиной взаимного непонимания и раздражительности, и приводят к конфликтам. И какими только причинами эти конфликты потом не объясняют политологи. Итак, мы видим, что в ходе русско-армянской контактной ситуации происходит заимствование определенных ценностных доминант. Однако последнее не оказывается достаточным, чтобы избежать конфликтных ситуаций. Их провоцируют алгоритмы освоения территории, которые у русских и армян несовместимы. А эти алгоритмы, будучи адаптационно-деятельностными культурными моделями и являясь выражением функционального внутриэтнического конфликта, заимствованию и усвоению не подлежат. Заимствование определенных имперских ценностей армянами означало их определенное перетолкование. Христианская империя, будучи в сознании армян покровительницей, является для них “условием действия”. А это значит, что она является не культурной доминантой, на базе которой реализуется функциональный внутриэтнический конфликт, а условием, при котором функциональный конфликт реализуется на базе иных культурных тем. Поэтому ценностные доминанты, даже будучи заимствованы, могут стать, а могут не стать основанием для совместного действия. С другой стороны основанием для совместного действия является такое явление как подключение к чужому внутриэтническому конфликту. В этом аспекте можно рассматривать отношение армянских крестьянских общин Закавказья к Российскому государству.
Отличительной чертой армянской общины по сравнению с русской, являлось то, что армяне почти не знали надобщинной структуры — земства в своем институциализированном виде. Если русский "мир" вплоть до XV века, а на Севере до XVII века, естественным образом входил в федерацию подобных же "миров" и Россия в целом воспринималась народом как "мир" в расширительном смысле этого слова (вне зависимости от того, соответствовало это реальности или нет), то в Армении ничего похожего существовать не могло уже в силу исторических причин. Однако то, что и в Армении "мир" обладал функциями, сходными с государственными, накладывало на сознание армян свой отпечаток. В армянском народе, как и в русском, "мирской" дух выливался в народный этатизм. Этим объясняется тот факт, что армяне, еще в глубокой древности утратившие собственное государство, тосковали по государственности как таковой и обычно хорошо приживались в чужих империях (даже в Османской империи до середины XIX века они имели официальный титул "лояльного народа") и, если была возможность, чувствовали себя в них чуть ли не хозяевами. В этом же причина того, что армянское население в любой империи было довольно конфликтно, но не из стремления к сепаратизму (в чем их обычно подозревали), а по причине того, что армяне не ощущали себя в империи чуждым элементом, временными жителями, а стремились устроиться поудобнее, не только адаптироваться к чужим структурам, но и адаптировать эти структуры для себя и включиться в общий имперский процесс, как они его себе представляли. Поэтому конфликт армян с Российским государством был в чем-то аналогичен конфликту с Российским государством русского крестьянского "мира" и земства, борющихся за свои местные особенности. Как и у русских крестьян этот конфликт где-то в подсознании снимался внутренним этатизмом самих армян. Армянская община, как и русская, относительно легко выносила социальный и экономический гнет, но отчаянно боролась с государством за свои местные особенности, за те прерогативы, которые, по мнению народа, входили в компетенцию "мира", как это и произошло в 1903 году. "По закону 12 июля царское правительство секуляризировало армянское церковное имущество, вследствие чего множество школ и культурных учреждений, содержавшихся за счет доходов от этого имущества, закрылось. Вслед за изданием закона во всех армянских населенных центрах стали проходить многочисленные собрания, на которых принимались решения ни в коем случае не соглашаться с законом и бороться с осуществлением его, даже если дело дойдет до вооруженных столкновений с правительством". [xxii] [xxii] Так, в Аштараке, когда приемщики церковного имущества" вызвали сельского старейшину, потребовав ключи и документы, тот вместо ответа снял с шеи свою цепь, передал ее уездному начальнику и отказался от должности... Крестьяне Ахалцихского уезда, числом около 10 тысяч, подписали петицию и отправились к католикосу, заявив: "Скорее умрем, чем допустим попрание наших прав".... Долго и упорно боролись крестьяне села Мару Лорийской дистанции Борчалинского уезда. Организатор движения здесь был заранее арестован, после чего 16 сентября 1903 года комиссия начала осуществлять прием церковного имущества. На помощь крестьянам из других сел Борчалинского уезда прибыло около 100 человек". [xxiii] [xxiii] Эту борьбу можно в принципе назвать национально-освободительной, но она имела много черт, сближающих ее с крестьянской войной, войной земства с государством. На это указывает и тот факт, что, как только наступление Российского правительства на армянский крестьянский "мир" прекратилось, крестьян оставили в покое, тут же прекратилась и вся конфронтация, а армянские революционеры остались не у дел.
Это подключение явилось результатом сходства в способе действия этих этносов в некоторых конкретных ситуациях. Причем здесь не идет речь об ассимиляции как таковой. Модус действия армян диктуется их собственными этническими константами. Однако можно предположить, что межэтнические контакты в некоторых случаях провоцируют такого рода взаимное подключение к внутриэтническим процессам другого. И тогда взаимодействие происходит в зачаточной форме по тому же принципу, что и в процессе протекания внутриэтнического конфликта, при этом различные народы сами как бы выполняют функцию внутриэтнических групп. Данный феномен является, по-видимому, следствием перекрестных трансферов, когда один народ или какие-то его институции становятся объектами трансфера этнических констант для другого.
Рассмотрим еще один пример культурного взаимодействия, где также происходит заимствование ценностных доминант при том, что модели освоения территории остаются неприкосновенными.
Сюжет 22. Настыкедвухимперий В одной из предыдущих глав мы постарались показать, сколь различны между собой были Российская и Британская империи, не только по истории своей, но и по духу, по смыслу своему, по той реальности, которую они создавали в своих пределах. Однако при всем этом сходстве между Британской Индией и Российской Средней Азии было гораздо больше, чем то представляется на поверхностный взгляд, в частности и в том, что кажется наименее вероятным — в формах имперского управления. Существует расхожий взгляд, что для Российской империи характерно прямое управление, а для Британской — протекторат. Тем не менее в Британской Индии наблюдалась явная тенденция к прямому и унитарному правлению. Еще в начале XIX века исследователь Британской империи шведский генерал майор граф Биорнштейн писал, что вероятнее всего "субсидиальные [протекторатные] государства будут включены в состав владений [Ост-Индийской] кампании по мере того как царствующие ныне государи перестанут жить". [xxiv] [xxiv] И действительно, к семидесятым годам XIX века три пятых англо-индийского мира составляли территории, находившиеся под прямым управлением, лишь две пятых являлись протекторатами. [xxv] [xxv] И с течением времени "тенденция сводилась к более решительному и энергичному контролю метрополии над аннексированными территориями; протектораты, совместные управления и сферы влияния превращаются в типичные британские владения на манер коронных колоний". [xxvi] [xxvi] На протяжении всего XIX века наблюдается и явная тенденция к авторитаризму. Р. Киплинг был безусловным сторонником жесткого авторитарного управления Индией, которое он сравнивал с локомотивом, несущимся на полном ходу; никакая демократия при этом невозможна. [xxvii] [xxvii] Британская Индия представляла собой почти особое государство, где большинство дел не только внутренней, но внешней политики находилось в ведении генерал-губернатора Индии. Ост-Индийская компания была чем-то вроде государства в государстве, обладала правом объявлять войны и заключать мир. Но и после упразднения компании в 1858 году, в компетенцию индийского правительства входило множество внешнеполитических вопросов, таких как поддержание мира и безопасности в морях, омывающих индийские берега, наблюдение за движением морской торговли и тарифами своих соседей, течением событий на границах Афганистана, Сиама, Китая, России и Персии, защита владетелей островов и приморских областей в Персидском заливе и на аравийском полуострове и содержание укрепленных постов в Адане”. [xxviii] [xxviii] Со своей стороны Туркестан представлял собой тоже достаточно автономное образование, находясь под почти неограниченным управлением туркестанского генерал — губернатора, которого "государь император почел за благо снабдить политическими полномочиями на ведение переговоров заключение трактатов со всеми ханами и независимыми владетелями Средней Азии" [xxix] [xxix], не говоря уже о решении внутренних проблем края. Местное население порой именовало первого генерал-губернатора Туркестанского края К.П. фон Кауфмана "арым-паша" — полу-царь, что наглядно отражало тот гигантский объем власти, который был сосредоточен в руках правителя края. Так же, как и англичане, русские в Средней Азии "оставляли своим завоеванным народам многие существенные формы управления и жизни по шариату", [xxx] [xxx] притом, что на других окраинах империи система местного самоуправления и социальная структура унифицировались по общероссийскому образцу, равно как и система административного давления. Но в Туркестане власти позаботились о том, чтобы "крупные родовые подразделения совпали с подразделениями на волости, родовые правители были выбраны в волостное управление ". [xxxi] [xxxi] Что же касается экономической стороны колонизации, то аргументы и англичан, и русских схожи, а высказывание Дж. Сили на этот счет побивает все рекорды “простодушия”: “Индия не является для Англии доходной статьей, и англичанам было бы стыдно, если бы, управляя ею, они каким-либо образом жертвовали ее интересами в пользу своих собственных”. [xxxii] [xxxii] В России не прекращаются сетования по поводу того, что все окраины, а особенно, Средняя Азия, находятся на дотации. Правда, однако, то, что Россия в конце XIX века делала в Средней Азии большие капиталовложения, не дававшие непосредственной отдачи, но обещавшие солидные выгоды в будущем. Известно, что русские совершенно сознательно ставили перед собой цель ассимиляции окраин: "Русское правительство, — писалось в то время применительно к Средней Азии, — должно всегда стремиться к ассимилированию туземного населения к русской народности", [xxxiii] [xxxiii] то есть, "образовать и развить [мусульман] в видах правительства для них чуждого, с которым они неизбежно, силой исторических обстоятельств должны примириться и сжиться навсегда". [xxxiv] [xxxiv] На совместное обучение русских и инородцев, т.е. на создание русско-туземных школ при первом генерал-губернаторе Туркестана К.П. фон Кауфмане делался особый упор, причем имелось в виду и соответствующее воспитание русских: "туземцы скорее сближаются через это с русскими своими товарищами и осваиваются с разговорным русским языком; русские ученики школ так же сближаются с туземцами и привыкают смотреть на них без предрассудков; те и другие забывают племенную рознь и перестают не доверять друг другу... Узкий, исключительно племенной, горизонт тех и других расширяется". [xxxv] [xxxv] Туземные ученики, тем более если они действительно оказывались умницами, вызывали искреннее умиление. Тем более, "в высшей степени странно, но вместе с тем утешительно, видеть сарта [городского таджика], едущего на дрожках, пьющего в русской компании вино, посещающего балы и собрания. Все это утешительно в том отношении, что за материальной стороной следует интеллектуальная". [xxxvi] [xxxvi] Неутешительным было только то, что туземных учеников в русско-туземных школах считали единицами, ассимиляция почти не происходила, русские и туземцы общались между собой почти только по казенной надобности. При этом русские жили в Средней Азии под мощной защитой правительства. Путешественник и публицист Е. Марков приводит слова русской женщины: "Нас ни сарты, ни киргизы не обижают, ни Боже мой! Боятся русских!.. Мы с мужем три года в Мурза-Рабате жили на станции совсем одни, уж на что кажется глухая степь... А ничего такого не было, грех сказать. Потому что строгость от начальства. А если бы не строго жить было бы нельзя!". [xxxvii] [xxxvii] То же рассказывают и мужики, волей судьбы оказавшиеся близ Ашхабада: "Здесь на это строго. Чуть что, сейчас весь аул в ответе. Переймут у них воду дня на три, не четыре, — хоть переколейте все, — ну и выдадут виновного. А с ним расправа коротка. Дюже боятся наших". [xxxviii] [xxxviii] Так что русские по существу оказывались, хотели они или не хотели, замкнутым привилегированным классом, к которому относились с опаской и контактов с которым избегали. Точно так же и "англичане в Индии, высокого ли, низкого ли происхождения, были классом". [xxxix] [xxxix] Стиралась разница даже между чиновниками и нечиновниками, минимизировались сословные различия — все англичане в Индии чувствовали себя аристократами, "сахибами". Стремясь как можно более приблизить свою жизнь в Индии к жизни в Англии [xl] [xl], они как бы абстрагировались от местного населения. Общение с туземцами, даже по долгу службы, даже для тех, кто прекрасно владел местными языками, было обременительной обязанностью. И это "чувство превосходства базировалось не на религии, не на интеллектуальном превосходстве, не на образованности, не на классовом факторе,... а исключительно на принадлежности к национальной группе". [xli] [xli] Английский чиновник, будь он даж |
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-12-11; просмотров: 180; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.191.238.6 (0.014 с.) |