Кошмар наяву: жестокое обращение

Один из самых пугающих сюжетов в фильмах ужасов: герой бежит от мон­стра, из последних сил отбивается, пытается скрыться. Вдруг - какое сча­стье!- он видит кого-то из родных или друзей, бросается навстречу. Сейчас ему помогут, вместе уже не страшно, он почти спасен... И тут родное лицо начинает на глазах меняться, в его чертах проступают черты монстра... Когда мы, взрослые люди, видим подобные кадры, сидя на безопасном ди­ване, нас прошибает холодным потом. Невозможно представить себе, что чувствует ребенок, если в монстра - реального, а не киношного - превращается тот, кто должен спасать, защищать, утешать, то есть мама или папа. Как с этим быть? На что после такого надеяться? Где взять силы жить дальше?

Жестокое обращение - со стороны собственных родственников и/или их собутыльников, а порой и со стороны персонала или старших воспитанников учреждений - это то, с чем сталкивается подавляющее большинство детей из |детских домов. Это и «заурядные» побои, и особо изощренные издевательства, и переломанные кости, и сексуальное насилие. Говоря об этом, трудно не попасть под власть эмоций, но ни ужасом, ни гневом, ни жалостью детям не поможешь. Пусть наказанием виновных занимаются суды, прекращением совершающегося насилия - милиция, а профилактикой - органы опеки и по­печительства. Наша с вами задача - помочь ребенку, уже пережившему на­силие, восстановиться. Важно знать, как проявляются последствия жестокого обращения, и что следует делать.

При нормальном детстве семья, дом, родители вызывают у ребенка чувство безопасности, защищенности. Мама и папа - большие и сильные, они всегда знают, что делать, они все умеют, они защитят от саблезубого тигра, от Бабьт-Яги, от страшного сна; они помогут, когда болит живот, когда не можешь решить задачу, когда поссорился с лучшим другом. Хотя и такие добрые родители могут превратиться в «злых», и начинают кричать, ругаться, наказывать. Для ребенка, особенно маленького, это превращение происходит совершенно неожиданно и, с его точки зрения, без всякой причины.

Вот он крутится, сидя за столом, хватает что-то: раз, другой, третий. Мама делает замечание, сначала ласково, потом строже, потом пытается отвлечь. Все это еще «по эту сторону черты», где мама добрая. Вдруг ребенок делает неловкое движение - и на пол летит тарелка с манной кашей. Кухня заляпана кашей, если не вымыть сразу - присохнет и не отмоешь; на полу - осколки • вперемешку с кашей - можно пораниться; ребенок остался без завтрака, a через 15 минут выходить из дома - все эти соображения стремительно проносятся в голове у мамы. Она, ясное дело, кричит на ребенка, а то и по рукам даст, затрещину отвесит - то есть дает выход вполне обоснованной (с ее точки зрения) злости. Вот только ребенку не под силу столь быстро оценить последствия и масштаб того, что случилось. Для него мамин эмоциональный взрыв пугающе непредсказуем, просто внезапно мама оказывается «по ту |сторону», превращаясь из доброй в злую и опасную.

Подобные метаморфозы отражены в детских сказках в образе злой мачехи - ну не родная же мать ребенка так ненавидит, что готова в лес на съе­дение волкам отправить! Папа, соответственно, предстает там жутким людоедом - в это легко поверить, глядя, как огромный мужик, рыча и топая ногам, с глазами, налившимися кровью, тащит за шиворот ребенка, на ходу расстегивая ремень. Но, в сказках, как известно, всегда бывает счастливый конец. Появляется добрая фея (другой материнский образ - добрый), доб­рый волшебник или король (мудрый отец), или сам герой как-то выкручива­ется из ситуации и сбегает от злого людоеда к добрым родителям (читай: находит способ помириться, может, переждать, может, подлизаться или как-то иначе заслужить прощение).

Так сказки позволяют ребенку освоиться со вспышками родительского недовольства, помогают поверить, что они пройдут, а по-настоящему ему ни­чего не угрожает: ну, накричали, ну, отшлепали, но потом простили, обняли, утешили. Его все равно любят, а значит, жизнь наладится. Со временем он учится прогнозировать, когда родители рассердятся, и находит способы по­ведения, помогающие пережить эти неприятные моменты, причем хорошо знает, с кем и как себя вести. Главное, его опыт подсказывает: как бы страшно ни было, когда кричат и топают, какие бы слова ни произносились («я тебе голову оторву», «я с тебя шкуру спущу»), на самом деле ничего такого не происходит, и безопасность ребенка родители - даже в гневе - гарантируют.

Конечно, есть немало родителей, которые переходят грань нормального воспитательного воздействия. Опытные учителя сразу видят детей, которых дома бьют. Стоит протянуть к такому руку, чтобы поправить воротничок, и он отшатывается, съеживается. Разговоры с родителями обычно мало что дают. Вообще это серьезная проблема нашего общества - терпимое отношение к насилию в семье, в том числе над детьми, и отсутствие способов воздействия на таких родителей (единственный способ - изъятие ребенка из семьи). Но при общем социальном благополучии родителей (работают, не пьют, ребенка кормят, в школу водят) никто его изымать не станет, и слава Богу - неужели в детдоме лучше? Если ребенок получает в семье не только суровые наказа­ния, но и заботу, внимание, любовь, у него все равно будет достаточно сил, чтобы пережить детские обиду и боль и вырасти нормальным человеком.

Когда речь идет о жестоком обращении с ребенком, насилие это ничем не ограничено, не имеет прогнозируемой логики и может быть вообще не связано с наказанием за проступки - просто он под руку подвернулся. При этом ребенок понимает: ему грозит реальная опасность, его могут серьезно травмировать, причинить очень сильную боль, и даже убить, и тут не спасут ни крики, ни жалобы, ни вид крови. Пока его ярость не найдет выхода - спасения нет, никакие хитрости и уловки не помогут. Ребенок сталкива­ется с настоящим, совсем не сказочным монстром, и тем ужаснее, если этот монстр - его отец, если нападение происходит на глазах у матери, которая ничего не делает, чтобы ребенка защитить. При этом часто акты насилия - единственные эпизоды в жизни ребенка, когда он оказывается в центре внимания родителей. Помните о программе, которая требует: «добейся внимания - любой ценой»? Здесь «ценой» оказывается боль, страх и опасность для жизни. Парадокс в том, что с точки зрения ребенка, такое «внимание» лучше, чем никакого. Лучше быть избитым, чем брошенным.

Так в душе ребенка любовь оказывается прочно склеена с болью, страхом, ненавистью. Формируется амбивалентная привязанность, единое чувство «люблю-ненавижу», которое потом проявляется в любых отношениях, в которые вступает ребенок. Для него формула «бьет - значит любит» лишена иронии и непосредственно описывает его понимание любви. У ребенка душа в буквальном смысле разрывается надвое. Инстинкт самосохранения подсказывает ему, что от этих людей надо держаться подальше, а потребность в привязанности заставляет снова и снова искать их внимания. На этих мучительных эмоциональных качелях проходит его детство - год за годом. Осознать, что собственный родитель может быть опаснее дикого зверя, ребенок не может. И он защищается от душевной и физической боли, погружаясь в отупение и бесчувственность.

Такие дети поражают неподготовленного человека. Упал, расшибся в кровь, и смеется: «Мне не больно!». Его ругают - он либо ухмыляется, либо делает вид, что не слышит и не понимает. Или наоборот - от любого пустяка у него истерика, слезы, ребенок сворачивается на полу в комочек и кричит (значит, насильник все же реагировал на слезы и плач). I;

Естественно, очень страдает интеллектуальное развитие таких детей. А вы смогли бы решать уравнения, живя в одной квартире с разъяренным тигром? Страх настолько пропитывает личность ребенка, что парализует все его способности. Все силы его души уходят на то, чтобы каждую минуту преодолевать ужас перед жизнью. В результате ребенок, абсолютно здоровый с рождения, может получить серьезный дефектологический диагноз, когда после нескольких лет жизни в условиях жестокого обращения оказывается в поле зрения специалистов.

Но изъятием из семьи его проблемы не заканчиваются. Когда непосредственная опасность для жизни исчезает, через какое-то время начинает от­пускать и «анестезия» спасительного отупения, а ведь под ней - душевная рана_. Даже если полученные синяки и ссадины (а бывает, и переломы, и ожоги, мне встречалась девочка, которую в четыре года родители выбросили из окна) зажили без следа, психотравма остается, и ребенок начинает нео­сознанно воспроизводить ситуацию травмы, провоцируя взрослых, раздра­жая их и вынуждая «дать хорошенько». Потому что именно так он почувствует, что о нем помнят, что он важен, что его любят.

Обычно специалисты предупреждают семью, которая берет ребенка, пе­режившего насилие: «Учтите, он будет вас провоцировать, чтобы вы его по­били». «Ну что вы, - говорят будущие приемные родители, - мы своих вырастили и никогда пальцем не тронули, как же можно бить ребенка, кото­рый столько пережил...». «Хорошо, если что - не стесняйтесь, звоните», -отвечают специалисты и ждут звонка. В подавляющем большинстве случаев дожидаются, и следует такой примерно монолог: «Я не узнаю себя! Ребенок достает так, что хочется его просто убить, размазать по стенке. У меня ни­когда такого не было!» - «А что именно он делает?». «Да вроде ничего осо­бенного не делает, но мастерски, раз за разом бьет по самому больному, методично выводит из себя. Как только у него получается?». У него - полу­чается. Жизнь в условиях постоянного напряжения невероятно обостряет способность считывать нюансы настроения взрослых. Через неделю обще­ния ребенок с опытом жестокого обращения уже точно знает все ваши «боль­ные мозоли», постоянно на них наступает. Зачем? А затем, что только в те моменты, когда вы хотите «размазать его по стенке», он абсолютно уверен, что.вы его видите, слышите, что он не один на свете. Жуткая, ненормальная логика - но это именно логика, а не бред.

Бывает, что ребенок начинает воспроизводить ситуацию насилия с по­зиции не жертвы, а насильника: отрывает куклам ноги и головы, жестоко об­ращается с животными (причем побои перемежаются с приступами нежности), обижает сверстников и младших детей, и даже на взрослых может набрасываться с кулаками, кусаться, пинать ногами. В такие моменты ребе­нок неосознанно старается овладеть ситуацией, занять позицию сильного. Справляться с таким поведением трудно, здесь очень важны твердость и спо­койствие. Это самый подходящий момент, чтобы наконец переиграть страш­ную сказку на новый лад. Должен появиться «мудрый король» - родитель, педагог, который окажется сильнее монстра. Очень важно успеть сделать это, пока ребенок еще физмчески слабее взрослого, пока можно удержать его руку, обхватить, силой увести с места драки. В этот момент надо провести черту между ребенком и монстром внутри него, разъединить их,, осуждая агрессивное поведение, быть заодно с самим ребенком: «Что на тебя нашло? Давай отойдем и успокоимся. Умойся, и станет легче. Думаю, теперь тебе |жаль, что ты не справился с собой и полез драться». Как бы он ни хорохорился, это именно то, что ему нужно: убедиться, что я сам - это одно, а монстр, ярость, злость, желание драться - другое, и это другое никого особо не пугает. С ним может справиться взрослый, а значит, смогу со временем и я.

Часто взрослые пытаются «давить на жалость», рассказывая, как жертве было больно и страшно. Это может иметь обратный эффект: ребенок-то лучше нас с вами знает, каково бывает жертве, и ваше предложение вновь прочувствовать это может заставить его снова провалиться в привычное отупение. Лучше сделать акцент на овладении собой, время для обучения состраданию еще не пришло. Но это не мешает научить ребенка просить прощение. На первых порах лучше делать это вместе, вы должны обеспечивать поддержку и подсказывать нужные слова. |

Такие же проявления могут быть у ребенка, который был не жертвой, а свидетелем насилия. Например, при нем жестоко избивали мать, братьев или сестер, было совершено убийство. Иногда в подобных случаях травма оказывается даже более глубокой, потому что когда преследуют тебя, ты можешь убегать, защищаться, прятаться, отбиваться, и в активном действии частично преодолевать ужас. Ребенок, вынужденный наблюдать мучения близких, может страдать от чувства вины, бессилия, отчаяния, и стоит боль­ших трудов вернуть его в состояние душевного равновесия.

Должны пройти годы жизни в любви и заботе, пока рёбенок, пережив­ший жестокое обращение, сможет открыть для себя другой лик любви, любви |без боли и страха, любви бережной, заботливой, надежной. Это очень трудно - решиться поверить в такую любовь. Непросто и взрослым, которые оказываются рядом, ведь ребенок буквально вынуждает их обнаружить монстра в самих себе. Пытаясь справиться с собой, они часто уходят в другую комнату или вообще из дома, подкрепляя в душе ребенка связь: или бьет - и не бро­сает, или не бьет - и оставляет меня. Я обычно советую в таких ситуациях прямо говорить ребенку: «Я вижу, ты хочешь, чтобы я тебя ударил. Я и правда очень на тебя злюсь. Но я не бью детей, это мое правило. Я считаю, что драться плохо. Давай лучше сядем и поговорим».

Если обоих трясет, можно вдвоем поколотить подушку, постучать надувным молотком по дивану, да еще с громкими криками (учителя такой воз­можности, увы, лишены). Главное - каждый раз заменять негативное внимание на позитивное. Может быть, удивлять, обескураживать - вдруг в разгар ссоры обнять, прижать к себе, или придумать смешное наказание «кто плохо вел себя за столом, кукарекает десять раз». Все это ломает патоло­гическую связь «любовь-ненависть» и дает шанс сформироваться новой, по­зитивной картине мира.