Вторник восьмой. Мы говорим о деньгах

 

Я держу газету так, чтобы Морри мог про­честь ее:

 

Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ НА МОЕЙ МОГИЛЕ

БЫЛО НАПИСАНО:

«Я НИКОГДА НЕ ВЛАДЕЛ СЕТЬЮ

ТЕЛЕКОМПАНИЙ».

 

Морри смеется и качает головой. Утреннее солнце струится из окна, что позади него, и лучи его ложатся на подоконник, на розовые цветы гибискуса. Фраза принадлежала Теду Тернеру, миллиардеру, магнату, основателю телекомпании Си-эн-эн, скорбевшему о том, что ему не уда­лось захапать еще и компанию Си~би-эс. Я при­нес эту статью сегодня Морри потому, что мне стало интересно: а если бы Тернер оказался в по­ложении старика профессора — тело окаменева­ет, дыхание на исходе и жить остается считан­ные дни, — неужто он и тогда стал бы так уби­ваться из-за телекомпании?

— Это часть все той же проблемы, Митч, — сказал Морри. — Мы ценим не то, что следует ценить. И оттого мы живем иллюзиями. Я ду­маю, об этом стоит поговорить.

Морри сосредоточился. У него бывали хо­рошие дни и плохие. Сегодня выдался хоро­ший. Накануне вечером к нему домой пришла группа музыкантов развлечь его и пела ему а ка­пелла, и сейчас он возбужденно рассказывал мне об этом. Морри и до болезни любил музыку, а теперь просто обожал ее, она трогала его до слез. Порой по вечерам он сидел, закрыв глаза, и слу­шал оперу. И вместе с чудными голосами парил в небесах.

— Ты бы, Митч, послушал группу, что пела прошлой ночью. Какое звучание!

Морри всегда радовался пению, смеху, танцам. Теперь еще меньше, чем прежде, его интересовали материальные ценности. Люди на пороге смерти нередко говорят: «С собой в моги­лу богатство не унесешь». Морри, похоже, знал об этом намного раньше.

— У нас в стране промывание мозгов идет полным ходом, — вздохнул Морри. — Знаешь, как это делается? Тебе талдычат одно и то же сто раз подряд. Вот так это у нас и происходит. Иметь вещи — хорошо. Больше денег — хорошо. Больше собственности — хорошо. Больше — это хорошо. Больше — это хорошо. Мы твердим это и нам твердят это до тех пор, пока никто уже и думать не может по-другому. Простой человек совершенно этим одурманен, он и понять уже не может, что на самом деле в жизни важно. Где бы я ни жил, везде встречал людей, кото­рым только бы захапать что-нибудь новое. За­хапать новую машину. Захапать новую кварти­ру или дом. Захапать новейшую игрушку. А по­том они жаждут тебе об этом рассказать: «Уга­дай, что я достал! Угадай, что я достал!» И знаешь, чем я это объясняю? Эти люди жаждут любви, а довольствуются суррогатом. Они с рас­простертыми объятиями кидаются к материальным ценностям и ждут чего-то подобного от них. А трюк не срабатывает. Нельзя материальными ценностями подменить любовь, нежность или чувство товарищества. Нежность не подменить деньгами и не подменить властью. Вот я сижу здесь, человек, который вот-вот умрет, и гово­рю тебе: в самую трудную минуту жизни ни власть, ни деньги, сколько бы у тебя их ни было, не дадут того, что тебе больше всего нужно.

Я обвел взглядом кабинет Морри. Он вы­глядел точно так же, как в день моего первого визита. Книги — все на тех же полках, бумаги горой — на старом письменном столе. И в дру­гих комнатах тоже никаких перемен к лучше­му. За исключением медицинских приспособ­лений, Морри давно ничего не покупал. В тот день, когда узнал, что смертельно болен, он потерял всякий интерес к покупкам.

Телевизор был все той же старой модели, у Шарлотт была все та же старая машина. Посуда, полотенца были те же, что и прежде. И тем не менее дом переменился необычайно. Он напол­нился любовью, знанием. Он наполнился друзь­ями и родными, откровенными разговорами и слезами. Он наполнился коллегами и студента­ми, учителями медитации и психотерапевтами, медсестрами и певцами. Этот дом стал в полном смысле этого слова богатым, несмотря на то что деньги на банковском счету Морри таяли с мол­ниеносной быстротой.

— В нашей стране люди без конца путают два понятия: хотеть и нуждаться, — продолжал Мор­ри. — Еда тебе нужна, а шоколадное мороженое ты хочешь. И надо в этом честно себе признаться. Тебе не нужна спортивная машина последней модели и тебе не нужен больший дом. И по прав­де говоря, все это не приносит удовлетворения. А знаешь, что приносит его?

— Что?

— Возможность отдавать другим то, что мо­жешь отдать.

— Ну, это прямо как у бойскаутов.

— Я не имею в виду деньги, Митч. Я имею в виду время. Заботу. Беседу. И это не так труд­но. Тут рядом открыли центр для стариков. И десятки стариков приходят туда каждый день. И тех, кто молод и имеет какие-то навыки, просят прийти и привить эти навыки старикам. Положим, ты разбираешься в компьютерах — приди и научи их пользоваться компьютером. Они будут тебе очень рады и благодарны, и ты почувствуешь к себе уважение. И таких мест полным-полно. И не нужно иметь особых та­лантов. Одинокие люди есть и в больницах, и в приютах, и единственное, чего они хотят, — это общения. В тебе есть потребность — поиграй в карты с одиноким стариком, и тебе самому бу­дет приятно. Помнишь, что я сказал тебе об осмысленной жизни? Я записал это, но могу повторить по памяти. Посвяти себя любви, по­святи себя людям, которые рядом, и посвяти себя созданию того, что для тебя имеет смысл и значение. Ты заметил, — сказал Морри, улыбнувшись, — я ни словом не упомянул о зарплате.

Я принялся записывать в блокнот кое-что из слов Морри. И делал это в основном пото­му, что не хотел, чтобы он видел выражение моего лица и догадался, о чем я думаю. Ведь после окончания университета я почти все вре­мя гонялся именно за тем, против чего высту­пал Морри, — за дорогими «игрушками», до­мом красивее предыдущего. И поскольку рабо­тал среди знаменитых и богатых спортсменов, я убедил себя, что нужды эти реальные и моя жадность совершенно ничтожна по сравнению с их. Но Морри мановением руки смахнул этот фиговый листок.

— Если ты, Митч, пытаешься выпендривать­ся перед теми, кто наверху, зря стараешься. Они все равно будут смотреть на тебя свысока. А если ты пытаешься выпендриваться перед теми, кто внизу, опять же зря стараешься. Они будут тебе завидовать, только и всего. Положение ничего не меняет. Только сердечность делает человека равным любому другому.

Морри задумался и снова посмотрел на меня:

— Вот я умираю, да?

— Да.

— А как ты думаешь, почему для меня так важно выслушивать других людей? Что, мне не хватает своей боли и своего страдания? Конеч­но, хватает. Но когда я отдаю что-то другим, я чувствую, что живу. Но отдаю не машину или дом. И не свое отражение в зеркале. Я отдаю свое время, и когда я вижу, что тот, кто еще минуту назад грустил, улыбается, я чувствую себя почти здоровым. Делай то, что подсказы­вает тебе сердце. И тогда не будешь чувство­вать неудовлетворения, зависти, тебе не будет хотеться того, что есть у других. Наоборот, ты будешь ошеломлен тем, что получишь от них в ответ.

Морри закашлялся и потянулся за колоколь­чиком, лежавшим у него на кресле. Он никак не мог ухватить его, и я, не выдержав, вложил его Морри прямо в руку.

— Спасибо, — прошептал он. Он тихонько позвонил, пытаясь привлечь внимание Конни. — Этот парень, Тед Тернер, неужто он не мог придумать чего-нибудь получше для свое­го надгробья?

 

Каждый вечер, когда ложусь спать, я умираю.

А каждое утро, когда встаю, я рождаюсь заново.

Махатма Ганди