Городское население. Организация управления. Социальные контрасты

В XI—XIII вв. расширяются районы распространения городов, увеличивается их население и размеры. В Италии, унаследовавшей большинство своих крупных городов от Античности, насчитывалось 278 только епископских центров. Даже если считать только поселения, имевшие особый правовой статус, то в одной Германии в XIII в. было основано около 400 городов и еще около 300 — в XIV в. Наиболее активный период создания новых городов во Франции приходится на 2-ю половину XII — начало XIV в. В Англии абсолютное большинство городских центров известно с XIII в.

Размеры большинства западноевропейских средневековых городов были невелики. Даже крупнейшие города Сред-

невековья кажутся нам совсем небольшими. Такие города, как Флоренция, Милан, Венеция, Генуя, Париж, имевшие в конце XIII — начале XIV вв. более 50 тыс. жителей, считались гигантами (см. стр. 139—140). Подавляющее же большинство городов насчитывало не более 2 тыс. жителей, а то и того меньше. В малых (до тысячи и менее человек) городах проживало 60% всего городского населения Европы. Эпидемия «черной смерти» в 1348—1350гг. унесла в городах от 40 до 65% населения (см. стр. 140—142), начался длительный период спада. На протяжении полутора веков повторяющиеся эпидемии опустошали города Европы. Во 2-й половине XIV в. бубонная чума посещала крупные города каждые 15—20 лет, а в XV в. некоторые из них, например Венецию и Флоренцию, каждое десятилетие. Рост городского населения возобновляется лишь во 2-й половине XV в. К 1500 г. городское население в Западной Европе составляло около 16%.

Из кого же состояло оно? Из разнородных элементов: из купцов, первоначально живших в обособленных посе­лениях, которые в Германии именовались «вик»; из ре­месленников свободных и несвободных, зависимых от фе­одала, сеньора города; из вассалов городского сеньора, из его слуг, выполнявших различные административные обя­занности — они вершили суд, собирали податки с населения, их называли министериалами. Как видим, это были люди разного общественного положения. Но со временем эти различия сглаживаются, и создается, хотя и в имущест­венном отношении разношерстное, но по-своему единое население, связанное общими правами и обязанностью взаимопомощи, подобно тому как это было в сельской крестьянской общине.

В XI—XII вв. многие города сумели высвободиться из-под власти своих светских (князей) и духовных (епископов) сеньоров и, получив привилегию, руководствоваться своим особым городским правом на территории города и приле­гающей к нему узкой полосы (см. стр. 142—150). Горожане, жители городской коммуны, становились неподвластными суду и власти сеньора. Но этого мало. Согласно городскому праву, зависимый от феодала крестьянин, который прожил

год и один день внутри городских стен, приобретал свободу. Отсюда пошло выражение: «Городской воздух делает свободным». Многие города вообще изгнали про­живавших в них феодалов либо ограничили их права. Так было в немецком Гамбурге, во Флоренции и в Болонье в Италии. Феодальной знатности города противопоставили привилегированность бюргеров — так с XI—XII вв. стали называть полноправных членов городских коммун.

Однако не каждый житель города бьш бюргером. Чтобы стать полноправным гражданином города, нужно было изначально владеть земельным наделом, позднее — хотя бы частью дома. Во Фрейбурге, например, в XIII в. до­статочно бьшо иметь восьмую часть дома определенной стоимости. Наконец, нужно бьшо уплатить специальную пошлину.

Вне бюргерства стояли «бедняки» и нищие, живущие подаянием. К небюргерам относились и лица, находящиеся в услужении у бюргеров, а также подмастерья, приказчики, лица, состоящие на городской службе (в порту, на рынках) и поденщики. Они выполняли повинности для города, но не могли заводить свой очаг, как тогда говорили, т. е. свой дом и свое хозяйство.

Городское законодательство и сами горожане четко сознавали различие между бедностью и нищенством. Бед­ность в средние века — вообще понятие относительное: тот, кто владел меньшим, чем это соответствовало его сословному или общественному положению, состоянием или имел меньшие, чем когда-то прежде, доходы, хотя они и были весьма значительными, тот и считался «бедным». По христианским представлениям, бедность оценивалась выше, чем богатство, и те, кто выбирал добровольно идеал бедности как образ жизни, удостаивался внимания и общественного уважения. Но среди бедноты средневекового города бьшо гораздо больше таких, кто впал в это состояние в силу обстоятельств жизни или личной судьбы. Это были люди — среди них немало и некогда уважаемых ремес­ленных мастеров — чьи средства существования при нормальных условиях были ниже границы необходимого уровня настолько, что при малейших неблагоприятных

обстоятельствах их благосостояние оказывалось под угрозой. К бедным относились и те, кто не мог обеспечить себе существование частично или полностью без посторонней помощи. В конце XIV — начале XV в. они в немецких городах, например, могли составлять от 10 до 20% город­ского населения (особенно в неурожайные годы). Обычно такие бедные находили пропитание в каком-нибудь зажи­точном доме, пользовались благотворительностью, помеща­лись в городские больницы-богадельни.

Но от таких бедных отличали тех, кто жил подаянием, милостыней, и нищих. Если первое было преходящим состоянием, которое стремились преодолеть, то второе являлось профессией. Ею занимались продолжительное вре­мя, она требовала определенной выучки для того, чтобы вызвать наибольшее сострадание. Местные нищие прочно входили в структуру городского общества. В Аугсбурге в 1475 г. они подлежали обложению налогом, ибо считалось, что тот, кто рассматривает нищенство как профессию, может иметь и имущество. Нищие создавали свои корпо­рации. Известны, например, братства хромых и слепых во Франкфурте в 1480г., в Страсбурге в 1411г., в Цюрихе и Базеле и других городах. Городские власти издавали специальные уставы о нищих (см; стр. 151—153).

В поздний период Средневековья различие между не­добровольной бедностью и бедностью как результатом нежелания работать воспринималось особенно остро. Уже в XIV в. в городах появляются предписания, обязывающие нищих в период уборки урожая отправляться в провинцию. Нищих, не имеющих профессии и без определенных занятий, вырванных из своей среды, рассматривали как антисоциальный элемент, с которым надлежало вести борь­бу. Власти четко ограничивают число местных, «своих» нищих, для которых регулярно проводились раздачи одеж­ды, денег, хлеба — так называемые «столы для нищих». Их помещают в приюты и госпитали. Для облегчения контроля за «своими» нищими совет города Кельна обязал их иметь на одежде специальный отличительный знак, для тех же, кто «стыдился своего положения», — «удо­стоверение», предъявляемое по требованию специального

представителя власти. Для получения «знака» и «удосто­верения» следовало подтвердить в присутствии двух-трех свидетелей, что сбор милостыни — единственно возможный для них источник существования. Одновременно калекам, которые нищенствовали на улицах, у собора и церквей, рекомендовалось вести себя «скромно» и не отягощать «добрых людей лицезрением увечий».

Особую группу нищих составляли попрошайки-мошенни­ки, распространившиеся с XV в. Это породило даже специ­альную литературу, имевшую целью облегчить распознание криминальных случаев. Популярностью в XVI в. пользовалась в немецких землях, например, «Книга странников. Орден ни­щих» Матиаса Хютлина из Пфорцхайма. Автор, как и зако­нодатели, подразделял нищенство на «законное», «вынужден­ное» и «фальшивое» как сознательное стремление к праздно­сти. Такого рода «нищие миряне» (в отличие от монахов нищенствующих орденов) рассматривались как «попавшие в сети дьявола». Их арестовывали, высылали из города, отправ­ляли на строительные работы — возведение храма св. Севе­рина в Кельне; ремонт и строительство стен.

Но и само бюргерство не было социально однородным. Оно распадалось на две основные группы: патрициат и мастеров. Патрициат (так историки часто называют знатных горожан, городских нобилей) держал в своих руках го­родское управление — городской совет и суд почти до XIV в., осуществлял власть над городом и его округой. Городские патриции представляли город в его отношениях с другими городами, князьями, епископами, королевской властью, иными словами, как бы мы сейчас сказали, осуществляли дипломатическое представительство. Основ­ное место среди городских патрициев занимали крупные землевладельцы и купцы, их ряды пополнялись за счет разбогатевших семей ремесленников-мастеров. В своем быту и поведении патриции стремились подражать рыцарству. Они поддерживали родовую солидарность — создавали обширные линьяжи (семейные кланы, связанные проис­хождением от одного предка), роскошно одевались, носили шпоры, сражались верхом, посещали турниры, заводили гербы и строили замки, старались породниться с феодальной

знатью и пройти посвящение в рыцари. Но при всем том городские патриции принципиально отличались от подлин­ных феодалов. И это связано с тем, что основные богатства патрициата складывались (в отличие от феодалов) не в результате эксплуатации зависимых крестьян (хотя патриции тоже имели поместья и немалые), но в торговле, ростов­щичестве, откупе прав на сбор пошлин и т. п.

Различия между патрициатом и ремесленными мастерами были также очень резкими, но до XIV в., пока городское ремесленное производство еще набирало силу и мастера не были достаточно богатыми и сплоченными, эти различия не приводили к столкновениям, более того — мастера поддер­живали патрициат в столкновениях с городскими сеньорами. Со всей остротой противоречия обнаружились с XIV в., когда мастера-ремесленники богатых цехов развернули борьбу за право участвовать в политической жизни города.

Перемещения людей (миграции) из деревни в город и между городами играли решающую роль в городском развитии средневековой Европы. Из-за высокого уровня смертности, связанного с неблагоприятными условиями жизни, войнами, политической нестабильностью, ни один город не мог поддерживать численность своего населения за счет внутренних ресурсов и всецело зависел от притока новых жителей из сельской округи. Подъем старых и новых городов в XI—XIII вв. по всей Европе обеспечивался иммиграцией крестьян из ближних и дальних деревень. В это движение вовлекалась, однако, не только сельская беднота. Дальняя иммиграция в основном поставляла бо­гатых купцов и высококвалифицированных ремесленников. Это приводило к формированию этнических или земляче­ских общин, прежде всего в крупных портовых и уни­верситетских городах, где всегда было много иностранцев — иноземных купцов и студентов. В предместьях Лондона в XIII—XV вв. осели большие группы ремесленников — эмигрантов из Франции, Фландрии, Италии, Германии. Видное место в жизни скандинавских, восточнобалтийских, западнославянских, венгерских городов занимали выходцы из Германии.

Хотя абсолютная численность чужестранцев в западно-

европейских городах никогда не была преобладающей, они естественно были заметны в городе. Они жили кучно, оказывали друг другу услуги в качестве доверенных лиц, душеприказчиков, поручителей, свидетелей. Стремление иностранцев селиться отдельно, их непривычная и поэтому странная манера одеваться, их непонятная речь вызывали отчуждение и подозрительность горожан.

Наиболее показательна в этом отношении история ев­рейских общин, которые существовали во многих старых городах Западной Европы еще с римской эпохи. Евреи жили в специальных кварталах, более или менее четко отделенных от остального города, и были освобождены от городских податей. Их положение значительно ухуд­шилось в XIII в. в связи с ростом религиозной нетерпи­мости. В 1215 г. папским декретом для евреев вводится обязательное ношение на одежде отличительного знака, обычно в форме колеса или круглой латки желтого цвета, а позднее — шляпы с рогом, символизирующим дьявола. Уже в конце XIII в. евреи были изгнаны из Англии, в начале XIV в. — из Франции.

Во время «черной смерти» начались массовые погромы в городах Германии, Швейцарии, Нидерландов. Несмотря на то что церковь рассматривала чуму как божью кару, потрясенному сознанию обывателей требовался более до­ступный для мщения виновник постигшего их бедствия и удобная, во всех отношениях чуждая им, жертва. Евреев обвиняли в отравлении колодцев и источников с целью «уничтожить всех христиан и захватить власть над всем миром». Не помогла и изданная папой Клементом булла, доказывавшая, что евреи, как и христиане, сами гибнут от чумы и призывавшая духовенство взять их под свое покровительство. В Страсбурге городской совет, пытавшийся предотвратить расправу с местными евреями, был смещен, вновь избранный его состав был более расположен слушать обезумевший «глас народа». В феврале 1349 г. были заживо сожжены две тысячи евреев Страсбурга. В Майнце, где находилась самая многочисленная еврейская община в Северной Европе, ее члены предприняли попытку само­обороны, вступив в схватку с атаковавшей их толпой. Но

на следующий день, собрав по окрестностям подкрепление, погромщики уничтожили гетто и всех его обитателей — около шести тысяч человек. В 1351 г. было ликвидировано 60 крупных и около 150 более мелких еврейских общин и произведено более 350 массовых убийств. Спаслись лишь немногие принявшие крещение и кучки беженцев, полу­чившие защиту и кров у некоторых князей. Большие группы мигрировали дальше на Восток, в Польшу и Русь. Лишь немногие вернулись потом обратно.

Хозяйственная жизнь. Цехи. Корпорации.

Братства. Симптомы разложения

средневекового порядка

Отделенный крепостной стеной и особым правовым устройством от сельской округи средневековый город до XIII в., а нередко и позже, сохранял внутри стен быт и облик, немногим отличавшиеся от деревенских. Эта бли­зость усиливалась еще и тем, что горожане не порывали с сельским хозяйством: они разводили скот, обрабатывали огороды, имели сады и пашни не только в пределах городских стен, но и вне их. Удары цепа, обмолачивающего зерно, раздавались зачастую недалеко от ратуши не только в маленьких городках, почти не отличавшихся от деревни, но и в крупных центрах, таких как Нюрнберг, Аугсбург, Ульм. По грамоте императора Фридриха I от 1188г. го­рожане крупнейшего торгового центра средневековой Ев­ропы на Балтике Любека приобрели право пользоваться лугами и пастбищами по реке Траве, ловить рыбу в пределах округи Ольдеслое, рубить лес для своих нужд, пасти свиней за городской стеной. Домохозяйства богатых любекских бюргеров состояли не только из городских усадеб, но и полей, пашен непосредственно за городским валом и в близлежащих деревнях. Некоторые из этих деревень составляли принадлежность отдельных городских приходов — кварталов.

То же самое наблюдалось и в другом крупном торговом центре — Дубровнике, расположенном на противоположном конце Европы, на Адриатике. Дубровчане имели пахотные

земли, виноградники, сады с яблонями и сливами. В лесах и рощах, принадлежащих городской верхушке, рубили дрова и собирали орехи. Горожане разводили коров и свиней, занимались пчеловодством и рыбной ловлей. И это в крупнейших городских центрах тогдашней Европы! О жизненной важности земельных угодий городов меньших размеров говорит уже то, что в некоторых из них, как, например, в Кведлинбурге, который уже упоминался в другой связи, была организована специальная система ох­раны пашен в виде отстоящих друг от друга на опреде­ленном расстоянии, но в пределах видимости, сторожевых башен. При появлении неприятеля дозорные оповещали световыми сигналами об опасности друг друга и дозорных на городской сторожевой башне, расположенной на ры­ночной площади.

И все же при всей важности сельскохозяйственных занятий для горожан, не они составляли главное содержание их деятельности. В отличие от крестьянина, который в зависимости от нужд своего хозяйства и своей семьи был то столяром, то плотником, то кожевником, то ткачем, городской ремесленник, даже если он и отдавал часы своего времени выпасу скота, работе в поле, был прежде всего профессионалом — кузнецом, бочаром, ткачем, су­конщиком. Даже такие исконно крестьянские дела, как выпечка хлеба или приготовление пива, становились в городе обособившимися профессиями. Приобретение этой профессии требовало долгих лет обучения, и ремесленник, прежде чем стать самостоятельным, должен был пройти обучение у опытного мастера. Срок его, в зависимости от сложности профессии, мог продолжаться от трех (на­пример, как у шелкоткачих) до восьми (как у ювелиров) или даже более лет (см. стр. 153). После окончания обучения требовалось еще проработать года три-четыре подмастерьем и лишь после этого приступать к самосто­ятельному делу. Таким образом город отличался не только тем, что производил уже иную, чем в деревне, продукцию: оружие, дорогие сорта сукон, шелк, бумазею, предметы роскоши, но и тем, что производил ее иначе — руками мастеров-специалистов.

По переписи 1292 г. мы можем представить себе, какие профессии преобладали среди ремесленников Парижа XIII в. Наиболее развитыми в этом крупнейшем из за­падноевропейских городов были профессии, связанные с потребительскими нуждами населения: сапожники, портные, пекари, скорняки, брадобреи, носильщики. Немногочислен­ные торговые профессии были связаны главным образом со сбытом продовольствия (птицы, муки, сыра, вина) и фуража (сена и соломы). Город заботился прежде всего об удовлетворении внутренних потребностей, а удовлетво­рял их при помощи сравнительно узких профессионалов. Чем дальше, тем ремесленная деятельность становилась все более разветвленной и доброй. Появляются новые профессии. Одни выделяются из старых (столяры — от плотников), другие возникают в результате освоения новых форм деятельности (подобно книгопечатанию с XV в.), третьи создаются в процессе усложнения и дробления производства, как это было в суконном и строительном деле, распавшихся постепенно на ряд этапов. Списки франкфуртских ремесленников конца XV и середины XVI вв. называют в группе текстильных ремесел сукно­делов, чесальщиков шерсти, мотальщиков, шерстобитов, сукновалов, красильщиков, ткачей сукна, ткачей льна, ткачей бумазеи, канатчиков, гладильщиков. В строительном деле значились плотники, каменотесы, каменщики-глинобиты, мастера простой и грубой кладки, штукатуры, мастера по обжигу извести, полировщики и т. п.

Городской ремесленник был мастером своего дела и художником одновременно — так велико было его мас­терство. Готические соборы и великолепные ратуши воз­двигнуты городскими ремесленными мастерами. Их руками сработаны статуи в порталах соборов и лепные украшения на фронтонах городских домов. Изделия из металла, дра­гоценных камней, оружие и даже простая домашняя утварь поражают совершенством исполнения и в наши дни.

Между тем инструмент средневекового мастера был несложным, а мастерская, в которой он работал сам со своими немногочисленными помощниками — учеником, одним-двумя подмастерьями, — так мала, что вполне

умещалась в пределах нижнего этажа дома, в котором жил сам ее владелец. Ремесленный мастер работал в одиночку, изолированно от своих собратьев по ремеслу, Он изготовлял в своей мастерской все изделие целиком, от начала до конца. Если это был ткач, то он одну за другой производил все необходимые операции: разматывал пряжу с веретен, а с полученных мотков наматывал на станке из нитей основу, по которой уже создавалась ткань. В ранний период развития городского хозяйства тот же ткач производил и все последующие виды работ, связанные с отделкой уже готовой ткани: валяние (чтобы ткань была плотной), ворсование (чтобы она была легкой и пушистой), стрижку (чтобы ворс был ровным), крашение. Но посте­пенно, как мы уже знаем, каждый из видов этой работы выделяется в особую специальность и производится уже другими мастерами-профессионалами.

И в то же время городские ремесленники не были абсолютно разобщены. В пределах каждой профессии они объединялись в особые организации, так называемые цехи. Не следует смешивать эти цехи с цехами современных заводов и фабрик, где под одной крышей работают десятки, а иногда и сотни рабочих. Средневековый цех не занимался организацией производственного процесса, и цеховый ма­стер, как мы видели, работал сам по себе в своей маленькой мастерской. Он ставил иные, разнообразные и специфи­ческие задачи, зафиксированные в цеховых уставах (см. стр. 154—156).

Начать с того, что цех вникал во все стороны жизни средневекового ремесленника, который только как член цеха мог также участвовать и в жизни своего города. Во главе цеха стояли выборные старшины, цех имел свою казну. На цеховые деньги он приобретал в собственность или арендовал дом. Здесь иногда устраивались склады и имелись иные хозяйственные помещения, помещения для сложных и трудоемких операций, требовавших большего помещения, чем мастерская. Но в этих домах сосредото­чивалась в основном внехозяйственная жизнь мастеров. Здесь происходили совместные трапезы и танцевальные вечера, проводились экзамены на звание мастера, заклю-

чались и утверждались цеховыми старшинами договора о найме подмастерьев и приеме в ученичество и собирались регулярные цеховые собрания, О порядке их проведения, «чтобы соблюсти добрые нравы», издавались специальные цеховые распоряжения, подобные тому, которое, например, было принято цехом портных города Люнебурга.

Собрания цеха предписывалось проводить утром и до обеда, «так как послеобеденное время часто приносит с собой разного рода обстоятельства, не особенно благопри­ятствующие цеховым собраниям». Открывал и вел собрание старшина (глава) цеха. Прежде всего ему надлежало про­верить порядок размещения в зале членов цеха, «чтобы они сидели соответственно их значению в жизни цеха и продолжительности их пребывания в нем». Затем он должен был поручить двоим самым младшим членам цеха «обойти всех подряд и посмотреть, нет ли у кого-нибудь из присутствующих длинного ножа или брекефельдского ножа или кинжала» (предупредительная мера, так как потасовки были нередким явлением в этом почтенном собрании). Только после этого председатель мог приступить к ритуалу открытия собрания. В чем же он заключался? Читаем постановление: «Старшина вызывает кого-нибудь из членов цеха и говорит: «Я спрашиваю тебя, достаточно ли теперь поздний час, чтобы я мог заседать и охранять цеховое собрание?» Ответ: «Так как Вам дана власть нашим поч­тенным советом (старшины цехов, так же как и право на создание цеха ремесленниками, утверждались городским советом — Авт.), то Вы — поскольку это зависит от времени дня — можете заседать и охранять цеховое собрание». Старшина: «Так как я действую в силу данного мне права и охраняю цеховое собрание во славу Божию и в честь св. Троицы, то я спрашиваю в первый, во второй и в третий раз, что я должен приказать и запретить в этом охраняемом законом собрании?» Ответ: «Вы должны запретить ссоры и брань, а также выступления от чужого имени без согласия наших заседателей (представителей городского совета, контролировавших деятельность цехов. — Авт.) и старшин». Старшина повторяет эти слова и пред­лагает тому, у кого есть дело, выступить вперед. «Тогда

те... просят дать им защитника; последний обращается к старшине за разрешением... Выступает и защищает нужды поручившего им это. Таким образом продолжается собрание, пока есть лица, имеющие какое-либо дело или жалобу...» (Из цехового устава портных в г. Люнебурге 1552 г.//Не-мецкий город XIV—XV вв./ Сб. материалов. Под ред. В. В. Стоклицкой-Терешкович. М., 1936. С. 48—49).

Цех был и религиозным объединением, и братством взаимопомощи. Ремесленники каждого цеха имели своего святого покровителя, а в церкви — собственный алтарь, из средств общей цеховой кассы обедневшим или забо­левшим мастерам оказывалась помощь. Когда умирал член цехового братства, устраивались похороны, а затем пышные поминки. Цех был также политической и военной орга­низацией. В XIV в. в тех городах, где ремесленникам удалось завоевать право участвовать в городском управле­нии, выборы в городской совет проводились по цехам, и каждый из них (или наиболее влиятельные) выдвигали своего кандидата, как правило, из числа самых богатых мастеров. По цехам в таких городах взимались и городские налоги распределялись военные и сторожевые повинности. «Мы постановили, — говорится в постановлении совета города Аугсбурга, — во имя пользы и чести населения нашего города, что если теперь или впоследствии придется выступить в поход под знаменем нашего города, то каждый ремесленник должен идти вместе со своим цеховым стар­шиной и под своим цеховым знаменем, а цеховые старшины должны остаться с теми, кто им подчинен».

Но главные задачи цеха были связаны все же с хозяйственной жизнью ремесленников. Цех должен был прежде всего обеспечить городским мастерам их преиму­щественное право заниматься тем или иным ремеслом — оградить их от конкуренции нецеховых ремесленников. Тот, кто хочет заняться тканием шерсти, читаем мы в уставе шерстоткачей Страсбурга, должен быть бюргером, т. е. полноправным и постоянным жителем города и обя­зательно вступить в их цех. А это было не так легко. От новичка требовались весомые рекомендации от уважа­емых в цехе и в городе мастеров, подтверждающие его

достойное происхождение и наследственность профессии. Именно с такой рекомендацией обратился в кельнский цех золотых дел мастеров Иозе Голле, родом из Аугсбурга. В грамоте, выданной ему старшинами цеха ювелиров его родного города, говорилось, что «Иозе Голле, сын покойного Хайнриха Голле — честный золотых дел мастер, мы все считаем его благочестивым молодым человеком и никогда ничего дурного о нем не слышали. Иозе Голле происходит от законного брака и сын почтенного и благочестивого человека, не музыканта и не брадобрея, и не бродяги». Старшины просили оказать Иозе поддержку. Но это было далеко не все: желающий стать самостоятельным мастером должен был удостоверить свое высокое мастерство изго­товлением так называемого шедевра. Наш Иозе должен был изготовить «золотое колечко ажурной работы, золотое запястье, даримое при обручении, гравированное и черне­ное, и кольцо для рукояти кинжала». Эти предметы он должен был представить старшинам и старейшим мастерам цеха. Как видим, шедевр требовал прежде всего больших средств, немалые деньги требовались также и для уст­ройства пира — обильного угощения для мастеров цеха и их жен. В цехах других ремесел, не связанных со столь дорогим сырьем как золото, изготовление шедевра могло потребовать меньших затрат, но в любом случае, ремес­ленник также должен был продемонстрировать професси­ональные возможности, умение будущего самостоятельного мастера цеха в любом виде работ этого цеха. «Шедевр», который требовалось изготовить, чтобы получить право мастера цеха войлочных шляп в Любеке, состоял из четырех предметов: широкой шляпы, куска войлока, гладкой шляпы и шляпы с начесом.

Эти и подобные требования цехов диктовались суровой жизненной необходимостью. В ту далекую эпоху, когда потребителями ремесленных изделий были в основном жители самого города и ближайшей округи, не только появление чужаков, но и расширение размеров мастерской и выпуска продукции кем-нибудь из мастеров могло тяжело отразиться на положении их собратьев по цеху, «лишить их пропитания», по выражению цеховых постановлений и

жалоб на такого рода нарушения. Поэтому другой, не менее важной задачей цеха был надзор за тем, чтобы все мастера соблюдали требования относительно допустимых (небольших) размеров мастерской, количества изготавлива­емых изделий, их качества и условий продажи. Ремеслен­никам разрешалось иметь только одну мастерскую (или лавку, если речь шла о цехе торговцев), не больше двух (редко трех) подмастерьев и одного-двух учеников. Работать ночью и при свечах запрещалось, и не только потому, что ухудшалось качество работы, но и для того, чтобы не могли разбогатеть отдельные мастера, производящие больше, чем положено, изделий. Поэтому также строго следили за тем, какое количество сырья покупает мастер. В некоторых цехах старшины сами закупали сырье, а затем в равных долях распределяли между мастерами, которые заранее должны были сдать им деньги.

Цех устанавливал строгий контроль за соблюдением установленных производственных правил. Старшины тек­стильных цехов, связанных с производством сукна, шелка, бумазеи, полотна, осматривали готовую ткань прямо на станке, определяя ее качество, соответствие установленной длине, качество окраски. «Тот, кто делает сукна, — предписывал устав франкфуртских суконщиков, — должен вырабатывать их длиною в 33 локтя и без каймы. Кто сделает сукно длиннее или меньшей длины — платит штраф»; штраф налагался также и в том случае, если при изготовлении ткани использовались обрезки и клочки шер­сти, пряжи или пряжи иного цвета. Еще строже предпи­сание цеха кельнских шелкоткачих: мастерица, которая примешивала при изготовлении парчи к шелковой непар-чевую пряжу, лишалась права заниматься ремеслом, а товар, изготовленный ею, сжигался. К продаже допускались только те ткани, на которых стояла печать старшин.

Здесь мы подходим к другой особенности хозяйственной жизни средневекового города, также отличавшей его от сельской округи. Дело в том, что горожане, в массе своей ремесленники-профессионалы, несравнимо больше, чем кре­стьяне и феодальные сеньоры, ориентировались в своей деятельности и занятиях на рынок: изделия, которые они

изготовляли, шли на продажу. На рынке горожане покупали одежду и обувь, утварь, галантерейные и ювелирные изделия, а также хлеб, рыбу, мясо, т. е. то, что крестьяне производили в своем хозяйстве или делали сами.

Город с самого начала тесно связан с рынком, рыночная привилегия — одна из первых, которую отвоевывают будущие горожане у феодала. И не случайно, что рыночная площадь занимает центральное место в городской плани­ровке. Уже вблизи нее или тут же рядом располагались собор и ратуша. На рыночной площади проходили собрания горожан. Здесь вершился суд и казни. Бесчисленное мно­жество рядов, столов, лавок открывалось взору на рыночной площади. С боков их окаймляли галереи крытого рынка — гостиных рядов; их с XIII в. начинают строить городские советы и цехи. Во фландрском Брюгге торговый центр представлял собой сложное сооружение, куда по специ­альному каналу заходили морские суда.

Кроме центральной рыночной площади, которая назы­валась Рынок или Главный (Старый) рынок, имелись и другие, обязанные своим появлением разнообразным хо­зяйственным потребностям горожан: хлебный (ржаной) — здесь торговали зерном; соляной, мясной, телячий. Неко­торые цехи, как, например, могущественный цех сукноделов в Кельне, имели свои особые рынки — ряды. Иногда небольшие по занимаемой площади: «между домом Ико и монетным двором», как говорит кельнская городская хроника, находились ряды суконного цеха. Те цехи, которые не имели своих рынков — а их было большинство, располагались особыми рядами на общем городском рынке, причем, как правило, мастера родственных специальностей группировались вместе: кожевники, обувщики, ременщики, шорники, кошелечники и т. п.

Рынки были еженедельные — для обмена между жи­телями города и торговли с крестьянами округи — и годовые — ярмарки. Они проводились на Рождество или на Пасху, были приурочены ко дню местного святого, покровителя города, и привлекали купцов из далёких мест. Большой славой в средневековой Европе пользовались про­водившиеся дважды в году, весной и поздней осенью,

ярмарки во Франкфурте-на-Майне и в Лейпциге. С XV в. они получили новую известность как книготорговые яр­марки, собиравшие типографов и издателей и просто образованных людей со всех концов Европы. Эта традиция живет до сих пор.

Так же как ремесленники, торговцы объединялись в цехи, и торговля, так же как и ремесленная деятельность, была строго регламентирована специальными постановле­ниями городских советов и цехов. И так же, как в рассмотренных нами выше постановлениях ремесленных цехов, целью их было не допустить конкуренции и огра­ничить торговлю удовлетворением непосредственных по­требностей и нужд населения города и округи. Скупка и перепродажа товаров с целью наживы преследовалась. Торговать разрешалось только в установленные для этого дни и только на рынке или в рядах, и притом только изделиями собственного производства. Торговцы и ремес­ленники, продающие свои изделия, должны были пользо­ваться только городскими весами (за это взималась пошлина) и продавать не выше установленной властями цены. За­зывать покупателей, т. е. рекламировать свой товар, было запрещено. Когда реклама все же вошла в обычай, поя­вились распоряжения, ограничивающие ее размеры: рекла­мировать товар можно было лишь «в одном окне», причем только один какой-нибудь вид товара: «не более, чем три куска страсбургского или иного сукна», — говорилось на этот счет в уставе цеха лавочников в Страсбурге.

Цеховая регламентация ремесленного производства, стро­гий контроль за качеством производимых изделий на первых порах имели положительное значение, способст­вовали совершенствованию мастерства ремесленников, ук­реплению городского хозяйства в целом. Но они не могли воспрепятствовать росту имущественного неравенства среди мастеров цеха прежде всего в городах с большим произ­водственным размахом, которые возникают в XIII—XIV вв. в разных концах Европы — во Фландрии и Северной Италии, в Средней Германии.

Сначала неравенство обнаружилось между цехами. Воз­высились и разбогатели прежде всего те цехи, производство

которых было связано с дорогостоящим сырьем (золотых дел мастера), доставкой его издалека (суконщики, которые использовали английскую шерсть, красильщики — они работали на привозных красителях, бумазейщики). Приви­легированное положение в городах занимали и купеческие цехи, особенно те, которые вели торговлю продуктами питания, прежде всего зерном. Напротив, самым незавидным почти во всех городах становится положение ткачей, особенно льноткацких цехов. Со временем неравенство становится все глубже. Обедневшие цеховые мастера, не имея подчас достаточно средств для покупки необходимого для работы сырья, обращаются за ссудой к купцу или разбогатевшему мастеру своего собственного цеха. За долги частенько приходилось расплачиваться изделиями своей мастерской и нередко случалось так, что уже не сам ремесленник, а его кредитор продавал на рынке то, что он производил собственным трудом, и подчас купец, а не сам ремесленник решал, к какому сроку и сколько изделий должен сделать мастер. Так подтачивались прин­ципы средневековой организации производства.

С другой стороны, работавшие на экспорт ремесла приносили такой большой доход, что богатые горожане из числа патрициев, купцов, нередко и влиятельных раз­богатевших цеховых мастеров стремились всеми правдами и неправдами обойти цеховые ограничения и организовать более крупное производство. Таким был Иехан Боинброк из города Дуэ, богатый купец, член городского совета. Боинброк покупал шерсть в Англии, привозил в Дуэ в мешках и раздавал на прядение крестьянам в деревне. Затем пряжа поступала городским ткачам, которые нахо­дились в хозяйственной зависимости от Боинброка. У него имелась собственная красильня. Перед смертью (он умер в 1285 г.) Йехан Боинброк приказал своим душеприказчикам оплатить его долги и загладить его поступки. Тут собрались жалобщики, и с их слов был составлен пергамент «длиной в пять с половиной метров», перечислявший злоупотреб­ления советника из Дуэ. Подобные Боинброку организаторы производства во множестве появляются с конца XIV в., но особенно в XV в. в богатых торгово-ремесленных городах

84 129