БИЛЕТ 62. Любовь и творчество в жизнедеятельности человека.

Любовь – одна из форм творчества, выступающая как искусство высшего отношения к объекту любви. В этом случае любовь выражается в напряженном и постоянном контакте с высшим принципом объекта любви. Речь идет о том, что всякое начало в мире, в первую очередь живые существа, в том числе люди, обладают первообразами своих высших состояний – своего рода «максимумами» своего бытия, как мог бы выразиться Николай Кузанский. Такие высшие образы бытия для того или иного начала можно называть его Идеал-бытием. Например, Идеал-бытие человека – это тот высший максимум бытия, соединяющий в себе наиболее совершенные и высшие проявления этого человека, к которому человек хотел бы стремиться, но который требует крайнего напряжения сил для своего хотя бы мгновенного проявления. Лишь в короткие мгновения высшего существования человек может прикасаться к образам своего Идеал-бытия. В обычной жизни мы воспринимаем и себя, и другого человека в обычном режиме его существования, но иногда может приходить удивительное новое отношение к человеку, когда мы непосредственно начинаем переживать сияние его Идеал-бытия, так что все существо человека, его лицо, мимика, жесты, движения, мысли и слова, чувства и поступки, - все пронизывается неким высшим сиянием и преображением всего существа человека. К человеку в этом чувстве возникает глубочайшая симпатия, желание помогать и служить ему, постоянно быть рядом, хранить высшую чистоту отношений, жертвовать собой ради человека, раствориться и слиться с ним в едином существовании. Такое чувство и есть любовь.
Обычно любовь приходит ненадолго, и такое преходящее сияние другого называют «влюбленностью». В любви любящие существа поднимаются вдохновением на высокий энергетический уровень жизни, в котором преодолеваются различия их более эгоистической индивидуальности. С «остыванием» любви снижается энергия единства, и люди обнаруживают между собой разного рода несовместимости, которые сами собой преодолевались ранее единящей энергией любви-вдохновения.

Подлинная любовь требует, как и любое творчество, больших душевных сил и самодисциплины. Обычно любовь легко смешивается с эгоистическими побуждениями любящего, когда ему нравится любить, и он незаметно под видом любви к другому начинает любить себя в этой любви. Кроме того, западные образцы любви очень ревнивы, требуя единственности влюбленных друг для друга. Чувство единственности легко переходит в эгоизм, когда любящий начинает постоянно ревновать объект любви ко всему иному, кроме себя. Он стремится изолировать объект любви от мира, погрузив себя и его в некоторый непроницаемый кокон собственного мира-на-двоих.

В любви человек открывается другому, открывает ему свою душу. Такое открытие обычно сопровождается большой уязвимостью, когда в нежную плоть открытой раковины можно особенно больно ударить. Эгоистические искусы любви, ее падения в животные чувства, которые ослабляют разум, легко могут привести к искушению ударить любимого человека и нанести ему особенно болезненные уколы. Первый опыт таких ударов может быть очень болезненным, приводя в дальнейшем к «опытности» и закрытию человека от другого, в конечном итоге к потере способности любить и использованию более безопасных отношений, в которых исчезает глубокая открытость другому и общение протекает в более поверхностно-масочных слоях личности. Подлинность чувства оказывается прямо пропорциональной возможной душевной боли, и люди, избегая боли, начинают предпочитать не столь подлинные чувства.

Поэтому хотя любовь приходит ко многим, но подавляющее большинство людей испытывают ее недолго, а держать это чувство в себе на должной высоте и длительное время способны уже очень немногие, обладающие подлинным талантом или гением любви. В качестве Эго-Гения в настоящей любви выступает Идеал-бытие объекта любви, которое само по себе представляет сверхчеловеческое состояние и способно порождать свое вдохновение, измененное состояние сознания и любовную эмпатию, когда любящий отождествляет свое Я с ИдеалБытием объекта любви. Измененное состояние сознания влюбленного выражается в том, что для него более реальным оказывается Идеал-бытие объекта любви, а не его зримый обыденный облик. Здесь также есть свой искус потери связи с реальностью и попадания в сети «иллюзии любви». Отсюда слова поэта: Любовь слепа, и нас лишает глаз, Не видим мы того, что видно ясно, Я видел красоту, но каждый раз,
Понять не мог, что дурно, что прекрасно… сонет В.Шекспира (перевод С.Я.Маршака)

В итоге подлинная любовь оказывается связанной с высокой дисциплиной долга и разума, которые не подавляют истинное чувство, но придают ему устойчивость и масштаб. Только в таком редком сочетании удается избегать разного рода «ловушек любви» - страдательности безмерной чувственности, эгоизма и ревности, любовной слепоты, полного растворения в объекте любви с потерей собственного Я и т.д. Только при этих условиях любовь окажется тем, о чем писал поэт: Любовь - над бурей поднятый маяк, Не меркнущий во мраке и тумане. Любовь - звезда, которою моряк Определяет место в океане. Любовь - не кукла жалкая в руках У времени, стирающего розы На пламенных устах и на щеках, И не страшны ей времени угрозы. сонет В.Шекспира (перевод С.Я.Маршака)

Даже кратковременная любовь привносит в душу человека высокое наслаждение, которое он запоминает на всю жизнь. Такая сила любви заставляла многих говорить о любви как об исключительном чувстве, через которое человек особенно прикасается высшей реальности. В наибольшей мере такая природа любви была развита в христианстве, которое возвело любовь к Богу. С этой точки зрения любовь – непосредственное чувственное переживание высшего бытия, в конечном итоге уходящего в природу Бога. В любви мы непосредственно переживаем то, что разуму приходится долго и опосредованно доказывать.

Природа божественной любви прекрасно выражена в Евангелии в «Гимне любви» апостола Павла: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая… имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое сожжению, а любви не имею, то нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Любовь все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит…» (Первое послание к Коринфянам, глава 13).

Связь любви и творчества выражается также в том, что от любви мужчины и женщины рождаются дети – любовь приводит к высшим формам творчества новой жизни. На любовь можно посмотреть как на силу рождения-творения. В отношении к Эго-Гению творец выступает женским страдательным началом, и творчество возникает как результат любви творца к своему Эго-Гению. Результатом такой любви является вдохновение и его плоды, которые творец приносит в мир в своем творчестве. Вот, возможно, почему среди философов мало женщин, поскольку ум философа должен представлять собой своего рода «ментальную матку», которая оплодотворяется и вынашивает плоды философского творчества, а иметь две матки – ментальную и физическую – это, по-видимому, слишком дорогое удовольствие для природы. Если эта гипотеза верна, то философия должна требовать от творца повышенно женско-страдательного начала в ментальной сфере, в отличие от других видов нефизического творчества. Тогда философский мужской ум – это на самом деле повышенно женская ментальность, так что, будучи физическими мужчинами, философы являются ментальными женщинами, а нельзя быть женщиной дважды, поскольку иметь две матки, ментальную и физическую, – это слишком. Вот почему нет подлинных женщин-философов. Философы, в отличие от других творцов, должны привносить в мир особенно глубокие идеи, лежащие на самом краю нашего бытия, в то время как творцы других видов создают более производное новое. Если применять компьютерное сравнение, то философы должны создавать новые операционные системы, в то время как все иные творцы создают лишь те или иные программы в рамках готовой операционной системы. Вот, возможно, почему в философии возникает вид особенно глубокого рождения, конкурирующий по своей силе с физическим рождением, на который способна только женщина.
Таким образом, не только любовь есть один из видов творчества, но и любое творчество есть форма любви. Любовь и творчество вазимно проникают друг друга. Любовь сексуальная оказывается связанной с любовью творческой – так утверждают, например, разного рода психоаналитические теории. Творческая любовь может забирать себе энергию сексуальной любви – этот процесс называется в психоанализе сублимацией, древним термином алхимиков, которым они обозначали превращение неблагородных металлов в золото под действием философского камня. Во всех этих перекличках заложены глубокие неслучайные связи.