Князь дмитрий михайлович пожарский

 

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский принадлежал к стародубской ветви Рюриковичей. Родоначальником князей Стародубских был сын Всеволода Большое Гнездо князь Иван Всеволодович (ум. около 1247 г.), получивший небольшой удел с центром в Стародубе на Клязьме (Стародуб Ряполовский). Правнук родоначальника князь Федор Иванович Стародубский Благоверный был убит в Орде в 1330 г. и даже почитался как местночтимый святой[42]. Его сын князь Андрей Федорович воевал с татарами на Куликовом поле под знаменами Дмитрия Донского. От первого сына князя Андрея Федоровича — Василия, владевшего волостью Пожар, пошел род князей Пожарских. В первой половине XV в. князь Даниил Васильевич Пожарский поменял это владение своему родичу князю Д.И. Ряполовскому на село Мугреево с деревнями. К этому Ряполовский выплатил еще весьма крупную сумму денег — 150 рублей и добавил коня и кунью шубу за 20 рублей.

Родовые вотчины[43]Пожарских располагались в XV—XVI вв. в Стародубском уезде, большая часть которого впоследствии вошла в Суздальский уезд. Князь Федор Иванович Третьяк-Пожарский (дед князя Д.М. Пожарского) совместно с братом Иваном владел селом Мугреевом и пятью соседними деревнями. Часть земель, как тогда это часто случалось, находилась в совместном владении князя Ф.И. Пожарского с более дальними родственниками — двоюродными и троюродными братьями. Во времена опричнины князья Пожарские лишились своих вотчин. Летом 1565 г. они, вместе с другими потомками удельных князей Северо-Восточной Руси, попали в опалу и были сосланы в Казанский край. Среди них был и князь Федор Иванович. Зачисленный в 1550 г. в «московский список» или «двор» (возможно, тогда же он и получил поместье в Ржевском уезде), он окончил свою карьеру в должности головы «на Низу» (т.е. в городах Нижнего и Среднего Поволжья), и впоследствии его внуку князю Дмитрию приходилось тяжело в местнических спорах с представителями более выслуженных родов. Часть родовых вотчин в конце концов была возвращена князю Федору Ивановичу, и в их числе — село Мугреево.

Сын князя Федора — князь Михаил Федорович Глухой — не сделал никакой карьеры, ему даже не удалось дослужиться до чина головы. Он упоминается в 1571 г., когда купил у своего родственника князя П.Т. Пожарского деревню Три Дворища «в Стародубс Ряполовском, в Мугрееве» за 15 рублей и шубу беличью «хребтовую». В 1573 г. князь Михаил вместе с отцом отписали Троице-Сергиеву монастырю на поминание предков и своей души сельцо Калман Юрьевского уезда. За князем Михаилом также были вотчины и поместье за пределами Суздальской земли — село Медведково (Медведево) на Яузе в Московском уезде (старинная вотчина Пожарских, получившая свое наименование от князя Василия Федоровича Медведя или Медведки Пожарского, жившего в первой половине XVI в.) и поместье в Мещевском и Серпейском уездах, данное ему в 1586 г. Он был женат на представительнице старомосковского боярского рода Евфросинье (Марии) Федоровне Беклемишевой, от которой имел трех сыновей Козьму (родился в 1578 г.), Василия (родился в 1583 г., умер до 1611 г., в иночестве — Вассиан), Юрия (умер в детстве) и дочь Дарью (выдана замуж за князя Никиту Андреевича Хованского).

За супругой в приданое князь М.Ф. Пожарский получил земли в Клинском уезде — сельцо Берсенево с окрестными деревнями. Это село получило наименование от деда княгини Евфросиньи — Ивана Никитича Берсеня-Беклемишева, дипломата и члена Боярской думы при Иване III и Василии III. Прозвище «Берсень» (крыжовник) он получил, вероятно, за вздорный, колючий характер. Суровый нрав и резкий язык не довели Берсеня-Беклемишева до добра — он резко отзывался о разводе Василия III и ругал государя за неподобающие (по его мнению) методы управления. В результате Иван Никитич попал в заточение, а затем был казней. Возможно, что именно Берсенево стало местом рождения будущего «Спасителя Отечества». Были у князей Пожарский и другие подмосковные вотчины — земли по реке Ламе (также в Клинском уезде), а также село Марчуги с деревнями в Коломенском уезде (также бывшее имением Беклемишевых; ныне — в Воскресенском районе). Село Марчуги оспаривает у Берсенево честь быть местом рождения Дмитрия Пожарского. Однако никаких документов на этот счет не сохранилось, и с такой же степенью вероятности можно считать родиной героя Смутного времени Стародубский или Суздальский уезды.

Первый сын князя Михаила и Евфросиньи родился или был крещен 1 ноября, в день святых лекарей бессребреников Козьмы и Дамиана Месопотамских, и получил имя в честь первого из них — Козьма. Но при этом князь имел и мирское имя — Дмитрий, под которым- он и вошел в историю. Князь Михаил Федорович скончался в 1587 г., и с этого времени его старший сын Дмитрий упоминается в источниках.

Сохранился подлинник грамоты 1586/87 г., по которой князь Д.М. Пожарский «по приказу отца» жаловал суздальскому Спасоевфимьеву монастырю деревню Три Дворища[44]. Возможно, отец князя Дмитрия в это время был еще жив, но из-за болезни не мог сам оформить акт дарения и поручил сделать это сыну. На это указывает то, что грамота содержит требование поминать «родители» вкладчика, но без упоминания имен. Если бы грамота была написана вскоре после смерти князя Михаила, то, скорее всего, его имя было бы в ней указано. Несмотря на то что в 1586/87 г. князю Дмитрию Михайловичу было не более девяти лет, грамота не только составлена от его имени, но и подписана им собственноручно.

В 1588 г. за князем Дмитрием и его братом Василием были закреплены Мещевское и Серпейское поместья отца в 405 четвертей[45]«с осьминою». Царская грамота указывала молодым князьям, «как к нашей службе поспеет и будет в пятнадцать лет, с того отца своего поместья учнут нашу службу служити», а также ставила им в обязанность «кормити» свою мать «до ее живота» и сестру княжну Дарью, «вскормив», выдать замуж.

Князь Дмитрий начал службу при дворе с чина стряпчего — низшей придворной должности, бывшей ступенью ниже, чем должность стольника. Впрочем, для того служебного положения, в котором находился Пожарский в начале своей карьеры, это было большим успехом. Архивные разыскания недавнего времени установили, что князь Д.М. Пожарский был родственником известных государственных деятелей того времени думных дьяков братьев Андрея и Василия Яковлевичей Щелкаловых (их имена уже упоминались на страницах этой книги). Возможно, благодаря этому родству князь Пожарский и был принят в государеву свиту.

В 1598 г. князь Дмитрий Михайлович подписал грамоту об избрании на царство Бориса Годунова. Однако около 1600 г. князь Дмитрий Михайлович и его мать, назначенная верховой боярыней при царевне Ксении, попали в опалу. Правда, опала была недолгой, и Пожарским вернули их вотчины, а князь Дмитрий получил также поместья в Московском, Мещерском, Рязанском и Серпейском уездах и подмосковное село Медведково (Медведево). После того как для Пожарского вновь, но его собственному выражению, «милость царская возсияла», он получил чин стольника, В 1602 г. молодой князь попадает в новую конфликтную ситуацию. Добиваясь для своей матери большей чести, Пожарский начал местнический спор с князем Борисом Михайловичем Лыковым (происходившим из черниговских Рюриковичей и впоследствии также ставшим видным деятелем Смутного времени), мать которого была назначена верховой боярыней царицы Марии Григорьевны. Этот спор тогда так и не был решен и позже возобновился еще раз. Не имея возможности опираться на заслуги своих прямых предков, служебное продвижение которых прервала опала в годы опричнины, князь Дмитрий Михайлович приводил в свою пользу «случаи» служб своих родичей князей Ромодановских, Татевых и Хилковых.

В апреле 1604 г. князь Дмитрий Михайлович получил годовое жалование в 20 рублей, и из этих денег приобрел боевого коня (12 рублей). Неясно, участвовал ли Пожарский в боевых действиях против Лжедмитрия I. Его имя не упоминается ни среди воевод, ни среди голов армии Годунова. Во всяком случае, благосклонность даря Бориса не повлияла на положение Пожарского при дворе самозванца. При Лжедмитрии I князь Дмитрий дважды упоминается в описаниях церемонии царских пиров — он «сидел за ествою» у воеводы Юрия Мнишека весной 1606 г. и у польских послов на царской свадьбе 8 мая 1606 г.

Падение Лжедмитрия I не принесло перемен в служебную карьеру Пожарского — он как был, так и оставался в чине стольника. Во время боев с войсками Болотникова у Данилова монастыря князь был головой в войске Скопина-Шуйского. В декабре 1608 г. ему было дано первое самостоятельное поручение — двигаться «с ратными людьми» к Коломне на выручку воеводе И.М. Пушкину, которого теснили тушинские отряды. Из-под Коломны князь Дмитрий выступил против тушинцев и «литовских людей», стоявших в селе Высоцком в 30 верстах от города. Пожарский со своим отрядом напал на врагов на утренней заре, «и их побил наголову, и языков многих захватил, и многую у них казну и запасы отнял». Радость от победы омрачило для князя Дмитрия местническое столкновение с Иваном Пушкиным. Пушкин отказался быть «меньше» князя Пожарского и затеял местнический спор, который так и не был решен.

Осенью 1609 г. на стратегически важной Владимирской дороге появился «хатунский мужик» Салков с отрядом разбойников. Салкову удалось разбить в нескольких сражениях царских воевод, и теперь он беспрепятственно занимался грабежами, наводя ужас на всех проезжих людей. Для осажденной тушинцами Москвы освобождение подъездных дорог было важнейшей задачей, и потому царь Василий неоднократно посылал против Салкова своих воевод, но только князь Дмитрий Пожарский, сойдясь с «воровским» атаманом на речке Пехорке, сумел в жаркой схватке разбить отряд Салкова. Предводитель разбойников бежал с остатками своей шайки, но вскоре явился с повинной к царю в Москву.

За военные подвиги и участие в московской осаде князь Дмитрий был пожалован вотчиной в Суздальском уезде — он получил село Нижний Ландех с двадцатью деревнями и семью «починками» (небольшими поселениями), располагавшееся неподалеку от Мугреева. Жалованная грамота отмечала, что князь Дмитрий Мрпсайлович «против врагов стоял крепко и мужественно», царю Василию и Московскому государству «многую службу и дородство (воинскую силу и храбрость. — С.Ш.) показал», «на воровскую прелесть и смуту… не покусился, стоял в твердости разума своего крепко и непоколебимо».

Помимо Мугреева и Нижнего Ландеха и соседних с ними земель в Стародубе-Ряполовском князь Дмитрий Михайлович владел землями еще в нескольких уездах — Московском, Коломенском, Юрьевском, Рязанском, Серпейском и Мещерском, так что к 1610 г. за ним числилось более 3700 четвертей вотчины и поместья, что представляется весьма значительным состоянием. Согласно «Уложению о службе» 1555—1556 гг., князь был обязан выставить со своих владений 36 человек боевых холопов на конях и с вооружением. Естественно, в годы Смуты сделать это было невозможно. Земли Пожарского, как и владения тысяч других вотчинников и помещиков, были разорены поляками, казаками и русскими разбойниками. Добившись продвижения по службе, упрочив свое имущественное положение по сравнению с положением отца и деда, князь Дмитрий Михайлович, конечно, не мог не горевать, видя, как гибнут результаты его трудов и приобретений. Иначе и быть не могло, ведь князь был человеком своего времени, убежденным в том, что долг дворянина — с саблей в руке служить царю и Отечеству, долг крестьянина — кормить и обеспечивать дворянина, долг купца — торговать, священника и монаха — молиться обо всех них, а царя — справедливо управлять государством.

Весной 1610 г. князь Д.М. Пожарский был послан на воеводство в Зарайск. Согласно преданию, этот город получил свое наименование потому, что там совершила самоубийство рязанская княгиня Евпраксия — с сыном княжичем Иваном Федоровичем она бросилась с высокого терема и разбилась («заразилась»), чтобы не попасть в руки Батыя. Зарайск защищал Москву, Коломну и центральные области от крымских набегов. В 1528—1531 гг. для обороны города были возведены мощные кирпичные стены. Посад, примыкавший к ним, был окружен деревянным острогом. В конце XVI в. в Зарайске было 200 тяглых и 169 помещичьих дворов, 87 дворов в монастырских слободках, 400 лавок и торговых скамей. В городе находился постоянный гарнизон из стрельцов и городовых казаков. Это был крупный военно-административный и культурно-хозяйственный центр, один из ключевых пунктов обороны на «рязанской украине».

Как и другие рязанские города, Зарайск не остался в стороне от событий Смуты. В 1606—1607 гг. он оказался в числе городов, поддерживавших Болотникова, а в 1608 г. подвергся нападению полковника Лисовского и был разграблен. Рязанский воевода Захарий Ляпунов выступил против Лисовского, но под Зарайском потерпел от него сокрушительное поражение. «Новый летописец» так описывает эту трагедию:

«Пришел под Зарайск полковник Лисовский с литовскими людьми и русскими ворами и город Зарайский взял. В Переславле же Рязанском услышали воеводы, что Зарайский город литовские люди взяли, и послали под Зарайский город ратных людей. Воевода же с ними был Захарий Ляпунов, и спьяну пришел под Зарайский город не в боевом порядке. Лисовский же вышел из Зарайска, московских людей побил наголову и многих живых взял, одних арзамасцев убили на том бою триста человек. Трупы же их Лисовский велел похоронить в одном месте, в яме, и сделал тут над ними для своей славы курган большой; и тот курган стоит и доныне».

Этот курган и поныне возвышается в ограде Благовещенской церкви. Там установлены памятники павшим воинам рязанского и арзамасского дворянских ополчений. Ныне — это одна из достопримечательностей Зарайска, между тем, автору этих строк возведение кургана отрядом Лисовского представляется маловероятным. Не имеем ли мы дело с отождествлением события Смутного времени с памятником более раннего периода? Эта загадка должна решиться путем специального исследования, возможно, с применением методов археологии, хотя бы — для визуального осмотра памятника.

Князь Пожарский прибыл на зарайское воеводство в нелегкое время. Рязанская земля была охвачена волнением. Оппозиционное Василию Шуйскому движение возглавил Прокопий Ляпунов. Еще при жизни князя М.В. Скопина-Шуйского он предлагал молодому воеводе составить заговор с тем, чтобы низложить престарелого и непопулярного царя и возвести на престол самого Скопила, но тот приказал схватить посланников Ляпунова, однако затем, сжалившись, отпустил их. После смерти Скопина-Шуйского Ляпунов стал пересылаться грамотами с Лжедмитрием II и воеводами в соседних городах, призывая «мстить» царю Василию за князя Михаила. В мае 1610 г. он отправил к Пожарскому с грамотой своего племянника Федора Григорьевича. Дмитрий Михайлович предложение Ляпунова отверг, посланника отпустил восвояси, грамоту переслал в Москву и запросил у царя помощи. Вскоре к нему прибыло подкрепление — воевода Семен Глебов и стрелецкий голова Михаил Рчинов. Узнав об усилении зарайского гарнизона, Ляпунов прекратил переписку с Лжедмитрием II и, видимо, оставил свои планы переворота.

Вскоре опасность нависла над Зарайском с другой стороны. Лжедмитрий II вышел из Калуги походом на Москву. Сторону самозванца приняли Коломна и Кашира. Горожане заставили своих воевод принести присягу Лжедмитрию II. Посланцы с «воровскими грамотами» прибыли и в Зарайск. Посадские люди восстали и двинулись «всем городом» на князя Дмитрия Михайловича. Воевода заперся с небольшим отрядом в кремле и объявил о своей твердой поддержке царя. Решимость воеводы и его соратников укреплял настоятель Никольской церкви — протопоп Дмитрий Леонтьев, пользовавшийся огромным авторитетом в городе. Видя, что взять крепость штурмом им не удастся, повстанцы вступили с князем в переговоры. Обе стороны сошлись на том, что будут держать сторону того царя, который «будет на Московском государстве» — «будет на Московском государстве по-старому царь Василий, ему и служить; а будет кто иной, и тому так же служить». Это решение было скреплено крестным целованием, и мир в городе восстановился.

Справившись со смутой во вверенном ему Зарайске, князь Дмитрий Михайлович предпринял походы против сторонников самозванца и вновь «обратил» к царю Василию отпавшую было Коломну. В зарайских событиях проявились твердая воля и решимость князя Пожарского. Он предстает человеком цельным и верным своей присяге, что в те годы повсеместного «шатанья» было большой редкостью. Как бы ни относился князь Дмитрий Михайлович к царю Василию, тот был единственным законным правителем, а служба истинному государю была равнозначна службе Отечеству.

С началом Первого ополчения князь Дмитрий Михайлович принял активное участие в его организации. Командование польско-литовского гарнизона отправило против Прокопия Ляпунова, ставшего вождем ополчения, отряд «черкасов» (запорожских казаков) и русских изменников во главе с воеводой Исаком Сумбуловым. Ляпунов был осажден в Пронске, и положение его было крайне тяжелым. Пожарский не замедлил отправиться ему на выручку. Собрав коломенские и рязанские отряды, он пошел на Пронск и снял осаду с города. Из Пронска князь поспешил вернуться в Зарайск — и вовремя. Сумбулов уже приступил к городу и сумел взять острог. Пожарский совершил смелую вылазку из крепости и нанес противнику поражение — «черкасы» вернулись на Украину, а Сумбулов «побежал» к Москве. Попытка остановить земское движение провалилась.

Но в Москве такие люди, как Пожарский, считались изменниками и врагами государства. В 1611 г. дворянин Григорий Орлов бил челом Сигизмунду III и Владиславу с просьбой пожаловать его «изменничьим княж Дмитреевым поместьицем Пожарского» — селом Нижний Ландех в Суздальском уезде. На обороте этого прошения польский наместник Москвы Госевский написал, обращаясь к дьяку И.Т. Грамотину: «Милостивый пане Иван Тарасьевич!.. Прикгожо… дать грамоту асударскую жалованную». Правда, это и многие подобные решения Госевского оставались лишь на бумаге — ни у наместника Сигизмунда III, ни у его сторонников для их осуществления не было реальной власти.

После отражения нападения Сумбулова на Зарайск имя Пожарского исчезает из источников вплоть до марта 1611 г. Историки предполагают, что он мог тайно приехать в Москву с тем, чтобы начать подготовку восстания против интервентов. Как бы то ни было, известно, что во время московского восстания 19 марта 1611г. Пожарский был в числе немногих воевод Первого ополчения, оказавшихся в столице и вступивших в бой с поляками. Основные силы ополчения во главе с Ляпуновым были еще на подступах к Москве.

Восстание вспыхнуло стихийно и, вероятно, застало князя в его доме на Сретенке, неподалеку от Лубянки. Князь Дмитрий Михайлович успел только собрать пушкарей с соседнего Пушечного двора и стрельцов из ближайшей слободы. Были у воеводы и пушки с того же Пушечного двора, и пушкари расстреливали с близкого расстояния поляков и немецкую пехоту. Воины Пожарского не только отбили врагов, но и «втоптали» их в Китай-город, а сами поставили на скорую руку острожек у церкви Введения на Лубянке — приходской церкви Пожарского.

Понимая, что им не справиться с вооруженным восстанием, поляки подожгли город, и огонь расчистил путь солдатам. Введенский острожек Пожарского оставался одним из последних центров сопротивления. К вечеру 20 марта полякам и немцам удалось прорвать оборону. Большинство защитников острожка пало в бою, а воевода получил тяжелую рану в голову. Его едва смогли вынести с поля битвы, укрыли в возке и привезли в Троице-Сергиев монастырь.

Такова была деятельность Пожарского до того, как он принял предложение возглавить нижегородское ополчение. Уже тогда он снискал себе широкую известность как патриот и твердый сторонник законной власти, храбрый воевода и талантливый организатор. С.Ф. Платонов так характеризовал личность князя Дмитрия Пожарского: «С высоким понятием о своей родовой чести и с консервативным настроением Пожарский, разумеется, не мог ни служить самозванщине, ни прислуживаться Сигизмунду. Он и в Тушине не бывал, и королю ни о чем не бил челом; напротив, крепко бился с тушинцами и первый пришел под Москву биться с поляками и изменниками… Все это вместе взятое создало Пожарскому определенную репутацию и остановило на нем выбор нижегородцев».

Рана Пожарского надолго вывела его из строя. Он находился в своей родовой вотчине в Мугрееве и там получил первые известия о начале освободительного движения в Нижнем Новгороде. За то время пока Пожарский приходил в себя после ранения, произошло много событий — Ляпунов был убит, а оставшиеся под Москвой Трубецкой и Заруцкий колебались, выбирая, чью сторону им принять. Заруцкий склонялся к поддержке Марины Мнишек и се сына «воренка» Ивана. Были в ополчении и сторонники Лжедмитрия III — очередного «вора», появившегося в Пскове. Позднее, уже во время движения Второго ополчения к Москве, именно его кандидатура получила поддержку в «подмосковных таборах», и 2 марта 1612 г. ополченцы целовали крест самозванцу.

Пожарский далеко не сразу согласился на предложение возглавить ополчение. Нижегородцы ездили к нему в Мугреево несколько раз. Был у Пожарского и его тезка — Минин. Очевидно, тогда и сложился между ними дружеский союз единомышленников, во многом обеспечивший успехи Второго ополчения. Не случайно, решая, «кому быть с ним у такова велика дела и казну збирати», князь Дмитрий Михайлович одним из условий своего согласия выдвинул избрание Кузьмы Минина. Согласно «Новому летописцу», свое вступление в должность «выборного человека» Минин обусловил созданием нового приговора, обязывавшего горожан «во всем быти послушливыми и нокорливыми» руководителям ополчения и «ратным людям давать деньги». Этот приговор с подписями нижегородцев был отправлен к Пожарскому. Получив это свидетельство твердости нижегородцев и условившись с Кузьмой Мининым и другими деятелями земского движения об основных принципах создания ополчения, Пожарский отправился в Нижний Новгород. С этого времени начинается новый этап в деятельности князя Дмитрия Пожарского, составившей ему бессмертную славу спасителя Отечества.

 

 

«СОВЕТ ВСЕЙ ЗЕМЛИ»

 

Вскоре после делегации нижегородцев к Пожарскому прибыли представители смоленских дворян, которые участвовали в Первом ополчении, а после его распада обосновались в Ярополческой дворцовой волости и под Арзамасом. Князь принял их уже как руководитель ополчения и приказал им собираться в Нижнем Новгороде.

В это же время произошло еще одно важное событие — для пополнения земской казны Кузьма Минин и земский совет составили приговор о принудительном займе у частных лиц, «покаместа нижегородские денежные доходы в зборе будут». В подписи под этим приговором Кузьма Минин уже назван «выборным человеком», подпись же князя Дмитрия Пожарского отсутствует, следовательно, он был составлен незадолго до приезда князя в Нижний.

По дороге туда Пожарский встретил дворянские отряды из Дорогобужа и Вязьмы и также призвал их в ополчение. В конце октября 1611 г. с первыми отрядами ополчения Пожарский прибыл в Нижний Новгород. Численность этих отрядов составила приблизительно 2000 человек. Вскоре вместе с Пожарским и Мининым в руководство земского совета вошли воевода Иван Иванович Биркин и дьяк Василий Юдин. В дальнейшем состав руководителей Второго ополчения расширялся, в нем появились и бояре, однако роль земских вождей — Пожарского и Мшгана — оставалась первенствующей до тех пор, пока ополчение не достигло своей цели.

Первейшей задачей, которую предстояло решить Пожарскому и Минину, была организационная, и решалась она в традиционных формах военной организации Российского государства. Основу ополчения составили дворянские отряды. Участникам полагались денежные оклады, которые были согласованы с прежними окладами служилых людей и даже с теми «придачами», которые были назначены легитимными правительствами, но так и не «справлены». Руководителям ополчения пришлось провести огромную работу по установлению размеров жалованья собравшихся в Нижнем ратных людей. В результате смоляне, дорогобужане и вязмичи были разделены на четыре «статьи» по 50, 45, 40 и 30 рублей годового жалованья. Это были весьма значительные оклады. Сам Пожарский в 1604 г., будучи стольником, получил, как мы помним, 20 рублей. Впрочем, есть указание, что в реальности часть дворян получала эти оклады не целиком, а наполовину. Однако и это было больше обычного жалования провинциального дворянина, не поднимавшегося выше 14 рублей. Помимо жалованья, участники ополчения получали «корм» себе и лошадям. Стрельцам и пушкарям были положены оклады в 25 рублей, новобранцам — в 20 рублей. Упомянем, что на рубеже XVI—XVII столетий жалованье стрельцов было существенно ниже, нежели оклады, назначенные Вторым ополчением. Узнав о щедрых раздачах денежного жалованья, в Нижний потянулись ратные люди, но в ополчение попадали далеко не все желающие — необходимо было пройти строгий отбор.

Расходы на первоначальную организацию ополчения исчерпали значительную часть собранной земской казны. Соседние Балахна и Городец также не могли доставить необходимых средств. Единственным выходом стало обращение к другим городам. Пожарский и Минин послали грамоты в «понизовые» города — Казань, Свияжск, Чебоксары и другие. Их жители отозвались на призывы руководителей ополчения, отправили в Нижний «многую казну» и начали снаряжать свои военные отряды. Вслед за этим грамоты были отправлены в Вологду и Соль Вычегодскую — богатые промышленные города, в свое время оказавшие большую поддержку как правительству Шуйского, так и Первому ополчению. В Нижний постепенно стали собираться служилые люди из различных областей государства — дворянские полки коломничей и рязанцев, стрельцы и казаки из «украинных городов», сидевшие в московской осаде при царе Василии. Сюда же стекались земские пожертвования и доходы. Нижегородское ополчение постепенно приобретало положение общеземского правительства, на которое ранее претендовали подмосковные полки Трубецкого и Заруцкого. В декабрьских документах ополчения упоминается «Совет всей земли», аналогичный такому же совету земских выборных при Первом ополчении.

Первоначально Пожарский предполагал идти прямо на столицу через Суздаль, однако, получив сведения о прибывшем к польскому гарнизону в Москве подкреплении и о враждебных действиях казаков Заруцкого против верхневолжских городов, воевода решил двигаться вверх но Волге. На выручку Ярославлю, в который Заруцкий послал казацкого атамана Андрея Просовецкого, бывшего участником Первого ополчения, князь Дмитрий Михайлович отправил своего родича — воеводу князя Дмитрия Петровича Лопату-Пожарского. Он успел занять Ярославль раньше Просовецкого, и план Заруцкого провалился.

В начале марта 1612 г. главные силы ополчения выступили из Нижнего Новгорода вверх по Волге. В Балахне, Юрьевце и Кинешме население встречало ратников «с великой честью». В Балахне к войску Пожарского присоединился Матвей Колодкин-Плещеев, активный участник Первого ополчения, с дворянами из разных городов, в Кинешме — отряд служилых татар. Костромской воевода Иван Петрович Шереметев, поддерживавший связи и с московскими боярами, и с «подмосковными таборами», попытался было не пустить ополченцев в город. Но костромичи «пришли на Ивана с шумом» и едва его не убили. Пожарскому еле удалось спасти Шереметева от расправы. По просьбе горожан Пожарский назначил новым воеводой в Кострому князя Романа Гагарина. Из Костромы Пожарский отправил к Суздалю против Просовецкого своего родича князя Романа Петровича Пожарского. Получив в Костроме «на подмогу многую казну» и «прибрав» на службу костромских дворян, ополчение направилось в Ярославль.

В это время Пожарский получил от своего давнего соратника окольничего Артемия Измайлова, бывшего воеводой во Владимире, известие о том, что воеводы в «подмосковных таборах» принесли присягу Лжедмитрию III — Псковскому вору. Таким образом, Заруцкий и Трубецкой открыто заняли неприемлемую для лидеров Второго ополчения позицию. Правда, власти Троице-Сергиева монастыря в своем послании к Пожарскому доказывали, что Трубецкого и его дворян заставили целовать крест Псковскому вору насильно, но для Пожарского и его соратников это ничего не меняло. В грамоте Второго ополчения от 7 апреля 1612 г., посланной из Ярославля в Соль Вычегодскую, резко осуждались действия подмосковных воевод: «Как сатана омрачи очи их! При них Колужский их царь убит и безглавен лежал всем на видение шесть недель, и о том они из Колуги к Москве и по всем городом писали, что царь их убит, и про то всем православным христианом ведомо».

В этой же грамоте заявлена четкая политическая позиция Пожарского, Минина и их сподвижников: «И ныне, господа, мы все православные христиане общим советом, сослався со всею землею, обет Богу и души свои дали на том, что нам их воровскому царю Сидорку (Лжедмитрию III. — С.Ш.), и Марине, и сыну се не служити и против врагов и разорителей веры християнской, польских и литовских людей, стояти в крепости неподвижно». Грамота призывала вычегодцев «советовать со всякими людьми общим советом» об общеземском выборе царя — «кого нам милосердый Бог, по праведному своему человеколюбию, даст» — и писать по городам и в подмосковные таборы, чтобы «от вора, от Сидорка, отстали, и с нами и со всей землею тем розни не чинили, и крови в государстве не всчинали». Заканчивалось это обращение призывом скорее прислать казну, поскольку войско постоянно увеличивается и ратным людям уже нечем выплачивать денежные оклады.

Как следует из текста грамоты, предводители Второго ополчения решительно осуждали любые самозванческие авантюры и призывали к объединению ради изгнания поляков из Москвы и выбора государя «всей землею». Их программа во многом совпадала с идеями Первого ополчения, однако Пожарский и Минин, в отличие от Ляпунова, уделяли больше внимания деятельности местных городских объединений — земских советов. Ляпунов в свое время пытался создать совет земских выборных при Первом ополчении, но роль этого совета была существенно меньшей, чем во Втором ополчении. Кроме того, предводители Второго ополчения опирались именно на местные органы самоуправления, в то время как для Ляпунова «Совет всей земли» был лишь средством для укрепления авторитета движения. Отличает Второе ополчения от Первого и гораздо более тщательная подготовка как организационной, так и финансовой стороны дела.

Под грамотой в Соль Вычегодскую стоят подписи 50 человек, большинство из которых — дворяне. Открывает список имя боярина Василия Петровича Морозова, первым из «больших людей» присоединившегося ко Второму ополчению. За ним следуют боярин князь Владимир Тимофеевич Долгоруков, окольничий Семен Васильевич Головин (участник походов Скопина-Шуйского), князья Иван Никитич Одоевский, Петр Пронский, Федор Волконский и другие. Имя же настоящего лидера ополчения князя Пожарского стоит лишь на десятом месте, а на пятнадцатом — «в выборного человека всею землею, в Козьмино место Минина князь Дмитрей Пожарский руку приложил» (как видим, руководитель всего финансового обеспечения Второго ополчения был человеком неграмотным, что не мешало ему блестяще справляться со своими обязанностями). Такой порядок следования подписей, однако, не отражал истинного положения вещей, и это было всем хорошо известно. Предоставив «чиновным» и «родословным» людям первыми поставить свои подписи под грамотой, Пожарский и Минин никому не уступали реальной власти над ополчением, а лишь выполняли требования сословного этикета. Не случайно в начале грамоты говорится, что вычегодцам «бьют челом» «бояре и окольничьи, и князь Дмитрий Пожарский, и стольники, и дворяне большие, и стряпчие, и жильцы, и головы, и дворяне, и дети боярские всех городов, и Казанского государства князи и мурзы, и татаровя, и розных городов стрельцы и пушкари и всякие служивые и жилецкие люди». Имя Пожарского, как можно видеть, особо выделено в этом перечне. В других документах главенствующая роль князя выделена еще более четко, там его подпись выглядит следующим образом: «По избранию всее земли Московского государства всяких чинов людей у ратных и земских дел стольник и воевода князь Дмитрий Михайлович Пожарский».

В Ярославле Второе ополчение находилось четыре месяца. За это время Ярославль стал общеземским центром для поволжских, поморских и центральных, замосковных городов. Второе ополчение признала и Сибирь. Все большую силу приобретает «Совет всей земли», который пополняется новыми выборными от городов. Состав и функции ярославского «совета», но сравнению со всеми сходными с ним предыдущими, более всего приближались к Земскому собору. В «Совет» входили представители различных сословий и социальных групп из разных городов. Выборные обсуждали и решали важнейшие вопросы — от имени «Совета всей земли» велись переговоры с новгородцами о возможности призвания на русский престол королевича Карла-Филиппа, решались вопросы о борьбе с казаками, финансовом обеспечении, раздавались поместья, посылались воеводы и дозоры и т.д. С ярославского купечества, славившего своими «промыслами» по всей России, были взяты крупные суммы. С Г. Никитникова — 500 рублей, с В. и С. Лыткиных — 350 рублей, а с прославленных богачей Строгановых — целых 3000 рублей. Впрочем, ярославских толстосумов пришлось как следует попугать — поначалу они не желали подчиняться Минину и признали «свою неправду», лишь повидав «велику жестость» от князя Дмитрия Пожарского.

За время ярославского «стояния» были сформированы учреждения с государственными функциями — Разрядный приказ, Поместный приказ, вероятно, также и Посольский приказ и некоторые другие. Поместному приказу даже удавалось обеспечивать безземельных или обедневших дворян поместьями. В Ярославле был учрежден Денежный двор и начата чеканка монеты. Примечательно, что на ней чеканилось имя царя Федора Ивановича — последнего из государей, легитимность которого была вне всяких сомнений.

Первоначально все документы Второго ополчения скреплялись личной печатью князя Д.М. Пожарского. Она представляла собой следующую геральдическую композицию: два дерущихся льва, стоящих на задних лапах, с перекинутыми через бедро хвостами. Между задних лап львов лежала мертвая голова, которую клевала хищная птица — орел или сокол. По образцу этой печати была изготовлена печать для скрепления международных актов: в щите изображен орел, клюющий мертвую голову, щит держат два льва, над щитом — корона, под щитом — извивающийся дракон. По краям этой печати шла подпись: «Стольник и воевода и князь Дмитрий Михайловичь Пожарсково Стародубсково». После прихода под Москву Второе ополчение взяло «земскую» печать Первого ополчения: одноглавый орел с широко раскрытым клювом. Заметим, что до июня 1611 г. документы Первого ополчения также скреплялись личной печатью его главы — П.П. Ляпунова.

В ту пору, когда ополчение пришло в Ярославль, в городе находился список с чудотворной Казанской иконы Божией Матери, обретение которой происходило при участии патриарха Гермогена, бывшего тогда еще приходским священником. В 1611 г. казанские отряды во главе с боярином В.П. Морозовым прибыли в лагерь Первого ополчения со списком с чудотворного образа, специально выполненным для этой земской миссии. Появление иконы в ополчении вызвало новый конфликт. «Новый летописец» свидетельствует, что «все служилые люди поидоша пешие, тот же Заруцкий с казаками встретили икону на конех. Казаки же служилых людей лаяху и поносяху их (ругали и поносили. — С.Ш.). Они же в великой ужасти быша от них, ожидая от них себе такого же убийства, как убили Прокофия Ляпунова». И все же на другой день ополченцы взяли Новодевичий монастырь, что удалось, как верили, благодаря помощи чудотворной иконы. Зимой 1611/12 гг. этот список был отправлен обратно в Казань, но в Ярославле икона и Второе ополчение встретились. Событие это было воспринято как небесное знамение. Православная святыня, окруженная почетом, осталась в ополчении, а в Казань был отправлен новый список, выполненный уже со списка. В дальнейшем Казанская ик