Стихотворения, посвященные русским детям

 

 

ДЯДЮШКА ЯКОВ

 

Дом – не тележка у дядюшки Якова.

Господи боже! чего-то в ней нет!

Седенький сам, а лошадка каракова;

Вместе обоим сто лет.

Ездит старик, продает понемногу,

Рады ему, да и он-то того:

Выпито вечно и сыт, слава богу.

Пусто в деревне, ему ничего,

Знает, где люди: и куплю, и мену

На полосах поведет старина;

Дай ему свеклы, картофельку, хрену,

Он тебе всё, что полюбится, – на!

Бог, видно, дал ему добрую душу.

Ездит – кричит то и знай:

 

"По грушу! по грушу!

Купи, сменяй!"

 

"У дядюшки у Якова

Сбоина макова

Больно лакома -

На грош два кома!

Девкам утехи -

Рожки, орехи!

Эй! малолетки!

Пряники редки,

Всякие штуки:

Окуни, щуки,

Киты, лошадки!

Посмотришь – любы,

Раскусишь – сладки,

Оближешь губы!.."

 

"Стой, старина!" Старика обступили

Парней, и девок, и детушек тьма.

Все наменяли сластей, накупили -

То-то была суета, кутерьма!

Смех на какого-то Кузю печального:

Держит коня перед носом сусального;

Конь – загляденье, и лаком кусок…

Где тебе вытерпеть? Ешь, паренек!

Жалко девочку сиротку Феклушу:

Все-то жуют, а ты слюнки глотай…

 

"По грушу! по грушу!

Купи, сменяй!"

 

"У дядюшки у Якова

Про баб товару всякого.

Ситцу хорошего -

Нарядно, дешево!

Эй! молодицы!

Красны девицы,

Тетушки, сестры!

Платочки пестры,

Булавки востры,

Иглы не ломки,

Шнурки, тесемки!

Духи, помада,

Всё – чего надо!.."

 

Зубы у девок, у баб разгорелись.

Лен, и полотна, и пряжу несут.

"Стойте, не вдруг! белены вы объелись?

Тише! поспеете!.. " Так вот и рвут!

Зорок торгаш, а то просто беда бы!

Затормошили старинушку бабы,

Клянчат, ласкаются, только держись:

"Цвет ты наш маков,

Дядюшка Яков,

Не дорожись!"

– "Меньше нельзя, разрази мою душу!

Хочешь бери, а не хочешь – прощай!"

 

"По грушу! по грушу!

Купи, сменяй!"

 

"У дядюшки у Якова

Хватит про всякого.

Новы коврижки,

Гляди-ко: книжки!

Мальчик-сударик,

Купи букварик!

Отцы почтенны!

Книжки неценны;

По гривне штука -

Деткам наука!

Для ребятишек,

Тимошек, Гришек,

Гаврюшек, Ванек…

Букварь не пряник,

А почитай-ка,

Язык прикусишь…

Букварь не сайка,

А как раскусишь,

Слаще ореха!

Пяток – полтина,

Глянь – и картина!

Ей-ей утеха!

Умен с ним будешь,

Денег добудешь…

По буквари!

По буквари!

Хватай – бери!

Читай – смотри!"

И букварей таки много купили -

"Будет вам пряников: нате-ка вам!"

Пряники, правда, послаще бы были,

Да рассудилось уж так старикам.

Книжки с картинками, писаны четко -

То-то дойти бы, что писано тут!

Молча крепилась Феклуша-сиротка,

Глядя, как пряники дети жуют,

А как увидела в книжках картинки,

Так на глазах навернулись слезинки.

Сжалился, дал ей букварь старина:

"Коли бедна ты, так будь ты умна!"

Экой старик! видно добрую душу!

Будь же ты счастлив! Торгуй, наживай!

 

"По грушу! по грушу!

Купи, сменяй!"

 

1867

 

ПЧЕЛЫ

 

"Натко медку! с караваем покушай,

Притчу про пчелок послушай!

 

Нынче не в меру вода разлилась,

Думали, просто идет наводнение,

Только и сухо, что наше селение

По огороды, где ульи у нас.

Пчелка осталась водой окруженная,

Видит и лес, и луга вдалеке,

Ну и летит, – ничего налегке,

А как назад полетит нагруженная,

Сил не хватает у милой. Беда!

Пчелами вся запестрела вода,

Тонут работницы, тонут сердечные!

Горю помочь мы не чаяли, грешные,

Не догадаться самим бы вовек!

Да нанесло человека хорошего,

Под благовещенье помнишь прохожего?

Он надоумил, христов человек!

 

Слушай, сынок, как мы пчелок избавили:

Я при прохожем тужил-тосковал;

"Вы бы им до суши вехи поставили", -

Это он слово сказал!

 

Веришь: чуть первую веху зеленую

На воду вывезли, стали втыкать,

Поняли пчелки сноровку мудреную:

Так и валят и валят отдыхать!

Как богомолки у церкви на лавочке,

Сели – сидят.

 

На бугре-то ни травочки,

Ну, а в лесу и в полях благодать:

Пчелкам не страшно туда залетать.

Всё от единого слова хорошего!

Кушай на здравие, будем с медком.

Благослови бог прохожего!"

 

Кончил мужик, осенился крестом;

Мед с караваем парнишка докушал,

Тятину притчу тем часом прослушал

И за прохожего низкий поклон

Господу богу отвесил и он.

 

(15 марта 1867)

 

ГЕНЕРАЛ ТОПТЫГИН

 

Дело под вечер, зимой,

И морозец знатный.

По дороге столбовой

Едет парень молодой,

Мужичок обратный:

Не спешит, трусит слегка;

Лошади не слабы,

Да дорога не гладка -

Рытвины, ухабы.

Нагоняет ямщичок

Вожака с медведем:

"Посади нас, паренек,

Веселей поедем!"

– " Что ты? с мишкой?" – "Ничего!

Он у нас смиренный,

Лишний шкалик за него

Поднесу, почтенный!"

– "Ну садитесь!" – Посадил

Бородач медведя,

Сел и сам – и потрусил

Полегоньку Федя…

Видит Трифон кабачок,

Приглашает Федю.

"Подожди ты нас часок!" -

Говорит медведю.

И пошли. Медведь смирен,

Видно, стар годами,

Только лапу лижет он

Да звенит цепями…

 

Час проходит; нет ребят,

То-то выпьют лихо!

Но привычные стоят

Лошаденки тихо.

 

Свечерело. Дрожь в конях,

Стужа злее на ночь;

Заворочался в санях

Михайло Иваныч,

Кони дернули; стряслась

Тут беда большая -

Рявкнул мишка! – понеслась

Тройка как шальная!

 

Колокольчик услыхал,

Выбежал Федюха,

Да напрасно – не догнал!

Экая поруха!

 

Быстро, бешено неслась

Тройка – и не диво:

На ухабе всякий раз

Зверь рычал ретиво;

Только стон кругом стоял:

"Очищай дорогу!

Сам Топтыгин-генерал

Едет на берлогу!"

Вздрогнет встречный мужичок,

Жутко станет бабе,

Как мохнатый седочок

Рявкнет на ухабе.

А коням подавно страх -

Не передохнули!

Верст пятнадцать на весь мах

Бедные отдули!

 

Прямо к станции летит

Тройка удалая.

Проезжающий сидит,

Головой мотая;

Ладит вывернуть кольцо

Вот и стала тройка;

Сам смотритель на крыльцо

Выбегает бойко;

Видит, ноги в сапогах

И медвежья шуба,

Не заметил впопыхах,

Что с железом губа,

Не подумал: где ямщик

От коней гуляет?

Видит – барин материк,

"Генерал", – смекает.

Поспешил фуражку снять:

"Здравия желаю!

Что угодно приказать,

Водки или чаю?.."

Хочет барину помочь

Юркий старичишка;

Тут во всю медвежью мочь

Заревел наш мишка!

И смотритель отскочил:

"Господи помилуй!

Сорок лет я прослужил

Верой, правдой, силой;

Много видел на тракту

Генералов строгих,

Нет ребра, зубов во рту

Не хватает многих,

А такого не видал,

Господи Исусе!

Небывалый генерал,

Видно, в новом вкусе!.."

 

Прибежали ямщики

Подивились тоже:

Видят – дело не с руки,

Что-то тут негоже!

Собрался честной народ,

Всё село в тревоге;

"Генерал в санях ревет,

Как медведь в берлоге!"

Трус бежит, а кто смелей,

Те – потехе ради -

Жмутся около саней;

А смотритель сзади.

Струсил, издали кричит:

"В избу не хотите ль?"

Мишка вновь как зарычит…

Убежал смотритель!

Оробел и убежал,

И со всею свитой…

 

Два часа в санях лежал

Генерал сердитый.

Прибежали той порой

Ямщик и вожатый;

Вразумил народ честной

Трифон бородатый

И Топтыгина прогнал

Из саней дубиной…

А смотритель обругал

Ямщика скотиной…

 

1867

 

ДЕДУШКА МАЗАЙ И ЗАЙЦЫ

 

 

В августе, около Малых Вежей,

С старым Мазаем я бил дупелей.

 

Как-то особенно тихо вдруг стало,

На небе солнце сквозь тучу играло.

 

Тучка была небольшая на нем,

А разразилась жестоким дождем!

 

Прямы и светлы, как прутья стальные,

В землю вонзались струи дождевые

 

С силой стремительной… Я и Мазай,

Мокрые, скрылись в какой-то сарай.

 

Дети, я вам расскажу про Мазая.

Каждое лето домой приезжая,

 

Я по недели гощу у него.

Нравится мне деревенька его:

 

Летом ее убирая красиво,

Исстари хмель в ней родится на диво,

 

Вся она тонет в зеленых садах;

Домики в ней на высоких столбах

 

(Всю эту местность вода понимает,

Так что деревня весною всплывает,

 

Словно Венеция). Старый Мазай

Любит до страсти свой низменный край.

 

Вдов он, бездетен, имеет лишь внука,

Торной дорогой ходить ему – скука!

 

За сорок верст в Кострому прямиком

Сбегать лесами ему нипочем:

 

"Лес не дорога: по птице, по зверю

Выпалить можно". – "А леший?" – "Не верю!

 

Раз в кураже я их звал-поджидал

Целую ночь, – никого не видал!

 

За день грибов насбираешь корзину,

Ешь мимоходом бруснику, малину;

 

Вечером пеночка нежно поет,

Словно как в бочку пустую удод

 

Ухает; сыч разлетается к ночи,

Рожки точены, рисованы очи.

 

Ночью… ну, ночью робел я и сам:

Очень уж тихо в лесу по ночам.

 

Тихо как в церкви, когда отслужили

Службу и накрепко дверь затворили,

 

Разве какая сосна заскрипит,

Словно старуха во сне проворчит…"

 

Дня не проводит Мазай без охоты.

Жил бы он славно, не знал бы заботы,

 

Кабы не стали глаза изменять:

Начал частенько Мазай пуделять.

 

Впрочем, в отчаянье он не приходит:

Выпалит дедушка, – заяц уходит,

 

Дедушка пальцем косому грозит:

"Врешь – упадешь!" – добродушно кричит.

 

Знает он много рассказов забавных

Про деревенских охотников славных:

 

Кузя сломал у ружьишка курок,

Спичек таскает с собой коробок,

 

Сядет за кустом – тетерю подманит,

Спичку к затравке приложит – и грянет!

 

Ходит с ружьишком другой зверолов,

Носит с собою горшок угольков.

 

"Что ты таскаешь горшок с угольками?"

– "Больно, родимый, я зябок руками;

 

Ежели зайца теперь сослежу,

Прежде я сяду, ружье положу,

 

Над уголечками руки погрею,

Да уж потом и палю по злодею!"

 

"Вот так охотник! " – Мазай прибавлял.

Я, признаюсь, от души хохотал.

 

Впрочем, милей анекдотов крестьянских

(Чем они хуже, однако, дворянских?)

 

Я от Мазая рассказы слыхал.

Дети, для вас я один записал…

 

 

Старый Мазай разболтался в сарае:

"В нашем болотистом, низменном крае

Впятеро больше бы дичи велось,

Кабы сетями ее не ловили,

Кабы силками ее не давили;

Зайцы вот тоже, – их жалко до слез!

Только весенние воды нахлынут,

И без того они сотнями гинут, -

Нет! еще мало! бегут мужики,

Ловят, и топят, и бьют их баграми.

Где у них совесть?.. Я раз за дровами

В лодке поехал – их много с реки

К нам в половодье весной нагоняет, -

Еду, ловлю их. Вода прибывает.

Вижу один островок небольшой -

Зайцы на нем собралися гурьбой.

С каждой минутой вода подбиралась

К бедным зверькам; уж под ними осталось

Меньше аршина земли в ширину,

Меньше сажени в длину.

Тут я подъехал: лопочут ушами,

Сами ни с места; я взял одного,

Прочим скомандовал: прыгайте сами!

Прыгнули зайцы мои, – ничего!

Только уселась команда косая,

Весь островочек пропал под водой.

" То-то! – сказал я, – не спорьте со мной!

Слушайтесь, зайчики, деда Мазая!"

Этак гуторя, плывем в тишине.

Столбик не столбик, зайчишко на пне,

Лапки скрестивши, стоит, горемыка,

Взял и его – тягота невелика!

Только что начал работать веслом,

Глядь, у куста копошится зайчиха -

Еле жива, а толста как купчиха!

Я ее, дуру, накрыл зипуном -

Сильно дрожала… Не рано уж было.

Мимо бревно суковатое плыло,

Зайцев с десяток спасалось на нем.

"Взял бы я вас – да потопите лодку!"

Жаль их, однако, да жаль и находку -

Я зацепился багром за сучок

И за собою бревно поволок…

 

Было потехи у баб, ребятишек,

Как прокатил я деревней зайчишек:

"Глянь-ко: что делает старый Мазай!"

Ладно! любуйся, а нам не мешай!

Мы за деревней в реке очутились.

Тут мои зайчики точно сбесились:

Смотрят, на задние лапы встают,

Лодку качают, грести не дают:

Берег завидели плуты косые,

Озимь, и рощу, и кусты густые!..

К берегу плотно бревно я пригнал,

Лодку причалил – и "с богом!" сказал…

 

И во весь дух

Пошли зайчишки.

А я им: "У-х!"

Живей, зверишки!

Смотри, косой,

Теперь спасайся,

А чур зимой

Не попадайся!

Прицелюсь – бух!

И ляжешь… Ууу-х!.."

Мигом команда моя разбежалась,

Только на лодке две пары осталось -

Сильно измокли, ослабли; в мешок

Я их поклал – и домой приволок,

За ночь больные мои отогрелись,

Высохли, выспались, плотно наелись;

Вынес я их на лужок; из мешка

Вытряхнул, ухнул – и дали стречка!

Я проводил их всё тем же советом:

"Не попадайся зимой!"

Я их не бью ни весною, ни летом,

Шкура плохая, – линяет косой… "

 

(1870)

 

СОЛОВЬИ

 

Качая младшего сынка,

Крестьянка старшим говорила:

"Играйте, детушки, пока!

Я сарафан почти дошила;

 

Сейчас буренку обряжу,

Коня навяжем травку кушать,

И вас в ту рощицу свожу -

Пойдем соловушек послушать.

 

Там их, что в кузове груздей, -

Да не мешай же мне, проказник! -

У нас нет места веселей;

Весною, дети, каждый праздник

 

По вечерам туда идут

И стар и молод. На поляне

Девицы красные поют,

Гуторят пьяные крестьяне.

 

А в роще, милые мои,

Под разговор и смех народа

Поют и свищут соловьи

Звончей и слаще хоровода!

 

И хорошо и любо всем…

Да только (Клим, не трогай Сашу!)

Чуть-чуть соловушки совсем

Не разлюбили рощу нашу:

 

Ведь наш-то курский соловей

В цене, – тут много их ловили,

Ну, испугалися сетей,

Да мимо нас и прокатили!

 

Пришла, рассказывал ваш дед,

Весна, а роща как немая

Стоит – гостей залетных нет!

Взяла крестьян тоска большая.

 

Уж вот и праздник наступил

И на поляне погуляли,

Да праздник им не в праздник был!

Крестьяне бороды чесали.

 

И положили меж собой -

Умел же бог на ум наставить -

На той поляне, в роще той

Сетей, силков вовек не ставить.

 

И понемногу соловьи

Опять привыкли к роще нашей,

И нынче, милые мои,

Им места нет любей и краше!

 

Туда с сетями сколько лет

Никто и близко не подходит,

И строго-настрого запрет

От деда к внуку переходит.

 

Зато весной весь лес гремит!

Что день, то новый хор прибудет…

Под песни их деревня спит,

Их песня нас поутру будит…

 

Запомнить надобно и вам:

Избави бог тут ставить сети!

Ведь надо ж бедным соловьям

Дать где-нибудь и отдых, дети…"

 

Середний сын кота дразнил,

Меньшой полз матери на шею,

А старший с важностью спросил,

Кубарь пуская перед нею:

 

"А есть ли, мама, для людей

Такие рощицы на свете?"

– "Нет, мест таких… без податей

И без рекрутчины нет, дети.

 

А если б были для людей

Такие рощи и полянки,

Все на руках своих детей

Туда бы отнесли крестьянки…"

 

(1870)

 

НАКАНУНЕ СВЕТЛОГО ПРАЗДНИКА

 

 

Я ехал к Ростову

Высоким холмом,

Лесок малорослый

Тянулся на нем;

 

Береза, осина,

Да ель, да сосна;

А слева – долина,

Как скатерть ровна.

 

Пестрел деревнями,

Дорогами дол,

Он всё понижался

И к озеру шел,

 

Ни озера, дети

Забыть не могу,

Ни церкви на самом

Его берегу:

 

Тут чудо картину

Я видел тогда!

Ее вспоминаю

Охотно всегда…

 

 

Начну по порядку:

Я ехал весной,

В страстную субботу,

Пред самой Святой.

 

Домой поспешая

С тяжелых работ,

С утра мне встречался

Рабочий народ;

 

Скучая смертельно,

Решал я вопрос:

Кто плотник, кто слесарь,

Маляр, водовоз!

 

Нетрудное дело!

Идут кузнецы -

Кто их не узнает?

Они молодцы

 

И петь, и ругаться,

Да – день не такой!

Идет кривоногий

Гуляка-портной:

 

В одном сертучишке,

Фуражка как блин, –

Гармония, трубка,

Утюг и аршин!

 

Смотрите – красильщик!

Узнаешь сейчас:

Нос выпачкан охрой

И суриком глаз;

 

Он кисти и краски

Несет за плечом,

И словно ландкарта

Передник на нем.

 

Вот пильщики: сайку

Угрюмо жуют

И словно солдаты

Все в ногу идут,

 

А пилы стальные

У добрых ребят,

Как рыбы живые,

На плечах дрожат!

 

Я доброго всем им

Желаю пути;

В родные деревни

Скорее прийти,

 

Омыть с себя копоть

И пот трудовой

И встретить Святую

С веселой душой…

 

 

Стемнело. Болтая

С моим ямщиком,

Я ехал всё тем же

Высоким холмом,

 

Взглянул на долину,

Что к озеру шла,

И вижу – долина

Моя ожила:

 

На каждой тропинке,

Ведущей к селу,

Толпы появились;

Вечернюю мглу

 

Огни озарили

Куда-то идет

С пучками горящей

Соломы народ.

 

Куда? Я подумать

О том не успел,

Как колокол громко

Ответ прогудел!

 

У озера ярко

Горели костры, –

Туда направлялись,

Нарядны, пестры,

 

При свете горящей

соломы, – толпы…

У божьего храма

Сходились тропы, –

 

Народная масса

Сдвигалась, росла.

Чудесная, дети,

Картина была!..

 

(20 марта 1873)

 

101. НАД ЧЕМ МЫ СМЕЕМСЯ…

 

Раз сказал я за пирушкой:

"До свидания, друзья!

Вечер с матушкой-старушкой

Проведу сегодня я:

Нездорова – ей не спится,

Надо бедную занять…"

С той поры, когда случится

Мне с друзьями пировать,

Как запас вестей иссякнет

И настанет тишина,

Кто-нибудь наверно брякнет:

"Человек! давай вина!

Выпьем мы еще по чаше

И – туда… живей, холоп!

Ну… а ты – иди к мамаше!

Ха! ха! ха!.." Хоть пулю в лоб!..

 

Водовоз воды бочонок

В гололедицу тащил;

Стар и слаб, как щепка тонок,

Бедный выбился из сил.

Я усталому салазки

На бугор помог ввезти.

На беду, в своей коляске

Мчался Митя по пути -

Как всегда, румян и светел,

Он рукою мне послал

Поцелуй – он всё заметил

И друзьям пересказал.

С той поры мне нет проходу:

Филантроп да филантроп!

"Что, возил сегодня воду?..

Ха! ха! ха!.." Хоть пулю в лоб!..

 

(1874)

 

Три элегии

 

А. Н. Плещееву

 

 

 

Ах! что изгнанье, заточенье!

Захочет – выручит судьба!

Что враг! – возможно примиренье,

Возможна равная борьба;

 

Как гнев его ни беспределен,

Он промахнется в добрый час…

Но той руки удар смертелен,

Которая ласкала нас!..

 

Один, один!.. А ту, кем полны

Мои ревнивые мечты,

Умчали роковые волны

Пустой и милой суеты.

 

В ней сердце жаждет жизни новой,

Не сносит горестей оно

И доли трудной и суровой

Со мной не делит уж давно…

 

И тайна всё: печаль и муку

Она сокрыла глубоко?

Или решилась на разлуку

Благоразумно и легко?

 

Кто скажет мне?.. Молчу, скрываю

Мою ревнивую печаль,

И столько счастья ей желаю

Чтоб было прошлого не жаль!

 

Что ж, если сбудется желанье?..

О, нет! живет в душе моей

Неотразимое сознанье,

Что без меня нет счастья ей!

 

Всё, чем мы в жизни дорожили,

Что было лучшего у нас, –

Мы на один алтарь сложили,

И этот пламень не угас!

 

У берегов чужого моря,

Вблизи, вдали он ей блеснет

В минуту сиротства и горя,

И – верю я – она придет!

 

Придет… и, как всегда, стыдлива,

Нетерпелива и горда,

Потупит очи молчаливо.

Тогда… Что я скажу тогда?..

 

Безумец! для чего тревожишь

Ты сердце бедное свое?

Простить не можешь ты ее -

И не любить ее не можешь!..

 

 

Бьется сердце беспокойное,

Отуманились глаза.

Дуновенье страсти знойное

Налетело, как гроза.

 

Вспоминаю очи ясные

Дальней странницы моей,

повторяю стансы страстные,

Что сложил когда-то ей.

 

Я зову ее, желанную:

Улетим с тобою вновь

В ту страну обетованную,

Где венчала нас любовь!

 

Розы там цветут душистые,

Там лазурней небеса,

Соловьи там голосистее,

Густолиственней леса…

 

 

Разбиты все привязанности, разум

Давно вступил в суровые права,

Гляжу на жизнь неверующим глазом…

Всё кончено! Седеет голова.

 

Вопрос решен: трудись, пока годишься,

И смерти жди! Она недалека…

Зачем же ты, о сердце! не миришься

С своей судьбой?.. О чем твоя тоска?..

 

Непрочно всё, что нами здесь любимо,

Что день – сдаем могиле мертвеца,

Зачем же ты в душе неистребима,

Мечта любви, не знающей конца?..

 

Усни… умри!..

 

(1874)

 

СТРАШНЫЙ ГОД

 

 

 

Страшный год! Газетное витийство

И резня, проклятая резня!

Впечатленья крови и убийства,

Вы вконец измучили меня!

 

О, любовь! – где все твои усилья?

Разум! – где плоды твоих трудов?

Жадный пир злодейства и насилья,

Торжество картечи и штыков!

 

Этот год готовит и для внуков

Семена раздора и войны.

В мире нет святых и кротких звуков,

Нет любви, свободы, тишины!

 

Где вражда, где трусость роковая,

Мстящая – купаются в крови,

Стон стоит над миром не смолкая;

Только ты, поэзия святая,

Ты молчишь, дочь счастья и любви!

 

Голос твой, увы, бессилен ныне!

Сгибнет он, ненужный никому,

Как цветок, потерянный в пустыне,

Как звезда, упавшая во тьму.

 

Прочь, о, прочь! сомненья роковые,

Как прийти могли вы на уста?

Верю, есть еще сердца живые,

Для кого поэзия свята.

 

Но гремел, когда они родились,

Тот же гром, ручьями кровь лила;

Эти души кроткие смутились

И, как птицы в бурю, притаились

В ожиданьи света и тепла.

 

(Между 1872 и 1874)

 

 

Смолкли честные, доблестно павшие,

Смолкли их голоса одинокие,

За несчастный народ вопиявшие,

Но разнузданы страсти жестокие.

 

Вихорь злобы и бешенства носится

Над тобою, страна безответная.

Всё живое, всё доброе косится…

Слышно только, о ночь безрассветная!

 

Среди мрака, тобою разлитого,

Как враги, торжествуя, скликаются,

Как на труп великана убитого

Кровожадные птицы слетаются,

Ядовитые гады сползаются…

 

(Между 1872 и 1874)

 

УНЫНИЕ

 

 

Сгорело ты, гнездо моих отцов!

Мой сад заглох, мой дом бесследно сгинул,

Но я реки любимой не покинул.

Вблизи ее песчаных берегов

Я и теперь на лето укрываюсь

И, отдохнув, в столицу возвращаюсь

С запасом сил и ворохом стихов.

Мой черный конь, с Кавказа приведенный

Умен и смел, – как вихорь он летит,

Еще отцом к охоте приученный,

Как вкопанный при выстреле стоит.

Когда Кадо бежит опушкой леса

И глухаря нечаянно спугнет,

На всем скаку остановив Черкеса,

Спущу курок – и птица упадет.

 

 

Какой восторг! За перелетной птицей

Гонюсь с ружьем, а вольный ветер нив

Сметает сор, навеянный столицей,

С души моей. Я духом бодр и жив,

Я телом здрав. Я думаю… мечтаю…

Не чувствовать над мыслью молотка

Я не могу, как сильно ни желаю,

Но если он приподнят хоть слегка,

Но если я о нем позабываю

На полчаса, – и тем я дорожу.

Я сам себя, читатель, нахожу,

А это всё, что нужно для поэта.

Так шли дела; но нынешнее лето

Не задалось: не заряжал ружья

И не писал еще ни строчки я.

 

 

Мне совестно признаться: я томлюсь,

Читатель мой, мучительным недугом.

Чтоб от него отделаться, делюсь

Я им с тобой: ты быть умеешь другом,

Довериться тебе я не боюсь.

Недуг не нов (но сила вся в размере),

Его зовут уныньем; в старину

Я храбро с ним выдерживал войну,

Иль хоть смягчал трудом по крайней мере,

А нынче с ним не оберусь хлопот.

Быть может, есть причина в атмосфере,

А может быть, мне знать себя дает,

Друзья мои, пятидесятый год.

 

 

Да, он настал – и требует отчета!

Когда зима нам кудри убелит,

Приходит к нам нежданная забота

Свести итог… О юноши! грозит

Она и вам, судьба не пощадит:

Наступит час рассчитываться строго

За каждый шаг, за целой жизни труд,

И мстящего, зовущего на суд

В душе своей вы ощутите бога.

Бог старости – неутолимый бог,

(От юности готовьте ваш итог!)

 

 

Приходит он к прожившему полвека

И говорит: "Оглянемся назад,

Поищем дел, достойных человека…"

Увы! их нет! одних ошибок ряд!

Жестокий бог! он дал двойное зренье

Моим очам; пытливое волненье

Родил в уме, душою овладел.

"Я даром жил, забвенье мой удел", –

Я говорю, с ним жизнь мою читая.

Прости меня, страна моя родная:

Бесплоден труд, напрасен голос мой!

И вижу я, поверженный в смятенье,

В случайности несчастной – преступленье,

Предательство в ошибке роковой…

 

 

Измученный, тоскою удрученный,

Жестокостью судьбы неблагосклонной

Вины мои желаю объяснить,

Гоню врага, хочу его забыть,

Он тут как тут! В любимый труд, в забаву -

Мешает он во всё свою отраву,

И снова мы идем рука с рукой.

Куда? увы! опять я проверяю

Всю жизнь мою – найти итог желаю, –

Угодно ли последовать за мной?

 

 

Идем! Пути, утоптанные гладко,

Я пренебрег, я шел своим путем,

Со стороны блюстителей порядка

Я, так сказать, был вечно под судом.

И рядом с ним – такая есть возможность!-

Я знал другой недружелюбный суд,

Где трусостью зовется осторожность,

Где подлостью умеренность зовут.

То юношества суд неумолимый.

Меж двух огней я шел неутомимый.

Куда пришел? Клянусь, не знаю сам!

Решить вопрос предоставляю вам!

 

 

Враги мои решат его согласно,

Всех меряя на собственный аршин,

В чужой душе они читают ясно,

Но мой судья – читатель-гражданин.

Лишь в суд его храню слепую веру.

Суди же ты, кем взыскан я не в меру!

Еще мой труд тобою не забыт

И знаешь ты: во мне нет сил героя -

Тот не герой, кто лавром не увит

Иль на щите не вынесен из боя, –

Я рядовой (теперь уж инвалид)…

 

 

Суди, решай! А ты, мечта больная,

Воспрянь и, мир бесстрашно облетая,

Мой ум к труду, к покою возврати!

Чтоб отдохнуть душою не свободной,

Иду к реке – кормилице народной…

С младенчества на этом мне пути

Знакомо всё… Знакомой грусти полны

Ленивые, медлительные волны…

О чем их грусть?… Бывало, каждый день

Я здесь бродил в раздумьи молчаливом

И слышал я в их ропоте тоскливом

Тоску и скорбь спопутных деревень…

 

 

Под берегом, где вечная прохлада

От старых ив, нависших над рекой,

Стоит в воде понуренное стадо,

Над ним шмелей неутомимый рой.

Лишь овцы рвут траву береговую,

Как рекруты острижены вплотную.

Не весел вид реки и берегов.

Свистит кулик, кружится рыболов,

Добычу карауля как разбойник;

Таинственно снастями шевеля.

Проходит барка; виден у руля

Высокий крест: на барке есть покойник…

 

 

Чу! конь заржал. Трава кругом на славу,

Но лошадям не весело пришлось,

И, позабыв зеленую атаву,

Под дым костра, спасающий от ос,

Сошлись они, поникли головами

И машут в такт широкими хвостами.

Лишь там, вдали, остался серый конь.

Он не бежит проворно на огонь,

Хоть и над ним кружится рой докучный,

Серко стоит понур и недвижим.

Несчастный конь, ненатурально тучный!

Ты поражен недугом роковым!

 

 

Я подошел: алела бугорками

По всей спине, усыпанной шмелями,

Густая кровь… струилась из ноздрей…

Я наблюдал жестокий пир шмелей,

А конь дышал всё реже, всё слабей.

Как вкопанный стоял он час – и боле

И вдруг упал. Лежит недвижим в поле…

Над трупом солнца раскаленный шар

Да степь кругом. Вот с вышины спустился

Степной орел; над жертвой покружился

И царственно уселся на стожар.

В досаде я послал ему удар.

Спугнул его, но он вернется к ночи

И выклюет ей острым клювом очи…

 

 

Иду на шелест нивы золотой.

Печальные, убогие равнины!

Недавние и страшные картины,

Стесняя грудь, проходят предо мной.

Ужели бог не сжалится над нами,

Сожженных нив дождем не оживит

И мельница с недвижными крылами

И этот год без дела простоит?

 

 

Ужель опять наградой будет плугу

Голодный год?… Чу! женщина поет!

Как будто в гроб кладет она подругу.

Душа болит, уныние растет.

Народ! народ! Мне не дано геройства

Служить тебе, плохой я гражданин,

Но жгучее, святое беспокойство

За жребий твой донес я до седин!

Люблю тебя, пою твои страданья,

Но где герой, кто выведет из тьмы

Тебя на свет?… На смену колебанья

Твоих судеб чего дождемся мы?…

 

 

День свечерел. Томим тоскою вялой,

То по лесам, то по лугу брожу.

Уныние в душе моей усталой,

Уныние – куда ни погляжу.

Вот дождь пошел и гром готов уж грянуть

Косцы бегут проворно под шатры,

А я дождем спасаюсь от хандры,

Но, видно, мне и нынче не воспрянуть!

Упала ночь, зажглись в лугах костры,

Иду домой, тоскуя и волнуясь,

Пишу стихи и, недовольный, жгу.

Мой стих уныл, как ропот на несчастье,

Как плеск волны в осеннее ненастье,

На северном пустынном берегу…

 

(5-12 июля 1874)

 

ПУТЕШЕСТВЕННИК

 

В городе волны по улицам бродят,

Ловят детей, гувернанток и дам,

Люди естественным это находят,

Сами они подражают волкам.

 

В городе волки, и волки на даче.

А уж какая их тьма на Руси!

Скоро уж там не останется клячи…

Ехать в деревню… теперь-то? Merci!

 

Прусский барон, опоясавши выю

Белым жабо в три вершка ширины,

Ездит один, изучая Россию,

По захолустьям несчастной страны:

 

"Как у вас хлебушко?" – "Нет ни ковриги!"

– "Где у вас скот?" – "От заразы подох!"

А заикнулся про школу, про книги -

Прочь побежали. "Помилуй нас бог!

 

Книг нам не надо – неси их к жандарму!

В прошлом году у прохожих людей

Мы их купили по гривне за пару,

А натерпелись на тыщу рублей!"

 

Думает немец: "Уж я не оглох ли?

К школе привешен тяжелый замок,

Нивы посохли, коровы подохли,

Как эти люди заплатят оброк?"

 

"Что наблюдать? что записывать в книжку?" -

В грусти барон сам с собой говорит…

Дай ты им гривну да хлеба коврижку

И наблюдай, немчура, аппетит…

 

(13 июля 1874)

 

ОТЪЕЗЖАЮЩЕМУ

 

Даже вполголоса мы не певали,

Мы горемыки-певцы!

Под берегами мы ведра прождали,

Словно лентяи-пловцы.

 

Старость подходит – недуги да горе!

Жизнь бесполезно прошла.

Хоть на прощанье в открытое море,

В море царящего зла

 

Прямо и смело направить бы лодку.

Сунься-ко!.. Сделаешь шаг,

А на втором перервут тебе глотку!

Друг моей юности (ныне мой враг)!

 

Я не дивлюсь, что отчизну любезную

Счел ты за лучшее кинуть.

Жить для нее – надо силу железную,

Волю железную – сгинуть.

 

(23 июля 1874)

 

ГОРЕ СТАРОГО НАУМА

 

 

Волжская быль

 

 

Науму паточный завод

И дворик постоялый

Дают порядочный доход.

Наум – неглупый малый:

 

Задаром сняв клочок земли,

Крестьянину с охотой

В нужде ссужает он рубли,

А тот плати работой -

 

Так обращен нагой пустырь

В картофельное поле…

Вблизи – Бабайский монастырь,

Село Большие Соли,

 

Недалеко и Кострома.

Наум живет – не тужит,

И Волга-матушка сама

Его карману служит.

 

Питейный дом его стоит

На самом "перекате";

Как лето Волгу обмелит

К пустынной этой хате

 

Тропа знакома бурлакам:

Выходит много "чарки"…

Здесь ходу нет большим судам;

Здесь "паузятся" барки.

 

Купцы бегут: "Помогу дай!"

Наум купцов встречает,

Мигнет народу: не плошай!

И сам не оплошает…

 

Кипит работа до утра:

Всё весело, довольно.

Итак, нет худа без добра!

Подумаешь невольно,

 

Что ты, жалея бедняка,

Мелеешь год от года,

Благословенная река,

Кормилица народа!

 

 

Люблю я краткой той поры

Случайные тревоги,

И труд, и песни, и костры.

С береговой дороги

 

Я вижу сотни рук и лиц,

Мелькающих красиво,

А паруса, что крылья птиц,

Колеблются лениво,

 

А месяц медленно плывет,

А Волга чуть лепечет.

Чу! резко свистнул пароход;

Бежит и искры мечет,

 

Ущелья темных берегов

Стогласым эхом полны…

Не всё же песням бурлаков

Внимают эти волны.

 

Я слушал жадно иногда

И тот напев унылый,

Но гул довольного труда

Мне слышать слаще было.

 

Увы! я дожил до седин,

Но изменился мало.

Иных времен, иных картин

Провижу я начало

 

В случайной жизни берегов

Моей реки любимой:

Освобожденный от оков,

Народ неутомимый

 

Созреет, густо заселит

Прибрежные пустыни;

Наука воды углубит:

По гладкой их равнине

 

Суда-гиганты побегут

Несчетною толпою,

И будет вечен бодрый труд

Над вечною рекою…

 

 

Мечты!.. Я верую в народ,

Хоть знаю: эта вера

К добру покамест не ведет.

Я мог бы для примера

 

Напомнить лица, имена.

Но это будет смело,

А смелость в наши времена -

Рискованное дело!

 

Пока над нами не висит

Ни тучки, солнце блещет, –

Толпа трусливого клеймит,

Отважным рукоплещет,

 

Но поднял бурю смелый шаг, –

Она же рада шикать,

Друзья попрячутся, а враг