Что думает старуха, когда ей не спится

 

В позднюю ночь над усталой деревнею

Сон непробудный царит,

Только старуху столетнюю, древнюю

Не посетил он. – Не спит,

 

Мечется по печи, охает, мается,

Ждет – не поют петухи!

Вся-то ей долгая жизнь представляется,

Все-то грехи да грехи!

 

"Охти мне! часто владыку небесного

Я искушала грехом:

Нутко-се! с ходу-то, с ходу-то крестного

Раз я ушла с пареньком

 

В рощу… Вот то-то! мы смолоду дурочки,

Думаем: милостив бог!

Раз у соседки взяла из-под курочки

Пару яичек… ох! ох!

 

В страдную пору больной притворилася -

Мужа в побывку ждала…

С Федей-солдатиком чуть не слюбилася…

С мужем под праздник спала.

 

Охти мне… ох! угожу в преисподнюю!

Раз, как забрили сынка,

Я возроптала на благость господнюю,

В пост испила молока, –

 

То-то я грешница! то-то преступница!

С горя валялась пьяна…

Божия матерь! Святая заступница!

Вся-то грешна я, грешна!.."

 

(Начало 1863)

 

 

В полном разгаре страда деревенская…

Доля ты! – русская долюшка женская!

Вряд ли труднее сыскать.

 

Не мудрено, что ты вянешь до времени,

Всевыносящего русского племени

Многострадальная мать!

 

Зной нестерпимый: равнина безлесная,

Нивы, покосы да ширь поднебесная -

Солнце нещадно палит.

 

Бедная баба из сил выбивается,

Столб насекомых над ней колыхается,

Жалит, щекочет, жужжит!

 

Приподнимая косулю тяжелую,

Баба порезала ноженьку голую -

Некогда кровь унимать!

 

Слышится крик у соседней полосыньки,

Баба туда – растрепалися косыньки, –

Надо ребенка качать!

 

Что же ты стала над ним в отупении?

Пой ему песню о вечном терпении,

Пой, терпеливая мать!..

 

Слезы ли, пот ли у ней над ресницею,

Право, сказать мудрено.

В жбан этот, заткнутый грязной тряпицею,

Канут они – всё равно!

 

Вот она губы свои опаленные

Жадно подносит к краям…

Вкусны ли, милая, слезы соленые

С кислым кваском пополам?..

 

(Начало 1863)

 

КУМУШКИ

 

Темен вернулся с кладбища Трофим;

Малые детки вернулися с ним,

 

Сын да девочка. Домой-то без матушки

Горько вернуться: дорогой ребятушки

 

Ревма-ревели; а тятька молчал.

Дома порылся, кубарь отыскал:

 

"Нате, ребята! – играйте, сердечные!"

И улыбнулися дети беспечные,

 

Жжжж-жи! запустили кубарь у ворот…

Кто ни проходит – жалеет сирот:

 

"Нет у вас матушки!" – молвила Марьюшка.

"Нету родимой!" – прибавила Дарьюшка.

 

Дети широко раскрыли глаза,

Стихли. У Маши блеснула слеза…

 

"Как теперь будете жить, сиротиночки!" -

И у Гришутки блеснули слезиночки.

 

"Кто-то вас будет ласкать-баловать?" -

Навзрыд заплакали дети опять.

 

"Полно, не плачьте!" – сказала Протасьевна,

"Уж не воротишь, – прибавила Власьевна.-

 

Грешную душеньку боженька взял,

Кости в могилушку поп закопал,

 

То-то, чай, холодно, страшно в могилушке?

Ну же, не плачьте! родные вы, милушки!.."

 

Пуще расплакались дети. Трофим

Крики услышал и выбежал к ним,

 

Стал унимать как умел, а соседушки

Ну помогать ему: "Полноте, детушки!

 

Что уж тут плакать? Пора привыкать

К доле сиротской; забудьте вы мать:

 

Спели церковники память ей вечную,

Чай, уж теперь ее гложет, сердечную,

 

Червь подземельный!.." Трофим поскорей

На руки взял – да в избенку детей!

 

Целую ночь проревели ребятушки:

"Нет у нас матушки! нет у нас матушки!

 

Матушку на небо боженька взял!"

Целую ночь с ними тятька не спал,

 

У самого расходилися думушки…

Ну, удружили досужие кумушки!

 

(Январь 1863)

 

40. ПЕСНЯ ОБ "АРГУСЕ"

 

Я полагал, с либерального

Есть направленья барыш -

Больше, чем с места квартального.

Что ж оказалося – шиш!

Бог меня свел с нигилистами,

Сами ленятся писать,

Платят всё деньгами чистыми,

Пробовал я убеждать:

"Мне бы хоть десять копеечек

С пренумеранта извлечь:

Ведь даровых-то статеечек

Много… куда их беречь?

Нужно во всём беспристрастие:

Вы их смешайте, друзья,

Да и берите на счастие…

Верьте, любая статья

Встретит горячих хвалителей,

Каждую будут бранить…"

Тщетно! моих разорителей

Я не успел убедить!

Часто, взбираясь на лесенку,

Где мой редактор живет,

Слышал я грозную песенку,

Вот вам ее перевод:

"Из уваженья к читателю,

Из уваженья к себе,

Нет снисхожденья к издателю -

Гибель, несчастный, тебе!.."

– "Но не хочу я погибели

(Я ему). Друг-нигилист!

Лучше хотел бы я прибыли".

Он же пускается в свист.

 

Выслушав эти нелепости,

Я от него убегал

И по мосткам против крепости

Обыкновенно гулял.

Там я бродил в меланхолии,

Там я любил размышлять,

Что не могу уже более

"Аргуса" я издавать.

Чин мой оставя в забвении

И не щадя седины,

Эти великие гении

Снять с меня рады штаны!

Лучше идти в переписчики,

Чем убиваться в наклад.

Бросишь изданье – подписчики

Скажут: дай деньги назад!

Что же мне делать, несчастному?

Благо, хоть совесть чиста:

Либерализму опасному

В сети попал я спроста…

Так по мосткам против крепости

Я в размышленьи гулял.

Полный нежданной свирепости,

Лед на мостки набежал.

С треском они расскочилися,

Нас по Неве понесло;

Все пешеходы смутилися,

Каждому плохо пришло!

Словно близ дома питейного,

Крики носились кругом.

Смотрим – нет моста Литейного!

Весь разнесло его льдом.

Вот, погоняемый льдинами,

Мчится на нас плашкоут,

Ропот прошел меж мужчинами,

Женщины волосы рвут!

Тут человек либерального

Образа мыслей, и тот

Звал на защиту квартального…

Я лишь был хладен как лед!

Что тут борьба со стихиею,

Если подорван кредит,

Если над собственной выею

Меч дамоклесов висит?..

Общее было смятение,

Я же на льдине стоял

И умолял провидение,

Чтоб запретили журнал…

Вышло б судеб покровительство!

Честь бы и деньги я спас,

Но не умеет правительство

В пору быть строгим у нас…

Нет, не оттуда желанное

Мне избавленье пришло -

Чудо свершилось нежданное:

На небе стало светло,

Вижу, на льдине сверкающей…

Вижу, является вдруг

Мертвые души скупающий

Чичиков! "Здравствуй, мой друг!

Ты приищи покупателя!" -

Он прокричал – и исчез!..

Благословляя создателя,

Мокрый, я на берег влез…

 

Всю эту бурю ужасную

Век сохраню я в душе -

Мысль получивши прекрасную,

Я же теперь в барыше!

Нет рокового издания!

Самая мысль о нем – прочь!..

Поздно, в трактире "Германия",

В ту же ужасную ночь,

Греясь, сушась, за бутылкою

Сбыл я подписчиков, сбыл,

Сбыл их совсем – с пересылкою,

Сбыл – и барыш получил!..

Словно змеею укушенный,

Впрочем, легок и счастлив,

Я убежал из Конюшенной,

Этот пассаж совершив.

Чудилось мне, что нахальные

Мчатся подписчики вслед,

"Дай нам статьи либеральные!-

Хором кричат. – Дармоед!"

И ведь какие подписчики!

Их и продать-то не жаль.

Аптекаря, переписчики -

Словом, ужасная шваль!

Знай, что такая компания

Будет (и все в кураже!..),

Не начинал бы издания:

Аристократ я в душе.

Впрочем, средь бабьих передников

И неуклюжих лаптей -

Трое действительных статских советников,

Двое армянских князей!

Публика всё чрезвычайная,

Даже чиновников нет.

Охтенка – чтица случайная

(Втер ей за сливки билет),

Дьякон какой-то, с рассрочкою

(Басом, разбойник, кричит),

Страж департаменский с дочкою -

Всё догоняет, шумит!

С хохотом, с грохотом, гиканьем

Мчатся густою толпой;

Визгами, свистом и шиканьем

Слух надрывается мой.

Верите ль? даже квартальные,

Взявшие даром билет,

"Дай нам статьи либеральные!" -

Хором кричат. Я в ответ:

"Полноте, други любезные,

Либерализм вам не впрок!"

Сам же в ворота железные

Прыг, – и защелкнул замок!

"Ну! отвязались, ракалии!.."

Тут я в квартиру нырнул

И, покуривши регалии,

Благополучно заснул.

 

– -

 

Жаль мне редактора бедного!

Долго он будет грустить,

Что направления вредного

Негде ему проводить.

Встретились мы: я почтительно

Шляпу ему приподнял,

Он улыбнулся язвительно

И засвистал, засвистал!

 

(Между январем и мартом 1863)