Г. Санкт-петербурга беседа 1

Мы, монашествующие, должны забыть, какого мы пола, женского или мужского. Мы – монашествующие. Господь призывает нас жить вне тех слабостей, причиной которых является наш пол, и в Нем стать едиными. Когда в мужских монастырях мы начинаем осознавать себя прежде всего как мужчин, мы наносим вред нашей монашеской жизни, потому что одновременно с этим в нашей жизни начинают преобладать агрессия и чувственность. То же происходит и в случае монахинь. Когда женские чувства социально преобладают, жизнь значительно осложняется. Бог есть простота, а человек – существо сложное. Эта мысль звучит немного как философская концепция, конечно, но это означает, что Бог есть исключительно Тот, Кто Он есть, сложностей в Нем нет никаких, как нет отклонений у прямой линии в геометрии. Это мы и обозначаем словом «простота». Когда в мир привносится сложность, тогда вещи становятся запутанными больше, чем необходимо. Например, если кто-то вам задает вопрос и вы в течение часа даете ему ответ, то предмет вашего разговора становится очень сложным. Но если ваш ответ «да» или «нет», то разговор становится простым и понятным. Допустим, у нас есть несколько досок одинакового размера – одинаковой ширины, длины, высоты. Это просто доски. Можно взять тысячу таких досок и сложить их вместе, они идеально подойдут друг другу и будут представлять некий единый объект, потому что они просты. Если взять доски разных сечений, разной толщины, гладкие, оструганные, округлые, и попытаться их сложить вместе, полученный объект развалится на составные части, потому что доски не смогут составить единую фигуру. Вот так и монастырь. Чем более мы подобны Богу, тем лучше мы вместе можем составить единый организм. Чем более сложными мы становимся, чем более мы собой озабочены, тем меньше мы представляем собой единый организм. Кто мы, простые доски, которые Господь складывает в

единое строение, или мы – набор кривых бревен, которые сложить вместе никак невозможно?

Через благодать Божию мы имеем великую возможность стать святыми. Но существует только один путь к святости: смерть самому себе. Апостол Павел говорит: «Больше не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2.20). И как только это становится реальностью в жизни конкретного человека, любой с вами может ужиться и вы можете ужиться с каждым. Святитель Игнатий Брянчанинов в книге «Приношение современному монашеству» говорит о том, что одно из великих чудес монашеской жизни состоит не в том, что я могу ужиться с кем-то, но в том, что другие оказываются способны ужиться со мной. Если бы у нас появилась возможность клонировать себя, соблюдая детальную точность во всех телесных, духовных, социальных аспектах нашей личности, клонировать себя со всеми нашими достоинствами и недостатками, а затем поставить перед собой эту совершенную копию себя самих, мы бы обнаружили, что этот клон доводит нас до такой степени сумасшествия, что мы готовы убить свою собственную копию. Именно это мы делаем с другими людьми и даже не догадываемся об этом. Причина же, по которой мы об этом не догадываемся, в том, что центр нашей жизни – это я, а не Христос. Если бы Христос был центром нашей жизни, мы смогли бы полюбить каждого, мы никогда бы не раздражались, не выходили из равновесия. Но мы раздражаемся, волнуемся, переживаем, потому что любим прежде всего себя.

Если говорить лично обо мне, то моя внутренняя жизнь находится в состоянии полного беспорядка. Я говорил матушке настоятельнице, что меня чрезвычайно смущает то, как меня принимают в вашей обители, – мне хочется убежать и спрятаться, потому что я понимаю, кто я есть на самом деле. И если ты пытаешься понять, кто ты, и Бог благословляет тебя этим пониманием, то ты осознаешь, что в тебе нет ничего достойного любви, кроме того что Бог возлюбил нас первым. Бог любит нас не за то, что мы можем или не можем делать, Он нас любит потому, что Он нас создал. И что бы мы ни совершили, Он не прекратит нас любить.

Вот это должны научиться делать и мы. Но проблема заключается в том, что мы любим себя. Вы скажете: «Нет, я себя не люблю». Когда мне так говорит один из моих монахов, я ему отвечаю: «Присядь, я сейчас тебя сфотографирую, а фотографию отдадим иконописцам, ведь среди нас живет святой!»

Я научу вас трем вещам. Первое – υπακοή ζωή («Послушание – это жизнь», греч.). Второе – лучше быть послушным, чем правым. Третье – «Если ты не умрешь, прежде чем ты умрешь, ты умрешь, когда ты умрешь»1.

Одно из чувств, с помощью которого человек приобретает знание, это зрение. И тем не менее ничто нас так сильно не подводит, как зрение: «Я думала, что произошло вот это; я думала, что это было таким маленьким; это было другого цвета и т. д.». Мы это знаем, но и, осознавая свое ограниченное видение ситуации, мы все равно бесконечно его ценим.

Все, что вам нужно, чтобы стать святыми, – все в этом монастыре находится сполна. Не нужно ни ходить куда-то еще, ни искать чего-то иного. Вам только нужно выступить на брань против самих себя, против своих страстей.

Мы все чрезвычайно скверные чада своего Творца. Один из моих братьев был психологом. Как-то раз, лет сорок назад, когда в США впервые появилась мода рассуждать о том, как дисфункция внутри семей в нашем детстве обуславливает наши поступки во взрослой жизни, я разговаривал на эту тему со своим братом, и он поставил передо мной вопрос: «А можно ли вообще говорить о “функциональных” семьях?» Он говорил: «Посмотрите на человечество, на Божию семью – она совершенно дисфункциональна!»

В вашем городе жил великий святой. Я не знаю, насколько это правда, но один старый епископ – это был архиепископ Аверкий (Таушев) (1906–1976) – рассказал мне следующее. Он очень интересовался психологией, и однажды какой-то студент сказал ему, что св. Иоанн Кронштадтский читал Зигмунда

Фрейда и что ему было бы очень интересно узнать его мнение по данному вопросу. И он его спросил: «А вы слышали о Зигмунде Фрейде?»

– Конечно, слышал, – ответил архиепископ.

– Батюшка, неужели вы верите в психические заболевания? Он сказал:

– Конечно, я это вижу каждый день. Каждый, кого любит Бог и кто, несмотря на это, готов по собственной воле совершить грех и не любить в ответ, подлинно психически болен.

Представляете, кто мы?

Монашеская жизнь существует для того, чтобы помочь нам умереть для себя. Подумайте, сколько мы потеряли впустую времени и сил, переживая о том, что делают и что говорят другие люди, вместо того чтобы переживать о том, что делаем и говорим мы сами? Модель поведения, которой мы должны подражать, дана нам во Христе: Он пришел на землю не для того, чтобы служили Ему, но чтобы послужить Самому; Он пришел, чтобы любить. Мы должны от Него этому научиться. Если ты не любишь всех, ты любишь только себя и никого более, потому что любовь не делает различий. В противном случае речь идет не о любви, а о самоублажении.

Единственная реальная свобода для нас, как и для любого Божия творения, заключается в послушании. Это так, потому что Бог сотворил нас; Он знает, что для нас самое лучшее. И если мы послушны Ему, то мы делаем то, для чего мы были сотворены. Например, если у нас есть автомобиль и вместо бензина мы заливаем в топливный бак сироп, то мы не сможем завести даже самый хороший автомобиль, потому что он сконструирован не для этого. Если мы оказываем послушание самим себе, а не Богу, то в рай мы не попадем и мы не будем жить, потому что мы были созданы ни для чего другого, кроме как для того, чтобы любить Бога и любить ближнего.

Мы о любви не знаем ничего. Посмотрите на самих себя! Никто из вас и никто из нас не сможет любить каждого, если мы не верим в Бога. Важно знать,

во что ты веришь. Каждый из нас живет для себя даже в монастыре, и из-за этого всякий смысл нашего пребывания в нем исчезает.

Общаясь с монахинями, я всегда им говорю: сильные эмоции, которые присущи женщинам, являются для них одновременно благословением и проклятием. Но не сами эмоции составляют проблему, а доверие, которое оказывается тому, что они диктуют. Благодаря им женщины живут как бы внутри водоворота: если даже не ваши эмоции придадут ему силу, то эмоции вашей соседки. Приезжаешь в монастырь к сестрам и, вместо того чтобы испытывать постоянную радость в общении со Спасителем, передвигаешься через поле эмоциональных чувств. Признак любви, любви духовной, – это радость. Это не означает, что мы должны бегать, хохотать и кричать. Это означает – знать, для чего мы здесь находимся, радоваться тому, что Бог посылает нам все то, в чем мы нуждаемся. Когда вы встаете утром, благодарите Бога за то, что Господь дал нам еще один день на покаяние. Но часто нашей первой мыслью утром является: «Опять мне идти в храм, опять мне идти на работу, куда я опять положил свои таблетки?» Что же с нами не так? Мы влюблены в себя, мы эгоцентричны.

Я думаю, вы все читаете Священное Писание, а если по каким-то причинам мы не имеем возможности его читать, мы слышим, как его читают в храмах. Господь Иисус Христос говорит нам: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40). Что если бы мы могли лицом к лицу встретить Христа в церкви, а мы пришли туда так, как часто приходим, раздраженные и злые, что бы Он сказал нам? Что же с нами? Повторяю: мы влюблены в себя.

Возьмем опыт молитвы – или, скорее, отсутствие такового. Вы все представляете, что такое метеоритный дождь. Когда метеорит попадает в атмосферу, его охватывает пламя и он разрывается на множество кусочков, падающих подобно какому-то метеоритному душу. В нашей голове, когда мы пытаемся творить молитву, происходит нечто подобное. Тысячи мыслей,

которые с Богом никак не связаны, проносятся у нас в голове. Это потому, что мы любим себя, а не Бога.

Один из великих западных отцов, св. Бенедикт, отец западного монашества, говорил, что монашествующие должны искать Христа во всех проявлениях жизни, не предпочитая Ему ничего – ни себя, ни свою семью, ничего. Но знаете что? Мы предпочитаем Ему все что угодно.

То, о чем говорит Господь, очень просто, но мы неимоверно усложняем и запутываем их. Он нам говорит: «Имея очи, не видите, имея уши, не слышите» (Мк. 8:18). Это потому, что мы желаем исполнения своей собственной воли всегда, мы делаем только то, что приносит нам удовольствие, и, ублажая себя, мы или становимся рабами того, что нам приятно, или раздражаемся, потому что не получаем этого в достаточной степени. Я молюсь, чтобы Бог никогда не дал вам того, что вы у Него просите, но дал то, в чем вы нуждаетесь, потому что вы, как и я, неразумны, и мы не знаем, что нам нужно, но знаем только то, что мы хотим.

Я сюда приехал как эксперт только в одном: как совершить грех. Я всегда это делаю. Вот и все мое знание. Но я также боролся за то, чтобы понять, что представляет из себя монашеская жизнь. Господь явил на мне Свою милость, и я бы хотел поделиться с вами опытом прохождения этой борьбы, чтобы спасти вас от встречающихся на этом пути ловушек, главная из которых – наше собственное «я». На земле нет человека, который принес вам больший вред, который лгал и обманывал вас больше, чем вы сами. И теперь объясните мне, по какой причине вы доверяете себе? Мы должны доверять Богу, доверять друг другу, но не себе.

Самое сложное послушание в монастыре – это послушание настоятеля или настоятельницы. Я объясню, почему это так. Игумен или игумения, как и все остальные члены монашеской общины, должны искать Бога и служить своим братьям и сестрам. Но разница между вами заключается в том, что вы отвечаете только за себя, а игумен или игумения отвечают еще и за каждого из вас. В день Страшного Суда ваша игумения встанет рядом с вами, и, когда вы будете

судимы, вы будете судимы вместе с ней. И Бог спросит вас: «Любили ли вы вашу игумению и оказывали ли вы ей послушание?» А настоятелей спросит:

«Любили ли вы каждого и служили ли вы всем?» Мое спасение зависит от моих братьев, а их спасение зависит от меня.

Дорогие сестры, понимаете ли вы, что такое покаяние? Когда мы принимаем постриг, нам говорят, что это монастырь нашего покаяния. Что это означает? Если вы не знаете, то вы покаянием не занимаетесь! Господь повелевает нам через Предтечу Иоанна: «Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное!» (Мф. 3.2). Вы каетесь? И что это значит – каяться? Помните, Понтий Пилат спрашивал Господа: «Что есть истина?» А мы вопрос задаем: «Что есть покаяние?» Как можно каяться, если я не знаю, что это такое? Покаяние – это не жизнь в нытье и несчастье, это не пытка, которой мы пытаем сами себя или других. Покаяние – это радикальное изменение направления жизни человека. Если ты шел на север, а теперь идешь на северо-восток, это – не радикальное изменение. Радикально поменять направление будет означать идти не на север, а на юг. Итак, какое направление имеет ваша жизнь? Только не отвечайте мне, каким оно должно быть, ответьте, какое направление ваша жизнь имеет сейчас. Я могу сказать вам, в каком направлении следует моя жизнь – в направлении самого себя, в то время как должна она следовать туда, где Бог. Господь говорит: для того чтобы жить, мы должны умереть, для того чтобы найти нашу жизнь, нужно ее потерять. «Если вы последуете за Мною, вы должны взять крест, отречься от себя и следовать за Мной» (ср. Мф. 16.24). Господь говорит, что единственный путь следовать за Ним – это умереть для себя и жить в Нем. Вот это радикальное изменение направления нашей жизни. Господь думает о нас, промышляет о нас и любит нас постоянно – постоянно, иначе мы просто бы не существовали. Если все хорошо, то из двадцати четырех часов в сутки вы подумаете о Боге десять минут, остальное время вы будете думать о себе. Если из двадцати четырех часов Бог помнил о нас только десять минут, мы бы не существовали. Если, создав семью, мы бы работали для пропитания своих близких десять минут в день, мы бы с голоду умерли. Если

бы, поступив в университет, мы бы учились десять минут в день, мы бы учиться никогда не закончили. Если мы хотим попасть в рай, хотим быть с Богом, но посвящаем Ему только десять минут, а остальное время посвящаем заботам о себе, мы никогда не найдем Бога.

Недавно я провел два дня в Оптиной Пустыни. Отцы пригласили меня в Иоанно-Предтеченский скит. Я поблагодарил настоятеля скита отца Тихона за эту возможность и сказал ему: «С момента выхода из самолета я только и делаю, что говорю. А сюда я приехал послушать вас». Но получилось так, что я опять проговорил несколько часов, беседуя и отвечая на вопросы, которые были совершенно такие, как и в других местах, которые я посещал, – все те вопросы, которые каждый из нас спрашивает себя. Я ему сказал: «Разница между твоими и моими монахами не в поведении, они одинаково себя ведут, та же самая борьба, то же самое внутреннее напряжение, потому что все это типично для людей вообще. Разница между моими монахами, живущими в Америке, и вашими заключается в том, о чем сказал Господь Иисус Христос: “Блаженны невидевшие и уверовавшие” (Ин. 20.29). Вы здесь живете, вы окружены святыми местами, мощами, здание за зданием принадлежит Церкви и свидетельствует о Христе, но вы по-прежнему испытываете сомнения в вере. Как и мы, вы по-прежнему продолжаете грешить». Когда Господь жил на земле, люди видели, как Он ходит по воде, дарует зрение слепым, воскрешает мертвых, – и все равно они терзались сомнениями. Причина же этому заключается в том, что они до сумасшествия любили себя.

Дорогие сестры, ваша духовная жизнь – полный хаос, навести порядок в котором может только Бог. Но вы должны дать Ему возможность сделать это, вы не можете бороться с Богом. Если вы хотите быть первыми, вы должны стать последними.

Я всегда нахожу с одной стороны очень печальным, а с другой – удивительным, когда священники собираются вместе на богослужение и начинают друг друга спрашивать: «Тебя когда рукоположили? Какие награды имеешь? За кем я должен встать по старшинству?» Это просто сумасшествие!

Ни у кого нет права стоять в святом алтаре. Даже просто быть в алтаре уже находится за пределами нашего достоинства. Но мы в алтаре хотим знать, кто из нас первый. Какие мы сумасшедшие люди. Мы заходим в чертоги Бога Живаго, где Господь раскрывает Себя в полноте, где Бог живет с нами, и первая наша мысль: мне холодно или мне жарко, я устал или устала, у меня болит спина или нога, эта такая, а эта вот такая». И после такого отношения к святыне совершается Таинство из Таинств – Бог нас любит все равно. Это настолько потрясающе!

– Батюшка, с чего нужно начинать, чтобы перестать любить себя?

– Прежде всего надо понимать, что любовь к себе – это не любовь, это прельщение. Это страх, самомнение, которые съедят вас заживо и делают вас безобразной. Люди, которые любят себя, ни с кем жить не могут. Находились ли вы с человеком, который, видя, что вы, зайдя в комнату, поставили что-нибудь на стол, говорит вам: «Нет, ты это не туда поставил, надо поставить только вот так»? Откуда мы такие взялись сумасшедшие?

Один раз я приехал в женскую обитель. Кстати, я не придираюсь к монахиням, монахи делают то же самое. Но в тот раз, о котором я хочу рассказать, я приехал в женский монастырь. Я тогда проходил курс лечения, моя температура то поднималась, то падала, давление скакало, и из-за своих болячек я вынужден был сидеть в церкви рядом с окном, потому что иначе начинал задыхаться. У окна, где я сидел, был маленький кругленький столик, на котором стояла лампа. Пока я сидел, зашла монахиня, включила лампу: «Батюшка, я включу свет, чтобы вам было чуточку посветлее». Я говорю: «Спасибо». Через пять минут заходит другая монахиня: «Ой, батюшка, вам, наверное, свет мешает», – выключила. Некоторое время спустя приходит третья монахиня, включает свет и говорит: «Батюшка, что же вы в темноте сидите?» Все это во время службы. Я говорю настоятельнице: «Что у вас за сестры такие беспокойные?! Я в храме сижу, молюсь у окна, а они думают об этом глупом свете, темно батюшке или батюшке светло. Это все равно что если бы Господь сейчас бы пришел в эту комнату, а кто-нибудь из вас сказал: «Ой, Господи,

позволь я Тебе волосы поправлю», – мы что, сумасшедшие? Но мы это делаем каждую секунду.

– Сестры просто хотели угодить...

– Нет, сестры хотели угодить сами себе. В данном случае важно было не сделать добро, а получить от меня требуемую реакцию. Что вы точно знаете, в чем я нуждаюсь как монах? В молитве. Мне не нужна еда, мне нужны ваши молитвы, мне нужно ваше свидетельство веры, мне нужно, чтобы вы мне показали, как любить Бога. Все остальное я могу сделать сам. И я не хочу сказать, что я не благодарен за подобные вещи, но они мне не нужны и вам не нужно озабочиваться ими.

– Батюшка, вопрос по поводу внешнего порядка. В одной книге об афонских старцах описывается, как к старцу приходили новоначальные послушники, а он очень дорожил установленным порядком. Он предупреждал новоначальных, чтобы они ничего не меняли: «Два раза предупрежу, на третий пойдешь вон из кельи». В монастырях с большой традицией есть вещи, установившиеся столетиями. И там действительно этим дорожат. Например, в одном монастыре сестры показывают кастрюлю, которой пользовались несколько поколений монашествующих этой обители. А в монастырях, которые недавно организовались, например как наш, это отчасти выглядит смешно, например, кто-то говорит: «Полтора месяца у нас здесь так принято, это традиция монастыря». Кто-то ушел с послушания, поставили новую сестру на это послушание и говорят: «Вот уже три дня, и это традиция нашего монастыря». Но хуже, когда приходят новые люди и даже этот маленький порядок начинают разрушать. Нельзя ли сказать, что пусть даже в таких внешних вещах, но люди все равно должны проявлять послушание? Это все-таки лучше, чем когда никто не соблюдает никаких традиций и начинаются анархия и хаос.

– Проблема состоит не в том, что мы делаем, что наполняет жизнь святостью или лишает святости. Проблема в том, почему мы это делаем. Если в монастыре сложилась определенная традиция совершения тех или иных дел,

важно не то, что при этом делается, а то, почему мы не хотим следовать заведенной традиции. Двадцать лет там стоит эта кастрюля или тридцать, не важно; важно, чтобы ты делал то, что тебе поручено, из послушания. Структура монастыря существует для того, чтобы воспитать наше послушание. Послушание выше того, какие именно поступки совершаются. У нас есть закон. Бог дал нам закон. Наша Церковь дала нам законы. И все эти законы были созданы для того, чтобы укрепить взаимоотношения человека с Богом. Закон не выше наших взаимоотношений с Богом, взаимоотношения превосходят закон. Я дам вам самый простой и очевидный пример. Церковь говорит, что каждый православный христианин должен соблюдать пост. Есть, однако, одно исключение: те, кто не грешат, не нуждаются в посте. Почему мы постимся? Потому что мы грешники. Мы постимся для того, чтобы победить грех и научиться любить Бога. Мы не постимся ради того, чтобы поститься. Мы постимся, чтобы быть свободными от страстей.

Если вы не против, я скажу еще пару слов о нашем монастыре. Мы – собрание падших грешников. Мы все умеем грешить лучше, чем умеем делать что бы то ни было еще. Но мы пытаемся исправиться. Я постоянно говорю монахам: «Вы пришли в монастырь для того, чтобы найти и полюбить Бога. Послушание – это путь, идя по которому, вы достигнете этой цели. Молитва – это самое главное дело, которое может делать монах. Вы пришли в монастырь не работать. Работать можно и в миру. Вы не пришли в монастырь для того, чтобы кого-либо чему-либо учить. Вы пришли учиться. Некоторым монахам с этим сложно согласиться. Я им говорю: «Если ужин подгорает, пусть он вообще сгорит, но позволения не присутствовать на вечернем богослужении не будет иметь никто». Если мне на это скажут: «Что же делать, ведь еда сгорит!» – я отвечу: «Пусть лучше сгорит еда, чем сгоришь ты». Мы поедим сгоревшую пищу, но мы помолимся. Я прихожу в ужас, когда я посещаю монастыри и вижу, что насельники не приходят на службу из-за того, что они, например, готовят трапезу для посетителей. Посмотрите сами на себя, вам не нужно есть! Ни один из вас с голоду не умрет! Будьте в церкви и молитесь, кормите прежде

всего свою душу, не волнуйтесь о своем теле, оно умрет в любом случае. Некоторые из нас стоят ближе к концу жизни, чем другие, но наши души по- прежнему голодны. Они изголодались по Богу, а мы еще больше морим их голодом, при этом нашпиговывая свои тела.

Я говорю своим монахам: «Если тебе нужно куда-то идти, иди, но к службе ты обязан вернуться в монастырь. Если это время застигнет тебя в середине дела, остановись и вернись. Иначе зачем мы здесь, если мы не молимся?» Например, сегодня я опоздал в церковь и могу дать вам много причин, почему это произошло. Но в действительности причина заключается в том, что я ленив, что я хотел спать и заснул, и я прошу за это вашего прощения. Если мы ставим Бога выше всего, а вслед за Ним – наших братьев и сестер, мы обретем совершенный сердечный мир. Ничего не будет нас беспокоить. Мы ни о чем не будем переживать. Ни на кого у нас не будет браней. Кроме самих себя!

Я хочу рассказать вам одну историю про раввина. Был мужской монастырь, очень большой и очень богатый. Когда-то в нем жило много монахов, но постепенно братия стали стареть, болеть, а потому в церковь многие из них таскали за собой скамейки и подушки, на которых они могли бы сидеть. Кому- то под ноги был нужен коврик, кому-то хотелось укутаться в шаль, вот такая вот ерунда получалась: «Мне должно быть удобно во время службы». Вот так они и молились, без любви и горения. Их больше волновало свое положение в монастыре, чем то, что они находились в присутствии Бога. Постепенно монастырь начал разваливаться. Новых монахов не было, а старые постепенно умирали, подобно листьям, которые падают с дерева. Все они видели происходящее и были в унынии. Однажды в двери монастыря постучался раввин, который сказал встретившему его монаху:

– Я бы хотел поговорить с настоятелем.

– Подожди здесь, – ответил ему монах и пошел к настоятелю.

– Что он хочет? Я никаких раввинов не знаю, – удивился настоятель, когда монах доложил ему, что его ждет раввин.

– Я не знаю, что он хочет.

– Иди, спроси.

Монах вернулся к раввину и задал ему этот вопрос. И раввин сказал:

– Я уже старый и скоро умру. Жить мне негде, а у вас монастырь большой, и я видел, что в лесу у вас есть брошенная келья. Если вы разрешите, то я буду в ней жить и молиться, пока не придет смерть.

Игумен рассудил, что этот брошенный домик монастырю не нужен, и позволил раввину поселиться в старой келье.

Всю осень раввин провел в своем новом доме в молитве. Пришла зима, потом весна, и настоятель послал братию в лес за дровами. Вернувшись с послушания, братия с удивлением рассказали настоятелю, что в своей маленькой избушке раввин каждый день молится.

Настоятель заинтересовался и решил сходить в лес сам. Когда он подошел поближе к избушке, раввин выбежал ему навстречу, обнимает его и говорит:

– Я очень вам благодарен, я молился все это время, и Бог сказал мне, что в вашем монастыре живет Мессия.

Настоятель изумленно переспросил:

– Кто у нас живет?

И раввин повторил:

– Среди вас живет Мессия!

Настоятель посмотрел на него и решил, что раввин окончательно сошел с ума. Он вернулся в монастырь, и братия стали распрашивать его:

– Ты видел его?

– Да, я его видел.

– И что же он сказал?

– Он сказал, что среди нас живет Мессия.

Все стали ерничать и отмахиваться. Но в эту ночь настоятель никак не мог уснуть и все думал: «А если Мессия и правда живет среди нас?» Он начал думать: «Может, этот или вот этот, может, это он или вот он, а может, это вообще я?» На следующее утро, когда настоятель пришел в храм, он начал наблюдать за своими монахами: «Может, Мессия этот, а может, вот тот?» А

монахи, встречая друг друга в храме, не могли не спрашивать себя: а что если вот этот человек действительно Мессия? А что если этот? И если это действительно Он, то как мне вести себя рядом с Ним? И постепенно каждый стал относиться к другому так, как будто бы среди них на самом деле жил Мессия. Они начали больше молиться, петь с радостью, стали относиться друг к другу с любовью, терпением и нежностью. К ним стали присоединяться новые монахи, а монастырь стал расти все больше и больше. Но с годами монахи стали забывать, для чего они находятся в монастыре, и монастырь снова стал постепенно разваливаться и в конце концов окончательно закрылся.

Я спрашиваю вас, сестры: может быть, Мессия живет среди вас? Если Он живет среди вас, то относитесь ли вы к Нему так, как должно? Господь говорит:

«Видевший Меня видел Отца» (Ин. 14.9). Также Он сказал: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40). Поверьте, среди вас живет Спаситель, Он в вашей сестре, но вы не отнеслись к Нему так, как должно относиться к Мессии. И когда мы придем на Страшный Суд, Господь нам скажет:

– Уходи, Я не знаю тебя. Я был голодным, ты Меня не накормила, Я был грустным, ты не успокоила Меня, когда Я замерзал, ты не согрела Меня.

Вы ответите:

– Господи, да когда я так к Тебе отнеслась?

И Он назовет по именам каждую из ваших сестер и спросит:

– Помнишь? Помнишь?

Сестры, еще раз хочу задать вопрос: вы верите Богу или вы думаете, что Он – лжец? Если вы не делаете то, что Он говорит, либо мы глупы, либо мы в действительности считаем, что Он – лжец.

Почему этот монастырь не является святым? Он не является святым, потому что вы любите себя больше, чем Бога. И если вы ответите мне на это

«нет», то я скажу: покажите мне среди вас хотя бы одну сестру, которую вы любите больше себя. И вы скажете – ну, я же не могу всех любить одинаково! Вот это именно и означает, что вы любите прежде всего себя. И если ты

любишь себя, то ты не любишь Бога. Так что зачем вы в этом случае занимаете здесь место? Как говорят у нас в Америке, человек может быть или частью решения проблемы, или частью самой проблемы. Так кто же мы? Или вы вносите вклад в то, чтобы этот монастырь становился святым местом, или вы убиваете себя и сестер вокруг.

– В Древнем Патерике описывается случай: старца упрекали в том, что он одного послушника больше любил, чем остальных. Старец говорит: хорошо, давайте я покажу, по какой причине я его больше люблю. Он стучится в келью одного послушника и просит его выйти, тот отвечает, что сейчас не может. Второму стучит, и у того тоже какие-то дела. Стучится к тому, которого больше любит, а тот в это время переписывал Священное Писание, и он, не дописав букву, сразу вышел. Вот поэтому, говорит затем старец, я и люблю его больше. В жизни так и получается, что тех людей, которые более жертвенные, более отзывчивые, любишь больше.

– Я вам расскажу историю, которую я вспомнил, пока слушал ваш вопрос. Одну из моих сестер зовут Катрин. Она рыжая, и темперамент у нее такой же огненный, как и ее волосы. Когда ей было семнадцать лет, она в чем-то провинилась. Мама позвала ее и стала было отчитывать за содеянное, но Катрин сказала:

– Мама, иногда я бы предпочла, чтобы ты бы меня ударила, чем слушать твои нотации.

Не успела она закончить фразу, как мама влепила ей пощечину и сказала:

– Катрин, я тебя люблю, поэтому я тебя и поколочу, и прочитаю тебе нотацию.

Мудрость отцов Церкви не обязательно состоит в том, чтобы мы, читая их, обязательно делали именно то, что делали они. Житие святого Антония Великого дано нам не для того, чтобы мы сразу по прочтении убежали в пустыню. Это нас святыми не сделает. Когда мы читаем эти страницы, мы должны сердцем понять, что было причиной того, что св. Антоний любил Бога настолько сильно. Мы должны научиться не совершать поступки, аналогичные

его поступкам, а любить так же сильно, как любил он, чтобы благодаря этой любви мы готовы были бы сделать все, к чему она призывает. Он ввергал себя в терновник не потому, что именно этого хотел от него Бог. Он стремился избавиться от всего, что ему мешало в общении с Богом.

Представьте, на площади стоит миллион людей, и у них на всех осталась одна буханка хлеба на планете. Как они будут бороться за этот хлеб! И именно это делали святые, отвергая абсолютно все, что стояло на их пути ко Христу, чего бы это ни стоило. Мы так не поступаем, потому что мы любим себя и всегда волнуемся только о себе.

Когда-то у меня была привычка развешивать по келье маленькие памятки, пока монахи, которые приходили ко мне на исповедь, не стали читать их вместо того, чтобы думать о своих грехах. Так, на дверях у меня было написано: «Все Тебе, Господи. Ничего для себя». И когда я выходил из кельи, все, что я делал, было для Бога, а не для меня, и в каждом, кого я встречал, я видел Бога, а не себя.

Никто из нас не попадет в рай, если мы не поменяемся. Нет сомнений в том, что Господь любит нас больше, чем мы можем осознать. Однако вопрос о том, любим ли мы кого-то больше, чем самих себя, вызывает большие сомнения.

И вот теперь, после того как я нарисовал вам эту очень негативную картину того, кто мы есть, вы можете спросить: что же нам теперь делать? И ответ прост: любите ближнего. Не терпите, не избегайте, не будьте саркастичными, но любите, заботьтесь о благе тех, кто рядом, ищите их спасения, молитесь о них. Делайте все для того, чтобы ближнему было хорошо, желайте спасения ближнего, молитесь за ближнего.

– Батюшка, как правильно следить за тем, как выполняются послушания в монастыре?

– Например, вы находитесь на корабле, на котором тысяча людей и команда, которая им управляет. Корабль сам плыть не может, капитан должен решить, в каком направлении ему плыть. Он должен решить, готов ли корабль к

плаванию. Капитан – это тот, кто вращает штурвал, заводит двигатель. В монастыре этот капитан – настоятельница. Мы не отвечаем за направление, в котором движется этот корабль; мы отвечаем только за то послушание, которое нам дал капитан. Игумения знает, куда вести этот корабль, она отвечает за его движение. Наше послушание – следовать тому направлению, в котором ведет нас Бог.

Как-то я приехал в Ватопедский монастырь на Афон. Там был очень старый монах, который часами стоял перед алтарем с воздетыми вверх руками, не двигаясь, подобно статуе. Четки он не тянул, не пел псалмы, не совершал крестного знамения, не клал поклоны, он даже не шевелился. Игумен к нему подходил, тыкал его пальцем, но монах ни на что не реагировал. Как-то раз игумен меня подозвал и говорит:

– Видишь этого монаха? Как ты думаешь, чем он занимается? Я отвечаю:

– Надеюсь, он молится.

– Он не просто молится, он сейчас пребывает с Богом. Как ты думаешь, должен я сейчас к нему подойти и сказать: «Ты неправильно молишься, ты крест не положил, земной поклон не сделал»?

Псалмы, поклоны, крестное знамение – это все средства, которые должны способствовать нашему продвижению к Богу. То, чего мы ищем, это опыт богообщения, а не правильного соблюдения ритуала. Возьмем стакан, который сейчас стоит на моем столе. Допустим, послушание требует ставить его на определенное место. Это важно, но не настолько, чтобы опечалить чью-то душу из-за того, что стакан стоит не там, где ему положено. Почему игумения не должна раздражаться, если стакан стоит здесь, а не там? Потому что она сама у себя украдет мир сердца, а следовательно, она украдет этот мир и у своих сестер. Находясь в монастыре, важно внимательно относиться к такому тонкому предмету, как сердечный мир. Например, вы встаете утром в плохом настроении и, уже предвкушая впереди плохой день, делаете все, чтобы так оно и было. Если вы в таком настроении выходите из своей кельи с мешком в руках и какая-

то сестра случайно толкает вас, мешок падает на пол, все его содержимое рассыпается, вы сразу расстраиваетесь: «Ты что, слепая? Не видишь, куда идешь?» Она в свою очередь раздражается потому, что вы ей что-то раздраженно сказали, и через некоторое время ссориться начинают все, кто вас окружает. Однако если, встав утром, вы поблагодарите Бога: «Господи, дай мне смирение, Господи, измени меня, Господи, дай думать о Тебе, а не о себе», вы открываете дверь, у вас в руках тот же мешок, та же самая сестра сталкивается с вами, все рассыпается, сестра говорит: «Ой, извини», – и вы отвечаете: «Ну что ты, не переживай», – чем отличается вторая ситуация от первой? Разница заключается не в том, что вами было произведено какое-то иное действие, а в том, какова была ваша реакция на сложившуюся ситуацию. Мы не можем изменить то, что с нами произойдет, но мы будем отвечать за то, как мы отреагировали на происходящее. Вот здесь и проявляется наша вера, здесь и проявляется наша любовь, если мы живем в присутствии Бога.

У меня в монастыре был монах, обладавший несколько взрывным характером. В те дни, когда у него было плохое настроение, в монастыре разве что ядерного взрыва не происходило. В один из таких дней я подошел, взял его за руку и говорю:

– Что бы ты сказал, если бы здесь, рядом с тобой, стоял Сам Христос?

– Знаешь что, – рявкнул он, – Он-то здесь не стоит!

– Нет, Он здесь есть.

Бог здесь среди нас, а мы Его не видим, потому что мы чрезмерно озабочены собой. На кого же мы смотрим, если не на Христа?

– Сегодня упоминали игумению Таисию Леушинскую. У нее есть небольшая книжка, называется «Наставления новоначальной послушнице», и на одной из первых страниц наставление: «Прежде всего остального скажу тебе: главное, начни с любви». В то же время Апостол говорит, что любовь – это союз всех добродетелей. Всегда задаешься внутренним вопросом: объективно видишь, что у тебя такое множество грехов, что союза добродетелей нет, но в то же время иногда чувствуешь, что действительно любишь сестер. Как это

понять? Может, это мечтательное или какое-то гуманистическое представление о любви?

– Согласно Евангелию, любовь, Божественная любовь, не определяется никакими условиями. Бог любит не вследствие чего-либо, он любит несмотря ни на что, потому что Его любовь не зависит от поведения человека. Она зависит только от самого того факта, что Бог нас любит. Точка. Это для нас совершенно необъяснимо. Мы терзаемся вопросом «За что Он нас любит?», потому что мы не знаем, что такое любовь.

Я помню, однажды ко мне подошел монах и говорит: