В спасо-преображенском валаамском монастыре беседа 1

У нас есть только одна-единственная подлинная проблема – это любовь к себе. Если мы не можем молиться, то это потому, что мы любим не Бога, мы любим себя. Умом и сердцем мы одержимы собой. Двадцать четыре часа в сутки мы одержимы тем, что мы думаем, что мы чувствуем, что мы хотим, какое мы производим впечатление на людей, что нам сказали, что недоговорили... Круглый день эти вопросы преследуют нас. Из-за различных внешних факторов

– послушаний, служб и др. – нам может показаться, что это не совсем так, но стоит нам только отвлечься от внешнего и остаться наедине с собой, все наши мысли снова возвращаются к заботе о самих себе.

Много лет назад в Сан-Франциско со мной случилась забавная история. Рядом с православным собором жила одна молодая монахиня. Иногда она любила выйти в сад и, гуляя с молитвословом в руках, читать молитвы. Когда я посещал местного архиерея, мы с ним вместе подошли к окну, из которого открывался вид на сад, и я сказал:

– Владыка, посмотрите, как восхитительно! Какая благочестивая монахиня! Владыка заулыбался и сказал:

– Подожди, пока ты узнаешь ее получше.

И вот несколько минут спустя я вижу, как, проходя мимо какой-то витрины и увидев свое отражение в стекле, монахиня быстро оглядела себя, грациозно приподняла подбородок и легким движением провела ручкой по апостольнику, придавая его складкам более элегантную форму.

Это – мы. Нам необходимо понять, что любовь к себе – это разрушение себя. Один из моих монахов обратился ко мне и сказал:

– Отче, может быть, брак – лучше для меня, чем монашеская жизнь? Откуда я знаю? Ведь я мог бы сделать столько добра! Если бы я нашел хорошую православную супругу, которая любит Бога, мы бы жили в любви друг к другу, ходили в церковь, вместе молились. Мы бы вырастили детей, которые бы любили Бога.

Я развел руками и сказал:

– Это было бы действительно прекрасно! Только где найти все это?

Мы всегда хотим сбежать из того места, где мы находимся, и идти куда-то еще. Но для спасения вам не потребуется ничего такого, чего не было бы уже в этом самом зале, где мы с вами находимся. Вопрос не в том, что здесь есть или чего здесь нет. Вопрос в том, что вы делаете с этим. И мы призваны любить.

Вы спросите: а что такое любовь? И первое, в чем вы можете быть уверены, это то, что любовь – это не то, что люди должны оказывать вам. Любовь – это всегда то, что вы должны отдавать другим. Таким образом, если в центре каких- либо взаимоотношений стоите вы, то можете быть практически уверены, что вы находитесь на ложном пути.

На что мы тратим время своей жизни? На себя. И вот, для себялюбивого человека молитва становится очень сложным занятием; она становится очень трудным занятием для гордеца; для человека, исполненного похоти, молитва становится невозможна – молитва невозможна в том случае, если мы не любим ближнего.

Все страсти взаимосвязаны. Если вы гневливы, вы будете иметь и плотские пожелания, вы будете осуждать, и вы будете раздражаться. Они все связаны между собой – если вы поддадитесь одной, они все войдут в вас.

Мы ищем то, что нам приятно. Все, с кем мы вступаем в контакт, представляют для нас интерес либо потому, что они дают нам нечто, чего мы желаем, либо потому, что они могут это сделать. Когда мы настроены таким образом, у нас не может быть молитвенного чувства. Потому что молитва – это то, что мы адресуем к Богу. Но если ты одержим собой, ты не можешь увидеть Его за

молитвой, ты возвращаешься к самому себе. Может быть, с вами этого не случалось, но это случалось со мной.

Что же делать? Как искать Бога, Которого вы не видите? Господь решил это затруднение. Он сказал: если вы любите Меня, любите своего ближнего. «Кто говорит: “я люблю Бога”, а брата своего ненавидит...» – Он не говорит, что такой человек не прав; Он не говорит, что такой человек заблуждается; Он говорит, что такой человек лжец (1 Ин. 4.20). Очень сильные слова!

Каждый день с понедельника по пятницу в нашем монашеском братстве мы следуем очень простому расписанию. Я всегда говорю моим монахам: «Я предпочитаю, чтобы прежде всего вы молились, нежели были заняты чем-то еще. Никогда не приходите ко мне и не спрашивайте, что вам делать, потому что вы уже знаете ответ». Иногда они говорят: «Отче, ну а что мне делать помимо молитвы?» Я отвечаю: «Ничего. У нас есть много дел, но я не хочу, чтобы вы были заняты чем-то кроме молитвы». Итак, в шесть утра мы служим утреню, после богослужения мы завтракаем, около девяти я провожу занятия с монахами, и далее каждый день я минимум сорок минут посвящаю частной беседе с каждым из братии. Я пытаюсь поделиться с ними тем, что Святые Отцы учат о монашеской жизни. Это придает им мужества в духовной брани и определяет ее направление. Жизнь без надежды невозможна, поэтому мы говорим о наших братьях, которые преуспели в духовной брани. Далее, в полдень мы собираемся для чтения часов и синаксаря, затем – обед, в семнадцать часов – вечерня, ужин, повечерие. Также несколько дней в неделю в полночь мы служим полунощницу и литургию. А между богослужениями мы работаем. Кое-что мы успеваем сделать, но это... это не важно.

Если вы кого-то любите, у вас нет необходимости спрашивать: «Что бы ты хотел, чтобы я для тебя сделал?» Вы знаете, что хочет твой ближний, и ты хочешь сделать это для него. Мы любим Бога подобным образом.

Мы деперсонифицировали нашу жизнь. Мы становимся людьми, которые ориентированы на решение задач. Мы становимся людьми, которые нужны только для решения проблем. Мы теряем понимание того, что такое

взаимоотношения. Поэтому мы смотрим на человека и говорим ему: «Что ты хочешь? Что тебе надо?» вместо того, чтобы простереть к нему руки и сказать:

«Ты – мой брат. Я люблю тебя. Чем я могу послужить тебе?»

Я целый день хожу по монастырю и стараюсь говорить с братией во время исполнения ими их послушаний, потому что они мои чада, а я их отец. Я не подхожу для того, чтобы сказать: «Ты это делаешь правильно или нет?» Я расспрашиваю их, как они поживают, как они себя чувствуют, что у них происходит. Когда кто-нибудь из них говорит что-то вроде: «О, отец Савватий меня с ума сводит своим поведением!» – я отвечаю: «Это потому, что у тебя есть собственные планы на то, что он должен делать, а он их не выполняет. Он тебя не ублажает, поэтому ты и раздражаешься. Почему бы тебе не отложить свои планы на отца Савватия в сторону и просто любить его?» Но мы не можем, потому что у одного – одни планы, у другого – другие, которые вступают в конфликт друг с другом.

Любовь требует, чтобы вы умерли. А мы не хотим умирать. Когда я встречался с монахинями в Петербурге, мы говорили с ними о том безумии, с которым, живя в общине, мы часто имеем дело, когда что-то кроме любви является мотивом наших поступков.

Когда мы смотрим на ближнего, мы не должны видеть стену. Телесный облик – вот стена. Мы должны быть способны видеть то, что находится за ней. Через являемый мне телесный образ я должен видеть Христа.

Когда приходишь в большой супермаркет в Америке, часто можно увидеть эскалаторы, движущиеся вверх и вниз. Однажды я ехал на таком эскалаторе, а в противоположном направлении ехала с мамой маленькая темнокожая девочка. Увидев меня, она помахала мне ручкой и сказала:

– Привет, Бог!

И я ей ответил:

– Здравствуй, дорогая, ты хорошо себя вела?

– Да, – кивает она в ответ.

– Вот и замечательно. Всегда себя так веди!

И кто-то рядом мне в это время говорит:

– Вы с ума сошли? Вы же не Бог! А я ответил:

– Мы все должны вести себя так, чтобы своей жизнью являть торжество Божиего присутствия в мире.

Мы не видим друг в друге Христа. Я верю в то, что это происходит потому, что мы не верим.

Что вас привело в монастырь? Я надеюсь, что не прекрасные здания. Вряд ли вас привлекло и то, как мы одеваемся. Итак, что произошло: вы пришли сюда и не нашли то, ради чего пришли, или вы пришли и потеряли то, ради чего пришли? Пришли ли вы ради того, чтобы отдать или ради того, чтобы взять?

Достаточно одного человека, чтобы спасти дух братства. Почему если наш брат погибает во грехе, мы присоединяемся к его греху, вместо того чтобы помочь ему подняться и вместе расти в любви? Почему мы сосредотачиваем внимание на пороках ближнего и не вдохновляем его на то, чтобы стяжать добродетели? Почему если брат начинает падать, мы подталкиваем его к падению вместо того, чтобы его подхватить?

Кто убивает братство? Не туристы, не патриарх, не митрополит – вы. Кто может воспрепятствовать вам молиться? Никто, только вы сами. Кто может воспрепятствовать вам любить? Вы. Кто может воспрепятствовать тому, чтобы вы считали себя во всем последними и не предпочитали ничего выше любви Христовой? Вы. Следовательно, кто несет ответственность за монастырь? Вы. Все, что вас здесь окружает, вам не мешает и не помогает. Если требуется, сожгите все это дотла, если оно стоит между вами и Богом. Евангелие говорит: если ваше око служит причиной вашего греха, вырвите его!

Знаете ли вы житие прп. Исидоры Тавеннисийской? Из четырехсот монахинь только одна знала, что означает любить. И эта одна-единственная женщина изменила весь монастырь. Смирением и любовью – один человек! Посмотрите, сколько сегодня здесь людей. Вы можете заставить гореть любовью к Богу и ближнему всю Россию! Но что же не так с нами?

Некто сказал мне: «Валаам произведет на тебя огромное впечатление. Он огромен!» Приехав сюда, я почувствовал себя как на большом круизном корабле: все бегают, что-то делают, перемещают с места на место, и никто не имеет представления, куда судно направляется.

Дорогие, я не критикую Церковь, я критикую людей, которые забывают, зачем они находятся в Церкви. Никто не виноват, кроме нас самих. Если бы вы услышали, что где-нибудь в Петербурге каждому выдают миллиард долларов – или сколько это там, двадцать восемь миллиардов рублей? – и вам бы сказали, что все, что нужно для того, чтобы их получить, это встать в очередь, а одновременно кто-то пригласил бы вас в сторонке попить кофе, вы бы сказали:

«Давай-ка я сначала получу деньги, а потом мы попьем кофе». Вы пришли сюда ради драгоценной жемчужины – почему вы покидаете очередь, в которой ее вам дадут?

Я прошу вас как братство перестать мыслить шаблонами и попытаться взглянуть на нашу жизнь с другой перспективы. В настоящее время наше мировоззрение таково, что церковные структура и содержание – это одно и то же. Я не хочу подтолкнуть вас к непослушанию, но я пытаюсь вдохновить вас думать за пределами внешнего, обращая все внимание на внутреннее, чтобы, меняясь, мы изменили мир вокруг нас.

Позвольте я приведу вам пример того, что такое наша вера. Я, как и вы, живу в языческом обществе. Наверное, кто-то мне скажет: «О, нет, мы живем на Святой Руси!» Это не так. Святая Русь существует, но она не является географической территорией. Это не реальность этнического порядка, это реальность духовная. А мир, в котором вы живете, – это языческий мир, это антихристианский мир. И самое ужасное заключается в том, что когда мы многим обладаем, у нас вырабатывается иммунитет к тому, что эти сокровища могут нам дать. Когда ты едешь по Америке и внезапно замечаешь хотя бы какое-то подобие православного креста, ты практически попадаешь в состояние шока и съезжаешь с дороги, чтобы посмотреть, что это такое. В России купола храмов возвышаются повсюду, поэтому если останавливаться у каждой церкви,

ты никогда не попадешь туда, куда ехал. И потому вы их просто перестаете замечать. Люди мне говорят: «Америка – страна не христианская!» И это правда. Поэтому нам нужна православная реальность для того, чтобы жить; не секулярная реальность, которая нападает на все, во что мы верим. Я говорю людям: «Мы стараемся сохранить веру, которая была нам дана Христом через апостолов и через отцов Церкви». Но вера подобна дорогому вину: без емкости, в которой мы могли бы его хранить, оно растворится и исчезнет. Нельзя иметь вино без такой емкости. То же – с верой. Вера должна использовать тот мир, в котором мы живем. Чем лучше емкость, тем лучше будет сохранено вино. Если вы нальете вино в салфетку, оно протечет. Если вы нальете его в деревянную чашу, оно будет там храниться определенное время, но в конечном итоге также протечет. Если вы нальете вино в стакан, то вы сможете сохранить его долго. Но мы не должны забывать, что то, что имеет принципиальное значение, это не стакан, а то вино, которое в него наливают. А иногда мы настолько увлекаемся емкостью, что забываем, что же мы в ней храним. А мы храним – Евангелие, веру, святые таинства. Люди не причащаются, как можно жить в этом безбожном мире и не причащаться? Я спрашиваю прихожан:

– Почему вы сегодня не причащались?

– Я не прочел правило.

Почему же ты его не прочел? Для чего ты вообще живешь? Спасибо.

БЕСЕДА 2

Августа 2011 года

 

 

У меня была возможность поговорить с некоторыми из братии, и примечательно, что в какой бы монастырь я ни приезжал, проблемы всегда одни и те же, радости одни и те же, и брань также одна и та же. Исключая географическое месторасположение, в вашем монастыре нет ничего уникального. Бог здесь. Монастырь является святым местом, потому что Бог избрал это место и это место было посвящено Богу. Поэтому мы называем монастыри святыми обителями. Святость не зависит от монастырского братства

– братство зависит от святости.

Итак, брани одни и те же. В последние несколько дней мне задавали одни и те же вопросы: как узнать волю Божию? как научиться молиться? как оградить себя от того, что отвлекает? как бороться с раздражительностью, злостью, горячностью? Это очень простые проблемы, но решать их очень сложно.

Мы приходим в монастырь ради одной цели: встретить Бога и быть с Ним едиными. Если вы пришли сюда по какой-то другой причине, это неправильная причина. Это не означает, конечно, что вам нужно уходить, но это означает, что вам нужно измениться и искать Бога. Наша брань сложна потому, что хитросплетение наших страстей очень сложно. Как только мы слышим, как нам говорят любить друг друга, немедленно пробуждаются наши эмоции: «Как мне любить того или этого? Этот говорит так-то, а тот делает то-то». В мгновение ока мы начинаем делить, вместо того чтобы объединять. Но если вы не осознаете в себе недостаток любви, вы не следуете Евангелию. Если вы станете великим духовным учителем, очень благочестивым монахом, стяжете крепкую веру, будете вседневно молиться, но при этом не будете иметь любви, у вас не будет ничего. Мы это не помним. Мы легко выводим друг друга из себя. Это все происходит из нашей любви к себе.

Когда я в первый раз приехал сюда, некто сказал мне, что в монастыре есть человек, который желал быть монахом, но для того, чтобы он им стал, его

нужно было смирить и раздавить, потому что он очень горд и ощущает себя очень важным человеком. Если постоянно ставить его во всем на последнее место, он научится смирению. Смирение рождается от любви. Оно не рождается оттого, что мы используем в отношении кого-то власть. Это видно в Самом Христе. Когда большинство людей читает притчу о блудном сыне, они говорят: «Как несправедливо! Один сын непрестанно оставался с отцом, а другой расточил все, но получил то же самое, что и первый!» Если вы читаете эту притчу именно таким образом, это показатель, что вы не умеете любить. Мы всегда хотим от других людей что-то получить. Мы всегда хотим наказывать других, потому что в центре всех взаимоотношений в жизни стою я. Я хотел бы зачитать вам некоторые свои заметки... Я недавно перечитывал Деяния Апостолов – книгу, которую я очень люблю. Она описывает живую Церковь, состоящую из людей, которые имели опыт общения со Христом и которые не своими силами, а Божией силой были преображены. А затем Бог послал их преображать жизнь других. Мы читаем о времени, когда ходил по земле Иисус Христос, когда жили Апостолы. Ранняя Церковь борется со злом окружающего ее мира. И совет, который дают Апостолы: «Спасайтесь от рода сего развращенного» (Деян. 2.40), прежде чем вы будете уничтожены. И далее, в той же главе, мы читаем, что ранние христиане «постоянно пребывали в учении Апостолов» (Деян. 2.42), жили как единая община, которая собиралась вместе для преломления хлеба и молитвы. Это – Церковь! Мы внимаем и посвящаем себя учению Апостолов, мы живем в общине, центр и фокус которой – Евхаристия, и мы вместе молимся.

Далее, в следующем фрагменте мы читаем: «Все же верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого. И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога и находясь в любви у всего народа. Господь же ежедневно прилагал спасаемых к Церкви» (Деян. 2.44–47). Это – община!

Некоторые из вопросов, которые я сегодня получил, меня опечалили. Бытует распространенное в определенных кругах мнение, что Церковь существовала тогда, в прошлом, и все дары Святого Духа, вся жизненная энергия Церкви, обетование Божие, осуществленное в жизни членов христианской общины, – все это сегодня не существует. Люди задают вопросы вроде: «Могут ли люди сейчас жить в миру и спасаться? Могут ли сейчас быть старцы? Можем ли мы действительно освободиться от уз мира?» Ответ: если Церковь существует, то да, и – нет, если Церкви больше нет. Живя в монастыре, мы не живем как-то отдельно от остальной Церкви. Если у нас нет Церкви, у нас нет ничего. Сегодня должна быть та же самая глубинная сила Божиего присутствия и действия Святого Духа или же Церкви нет. Так было вчера, сегодня, и так будет завтра. Если что и изменилось, так это мы сами. Это мы не верим, это мы не понимаем того удивительного чуда, внутри которого мы живем!

Я разговаривал недавно с одним монахом, который жаловался на то, что жить в монастыре стало невозможно: никто ни с кем не говорит, никто никого не интересует. Я ответил:

– Ты интересуйся. Ты верь. Ты молись. Ты люби. И когда ты будешь так поступать, это передастся твоим братьям и они ответят тебе тем же. И со временем преобразится весь монастырь. Ты будешь подобен закваске, которая квасит все тесто.

Перед отъездом сюда сестры в Санкт-Петербурге дали мне с собой в дорогу коробочку с клубникой – из Нью-Йорка, представьте себе... Клубника была чудесной. На следующий день я увидел, что одна ягодка начинает портиться, но я был слишком ленив для того, чтобы что-то предпринять, и я просто оставил ее, где она и была. А сегодня оказалось, что вся клубника прокисла.

Мы можем отравлять душу друг друга, или мы можем друг друга учить любить. Каждый из нас подсчитывает в уме: «А что если я пойду на этот риск, а мой брат не встретит меня с пониманием и не ответит тем же?» Но это не имеет значения, ведь вы поступаете так ради Христа! Он призывает каждого из нас в отдельности, но Он призывает нас всех.

Некто сказал мне:

– Мы должны любить Бога и быть хорошими монахами, а друг с другом лучше не пересекаться, потому что иначе возникают различные искушения и сложности.

Я ответил:

– Должно быть, мы с тобой читаем разные Евангелия.

Любить трудно, потому что мы предельно эгоистичны. Для того чтобы любить кого-то, для того чтобы любить Христа, вы должны умереть. Но умирая, мы приобретаем жизнь. Это большой риск, и мы боимся рисковать.

Мы бежим в монастырь с сердцем, преисполненным радости оттого, что мы будем монахами. Но в минуту, когда мы переступаем монастырский порог, мы начинаем играть в странные игры: что у кого есть, что я могу получить, этот мне нравится, этот – нет, доверять ли мне тому или этому. Все это – ваши страсти, которые разговаривают с вами, и, если мы хотим любить, мы должны побеждать страсти и становиться бесстрастными подобно Христу. Если мы хотим быть способными молиться, мы должны быть на страже, мы должны убивать страсти ради того, чтобы найти Бога.

Меня спросили: «Не можете ли вы помочь нам понять, как молиться не отвлекаясь?» Когда вы молитесь, вы совершаете действие, цель которого не вы, а Бог. Мы приходим служить Богу и говорить с Тем, Кого мы любим. Но мы этого не понимаем, и вместо этого мы смотрим на часы и размышляем, сколько остается времени, должны мы или нет идти на ту или иную службу... Это безумие. Вы не сможете молиться неразвлеченно, когда сердце занято вашими страстями. Помните, в Священном Писании Господь говорит: если ты пришел принести свою жертву и вспомнил, что у тебя есть нечто против твоего брата, оставь свой дар перед жертвенником, вернись и прежде попроси у брата прощения, а потом приходи и приноси свой дар (ср. Мф. 5.23–24). Потому что если ты не прощаешь и не любишь своего брата, Бог не будет слушать твою молитву.

Святые Отцы говорят, что длинные молитвы новоначальным не полезны, потому что они активизируют интеллектуальный процесс и мозг начинает сосредотачиваться на заключенных в тексте мыслях. В результате вместо того, чтобы погружаться в молитву, вы начинаете размышлять о тех словах, которыми она выражена, или, в других случаях, молитва становится автоматической и, читая текст, вы одновременно плаваете своими мыслями где- то еще. Итак, для новоначальных, а это мы все, Святые Отцы рекомендуют краткие и «чистые» молитвы. Тогда от этих молитв ваше сердце согревается и вам хочется продолжать молиться.

Страсти – в том случае, если вы еще не знаете, что это такое, – это повторяющийся грех, который затем становится частью вашего характера, благодаря чему вы почти автоматически начинаете реагировать на те или иные ситуации определенным образом. Я говорил недавно одному монаху, насколько мы можем быть безумны в своем поведении. Если у нас есть буханка хлеба, мы режем ее на восемь частей, и страсть толкает нас на то, чтобы выбирать из них ту, которая нам нравится больше всего. Это всего лишь небольшой показатель того, насколько мы заняты ублажением самих себя. Мы не можем быть ленивы, но в то же самое время мы не можем перенапрягать себя до такой степени, что ничего не остается, кроме как сдаться. Если вы – тот человек, который понимает, что ему сложно молиться, молитесь часто, но краткими молитвами, идущими из вашего сердца. Говорите с Богом, и тогда вы захотите молиться больше. Но брань заключается в том, чтобы убрать свое «я» с этого пути и сосредоточить свое внимание на Боге.

Я пока еще не решил, о чем мы поговорим, но разрешите, я расскажу вам кое- что, что поможет нам увидеть наше безумие. Некоторые из вас, возможно, знают святого Западной Церкви Иоанна Кассиана Римлянина – замечательный христианский аскет, писатель латинской традиции. Св. Пахомий и другие следовали его учению. Он говорил следующее. Есть только два легитимных ответа православного христианина, которые могут быть даны на любой жизненный вопрос. Первый ответ – ничем не ограниченная любовь к Богу.

Второй – покаяние в своих грехах и исправление своей жизни. Оба эти ответа говорят о вашем взаимоотношении с Богом. Любые другие ответы, которые вы могли бы дать, как то злость, ненависть, уныние, раздражительность, осуждение, похоть, тщеславие, многословие, – все это говорит уже не о ваших взаимоотношениях с Богом, а о том, кто вы есть, и о ваших взаимоотношениях с людьми. Это демонстрирует вашу сосредоточенность на себе, а не на Боге.

Однажды ко мне пришел один монах и сказал: «Я всегда нахожусь в унынии. Почему?» Я ему ответил: «Потому что ты всегда думаешь только о себе. Если ты любишь Бога, у тебя нет причин унывать! Если ты осознаешь, что Бог дарует тебе спасение; тогда ты уверенно знаешь, что ты любим Богом».

В другом месте св. Иоанн Кассиан Римлянин говорит следующее. Человека характеризует то общество, которое он выбирает для своего общения. Итак, с кем общаетесь вы? Злость? Осуждение? Похоть? Жадность? Себялюбие? Уныние? Раздражительность? Нетерпеливость? Сплетничанье? Все это – друзья лукавого. Радость, любовь, мир, терпение, смирение, служение, доброта, сострадание – это друзья Божии. Вспомните сегодняшний день – где и с кем вы были? Были ли вы исполнены радости? Любили ли вы всех, кто вас окружал? Были ли вы терпеливы, добры? Или же вы раздражались, осуждали, сплетничали? Может быть, проблема заключается в том, кто является вашими друзьями?

В Америке сложилась мода быть безумно озабоченным тем, что ты ешь. Все рассуждают о том, что мы едим, потому что, как говорят некоторые, мы есть то, что мы едим. Они не правы, но сама концепция того, что мы есть то, что мы делаем, правильна. Почему даже в этой аудитории мы испытываем сложности в любви друг к другу? Мы все одинаковы, и в основе своей мы все хотим одного и того же. Мы хотим видеть Бога, мы хотим избежать ада. Но даже несмотря на то, что мы думаем, что это то, чего мы хотим, мы настолько сосредоточены на том, чтобы заботиться о самих себе, что забываем наших братьев, мы забываем Господа и мы забываем, зачем мы здесь. Ничего не возможно без любви, и когда я говорю «любовь», это не означает – любовь к себе. Я постоянно говорю

монахам: если ты не умрешь, прежде чем ты умрешь, ты умрешь, когда ты умрешь.

– Безусловно, любовь является царицей добродетелей. Но можно также и сказать, что цель монашества – это покаяние. Мне кажется, мы чересчур часто слышим разговоры о любви в ущерб размышлениям о покаянии.

– Я не думаю, что можно рассматривать покаяние в отрыве от любви. Перед нами, как перед христианами, стоит много задач. Мы должны находиться в молитвенном духе и одновременно быть готовыми к служению ближним. Мы должны любить Бога всем умом, всем сердцем, всем помышлением и в то же самое время должны любить ближнего. В этом заключается сложность человеческого существования. Ничего из этого не может быть достигнуто только нашей силой. Любить вообще становится возможным только в результате Божией благодати. Одна из опасностей, которую я открыл для себя в монашеской жизни, – верить, что то, что мы делаем, нас спасает. Только Бог спасает нас, вне зависимости от того, что мы делаем; вне зависимости от того, сколько мы произносим молитв; вне зависимости от того, насколько скрупулезно мы следуем ритуалу. Если все это не делается исходя из любви к Богу и к ближнему, это не имеет никакой цены, потому что в этом случае мы делаем все, исходя из нашей самонадеянности. Мы можем презирать своих братьев, а затем, развернувшись, причащаться или служить Божественную литургию, даже не осознавая того, что мы делаем.

Я думаю, что большинство из нас не осознает своей ответственности и призвания любить друг друга. Нужно было бы спросить членов нашего братства: действительно ли первое, что приходит вам в голову, когда вы просыпаетесь утром, это – я хочу любить Бога всем сердцем, всею душею и всем разумением и ближнего как самого себя; позволь мне, Господи, быть инструментом Твоей любви; позволь мне увидеть Тебя в каждом, кого я встречу. Вместо того чтобы слышать о любви чересчур часто, я думаю, что мы слышим о ней чересчур редко. Любовь – это не сентиментальное чувство и не эмоция. Любовь – это чуткое внимание и глубокая забота о другом.

Некоторые братья рассказывали мне о той брани, которую они имеют, живя здесь. И разумеется, каждый из нас видит причины для этой брани вне себя, нежели чем искать их в себе. Мы все предельно сосредоточены на самих себе. И если каждый из тех, кто живет в обители, настолько сосредоточен на себе, мы круглосуточно будем вступать в столкновения друг с другом.

Согласно учению Святых Отцов, покаяние – это радикальное изменение в направлении нашей жизни, что означает, что я меняюсь от постоянного внимания и озабоченности самим собой к полному вниманию и полной озабоченности тем, Кто такой Бог и что Он хочет. Так что если мы находимся в состоянии покаяния, мы непрестанно любим, мы непрестанно служим нашему ближнему.

Однажды, когда у меня были некоторые проблемы с одним из монахов в моем монастыре, меня спросили с сарказмом:

– Что же, батюшка, наверное, последние три ночи после ваших конфликтов вы провели в молитве об этом человеке?

И я ответил:

– К сожалению, нет.

– Разумеется, нет, – сказали мне, – потому что вы любите себя больше, чем любите его.

Насколько часто мы жертвуем собой и своими интересами ради тех людей, которые нас раздражают? Мы даже не думаем в таких категориях, потому что мы слишком озабочены размышлениями о самих себе. Когда мы говорим о любви, люди чувствуют себя неудобно, потому мы имеем опыт мирского поведения, которое называется любовью, но любовью не является. И поэтому когда мы слышим, как монахи говорят о любви, мы ассоциируем эти разговоры с тем мирским опытом, с которым мы знакомы, и мы видим очевидное противоречие. Господь Иисус Христос во время Своей земной жизни любил Бога Отца всем сердцем, всей душой и всем помышлением. С другой стороны, Он был постоянно доступен для каждого. И это тот образ жизни, который и мы призваны вести: быть послушливыми воле Отца, каждого ставить выше себя.

Мы понимаем все это умом. Но действительно ли мы это понимаем? Если бы Господь пришел сюда сейчас, как вы думаете, что бы мы Ему могли сказать? Насколько плоскими были бы все наши извинения, которые мы бы Ему предлагали! Что же сказать Ему? Ведь Он подозвал бы меня к Себе и спросил:

– Что происходит вот с тем братом?

А я бы только развел руками:

– Понятия не имею.

– Когда ты в последний раз с ним общался?

– Да я с ним вообще не общался...

Что еще ожидать, кроме как того, что Господь скажет: «Разве это не безумие?!» Может быть, я живу на другой планете, может быть, вы на самом деле понимаете в монашеской жизни что-то такое, что я не понимаю ни в какой мере. Но я не знаю, как вы, когда собираетесь спать, читаете свои молитвы и не чувствуете боль ваших братьев, которые находятся в брани. Каждый раз, когда монах моего монастыря сражается в духовной брани, я сражаюсь стоя рядом с ним, потому что понимаю, что он потерял видение цели и Бог поставил меня там для того, чтобы я помог ему вернуться к этому осознанию. Но разве бывают такие капитаны кораблей, которые сидят за штурвалом, низко опустив голову и позволяя кораблю идти, куда получится? В любой момент времени капитан должен знать, где находится каждый член команды, куда идет корабль и какие будут встречаться преграды.

Кто-то спросил меня сегодня, остались ли в мире люди, которые могут предоставлять духовное руководство? Мы все можем предоставлять друг другу духовное руководство. Разумеется, не каждому дана благодать управлять духовной жизнью другого, но каждый из нас поставлен Богом для того, чтобы своей христианской жизнью служить образом и примером окружающим нас людям.

Если можно, я приведу вам пример того, что такое любовь. В одном египетском скиту была женщина-монахиня по имени Исидора. Она жила в монастыре, в котором было четыреста монахинь. В своем положении в иерархической

лестнице своего монастыря она никогда не возросла дальше положения послушницы. Годы напролет она работала на кухне. Голову свою она покрывала куском мешковины. Она не получала и не искала никаких почестей, служила всем сестрам с радостью. Она говорила, что ела только то, что оставалось в котлах и в тарелках после того, как была закончена общая трапеза. Монахини называли ее дурой и смеялись над ней, потому что она была простушка. Все, для чего она была годна, это черная работа. Некоторые монахини кидались в нее едой, били ее по лицу ради смеха, потому что она не обладала тем, что требуется, для того чтобы быть монахиней. Она не была умна. И все-таки они не знали, кто она в действительности.

Был некий старец-монах, который пришел из соседнего монастыря на другом берегу реки и сказал, что однажды ночью ему было откровение. Бог сказал ему:

«Ты думаешь, что ты монах? Ты думаешь, что ты благочестив? На другом берегу реки есть женщина-монахиня, которая лучше, чем ты и чем все остальные». Придя в женский монастырь, старец попросил игумению показать ему всех монахинь, потому что среди всех четырехсот сестер он хотел найти ту, о которой ему было возвещено. И когда по распоряжению настоятельницы все четыреста монахинь прошли перед глазами этого старца, он воскликнул:

– Но ее среди них нет! Ты уверена, что ты показала мне всех монахинь? Игумения ответила:

– Да, всех кроме одной простушки, которая работает на кухне, но она – так, ничтожество.

– Приведи ее, – попросил старец.

И когда она вошла, старец упал на пол и стал просить ее благословить его. Она же не стала вести себя подобно тому, как мы ведем себя в подобных ситуациях:

«Ага, ну, вот наконец-то я дождалась своего шанса!» Она сказала:

– Нет, я должна просить твоего благословения.

Все монахини были поражены. Они были настолько сосредоточены на том, что они делали и кто они такие, что проглядели любовь, которая должна была жить среди них.

А на следующее утро Исидоры уже не было в монастыре – она хотела, чтобы Бог признал ее достоинства, а не сестры.

Вы даже не знаете, может быть, среди вас есть такая Исидора. Может быть, среди вас есть тот человек, который, когда вы все спите ночи напролет, молится обо всех вас. Это этими молитвами вы спасаетесь – молитвами человека, который любит других, не себя.

Мы настолько замкнуты в себе. Почему вы не можете молиться? На это есть простой ответ: потому что вы не любите. Потому что если вы молитесь без любви, то разговариваете сами с собой, ибо Бог отвергает гордого, и нет гордости более великой, чем любовь к самому себе.

Святой Иоанн Богослов говорит: Бог есть любовь (1 Ин. 4.8). Человек не может быть человеком без Бога. И если вы не любите, у вас не может быть Бога. По этой причине большая часть из нас – это плохие примеры того, что означает быть человеком.

Нужно помнить, что любовь к себе – это не любовь. Любовь к себе в действительности – это ненависть к себе, потому что когда ты любишь себя, ты разрушаешь себя. И после этого мы удивляемся, почему все в нашей духовной жизни расстраивается.

– Если мы не должны любить себя, то как же Писание говорит: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22.39)?

– Мне кажется, что ряд сложностей проистекает из-за сложных значений тех слов и понятий, о которых мы говорим. Когда Господь говорит: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», это не означает, что Господь заповедует любить себя. Это означает, что мы настолько одержимы любовью к себе, что мы должны энергию любви к самим себе развернуть в противоположном направлении. Если вы делаете то, что для вас добро, это в каком-то смысле любовь к себе; если же вы делаете нечто, что идет вам во вред, это не является любовью к себе, даже если вам это приятно. Если вы откроете Священное Писание Нового Завета, вы не найдете ни одной заповеди Христа, которая

говорит: «Люби себя». Вместо это все Священное Писание исполнено призывами к любви к ближнему, к врагу. «Люби себя» мы не находим нигде.

Но в то же самое время мы делаем все то, к чему нас Господь призывает, и мы заботимся о самих себе – не в эгоистичном смысле, но из любви к заповеди Божией. В Священном Писании мы читаем: относитесь к своим телам как к храму Святого Духа; тело ваше не для удовольствия, а для служения ближним (ср. 1 Кор. 6.13,19). Следовательно, когда вы заботитесь о своем теле, вы заботитесь о нем не для себя, а ради того, чтобы отдать его на служение другим. Но самая большая проблема, с которой мы сталкиваемся, это не наше физическое тело, но наша искаженная воля, которая ориентирована на то, чтобы служить себе ради удовольствия, а не служить Богу в исполнении заповедей.

– Но мы постоянно молимся о самих себе. Если мы должны любить других больше себя, может быть, мы должны тогда перестать молиться о себе и начать молиться о других?

– Когда вы молитесь о других, вы молитесь о себе. Мы можем просить у Бога всего, но я думаю, что святоотеческое понимание таково, что молитва духовного человека такова: «Господи, дай мне мудрость и силу делать то, что Ты хочешь, чтобы я делал, а не то, что хочу делать я сам».

Когда мы просим спасения, мы знаем, что Бог хочет, чтобы все люди обратились к правде и спаслись. Следовательно, мы исполняем Божию волю, прося о том, чтобы Он нас спас. Это признание того, что я не могу спастись сам. По этой причине я поворачиваюсь к Богу и говорю: «Возьми мою жизнь и поставь ее туда, где она должна находиться».