Философия древности и Средневековья

Философская мысль человечества зарождается в эпоху, когда на смену первобытнообщинному строю приходили первые классовые общества и государства. Отдельные философские идеи, обобщавшие многотыся­челетний опыт человечества, можно подметить уже в некоторых литературных памятниках Древнего Египта и Древнего Вавилона. Однако в силу ряда исторических условий здесь не сложились философские традиции, и при рассмотрении духовной культуры этих древнейших классовых обществ и государств мы не можем говорить ни о философских памятниках, ни тем более о философ­ских школах.

Такие традиции ранее всего, по всей видимости, сло­жились в Древней Индии, история классового общества которой начинается примерно одновременно с такой же историей Египта и Вавилона. Эпоха, в которую возни­кают памятники, кладущие начало философской тра­диции в Древней Индии, датируется вторым тысячеле­тием — началом первого тысячелетия до н. э., когда вторжение скотоводческих племен с северо-запада (так называемых ариев), покорение ими населения этой страны и разложение первобытнообщинного строя при­вели к появлению в Древней Индии социально-эконо­мической структуры классового общества.

С точки зрения человека нового времени и тем более современного человека, это древнее классовое общество

отличается крайней медленностью своего исторического развития. Она объясняется прежде всего особенностями разделения труда в этом примитивном классовом обще­стве со слаборазвитым обменом и в особенности боль­шой устойчивостью сельской общины, в которой земле­делие (обычно ирригационное) было соединено с ремес­лом. Как отмечает Маркс в «Капитале», «простота производственного механизма этих самодовлеющих об­щин, которые постоянно воспроизводят себя в одной и той же форме... объясняет тайну неизменности азиатских обществ, находящейся в столь резком контрасте с по­стоянным разрушением и новообразованием азиатских государств и быстрой сменой их династий. Структура основных экономических элементов этого общества не затрагивается бурями, происходящими в облачной сфере политики» *.

О примитивности классовой структуры древнеиндий­ского общества свидетельствует система варн, а позднее каст — замкнутых социальных образований, объединяв­ших людей строго определенных профессий, исключав­ших переход из одной касты в другую и запрещавших межкастовые браки. Первое место в социальной иерар­хии принадлежало брахманам, т. е. жрецам, обычно со­четавшим в древности функции священнослужителей с функцией ученых (разумеется, в меру имевшихся в то время скромных зачатков научных знаний), затем шли кшатрии — военно-административная знать, вайшьи — свободные члены общины, занимавшиеся земледелием, ремеслом и торговлей как в городах, так и в деревнях. Эти три варны возникли в процессе разложения перво­бытнообщинных отношений у ариев. Четвертая же вар-на — варна шудр, куда входили неполноправные общин­ники, на долю которых доставались самые неприятные виды труда, — образовалась главным образом из мест­ных племен, покоренных ариями в ходе военных дей­ствий.

Самой влиятельной, массовой и распространенной формой идеологической жизни древних классовых об­ществ была религиозно-мифологическая.

* К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 371.

При рассмотрении роли мифологии в формировании философского мышления необходимо сказать несколько слов о методе мифологического осмысления мира. Ми­фология возникает за много тысячелетий (следует, по-видимому, говорить о десятках тысячелетий — со вре­мени появления современного, так называемого разум­ного человека) до возникновения классового общества. Значительная, если не самая важная часть ее содержа­ния была своеобразным отражением природы в созна­нии первобытнообщинного человека. Такое отражение первоначально представляло собой восприятие ее сквозь призму производственно-родовых, кровнородственных отношений. Соответственно метод мифологии сложился как метод примитивной аналогии между близкими и ка­завшимися понятными отношениями родовой общины и совершенно непонятными явлениями грозной приро­ды. Такая аналогия нередко сводилась к отождествле­нию образа вещи с самой вещью. Многотысячелетняя эволюция мифологических образов, представлений — весьма сложный процесс, определявшийся трудовым опытом человечества и неразрывно связанным с ним накоплением элементов реальных знаний природы, из­менениями в социальной структуре общины, особенно в связи с ее разложением и формированием классового строя, а также изменениями в сознании самого человека.

Первым памятником религиозно-мифологической мысли древних индийцев были Веды, возникшие, по-ви­димому, между вторым и первым тысячелетиями до н. э. и являющиеся одним из древнейших литературных памятников человечества. Веды сыграли огромную, оп­ределяющую роль в развитии духовной культуры древ­неиндийского общества, включая и развитие философ­ской мысли.

В этой связи необходимо подчеркнуть, что очень не­легко определить начало собственно философской мысли в недрах почти совсем недифференцированной рели­гиозно-мифологической идеологии. Слово «веды» в пе­реводе с санскритского на русский язык означает «зна­ние». Но это знание особого рода, знание, как оно пред­ставлялось человеку той эпохи. Веды состоят из гимнов, молитв, жертвенных формул, заклинаний и т. п.

Важнейший из четырех больших сборников, на которые распадаются Веды, складывавшиеся в течение многих веков, называется «Ригведа» (отрывки из которой чи­татель найдет ниже). Ригведа состоит в основном из облеченных в поэтическую форму гимнов богам древ­неиндийского пантеона, олицетворявшим различные силы природы. Но мы встречаем в ней и ряд космого­нических гимнов, в которых делаются попытки осмыс­лить происхождение тех или иных явлений природы и мира в целом. А это уже начало философской мысли, хотя и тонущей еще в образах политеистической мифо­логии.

Будучи памятником религиозно-мифологической мысли, Веды положили начало и философской традиции в Древней Индии. Эта традиция выросла из комменти­рования Вед. Ее важнейшее звено — Упанишады, мно­гие положения которых читатель найдет в данном из­дании. В этом памятнике, возникшем, по всей вероят­ности, в первой половине первого тысячелетия до н. э., размышляющая, исследующая и обобщающая философ­ская мысль уже берет верх над религиозно-мифологи­ческими элементами, но отнюдь не освобождается от них полностью. Как увидим в дальнейшем, зависимость фи­лософской — в особенности идеалистической — мысли от религиозно-мифологической составляет одну из опре­деляющих черт философии древнего мира. В древнеин­дийской же философии, развивавшейся в условиях пер­воначального классового общества, когда веками (а кое в чем и тысячелетиями) господствовали одни и те же социально-экономические формы, эта черта была выра­жена особенно ярко. Философские понятия и термины, сформировавшиеся в Упанишадах, а затем и в «Махаб-харате», важнейшем творении древнеиндийского эпоса, свидетельствуют и о своем происхождении из недр рели­гиозно-мифологического мышления, и о продолжаю­щейся зависимости от него. Эти понятия и термины составляют основное ядро древней, а в значительной •степени и средневековой индийской философии.

В открывающем данный том «А-нтологии мировой философии» разделе, который содержит показательные для этой философии тексты, читатель найдет ряд

вступительных очерков, дающих более подробную ха­рактеристику различных ее — материалистических и идеалистических — направлений и школ. В данной же статье необходимо отметить некоторые, наиболее общие черты индийской философии, отличающие ее от древне­греческой философии.

Одна из этих отличительных черт состоит в том, что индивидуальное творческое начало в индийской фило­софии выражено чрезвычайно слабо. Хотя источники и донесли до нас отдельные имена индийских философов, но, не говоря уже о том, что достоверность их существо­вания безнадежно скрыта для нас в тумане тысячеле­тий, их индивидуальный вклад в индийскую философию в значительной мере растворен в коллективном творче­стве, принявшем форму того или иного направления или школы. Эта своего рода «безликость» индийской философии, характерная и для других сфер индийской духовной культуры, была в эпоху древности и средне­вековья прямым выражением могущества нивелирую­щей традиции, которая определялась устойчивостью социально-экономических форм индийского общества в эту весьма длительную историческую эпоху. Та же «безликость» философской мысли в Индии неразрывно связана и с такой ее чертой, как крайняя хронологиче­ская неопределенность ее памятников, иногда датируе­мых в диапазоне не только веков, но и целых тысяче­летий. В духовной культуре Древней Индии почти отсутствовала историческая наука, столь богато представ­ленная в греко-римском мире да и в Древнем Китае.

Другая отличительная черта индийской философии рассматриваемой эпохи — значительно меньшая, чем в Древней Греции, связь с собственно научной мыслью. Вообще говоря, вне отношения к научному знанию нет никакой философии, в том числе и философии древнего мира. Однако характер связи философии с конкретно-научным знанием был различен уже в древнем мире. Как уже отмечалось, отдельные элементы естественно­научной мысли, отражавшие тысячелетний опыт чело­вечества, были вкраплены в религиозно-мифологиче­скую идеологию. Недаром жрецы, будучи профессио­нальными служителями религиозных культов, одновре-

менно выступали в странах Древнего Востока главными носителями учености и знаний. Только учитывая на­личие такого рода знаний, основанных на общечело­веческом опыте (например, медицинских, наиболее ха­рактерных в этом отношении), можно понять тот факт, что исходным пунктом развития философской мысли в Древней Индии — да и в других странах древнего мира — стала религиозно-мифологическая мысль.

Особо важную роль в становлении философии как особой формы общественного сознания, ее выделения из мифологического лона сыграла математика (в не­сколько меньшей мере астрономия), чего мы специально 'коснемся в дальнейшем. Математика в Древней Индии, особенно такие ее разделы, как арифметика, а затем и алгебра, достигла очень больших результатов (доста­точно указать на появление здесь позиционной системы счисления и введения нуля), превзошедших то, что было сделано в этих областях знаний в Древней Гре­ции. Однако эти достижения относятся в основном к первым векам нашей эры, когда философская мысль существовала уже много веков и когда определилась зависимость ее преобладающего идеалистического по­тока от религиозно-мифологической традиции. Как уви­дит читатель из приводимых ниже текстов, индийская философия древности и средневековья отнюдь не сво­дилась только к этому потоку, а заключала в себе и ряд материалистических идей, положений и учений, для ко­торых характерна более или менее тесная связь с есте­ственнонаучной мыслью. Но в целом по сравнению с античной, греко-римской философией такая связь для индийской философии менее показательна.

Предметом первых философских размышлений, есте­ственно, становились не только явления природы, окру­жающей человека, но и мир самого человека и в его от­ношениях с другими людьми, и в его индивидуальном существовании. Отсюда понятно, что этико-социальная и этико-психологическая мысль неотделима от филосо­фии уже при самом ее возникновении. В индийской же философии вследствие отмеченных нами причин поток этико-психологической мысли был, пожалуй, наиболее

значительным. Поскольку же эта сфера в древности (как, впрочем, и много позже) труднее всего поддава­лась рациональному объяснению, именно в ней в наи­большей мере проявлялась зависимость философии от религиозно-мифологической и просто религиозной мыс­ли, которая никогда невозможна без и вне этико-психо-логической сферы.

В первой половине первого тысячелетия до н. э. появились литературные памятники, положившие на­чало философской традиции в Древнем Китае. Прими­тивное древнекитайское классовое общество во многом напоминало древнеиндийское общество, схематическая картина которого была нарисована выше. Конечно, между ними были и существенные различия, получив­шие свое отражение и в духовной культуре. В частно­сти, религиозно-мифологическая идеология в Древнем Китае не получила столь интенсивного развития и не была столь многосторонне разработана, как в Древней Индии. Однако сила традиции, порожденная застойно­стью социально-экономических отношений, была здесь едва ли менее принудительной, чем в Индии. Правда, мы обладаем в общем более конкретными сведениями о древнекитайских философах, их роли и удельном весе в развитии философской мысли. В дальнейшем во всту­пительных очерках к текстам читатель найдет некото­рые сведения об этих философах — материалистах и идеалистах, почти всегда сопровождаемые датами их жизни, в то время как такие сведения о древнеиндий­ских философах почти полностью отсутствуют. Однако, знакомясь с самими текстами, читатель заметит у всех древнекитайских философов общие основоположные по­нятия, которые получают лишь различную трактовку у тех или иных представителей философской мысли Китая. Многие из этих понятий восходят к древней­шему памятнику китайской духовной культуры, полу­чившему наименование «Ицзин» («Книга перемен»). Эта книга возникла как собрание текстов, касающихся древнейшей практики гаданий (примерно между VIII и VII вв. до н. э.), и составила первоначальную почву для философствования. Кроме «Ицзин» в ту же (или несколько более позднюю) эпоху появились и такие

книги, как «Гоюй» и «Цзочжуань», в которых также появились некоторые исходные понятия, прошедшие затем через всю древнюю китайскую философию. В дальнейшем у нас еще будет повод коснуться их.

Наиболее изучен и ясен для нас процесс формиро­вания философии в Древней Греции.

История того общества, в котором она появилась, тоже приходится на первое тысячелетие до н. э. Но в данном случае мы имеем возможность и более точно определить хронологические рамки этого процесса: пер­вые философы жили в Древней Греции в VI в. до н. э., а за одно-два столетия до них создали свои эпические произведения Гомер и Гесиод, мифологические воззре­ния которых сыграли первостепенную роль в формиро­вании греческой философии. Чтобы уяснить ее наибо­лее существенные особенности, необходимо дать хотя бы самую беглую характеристику древнегреческого общества.

Подневольный труд рабов получил в Древней Гре­ции в общем большее распространение, чем в странах Древнего Востока. Правда, в последние годы историки древнегреческого общества не склонны приписывать труду рабов решающей роли в процессе производства, как это изображалось в нашей литературе раньше. Вы­теснение труда свободных трудом рабов как основным видом производительного труда характеризует уже кри­зисное состояние рабовладельческой экономики. Своей вершины оно достигло в римский период истории ан­тичного общества, в первые века нашей эры. В эпоху же, которая нас занимает теперь, — VIII—VI вв. до н. э., впрочем, как и в последующие века, — труд сво­бодных — в ремесле и в сельском хозяйстве — играл решающую роль, хотя все время возрастал и удельный вес труда рабов (особенно после победоносного для древних греков окончания их войн с персидской монар­хией, со второй половины V в. до н. э.).

Но классовое древнегреческое общество отличалось от более примитивных классовых обществ стран Древ­него Востока не только сравнительно большей ролью в нем труда рабов. Социально-экономическая струк­тура первого по сравнению со вторыми была более

дифференцированной, что было связано со значительно более резким отделением в Древней Греции ремесла от сельского хозяйства, большим развитием здесь городов и городской жизни и, что следует подчеркнуть особо, зна­чительно более интенсивным распространением здесь торговли. Древнегреческий мир, как известно, был рас­положен не только на Европейском материке, но и на многочисленных островах Эгейского моря, и на юго-западной оконечности Малой Азии, и в ряде других мест Средиземноморья. Сама география определила роль древних греков как посредников между ближне­восточным миром, уже обладавшим богатой и многосто­ронней культурой, созданной в условиях классового об­щества, и европейским миром, постепенно входившим в историческую жизнь. Она способствовала быстрому развитию у древних греков торгово-денежных отноше­ний, глубина и масштабы которых были дотоле неизве­стны древневосточным странам.

В данной статье нет необходимости входить в под­робности социально-экономической жизни древнегре­ческого общества. Достаточно указать на то, что сель­ская община не была здесь замкнутым, натуральным и неподвижным мирком, как в Индии и других странах Древнего Востока. Она так или иначе втягивалась в тор­говый обмен, приобщалась к городской жизни. В много­численных полисах — городах-государствах Древней Греции (т. е. городах с прилегающей к ним небольшой сельской территорией, подчинявшейся им) — кипела напряженная классовая борьба среди свободных. Про­тив старой земельной знати, сложившейся еще в эпоху «гомеровского общества», когда первобытнообщинный строй сменялся классовым обществом, — против так на­зываемых эвпатридов (благородных), цеплявшихся за уходящие формы социально-экономической жизни, бо­ролся демос — народ, концентрировавшийся главным образом в городах и возглавлявшийся новой торгово-ремесленной и рабовладельческой верхушкой. Эта борьба среди свободных (число которых, по всей ве­роятности, всегда превышало в древнегреческих поли­сах число рабов) в дальнейшем меняла свои формы, но ее интенсивность всегда отличала их динамичную поли-

тическую жизнь от более спокойной и неподвижной политической жизни древневосточных государств.

Наличие такого рода борьбы и более дифференциро­ванной социальной структуры в древнегреческих поли­сах предопределило и значительно большее разнообра­зие здесь форм политического устройства. Если в стра­нах Древнего Востока деспотия, т. е. неограниченная власть верховного владыки (который в своем «священ­ном» лице нередко объединял и жреческие функции), была основной и в подавляющем большинстве стран Древнего Востока исчерпывающей формой их полити­ческого устройства, то в Древней Греции монархиче­ское устройство было в послегомеровские времена до­вольно редким явлением, ибо в древнегреческих полисах существовали различные разновидности аристократии («власти лучших»), демократии («власти народа»), олигархии («власти немногих», главным образом бога­чей). Существовали здесь и другие формы государст­венной власти.

Указанными особенностями древнегреческого обще­ства объясняется и такая важная сторона его культуры, как меньшая роль традиции в духовной жизни разви­тых полисов по сравнению с Древней Индией и Древ­ним Китаем, которые в целом представляли собой изо­лированные общества, длительное время почти не со­прикасавшиеся с другими культурами. Традиция же всегда крепка, пока неизвестны другие социальные по­рядки, другие обычаи и другие верования. Древниеже греки, образовавшие множество городов-государств, основывавшие свои колонии во многих странах и обла­стях Средиземноморья и вступавшие в оживленный торговый обмен и между собой, и с другими народами, не могли уже рассматривать свои порядки и свои обы­чаи как единственно возможные и единственно истин­ные.

Не столь принудительная, как в странах Древнего Востока, сила традиции в древнегреческом обществе была связана с иной, чем на Древнем Востоке, ролью личности в общественно-исторической жизни. Отмечен­ные условия социально-экономической жизни Древней Греции открывали здесь больший простор для личной

инициативы (конечно, прежде всего для представите­лей господствующих классов). Центральная социально-философская проблема «личность — общество» стави­лась в Древней Греции значительно более остро и дра­матично, чем в тех странах. Индивидуально-личностное начало в духовной культуре древнегреческих полисов, открывавших обширное по тем временам поле и для экономической, и для политической деятельности, пред­ставлено значительно ярче и глубже, чем в древнево­сточных государствах.

Непосредственной предшественницей философии в Древней Греции, как и в странах Древнего Востока, была религиозно-мифологическая идеология, вернее, религиозно-мифологические верования и представления. Древнегреческая мифология, первые образы которой зафиксированы в знаменитых эпических поэмах Гомера «Илиада» и «Одиссея», возникших, возможно, уже в конце второго тысячелетия до н. э., но впервые запи­санных только в VI в. до н. э., существенно отличалась от мифологии древневосточных стран.

Это отличие состояло прежде всего в том, что в об­разах древнегреческих богов и демонов сильнее было представлено антропоморфное начало по сравнению с во многом еще зооморфным обликом древневосточных богов и божков. Но пожалуй, еще более существенным было то, что в древнегреческой мифологии преобладали не религиозно-культовые, а художественно-эстетические элементы. Они-то и сделали ее, по словам Маркса, поч­вой, арсеналом и материалом всего античного искус­ства. Сами поэмы Гомера в том виде, в каком они до нас дошли, стали первым явлением этого искусства.

Сравнительная слабость религиозно-культовых эле­ментов в древнегреческой мифологии получила свое внешнее выражение и в той в общем небольшой роли, какую здесь играли в общественной жизни жрецы. В от­личие почти от всех стран Древнего Востока жрецы в Древней Греции редко выступали в функции ученых. Большая степень разделения труда, в особенности от­деления умственного труда от физического, привела к тому, что древнегреческая наука носила более «свет­ский» характер, чем наука древневосточная.

Эволюция мифологических представлений древних греков показывает, что едва ли не важнейшая ее зако­номерность состояла в убывании их фантастичности и причудливости сочетаний мифологических образов, заимствованных из различных областей природы и че­ловеческого мира. Антропоморфные боги гомеровского пантеона одновременно выступают и как социальные, и как космические устроители, что отражало сущест­венный прогресс, достигнутый древними греками пред-классовой эпохи в осознании правильности природных изменений и усложнявшейся социальной организации.

В мифологической ткани гомеровских поэм особое место занимает идея судьбы (олицетворенной Мой­рами), властвующей над жизнью и смертью любого человека. Судьба представляется не только и даже не столько подчиненной Зевсу и другим олимпийским не­божителям, сколько равной им, а иногда и господст­вующей над ними. В этом представлении о судьбе — смутное предчувствие какой-то совершенно еще не диф­ференцированной и фатальной социально-космической закономерности. В Ведах имеется сходное представле­ние о рите, а в Китае в эпоху создания «Ицзин» — пред­ставление о небе как верховной природно-общественной закономерности.

Перелом в истории древнегреческой мифологии по­лучил свое отражение в эпической поэме Гесиода (VIII—VII вв. до н. э.) «Теогония», т. е. происхожде­ние (или родословная) богов. Задача, которую ставил в этой поэме ее автор, состояла в том, чтобы система­тизировать и по возможности четко изложить основные мифологические представления своих современников. Но тем самым Гесиод, сам того не подозревая, подрывал их веру в реальность этих представлений. Хотя боги выступают в данной поэме как космические личности, они приобретают в ней и значение абстрактных прин­ципов, благодаря чему некоторые элементы гесиодов-ской теогонии становятся первым на Западе космогони-ческо-натурфилософским построением. До начала мира, по Гесиоду, существовал только Хаос — зияющее, пус­тое пространство, представлению о котором была чужда какая-либо персонификация. Элемент ее можно заме-

тить разве лишь в том, что Хаос рождает «широкогру­дую Гею» (Землю), Эрос (Любовь, олицетворяющую движение) и Тартар (сумрачный подземный мир). Од­новременно появляются «черная ночь» и «угрюмый Эреб», а затем, после порождения Землею Неба (Урана) и их брака, возникают светлый Эфир, Океан, Солнце, Луна и поколения олимпийских богов во главе с Зев­сом.

Четко наметившаяся в рассматриваемой поэме Ге-сиода трансформация антропоморфных богов в довольно абстрактные природные силы свидетельствовала о со­зревании — пока еще в недрах мифологии — обобщаю­щей, философской мысли. Сходный процесс происходил в Древней Индии, когда ведическое мировоззрение сме­нялось мировоззрением, зафиксированным в Упаниша-дах. Конечно, в отношении философского осмысления природы и человека это произведение пошло гораздо дальше гесиодовской «Теогонии». В Упанишадах чело­веческая мысль уже настойчиво искала, выражаясь словами Энгельса (сказанными при характеристике на­турфилософских воззрений первых греческих филосо­фов), единство в бесконечном многообразии явлений природы. Знакомясь с материалами Упанишад, чита­тель увидит метания древнеиндийской мысли в поисках подлинной первоосновы этого единства. В качестве та­ковой попеременно признаются то пища, без которой немыслима жизнь, то жизненное дыхание, то последо­вательно четыре или даже пять природных стихий, представлявшихся древним далее неразложимыми эле­ментами: вода, земля, огонь, воздух и эфир (акаша, по-видимому, как и у греков, наиболее тонкий и чистый воздух, у индийцев отождествлявшийся также с про­странством), то недифференцированная материя (пра-крити). Наконец, в качестве наиболее широкой перво­основы и первопричины бытия выделяется понятие Брахмана-атмана, которое на европейском философ­ском языке обычно передается словосочетанием «ду­ховный абсолют». Это понятие обычно истолковывается как основа индийского идеализма. Действительно, оно широко использовалось в ряде идеалистических фило­софских систем, да и в религиозных построениях ин-

дуизма. Но если иметь в виду Упанишады, то здесь еще нет серьезных оснований для интерпретации Брахмана-атмана только как идеалистического понятия: Брахман-атман нередко отождествляется здесь с той же пищей и названными первоэлементами. Если он и истолковы­вается порой как творческий дух, то чаще мыслится как начало, имманентное самой природе, т. е. пантеистиче­ски. Но вместе с тем Брахман стал важнейшим богом ведического пантеона, которого иногда представляли даже как внеприродного бога-творца.

Такого рода неопределенность, многозначность в по­нятии Брахмана-атмана (а мы указали далеко не все его значения), как и колебания Упанишад в определе­нии подлинной первоосновы сущего, свидетельствуют о происхождении философии из лона мифологии. Мифо­логические образы-представления максимально много­значны, расплывчаты, неопределенны. Философия стре­мится трансформировать эти образы в понятия, но в начале своего пути она долго еще не способна изжить эту расплывчатую многозначность, хотя и значительно уменьшает ее. Такой процесс характеризует развитие и древнеиндийской, и древнекитайской, и древнегрече­ской философской мысли. По словам Маркса, «филосо­фия сначала вырабатывается в пределах религиозной формы сознания и этим, с одной стороны, уничтожает религию как таковую, а с другой стороны, по своему положительному содержанию сама движется еще только в этой идеализированной, переведенной на язык мыслей религиозной сфере» *.

В древнекитайской мысли (в книгах «Ицзин», «Гоюй», «Цзочжуань», «Шуцзин» и др.) также сложи­лись довольно устойчивые понятия первооснов и перво­причин всего существующего. Наряду с небом (тянъ) в качестве таковых сформировались понятия ян (свет­лое, мужское, твердое, горячее, успешное и др.) и инь (темное, женское, мягкое, холодное, неудачное и др.). Эти противоположные друг другу космические силы впоследствии обычно объединялись со стихией ци (воз­дух, эфир). К ним присоединялись также «пять мате-

* К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. I, стр. 23.

риалов»: земля (главный из них, который мыслился, по-видимому, как противоположность неба), вода, огонь, дерево (которое охватывало все растительное) и ме­талл. Различные вариации этих первооснов встречаются во всей древней и средневековой китайской философии. Возвращаясь к древнегреческой философии, мы кон­статируем, что она возникает в VI в. до н. э. как ярко индивидуализированное явление, связанное с именами Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена — философов так называемой милетской школы — первой философской школы на Западе (хотя и возникла она в Ионии — гре­ческой колонии на юго-западной оконечности Мало-азийского полуострова). С тех пор греческая филосо­фия развивалась почти непрерывно. Указанные выше социально-экономические, политические и культурно-идеологические условия определили то, что примерно за четыре столетия со времени появления первых филосо­фов, писавших на древнегреческом языке, были сфор­мулированы поразительно глубокие философские идеи и учения, не раз высоко оценивавшиеся классиками марксизма-ленинизма. По словам Энгельса, «в многооб­разных формах греческой философии уже имеются в зародыше, в процессе возникновения, почти все позд­нейшие типы мировоззрений» *. Философские идеи, учения и системы античных мыслителей сыграли огром­ную, определяющую роль в развитии философской куль­туры народов Средиземноморья, а также всех европей­ских народов в эпоху средневековья. Современный европейский философский язык в значительной своей части основан на греко-латинской терминологии. Мы используем этот язык и при оценке и интерпретации индийской и китайской философии, имеющих собствен­ную терминологию. Если прибавить к этому длительные традиции в изучении античной философии в Западной Европе и в России, то следует признать естественным, что в данном томе «Антологии» наибольшее место отве­дено текстам античных мыслителей. При этом, посколь­ку римская философия в сущности представляла собой только переложение на латинский язык греческих уче-

* К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 369.

пий и идей, мы не выделяем здесь особого раздела рим­ской философии, включая некоторых ее представителей в соответствующие направления (школы) античной философии.

Как и в странах Древнего Востока, в Древней Гре­ции возникновение философии также не стало бы воз­можным без понятий, сложившихся на основе производ­ственного, социального и морального опыта. Сама античность именовала семью мудрецами (мудрец по-гре­чески софос) тех выдающихся древнегреческих деяте­лей, которым она приписывала авторство многих изре­чений, резюмирующих народную мудрость (например: «Познай самого себя», «Ничего через меру»). К числу «семи мудрецов» всегда относили Фалеса и его совре­менника — известного афинского политического деятеля Солона.

Довольно быстрый процесс формирования филосо­фии в Древней Греции (некоторые историки говорили даже о внезапности ее появления) в значительной сте­пени объясняется многосторонностью ее связей с на­укой. Однако необходимо подчеркнуть, что они стали возможны в значительной мере благодаря активному общению древних греков с богатой древнейшей куль­турой ближневосточных стран, в особенности Древнего Египта и Древней Вавилонии. Ценнейшей составной частью этой культуры были научные знания, прежде всего астрономические и математические, накопленные в течение многих веков египетскими и вавилонскими жрецами. Однако в условиях более динамичных и про­грессивных социальных порядков Древней Греции эти знания претерпели существенные изменения. Матема­тические, астрономические и другие истины, открытые в названных странах чисто опытным путем (и связан­ные главным образом с практикой ирригационного сельского хозяйства), служили здесь лишь чисто прак­тическим целям. В Древней же Греции (в силу сравнительно развитого разделения труда) математика становится доказательной, дедуктивной, теоретической наукой. По имеющимся сведениям, уже Фалес, заим­ствовавший немало математических и астрономиче­ских истин у египтян и вавилонян, пытался доказать

теорему о делении диаметром круга на две совершенно равные половины и теорему о равенстве вертикальных углов.

Появление науки как сферы теоретических интере­сов выдвигало принцип рационального обоснования. Развитие этого принципа уже в начальный период при­вело к известному уточнению формировавшихся фило­софских понятий и тем самым к отделению философии от мифологии. Теперь нам пора напомнить, что само греческое словосочетание «философия» появляется как раз в начальную эпоху ее развития. Первым, кто упо­требил его, был, по-видимому, Пифагор, который, же­лая подчеркнуть скромность своих притязаний, называл себя не мудрецом (софос), а лишь любителем мудрости, философом. Кстати, именно Пифагору и его школе, су­ществовавшей до IV в. до н. э. включительно, принад­лежит особенно большая заслуга в разработке матема­тики как теоретической дисциплины. Из фрагментов Филолая, одного из ведущих пифагорейцев V в. до н. э., видно, что в этой школе была по существу сформулиро­вана идея математического естествознания, которая еще не могла быть реализована в античности (хотя и неко­торые ее ученые, жившие, правда, несколькими веками позднее, вставали на путь такой реализации). В связи с этой идеей пифагорейцы ввели термин «космос» (пер­воначальный смысл этого слова—«украшение»), обо­значив им мир, толкуемый как огромное организован­ное и согласованное в действиях всех своих частей еди­ное целое (гармония этого целого, по убеждению пифагорейцев, имела в своей основе соотношение изве­стных чисел). В этом смысле космос стал противопо­ставляться хаосу, толкуемому как нечто беспорядочное и дисгармоничное.

Слово «философия» встречается в дальнейшем у Ге­раклита и других философов, подчеркивавших этим словом свою любовь к истине и стремление к исследо­ванию ее. Этим словом обозначался тогда весь ком­плекс научных знаний, ибо в течение длительного исто­рического периода, по крайней мере до Аристотеля включительно, не было ни наук, отдельных от филосо­фии, ни философии, отдельной от наук.

Предметом формировавшейся древнегреческой фило­софии стала природа в самом широком смысле этого слова. Не случайно подавляющее большинство фило­софских произведений носило одно и то же название — «О природе». Следовательно, философия выступила в эпоху своего формирования — ив Древней Греции так же, как в Древней Индии и Древнем Китае — прежде всего как натурфилософия (этот латино-гре-ческий термин появился в Европе лишь в конце XVIII в.).

Специфически философская постановка вопроса, ко­торую мы встречаем уже у Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена, состоит в стремлении установить то пер­воначало или первооснову, которые могли бы объяснить все бесконечное многообразие природных явлений. Фа-лес считал таким первоначалом воду, Анаксимен — воз­дух, Гераклит — огонь, Ксенофан и Парменид, принад­лежавшие к элейской школе, — землю, т. е. в общем те же казавшиеся в древности далее неразложимыми сти­хии, которые мы находим и в древнеиндийской, и в древнекитайской натурфилософии. Лишь Анаксимандр выдвинул в качестве такого первоначала некую неоп­ределенную первостихию, которую он обозначил словом «апейрон».

Философские воззрения перечисленных раннегрече-ских философов мы характеризуем обычно как наивно-материалистические. И это справедливо, если учесть, что острие их натурфилософии было направлено против продолжавших господствовать религиозно-мифологиче­ских представлений (многие из них составляли идеоло­гические устои полисов). Стремясь к чисто рационали­стическому объяснению природных явлений, все эти философы устраняли олимпийских и прочих богов, ли­шая их функций управления природой (так, Фалес волнением воды в земных недрах хотел объяснить зем­летрясения). В наиболее яркой форме эта о