Насильственно-реквизиционная организация как первая организационная форма, созданная человеком

Единственной формой связи между дружиной и общинами в новом надобщинном образовании было насилие, а общей целью дружины, которая теперь выступала общей целью всего новообразования, выступала реквизиция общинных ресурсов. Именно поэтому этот новый тип объединения людей я назвал насильственно-реквизиционной организацией. Данное новообразование оказалось чрезвычайно устойчивым и до появления современной организации было доминирующей формой организованного поведения людей.

Рассмотрим те психологические изменения, которые претерпел труд общины в рамках новой организационной формы.

В насильственно-реквизиционной организации община уже не являлась самодостаточной и автономной группой, а становилась частью некоторой большей структуры, в которую входили другие общины, вынужденные подчиняться дружине и отдавать ей часть своих ресурсов.

Организационно-психологическая схема функционирования насильственно-реквизиционной организации представлена на рис. 4.3.

Воспроизводство ресурсов в насильственно-реквизиционной организации, на первый взгляд, изменилось незначительно: земледельческая община по-прежнему была главным производителем и ей принадлежали средства и предмет труда. Однако теперь часть продукта ее труда поступала в организационные ресурсы дружины.

Рис. 4.3. «Контур» власти и воспроизводства ресурсов в насильственно-реквизиционной организации

 

Психологические изменения, которые претерпел труд общинного человека в насильственно-реквизиционной организации во многом зависели от той доли продукта труда, которую забирала дружина. Если величина отбираемого продукта труда была умеренной, то психологическая канва деятельности индивида изменялась несущественно. В ней сохранялось мотивационно-целевое единство, и в сознании общины труд по-прежнему непосредственно связывался с собственными нуждами и заботами.

Если же реквизируемая часть была велика, то цель труда в значительной мере теряла свое мотивационное содержание, лишая общину надежды на удовлетворение своих потребностей. Однако, если прежде потеря побудительной силы, т. е. связи с актуальной потребностью, приводила к потере цели и затуханию деятельности, то теперь деятельность все равно продолжалась. Теперь цель деятельности «подпитывалась» не привычным ожиданием сытости, которая хоть на короткий срок, но должна была наступить после уборки урожая, а мотивом безопасности. В новых условиях общине нужно было трудиться не для удовлетворения своих потребностей, а для того, чтобы обезопасить себя от возможной, а порой и неминуемой гибели — «не до жиру, быть бы живу». Даже обрекая себя на голодное существование, но отдав дань, люди надеялись выжить до следующего урожая. Невыполнение условий, поставленных дружиной, грозило неминуемым наказанием или гибелью.

Иными словами, теперь общине нужно было трудиться и следовать цели труда даже тогда, когда этот труд не давал надежды на удовлетворение своих потребностей, т. е. не был внутренне мотивирован. Если дань, которой была обложена община, была велика, то община фактически начинала работать не на себя, не на свою цель, а на пополнение организационных ресурсов дружины, т. е. фактически на цель дружины. Цель общинного труда при этом все больше и больше отчуждалась от поведения общины и присваивалась дружиной.

Таким образом, насильственно-реквизиционная организация вынудила земледельческую общину трудиться не ради своей общинной цели, а ради цели дружины, которая теперь стала выступать в качестве общей организационной цели. Эта цель была лишена для общины побудительной силы, так как не была связана с ее базовыми потребностями, т. е. цель деятельности перестала быть связанной с ее внутренним мотивом. Иными словами, формирование и развитие первой организационной формы фактически разрушало неразрывную (в ходе всего предшествовавшего филогенеза) связь мотива и цели поведения человека, так как цель — идеальное представление результата труда — отчуждалась и все меньше связывалась с внутренней мотивацией земледельца.

Отсутствие мотива следования за целью труда компенсировалось насилием или угрозой насилия со стороны дружины.

В процессе формирования первой организационной формы особенно наглядно проявилась организациогенная функция насилия. Общины объединялись вовсе не из-за того, что это было им выгодно, а потому, что дружина силой заставляла их вступать в отношения зависимости. И именно через насилие дружина опосредованно связывала общины между собой.

Но создав первую организационную форму, насилие само претерпело качественное изменение. Случайное, единовременное насилие, которого можно избежать, не может оказывать определяющего влияния на поведение: оно лишь косвенно затрагивает цель поведения объекта насилия и направляет его на поиск различных способов избежать подобного насилия впредь.

Насилие конституализированное, превращенное в устойчивую организационную форму, которая обеспечивает неизбежность насилия в случае нежелательного поведения объекта насилия, приобретает колоссальное формирующее воздействие на поведение. Поэтому оно способно придать поведению качественно новые характеристики.

В этом случае насилие перестает быть просто насилием, а становится властью, так как оно обеспечивает условия и требует от объекта насилия постоянного следования отчужденной, а потому немотивированной цели. Таким образом, насилие не только сформировало организацию, но, приобретя организационную форму, стало качественно иным. Оно стало базовым организационным процессом — властью. Без власти как процесса, обеспечивающего следование немотивированной цели, организация не могла бы сохранять устойчивую форму.