Типология малых форм в церковном искусстве.

Алтарные преграды и малые архитектурные формы – переходное звено от архитектуры к искусству изобразительному и предметам малых форм так называемого прикладного искусства. Высокий русский иконостас, столь привычный теперь, имел свою историю формирования, которая в других случаях не привела к столь грандиозному результату, как в русском храмостроительстве. В западной Европе, вопреки средневековым попыткам создания алтарных преград, получавшихся слишком глухими, практически почти полностью отказались от подобных идей, оставляя пресвитериум открытым. Восточно-христианская традиция оказалась более последовательной в развитии небольших преград раннехристианского времени. Изданный в 2000 г. А.М.Лидовым сборник статей “Иконостас” показывает, сколь широка проблематика темы становления форм алтарной преграды. Латеранский “фастигиум”, решётки базилики в Тире, описанной Евсевием, реконструкции преград римской базилики св. Петра и Софии Константинопольской – всё это дает представление о невысоких, полупрозрачных преградах раннехристианского и ранневизантийского периодов. Более ясной представляется преграда средневизантийского времени – темплон – четырёхколонная (или с большим числом небольших колонн) алтарная преграда, перекрытая архитравной балкой-космитом, на которой могли размещаться иконы-эпистилии с деисусной (триморфной) композицией в центре и несколькими праздниками по сторонам (зачаток будущих деисусного и праздничного рядов). Интерколумнии оставались открытыми, но после XI в. и по XIV столетие (в хронологии есть некоторые разночтения у разных авторов) они начали закрываться сначала шитыми тканями, а потом иконами, причём этот процесс был более интенсивным в монастырях. В Русской Церкви, родившейся в средневизвнтийский период и принявшей преграду в виде темплона, данный процесс сопровождался изменением конструкции преграды, ставшей тябловым иконостасом. ”Темплон” и “тябло”, с лингвистической точки зрения, одно и то же трансформированное слово, но конструктивно они принципиально различны. Темплон стоит своей тяжестью на полу, а тябло как бы висит на предалтарных столбах, в гнёзда которых вставлены балки, а на них тесным фронтом располагаются иконы. Есть мнения об определённом “революционном” преобразовании при митрополите Киприане, когда тенденция обрела конкретный результат. Оформился трёхрядный русский иконостас. Таковым он, видимо, был при преподобном Андрее Рублёве, а к концу XV столетия стал четырёхрядным. Окончательный “классический” пятирядный вид высокий иконостас приобрёл в XVI в. и в следующем XVII считался нормой в русском храмостроении, иногда с небольшими модификациями [203]. Были и иконостасы на основе кирпичной стенки (Успенский собор Московского Кремля), а в XVII в. даже как часть росписи восточной стены основного объема (храмы Архиерейского двора Ростова Великого). Синодальный период вернул преграду к старой тектонике, поставив ее “на землю”. В это время много разнообразных решений иконостасов – от “триумфальной арки” в Петропавловском соборе, через многие барочные и классицистические формы – вновь к русской традиции высокого иконостаса или, наоборот, в храмах “византийского стиля” – к переосмысленному подобию темплона. Высокий иконостас не остался только достоянием Русской Церкви, и на Балканах, и в греческих храмах бывают примеры высоких преград, в том числе и непосредственно подаренных из России. Это историческая канва, но какие темы лежат в основе алтарной преграды и ее развития. Назовём эти темы:

— во-первых, образ ветхозаветных Скинии и Храма, отражённых в четырёхколонной структуре темплона [98];

— параллельно, тема античного портика как торжественного фона для значимых событий [114];

— аналогично, тема триумфальной арки, с которой ассоциируются система трёх врат и литургическая тема Великого входа;

— образ Ковчега Завета в формах царских врат [143];

— местные иконы в их связи с раками местных святых [97];

— антепендиум с его часто сложной композицией как прообраз структуры высокого иконостаса – то есть предалтарный образ, располагавшийся на передней стороне престола, который по мере закрытия преградой престола и алтарного пространства как бы спроецировался на преграду [76];

— включённость алтарной преграды в интерьер с его иконографическими программами и принятие иконостасом “исторического” принципа размещения икон (см. ниже).

При этом темплоны и высокие иконостасы следует воспринимать как часть структуры интерьера с его малыми архитектурными формами: горним местом с сопрестолием, надпрестольным киворием (сенью), амвонами (и в раннехристианском, и в современном значении), киотами, балюстрадами и прочими небольшими преградками, колоколами, а также характером дверей и оконных решёток, осветительной арматуры: паникадил, хоросов, бра, подсвечников, но это уже переход к малым формам “прикладного” искусства – потому о них ниже. Предметы церковного искусства малых форм также подлежат систематизации [239]. Назовём такие их группы, как антиминсы и священные сосуды, светильники и кадила, кресты, панагии и походные иконки, облачения и ткани, оклады престолов и икон, богослужебные книги с окладами и книжными миниатюрами. Наиболее ответственными группами в данной составляющей церковного искусства следует считать антиминсы, богослужебные сосуды и книги.

Основные виды сосудов: дискосы (δισκος, patena — сохранились образцы, начиная с IV в, например, из стекла — в ГЭ), чаши — потиры (ποτηρ), а в древности также кратиры (κρατηρ – более широкая чаша), копия, лжицы, тарели, звездицы, ковши, дарохранительницы (“сионы”, в прошлом выносившиеся на великий вход), дароносицы, мирницы (крестильные ящички), крещальные купели, водосвятные чаши, литийные блюда и панагиары, разнообразные мощевики (реликварии), а в древности также ампулы, алавастры и пиксиды. От раннехристианского времени сохранилось большое количества фрагментов стеклянных сосудов, как правило – их донца с изображениями.

Из книг, являющих собой комплекс искусств (живописного и ”прикладного”) следует особо упомянуть Напрестольные Евангелия (“апракос”- лекционарии с литургическими чтениями и “тетр”- с текстом четвероевангелия), апостолы, псалтири, так называемые изборники и другие.

Важны также светильники: напрестольные и другие лампады, семисвечники, паникадила и хоросы (светильники в центре храма, в отличие от паникадила – в виде горизонтально подвешенного гранёного или круглого обруча) архиерейские трикирии и дикирии, выносные и стационарные подсвечники, пасхальные трисвечники и канунные столики. Есть интересные примеры небольших раннехристианских керамических и бронзовых светильников, аналогичных античным, закрытых, с двумя отверстиями и маленькой ручкой сбоку. На них бывают христограммы или другие свойственные времени изображения. Ладанницы и кадила – на цепочках или в виде кацеи (с ручкой, они по сей день распространены на Афоне).

Кресты: напрестольные, запрестольные и предносные, кресты-энколпионы (то есть раскрывающиеся кресты-мощевики), ставротеки (кресты, помещённые в подобие иконной доски, которые могут содержать частички подлинного крестного древа, привезённые из Иерусалима), панагии (происходящие от древних энколпионов), наперсные и нательные кресты. Также походные иконки-складни, перстни с христианской символикой, камеи и геммы. Упомянем рипиды, жезлы и посохи, также брачные венцы и митры, последние и как составляющие богослужебных облачений. Помимо облачений священнослужителей, к тканым изделиям относятся: покровцы и воздуха, плащаницы и пелены, шитые облачения престолов, завесы и хоругви (последние могут быть и металлическими), также при высоком уровне исполнения к произведениям искусства могут быть отнесены такие тканые изделия, как внебогослужебные одежды священно- и церковнослужителей, монашествующих и монашеские атрибуты – аналавы схимников, параманы и чётки.

В малых формах используются такие материалы, как камень, металлы, в том числе драгоценные, дерево, кость, драгоценные и полудрагоценные камни, ткани. Работы ведутся в технике эмали, чеканки, золотой наводки, резьбы, лицевого и золотного шитья и многих других.

БИЛЕТ 10.1

Деревянное зодчество русского севера

 

Если в Новгороде это влияние еще не так заметно, то позже в эпоху возвышения Москвы, оно оказывается настолько решающим, что сама история московского зодчества есть в значительной степени история перенесения деревянных форм на каменные сооружения. Изложение этого периода совершенно немыслимо без предварительного знакомства с деревянными церквами русского Севера. на Севере, где были выработаны совершенные формы деревянного зодчества, которые в течение веков непрерывно влияли на всю совокупность русского искусства. Формы эти являлись тем неиссякаемым родником, из которого черпали новую жизнь застывавшие временами художества на Руси, и значение их все еще недостаточно оценено. С чрезвычайно отдаленных времен вырабатывались как самые плотничьи приемы, так и та терминология, которая сохранилась на Севере до наших дней. Слова "стопа", "сруб" "клеть" говорят о форме и способе постройки деревянных сооружений. Древний термин "хоромы", определявший соединенную в одно целое группу жилых богатых помещений, всецело выражал впоследствии и внешность "храма", т.е. той же храмины, хоромины, хором, как жилища, но жилища не простого смертного, а бога – "дом божий". Таким образом, в самом слове "храм", будь он каменный или деревянный, скрывается определение богатого жилища. С распространением христианства расширялась и потребность в сооружении храмов. Византийское церковное зодчество с установленными церковью основными формами плана и фасадов было принято как завет, как нерушимая святыня, остававшаяся неподвижной целые века. Свободному замыслу тут долго не было места. Только первые деревянные церкви, появившиеся еще до каменных, могли быть срублены иначе, ибо не было еще образцов, к которым местные плотники должны были приноравливаться. Они вынуждены были искать форм для нового сооружения, одной стороны, в преданиях хоромного строительства, с другой – в собственном воображении. Когда же появился первый каменный храм, то такой образец был дан, и с этих пор деревянное церковное строительство получило возможность заимствовать некоторые особенности каменного храма. Конечно, о точном воспроизведении его форм в дереве не могло быть и речи. Прежде всего, этому препятствовал уже самый материал и создававшиеся веками строительные приемы деревянного зодчества, находившегося в руках самого народа. Слишком строгой охраны византийских форм не допускали разбросанность и глушь деревенской Руси. Понемногу у народа выросло свое особенное представление о красоте "божьего храма". Все это вместе взятое неотразимо направляло развитие деревянного храмового зодчества в совсем другую сторону и постепенно привело его к той изумительной самобытности, в которой бесследно исчезли черты, заимствованные некогда у Византии. В этой борьбе народного вкуса с чуждыми ему началами духовная власть оказалась в силах удержать только самое общее очертание первоначального византийского плана. Осталось центральное помещение для молящихся, алтарь и притвор. Но и они с течением времени значительно видоизменились и получили народные, чисто бытовые прибавки. Место притвора заняла обширная "трапезная", а сам он превратился в необходимую принадлежность жилищ – сени, получив вместе с их значением и их конструкцию. Наконец, как и подобало хоромам, храм приподнялся на целый этаж, получив так называемые "подклеты", а вместе с ними и казовую часть хором – крыльца с "рундуками", как назывались крытые входные площадки этих крылец. Конструктивное устройство отдельных частей храма в виде прямоугольных срубов, совершенно тождественных по рубке с обыкновенным жилищем, требовало и тождественного потолочного перекрытия по "матицам", или иначе балкам, либо "прямью", либо "в косяк". Различные высоты срубов, или клетей, требовали их отдельного кровельного покрытия. "Божий храм", по народному воззрению, непременно должен быть "приукрашенным", и подобно тому, как главная красота хором сосредоточивалась на украшении их верха, так и на верхах храмов строители давали волю тому декоративному инстинкту, который на суровой глади бревенчатых стен не находил выхода. Насколько просто, скромно и как бы намеренно скупо убраны стены срубов, настолько причудливо и богато украшены кровли храма. Но, походя на богатые хоромы, храм требовал и присущего ему отличия, выражавшегося в главах и крестах. Готовых форм для главы в дохристианском деревянном строительстве на Руси не было, и приходилось брать их с храмов каменных, но уже самое устройство потолочного перекрытия и кровель деревянного храма обрекало главу на роль чисто декоративного придатка. Сохраняя присущую главам округлую форму, соответствующую каменному куполу, а также округлость его шеи, или барабана, деревянная церковная глава никогда не достигала величины глав каменных церквей, хотя и получила для своего увеличения "пучину", превратившись в куполок луковичной формы, в так называемую "маковицу". Другая отличительная форма каменной церкви – "закомара", или полукруглое окончание верхов фасадных стен, нашла соответствующее применение и в деревянном зодчестве. Сохраняя округлость, она, тем не менее, вполне отвечала своему прямому назначению – служить кровлей деревянного сооружения. Эта форма известна под названием "бочки", так как напоминает обыкновенную бочку, часть которой срезана во всю ее длину. Бочка поставлена своей срезанной стороной на сруб, а вверху ее круглое тело получило заострение. Такое же заострение получилось и на дне ее, являющемся как бы полуарочным фронтончиком и получившим характерное название "кокошника". "Бочкой" перекрывались обыкновенно алтари и притворы, а иногда она служила и подножием для глав. Покрывается ею нередко и главный "рундук" крыльца, где обыкновенно находится икона. Насколько эта форма "бочки" или лицевой ее части, "кокошника", присуща ее церковному значению, наглядно показывают верхние окончания деревянных и металлических складней, киотов, сеней. Как главы и их шеи, так и бочки покрывались особой деревянной чешуей, называвшейся "лемехом". Первоначально в лемехе стремились, по-видимому, воспроизводить черепицу, покрывавшую первые каменные храмы, но позже этот способ покрытия приобрел совершенно самостоятельное значение и стал решительно неотделим от деревянной церкви. Лемех стругали обыкновенно из осины, тонкими узкими дощечками, наружные концы которых вырубались в виде крестов. Надо видеть на месте, на Северной Двине, на Онеге и Мезени, древние церкви, покрытые лемехом, чтобы понять тяготение былых строителей к чешуйчатым кровлям. Такая кровля не только издали, но даже на близком расстоянии производит впечатление серебряной или посеребренной, и тот, кому случается увидеть из-за седого леса стройные чешуйчатые главки северной церкви, может биться об заклад, что они крыты не деревом. Разрастаясь в ширину через устройство приделов, сеней и крылец, деревянные храмы, как хоромы божьи, естественно, стремились еще больше в высь, далеко оставляя позади хоромы смертных. Были храмы, достигавшие 35 сажен высоты^3, а 20-саженная вышина была уже обыкновенной. Стремление украсить наилучшим образом верхние части храма привело к очень распространенному приему многоглавия, доходящему иногда до 22 глав. Деревянное зодчество растет и развивается только в лесной стране, а таковой издревле и поныне является весь русский Север. Обитатели этого края с малых лет знакомились с плотничным делом. Летописные известия очень рано отмечают уже роль Новгородского Севера в деревянном строительстве. О блестящем развитии плотничного искусства северной Руси говорят и московские акты XVII века, называющие плотников, живущих по Ваге, лучшими мастерами. Важские плотники постоянно пополняли кадры царских мастеров. Роль русского Севера в созидании самобытных форм деревянного церковного зодчества становится особенно понятной, если бросить взгляд на церковную архитектуру Украины и Прикарпатских земель. Наиболее интересными и наиболее самобытными из них оказываются церкви самых глухих мест в Карпатских горах. Причудливо своеобразные их формы чужды тех влияний, которыми полны их более культурные соседи на западе и востоке. Самобытность их объясняется той непринужденностью и свободой, с которой чисто бытовые формы жилища призваны служить обширным декоративным замыслам храмоздательства, чуждого далекому от них контролю. И вдали от шумных городов, в глуши заброшенных деревенских уголков выросли такие поистине народные создания, как церковь в Малнове, в Скольских горах Галиции. Своеобразность и глубоко народный характер церквей Норвегии также объясняются отдаленностью их от культурных центров, всегда сглаживающих и нивелирующих самобытные черты. Несмотря на все сходство этих церквей по общим контурам и силуэту с романскими каменными церквами, они отличаются не меньшей самобытностью, нежели церкви Галиции и Прикарпатской Руси. Последние кажутся похожими скорее на норвежские, чем северные русские, но сходство это только кажущееся. По самой конструкции они, несомненно, роднее церквам Северной Руси, с которыми имеют общий прием горизонтально положенных бревен, тогда как в Норвегии, Дании, Англии и Германии бревна ставились вертикально, стоймя. Только по грандиозности размаха и величию замысла они напоминают несколько храмы-великаны Северной Двины и Мезени. Таковы знаменитые церкви в Боргунде и особенно в Гиттердале. Особенности деревянного церковного зодчества на русском севере На русском Севере сохранилось еще, по счастью, такое множество старинных деревянных церквей, что по ним мы можем воссоздать все приемы, бывшие в ходу в деревянном храмоздательстве в течение целого ряда веков. Правда, наиболее древние из них не заходят далее начала XVI века, а в безусловно сохранившемся первоначальном виде дошла до нас только одна церковь этого столетия и то самого конца его, но формы древнейших памятников деревянного зодчества отличаются таким поразительным совершенством, такой ясностью, простотой и логичностью конструкций, что нужны были века для того, чтобы народное творчество их выработало. Последние церкви, выдержанные еще в древних формах, были срублены в конце XVIII века. С этого времени зодчий-плотник уступает свое место городскому архитектору, и народ уже не сам и не по своему вкусу создает себе храмы, а получает их из города. Подразделяясь на разнообразные, ярко выраженные типы, храмы того трехвекового периода, который более или менее доступен нашему обследованию, в общих чертах совершенно одинаковы по своей конструкции. Сравнивая храмы и избы, возникшие одновременно, нельзя не видеть общности их приемов, доходящей в деталях, особенно в украшениях, до полной тождественности. Одной из главных особенностей народного творчества является его несокрушимая верность преданиям, тяготение к своим формам выражения, созидавшимся веками. Всякие новшества, вливающиеся в сферу народного творчества, тотчас же претворяются, подчиняясь этим вековечным, основанным на устойчивости народного быта, формам. Оттенки народного стиля суть претворенные новшества. Значение их главным образом чисто декоративное. Принимая во внимание чрезвычайную медленность движения вперед, обычную для народного искусства, а также вековые традиции деревянного строительства, едва ли ошибочным будет предположение, что еще задолго до XVI века существовали близкие по конструктивным и художественным формам предшественники уцелевших до нас храмов. Эти предшественники, несомненно, сыграли значительную роль в сформировании каменной архитектуры XVI века, яркими представителями которой являются храмы Вознесения в селе Коломенском под Москвой и московский Василий Блаженный. Нельзя допустить и мысли об обратном влиянии этих храмов на деревянное церковное зодчество, ибо мы имеем данные, говорящие совершенно определенно о существовании шатровых церквей задолго до Василия Блаженного и до Коломенской. При изучении конструктивных особенностей деревянного зодчества не перестаешь изумляться их необычайной простоте и рациональности. Все жилые и нежилые деревянные сооружения русского Севера возводились из плохо просушенного леса, преимущественно хвойного. Опыт научил, что из такого леса можно возводить строения рядами или "венцами" из бревен, положенных горизонтально. При ссыхании они не дают щелей, надавливая друг на друга, чего не бывает при вертикально поставленных бревнах. Соединение венцов производилось при помощи вырубки в концах их соответствующих бревну полукруглых углублений, причем неизбежно приходилось оставлять выпущенные "концы". Такое соединение называлось "в обло", т.е. по округлому. Это соединение – самое примитивное, допускающее работу наиболее простым инструментом, топором. Другой способ соединения уже не по округлому, а "в зуб" или "в лапу", по-старинному "в шап", причем выпускных концов нет, а самые концы бревен каждого венца должны быть так вырублены, чтобы схватиться друг с другом как бы зубами, или лапами. Такой способ соединения экономнее, но вместе с тем и несколько сложнее, так как требует аккуратности в сцеплении зубьев. Употребление этого способа вызывалось или неизбежной необходимостью, или роскошью. Наружные бревна оставались круглыми, необтесанными, тогда как внутренние стены обтесывались и "выскабливались в лас", причем в углах часто закруглялись. Ряды так или иначе соединенных венцов назывались "стопами" или "срубами". Вполне оборудованные помещения с косяками для дверей и окон, с полом и потолком – назывались "клетями". Суровость климата при обилии атмосферных осадков вызывала необходимость устраивать жилье на втором этаже, верхнем или "горнем", откуда и название "горницы". Нижний этаж получал название "подклета". То же свойство климата вызвало высокий подъем кровель от 110 до 30° в углах верхнего соединения "князька", или, по-древнему, "кнеса" и "кнеска"^4. К первым относится обыкновенное покрытие северной избы на два ската, а к последним покрытие шатровое. Середину между ними в 40 - 45° занимает особое покрытие на два ската, так называемое "клинчатое", т.е. в форме клина, принадлежащее главным образом храмам. Все покрытие производилось деревом, причем двускатные постройки крылись тесом, а шатры и дуговые формы "кожушились", т.е. покрывались в чешую, "лемехом". Конструкция и нынешней северной кровли избы отличается необыкновенной прочностью. На сруб ставятся, прежде всего, стропильные ноги, или "быки", крепко связанные горизонтальными обрешетинами, или "лотоками", и соединенные вверху подконьковой жердью, так называемой "князевой слегой". Внизу быки врубаются в бревна верхнего венца сруба, зовущиеся "подкуретниками". Кровельный тес зажат в нижних концах желобом – "застрехой", или "водотечником", держащимся на загнутых концах быков, на их "курицах", а в верхнем конце, на князьке, он зажат тяжелым бревном, "охлупнем". Лотоки покоятся на сучках, оставленных на быках. Такая кровля легко выдерживает натиски жестоких северных ветров. Надо заметить, что все ее части соединяются между собой "вырубкой", и только в самых необходимых случаях пускаются в ход деревянные костыли, о железных же гвоздях до недавнего времени не было и помина. Но удивительнее всего – отсутствие в числе плотничьих инструментов пилы, столь, кажется, необходимой нынешнему плотнику. На Севере есть старожилы, которые помнят, как лет 50 – 60 тому назад у них впервые только появился этот инструмент. Отсутствие пилы в древнем строительном искусстве можно проследить повсюду. Выходящие концы венцов не отпилены, а обрублены, но обрублены так мастерски, что, на первый взгляд, они кажутся опиленными. Между тем поперечная рубка, т.е. перпендикулярная слою дерева, - сама трудная. Все косяки окон и дверей, все доски потолка, пола и крыш обтесаны также одним топором. Диву даешься, глядя на эту огромную и упорную работу. Сколько нужно было уменья и навыка, чтобы "справлять" все дело одним топором. Рубили лес и дрова, рубили храмы и избы, рубили в прямом смысле слова. Приготовить из срубленного дерева доску составляло уже немалый труд, ибо, не имея пилы, нужно было посредством клиньев расщепить бревно на слои и затем обтесывать каждый слой со всех сторон. Слово "тес" нужно понимать в буквальном смысле, да и слово "доска" происходит от одного корня: дска, тска, цка. Последнее слово можно слышать местами и до сих пор. Трудность приготовления досок заставляла древнего строителя очень бережно относиться к декоративным украшениям, состоявшим из пришивных висячих досок, прорезанных узором, или так называемых "причелин". В большинстве случаев обходились без них, вырубая декоративные украшения прямо на конструктивных частях, например, на косяках дверей и окон, на столбах крылец. Если же где-либо необходимость заставляла вводить причелину, например, на свесах кровель – прямых, шатровых, бочечных, где надо было прикрыть концы "лотков" или же венцов, - то причелинам не давали игривого рисунка, полагая, вероятно, в простоте души, что чисто выструганная доска причелины уже сама по себе, по труду, на вытеску ее положенному, представляет достаточное украшение. Отсюда такая простота и рациональность украшений. Строго воспитывалось жизнью и художественное чутье, устремленное главным образом не на декоративную сторону, а на выработку форм и общих пропорций масс. Кому приходилось подолгу бывать на Севере, тот знает, как нелегка там жизнь. Когда после долгой и жестокой зимы приходит лето, и без того короткое, но еще больше сокращаемое необычайно затяжным вешним половодьем, то необходимо напрягать все силы, чтобы справиться с работами до новой стужи. И слово "страда", которым народ окрестил пору летних работ, нигде не приобретает такого буквального смысла, как именно на Севере, где короткое лето – действительно "страдная пора". Эта суровая школа жизни отразилась на искусстве и привела к созданию произведений, прямо поражающих своей классической простотой и захватывающих выразительностью и правдой. Иные из северных церквей настолько срослись с окружающей их природой, что составляют с нею одно неразрывное целое. И, кажется, будто эти произведения – сама природа, так они безыскусственны и неотразимы. Сооружение храма в древности было делом не простым, а исключительной важности. Кроме заботы о прочности и вместимости сооружения, требовалось еще и сохранение всех основных частей его, присутствие которых отличало бы храм от жилого дома. Требовалось устройство центрального, увенчанного крестом помещения, к которому с востока и запада примыкали бы невысокие клети для алтаря и притвора. Такой простейший тип храма видоизменялся в зависимости от местных условий и нужд, а также благодаря соревнованию в "преукрашенности", не выходившей, однако, из тесного круга декоративно-служебных форм народного искусства, выраставшего медленно и постепенно – веками. Идеалом "преукрашенности" и выражения величия является многоглавие и значительная высота храмов, достигавших, даже с современной точки зрения, размеров поистине колоссальных. Последнее обстоятельство заставляет особенно высоко ценить искусство древних строителей, умевших так легко справляться с конструированием огромных масс и следивших в то же время неустанно за красотою форм. Прямо поразительно то великолепное понимание ракурсов, которым они обладали, и тонкое чутье пропорций, вылившееся в этих формах. Так росло и развивалось деревянное церковное строительство, оставаясь все время в пределах народного творчества и сохраняя в себе церковные заветы отдаленных времен.

 

БИЛЕТ 6.3

С раннехристианского периода до сегодняшнего дня интерьеры христианских храмов принято украшать иконами и настенной живописью. В искусстве Византии была разработана стройная система построения росписи, имеющая важнейшее значение для церковного искусства Православной Церкви и по сей день.

Основные принципы византийской храмовой росписи.

Росписи интерьеров византийских храмов в отличие от раннехристианских церквей и соборов средневековой Европы не могут рассматриваться просто как набор обособленных изображений (икон) или же простой повествовательный цикл.

Стройная система расположения сюжетов наглядно выражала основные истины христианского вероучения, прежде всего христологический догмат, т. е. учение о Христе Спасителе. Однако, роспись играла не только учительную функцию. Пришедший в храм человек не просто разглядывал те или иные изображения, но сам становился соучастником тех или иных событий священной истории. Византийские художники добивались такого впечатления, что изображенные на стенах и сводах храма святые присутствовали не в иллюзорном живописном пространстве (такого пространства в византийской живописи не было) как бы за гранью поверхности стены, но воспринимались как находящиеся в реальном трехмерном пространстве интерьера вместе с молящимся. В соответствии с учением о иконопочитании VII Вселенского собора образы Христа и святых являют их живое настоящее присутствие, так что "честь, воздаваемая образу, переходит к первообразному, и покланяющийся иконе поклоняется существу изображенного на ней[3]".

Все изображения в храме располагались в четком соответствии с их иерархией. Важнейшие, наиболее сакрально значимые зоны храма располагались вверху – купол и свод алтаря (конха апсиды), они символизировали духовное небо. Далее шли своды храма и верхние части стен, которые обычно отводились под изображение событий евангельской истории. Наконец нижние зоны интерьера представляли собой земной мир, где среди святых пребывал и пришедший в храм человек.

В столичных византийских храмах изображения располагались как правило только в верхних зонах храма, тогда как поверхности стен облицовывались мрамором. Исключения составляли отдельные ниши, выделенные на плоскости стен. Наиболее часто использовавшаяся мозаика лучше всего подходила к криволинейным поверхностям купола, сводов, тромпов, парусов и ниш. Только лишь в ансамблях, создававшихся на периферии Византии (в Италии, Каппадокии, на Руси и т. д.) росписи покрывали стены сплошным ковром.

Византийские мозаики имели ряд важнейших художественных черт. Сплошной золотой фон лишал изображения иллюзорной глубины, благодаря чему фигуры воспринимались находящимися в реальном пространстве интерьера. Фронтальность фигур была важнейшим условием контакта между зрителем и изображенными. В византийском искусстве IX - XI вв. профильное изображение лица воспринималось как неполноценное и использовалось только для изображения негативных персонажей. Поворот же спиной к зрителю делал фигуру вообще "отсутствующей" для византийского восприятия. В то же время строгая фронтальность разрушала взаимодействие персонажей между собой. Для этого часто использовался трехчетвертной ракурс фигур (одновременно и к зрителю и к другим изображенным). Более того, размещая фигуры на вогнутых поверхностях византийцы добивались взаимодействия их в реальном пространстве, располагая франтальные фигуры друг напротив друга[4].

Позднее эти принципы уходят из византийского искусства. Изменяется так же и лаконичный иконографический набор сюжетов. С XII века в византийских храмах (включая и другие страны восточного православного мира) вновь усиливается повествовательное начало, росписи становятся многословны. Они насыщаются множеством новых сюжетов и сюжетных циклов. Но ключевые составляющие программы остаются при этом почти неизменны. К ним прежде всего относится верхняя зона храма и алтарь.

Особо значимые изменения происходят в палеологовский период. Дорогостоящая техника мозаики вытесняется фреской. Изменяется трактовка пространства и построение композиции многофигурных сцен. В изображении возникает некоторая пространственная глубина, впрочем все равно лишенная прямой перспективы. Менее строгим становится и набор ракурсов, фигуры становится более свободны и подвижны.

Основное иконографическое содержание византийской системы росписи продолжало служить образцом и для позднейшего искусства православных стран, в частности в росписях древнерусских храмов несмотря на все новшества последующих веков. Выработанные в Византии принципы и иконография до сих пор наилучшим образом подходят для росписи православных храмов.

Иконографическое содержание росписи раннехристианских храмов[править | править вики-текст]

Система росписи византийского крестово-купольного храма.

В середине IX века с момента окончания византийского иконоборчества наступает расцвет церковного искусства Византии. К этому времени окончательно складывается стройная богословская и художественная система монументальной декорации христианского храма. Одновременно с этим в архитектуре господствует крестово-купольный тип храма, а именно, храм типа вписанного креста, идеально отражающий идею христианского храма и соответствующий восточному обряду богослужения. Строго продуманная система росписи согласуется с архитектурой здания и составляет с ней как бы единое целое.

Константинопольский патриарх Фотий в одной из своих проповедей описал роспись построенного при нём нового храма в императорском дворце. Согласно этому описанию в куполе был изображен Христос Вседержитель в медальоне в окружении архангелов. В конхе алтаря – Богоматерь Оранта. Кроме того в храме были многочисленные изображения святых: праотцев, пророков, апостолов и мучеников. Про сцены, изображающие евангельские события (двунадесятые праздники) здесь не упомянуто, хотя и они могли уже включаться в роспись храма[5].

Так как памятники Константинополя средневизантийского времени утрачены, наибольший интерес представляют три мозаичных ансамбля XI в., созданных в провинции при участии столичных мастеров: собор монастыря Осиос Лукас в Фокиде 1030-40 гг., Неа Мони на острове Хиос ок. 1045 г. и монастырь Дафни ок. 1100 г. Интерьеры этих храмов представляют собой квадратное пространство (наос) перекрытое куполом на тромпах. В Осиос Лукас и Дафни наос окружен галереями с хорами. С востока к наосу примыкает алтарь, состоящий из вимы и апсид. С запада храм заканчивается одним или двумя притворами.

Иконографическая программа этих ансамблей в целом схожа:

В куполе располагается Христос Вседержитель, поясной в медальоне. В Осиос Лукас Христа окружают архангелы и Богоматерь (позднее повторение утраченных мозаик).

В барабане купола между окон - пророки.

В конхе алтаря в Осиос Лукас сохранилась фигура тронной Богоматери с Младенцем на коленях (аналогичная фигура IX века сохранилась в алтаре Софии Константинопольской).

В Осиос Лукас на боковых крестовых сводах располагались медальоны с ангелами. В отдельных нишах алтаря и храма - святители. В западной части храма на сводах под хорами ростовые и поясные в медальонах фигуры преподобных. Особый набор святых вместе с местночтимым преподобным Лукой изображен на стенах притвора.

Многофигурные сцены праздников (важнейших событий Евангельской истории) располагаются как в наосе, так и в притворе. Их число со временем возрастает.

В наосе праздники занимают тромпы в основании купола, ниши между ними и верхние части стен. Сцены располагаются по кругу по часовой стрелке.

В притворе праздники и входящие в их цикл некоторые другие сцены из Евангелия располагаются на стенах и в торцевых нишах.

Здесь могли быть изображены: Благовещение, Рождество Христово, Сретение Госп