Иеросхимонах Иоанн (Малиновский)

(†4/17 сентября 1849)

Родился 2 мая 1763 года от православных родителей, Иоанна и Анны Малиновских, в экономической слободе Подновье, расположенной на Волге в пяти верстах от Нижнего Новгорода. Но, оставшись на пятом году рождения круглым сиротой, имел несчастье попасть на воспитание к раскольникам, которые обучили его грамоте и вместе с тем влили яд раскола в его душу. На 17-м году, имея влечение к жизни уединенной, он оставил дом своих воспитателей и удалился к раскольникам в Керженские леса и скиты, что в 60 верстах от Нижнего Новгорода, где и прожил довольно долгое время. Но душа его ни на одну минуту не имела спокойствия, и он всегда чувствовал в отношении исповедуемой им веры сердечное томление и скуку, особенно оттого, что, по собственным словам отца Иоанна, "видел между оными скитниками великое разногласие в толковании Священного Писания и разномыслие касательно их собственного учения. Каждый из них усиливается любимую им секту превозносить и восхвалять, а другие, яко душевредные, опорочить и опровергнуть. Отселе между ними всегда происходят весьма пылкие и неосновательные словопрения, а иногда даже и драки. (Жившая на скотном дворе при Оптиной пустыни, когда еще жив был старец отец Амвросий, монахиня Палладия, обратившаяся из раскола в Православие, рассказывала, что все скитники-раскольники умирают страшной смертью — дерут на себе волосы и кричат разными неистовыми голосами. Чтобы сократить страдания сих несчастных, их обыкновенно свои же раскольники душат подушками.) Вследствие этого отец Иоанн перешел оттуда в скит Высоковский Костромской губернии, бывший до 1820 года раскольничьим скитом. Но и там нашел ту же неурядицу. Между тем по непреклонному сердечному расположению к иноческой жизни он пострижен был здесь в мантию беглым иеромонахом Ефремом на 22-м году своей жизни и наречен Исаакием. От соединения с Православной Церковью в то время он был еще далек. Его удерживали в расколе неправые мудрования о вере, внушенные ему с детства, и в особенности пункт, который, по его замечанию, более всего удерживал многих от обращения к Православию, это — триперстное сложение, которое раскольники именуют печатью антихриста, о коей говорится в Апокалипсисе (см.: Откр. 13, 16–18). Раскольники поэтому учат, что кто молится тремя перстами, те уже спастись не могут.

Но хотяй всем человекам спастися и в разум истины прийти [2], Премилосердый Господь дивными судьбами Своими обратил отца Исаакия на истинный путь спасения. К нему расположился Высоковский настоятель, инок Герасим, и стал посылать его с книгой по разным городам и селам для сбора подаяний. Пользуясь этим случаем, отец Исаакий побывал в разных православных монастырях и пустынях, где имеются святые нетленные мощи угодников Божиих и святые чудотворные иконы. Там он вступал в разговоры и рассуждения с благочестивыми людьми, испытуя их мнения о Православной Российской Церкви и о вере старообрядцев. Их-то богомудрые ответы, при содействии благодати Божией, и привели отца Исаакия к тому, что он "убежден был совестью сознаться в своем заблуждении и признать истину". Но для большего убеждения в истинности Православия он стал со вниманием читать Священное Писание и противораскольнические книги и усердно молить Господа о вразумлении. И Господь открыл его очи душевные: он вполне убедился в святости и непорочности Восточной Кафолической Церкви. Однако после он прожил в Высоковском скиту еще пять лет, надеясь и прочих раскольников убедить в истинности Православия. Некоторые из них, более благоразумные, действительно убедились и перешли в Православие, но остальные раскольники-фанатики до того озлобились на отца Исаакия за его проповедь об истинности православной веры и Церкви, что подвергли его сильным побоям. И если бы настоятель Герасим силой не освободил его от рук злодеев, они могли бы убить его до смерти.

После такого печального обстоятельства отец Исаакий решил уже больше не иметь общения с раскольниками и, оставив Высоковский скит, отправился сначала в Нижний Новгород, а затем в Москву и пристал там на короткое время к одной старообрядческой благословенной церкви, где и прожил 8 месяцев. Но в мае 1808 года он удалился в Таврическую область и прибыл в единоверческий Корсунский монастырь, в коем богослужение отправляется по старопечатным книгам, где и определился законным порядком, приняв Православие на правах единоверия. Там он посвящен был в иеродиакона и иеромонаха и, прослужив 10 лет, по причине несогласия в отправлении церковных обрядов с Православной Церковью переместился в православный Балаклавский монастырь в число духовенства Черноморского флота. Прослужив здесь пять лет, по причине старости и слабости здоровья 5 июня 1825 года по его прошению был уволен и определен на покой в Александро-Свирский монастырь Новгородской губернии, но в 1828 году в июне месяце отец Исаакий послан был вместе с прочими членами в Старорусскую Духовную миссию для обращения заблудших военных поселян из раскола к Православной Церкви. По возвращении оттуда в 1829 году он перешел на жительство в Александро-Невскую Лавру Санкт-Петербургской епархии и, наконец, по желанию его, переведен был в Оптинский скит, куда и прибыл в августе 1834 года.

До принятия схимы отправлял в скитской церкви священнослужение. А в 1836 году 1 октября, по его усердному желанию, с благословения Калужского Преосвященного Николая пострижен был оптинским отцом игуменом Моисеем в схиму с наречением имени Иоанн на 74-м году от роду и предан от пострижения известному святостью в жизни старцу Леониду (Льву).

Иеросхимонах Иоанн был духовником некоторых духовных лиц, а в отсутствие общего братского духовника исповедывал и некоторых из братий Оптиной пустыни. Во все свободное время, оставшееся от молитвенного правила, он пребывал в уединении и упражнялся в чтении душеполезных книг, из коих выписывал места, служившие доказательством к обличению раскольнических мудрований. Из этих выписок составлено им было шесть книг, в издании которых он удостоился милостивого покровительства Высокопреосвященного митрополита Московского Филарета, который и благосклонно принял несколько поднесенных ему экземпляров. Калужский епископ Николай также обращал милостивое внимание на ревность о Православии отца Иоанна, нередко присылал к нему на увещание закоснелых раскольников и даже посылал его в заштатный город Сухиничи для обращения зараженных расколом жителей.

Пребывая в Оптинском скиту, этот имевший незлобивое сердце старец с самого прибытия своего соблюдал крайнее нестяжание и смиренномудрие. В келлии своей он не только не имел денег и излишних одежд, но и необходимые келейные вещи употреблял самые малоценные. Потребные для прочтения книги брал из монастырской библиотеки, а иногда у отца игумена и у некоторых из братий. По прочтении же каждую книгу возвращал с приклеенным к ней листком, на коем означал, по своему усмотрению, достойные особого внимания статьи в той книге. Таково было внимательное его чтение книг с желанием душевной пользы ближнему!

В благообразном лице отца Иоанна, украшенном сединами, выражалась духовная радость, отпечаток внутреннего состояния его младенчески-незлобивой души. Его тихое и миролюбивое со всеми обращение заставляло всех любить и уважать его. Всегда он был готов подать добрый совет братиям, требовавшим духовной помощи в борьбе со страстями; но во всяком случае беседа его была исполнена великого смиренномудрия с укорением себя. Его скромная и простая речь с частым повторением любимой им поговорки "Эдакая право-да" имела особую силу и успех к убеждению и утешению братии.

Впрочем, когда нужно было, старец умел показывать и строгость. Был такой случай. Вследствие временного отсутствия скитоначальника ему поручен был надзор за скитом. Заметив одного в чем-то провинившегося брата, отец Иоанн сделал ему строгий выговор. Но так как на сердце у него ничего злобного не было, то, отойдя несколько шагов от келлии его, старец благодушно проговорил про себя: "Эдакая право-да! Показал свою власть!". Не прочь бывал иногда старец и подшутить и сострить.

Одновременно с этим старцем жил в скиту молодой рясофорный монах отец Иоанн (Половцев; впоследствии Виленский архиепископ Ювеналий). Проходя однажды мимо его келлии, старец остановился против его окна и воззвал: "Отче Иоанне! Отче Иоанне!". Отец Иоанн подошел к окну. Старец только проговорил: "Бысть разрушение велие",— и тотчас ушел. "Что такое значит?" — недоумевал отец Иоанн и долго никак не мог объяснить себе слов старца. Наконец вышел он на прилегавший к его келлии дворик, где сложены были в поленницу дрова, и видит, что поленница его вся развалилась. "А,— подумал отец Иоанн,— вот оно, разрушение-то велие!".

Побои, которые претерпел старец от раскольников, о чем упомянуто выше, давали о себе знать болями в голове, груди и ребрах. Вообще же он был крепкого телосложения, и других болезней, как, например, простуды и других, он не знал, так что при заболевании многих скитских братий, как это всегда случалось и ныне случается, обыкновенно говорил: "Эдакая право-да, это не скит, а больница". Неоднократно в разговорах он выражал свое желание, чтобы Господь, по милосердию Своему, попустил ему за несколько времени пред смертью поболеть, будучи уверен, что болезнями душа больше возбуждается готовиться к исходу от сей жизни и что через них облегчается участь ее в вечности. Желание его не осталось без исполнения. С 1848 года, когда старцу исполнилось уже 86 лет, его часто стали посещать болезни, особенно стеснения дыхания в груди. Перед последней его тяжелой болезнью братия заметили, что он нередко стал выходить из келлии на скитское кладбище, останавливаться там и сидеть у могил. На вопрос некоторых любопытных: "Что вы, батюшка, так часто стали ходить к могилкам?" — смиренный старец тихо отвечал: "Да вот, эдакая право-да, прошу отцов, чтобы приняли меня в сообщество свое". Вскоре после того он заболел тяжкой болезнью и уже не мог выходить из келлии до своей кончины.

Заметим при сем, что, когда отец Иоанн был здоров, он имел обыкновение навещать тяжелобольных, в особенности приближавшихся к смерти, и убеждать их к благодушному терпению, выставляя великую от сего пользу душевную. Когда же сам сильно занемог и пришел навестить его старец иеросхимонах Амвросий, отец Иоанн сказал: "Эдакая право-да, хотя полезно поболеть, однако скучное это дело".

По желанию болящего он особорован был святым елеем и по принесении чистосердечной исповеди во грехах неоднократно приобщался Святых Христовых Таин. До самой смерти не оставлял молитвенных правил, которые вычитывал для него служивший при нем послушник. В день же кончины по причащении Святых Таин Тела и Крови Христовых отец Иоанн почувствовал облегчение в болезни, свободно и с духовным утешением разговаривал с бывшими при нем братиями, рассказывал им о кончине некоторых известных ему благочестивых и ревностных в отношении Православия архиереев и других мужей, также говорил и о состоянии души в будущей жизни, как бы намекая этим на разлучение души своей от тела. В такой душеполезной беседе он вдруг умолк, и, восклонившись на одре, тихо почил сном непробудным до общего воскресения. Кончина его последовала 4 сентября 1849 года. На третий день после кончины отец игумен Моисей совершил в скитской церкви соборне Божественную литургию и чин погребения над телом почившего, которое в присутствии братии и похоронено было в скиту в общем погребальном месте. Всей жизни его было 87 лет. В скиту прожил 15 лет.

Памятником по себе старец отец Иоанн оставил шесть составленных им книг противораскольнического содержания, так как сам он долгое время заражен был расколом и потому подробно знал все заблуждения раскольников. Книги эти следующие:

1. Доказательства о древности трехперстного сложения и святительского именословного благословения. М., 1839.

2. Дополнения к доказательствам о древности трехперстного сложения. М., 1839.

3. Дух мудрования некоторых раскольнических толков. М., 1841.

4. Обличение заблуждений раскольников перекрещеванцев с показанием истинного крещения. СПб., 1847.

5. Доказательства непоколебимости и важности Святой Соборной и Апостольской Кафолической Церкви Восточной. М., 1849.

Эту пятую книгу получил старец из печати, когда уже лежал на одре в предсмертной болезни. Из глубины сердца возблагодарил он Господа Бога, сподобившего его видеть плоды трудов своих, и с чувством произнес: "Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, с миром: яко видеша очи мои приятым скудное мое приношение Святой, Соборной и Апостольской Церкви".

6. Последнее сочинение старца под заглавием: "Беседа в разрешение старообрядческих сомнений о принятии благословенных священников от Православной Восточной Церкви", представляющее доводы и свидетельства от Священного Писания, правил Вселенских Соборов, от разных старопечатных книг, уважаемых раскольниками, и из творений достоверных церковных писателей — напечатано уже было после его смерти. Кроме сих отпечатанных книг осталось и еще несколько записей иеросхимонаха отца Иоанна о разных предметах, относящихся к обличению раскольнических заблуждений.

Главными отличительными свойствами описанного старца были смиренномудрие, кротость, евангельская простота и младенческое незлобие. Вечная тебе память, честнейший отче!

1. См.: Жизнеописания почивших скитян // Неизвестная Оптина. СПб., 1998. С. 336–345; см. также: Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков. Сентябрь. М., 1909. С. 65–69.— Ред. ^

2. Ср.: 1 Тим. 2, 4.— Ред. ^

Схимонах Иоанникий (Руфов)

(†30 апреля /13 мая 1815)

Начало благочестивому пустынножительству на месте, занимаемом ныне скитом Оптиной пустыни, положил схимонах Иоанникий, смиренный старец-подвижник, живший в конце XVIII – начале XIX столетия. Возлюбив совершенное безмолвие, он с благословения настоятеля поселился в глубине монастырского леса, на малой пасеке, с двумя монахами — Мисаилом и Феофаном. Там, в уединенной келлии, благочестивый отшельник, скрывая себя от людей, подвизался подвигом добрым, угождая Богу постом, молитвой и слезами. Но, как тщательно ни бегал старец мирской молвы и славы человеческой, деятельная жизнь его, по воле Божией, не была тайной для окрестных жителей: граждане Козельска знали смиренного старца и славили за него Господа Бога, Которого он прославил своей жизнью. По единогласному свидетельству мирян, знавших схимонаха Иоанникия, и иноков обители, старец сей был украшен всеми монашескими добродетелями: его кротость, смирение, братолюбие и беспрекословное подчинение настоятелю были образцом спасительной жизни для братства Оптиной пустыни. Он тем более достоин ее памяти, что подвизался в эпоху возрождения и обновления сей обители, когда бывает так необходим пример для новоначальных иноков и прибывающих на искус трудников.

Богоугодная жизнь старца увенчалась и блаженной кончиной: мирно преставился он в небесный покой 30 апреля 1815 года и погребен в северной колоннаде соборного храма (ныне место это вошло внутрь придела преподобного Пафнутия [2]).

На плите, покрывающей его могилу, вырезана следующая надпись:

"На сем месте под сею чугунною доскою погребено тело схимонаха Иоанникия.

А оный родом Калужской епархии Жиздринского уезда, села Толстошева из пономарей, который, по своему доброму желанию, определен был указом в сию Оптину пустыню, в число братства 1802 года сентября 19 дня; пострижен в монашество 1810 года в апреле месяце и находился в жизни своей целомудренно, в немалых монастырских трудах и послушаниях неленостно; также и церковной всей службы никогда не оставлял, и вхождение имел в церковь с великим успехом, Божию службу провождал слушанием, ревностно и кротко, и во всем поведении крайне был тих и незлобив, и при том имел немалую и нелицеприятную любовь ко всем, настоятелю и братии,— и в таковой добродетельной жизни, во всем по долгу христианской, и схимонашеского сана, с принадлежащим духовным исправлением, блаженно и скончался 1815 года апреля 30 дня, в пяток, по полудни, в исходе 4 часа; а погребено тело его мая 2 числа в воскресный недельный день. Аминь.

Духовные мои отцы, братия и спостницы! Егда молитися, не забудьте мя во святых своих молитвах ко Владыке Господу Богу, да учинит дух мой с праведными в вечном блаженстве".

<…>

1. См.: Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков. Апрель. М., 1908. С. 326–328.— Ред ^

2. Левый придел Введенского собора монастыря, освященный в 1989 году в честь преподобного Амвросия Оптинского.— Ред. ^

 

Схимонах Карп (Алексеев) слепой

(†13/26 марта 1866)

13 марта 1866 года скончался в Оптиной пустыни замечательный подвижник, слепец отец Карп, из государственных крестьян Калужской губернии, Масальского уезда деревни Бараний Рог. В Оптину пустынь поступил он в 1832 году и первоначально был звонарем, потом более 20 лет до старости трудился в хлебне. В этом послушании он показал в себе необыкновенного подвижника. В трудах он никогда не уступал никакому молодому, здоровому человеку. Для жительства ему в хлебопекарне был отгорожен уголок аршина в три, и потому как неисходный жилец хлебни он первый являлся к делу и последний отходил. А также при всякой даже малейшей потребности приходивших он готов был служить каждому. Сверх того, когда сотрудники его отходили по келлиям, он отправлялся в амбар сеять муку, что исполнял один, а муки ежедневно выходило более 20 пудов. При этом помогал носить воду, дрова, муку из амбара в хлебопекарню. В свободное от этих занятий время рассматривал пряжу для неводов. В этом же рукоделии и молитве проводил почти всю ночь.

В церкви бывал неопустительно и отправлялся туда, как только дозволяли ему труды по послушанию. Точность его и внимательность были столь велики, что всякий раз, как только проходил мимо храмов, он против входа каждого храма останавливался и клал положенное число поклонов. Проводя не только дни, но и почти все ночи без сна, он в церкви всегда почти боролся со сном, особенно под старость. Бдительность его была неимоверна. Если кому из братии бывало нужно встать в самую глухую пору ночи, то обращались к отцу Карпу: в час, в два, в три ли кто просил разбудить его — ложись и спи спокойно: в назначенный срок отец Карп тихо творит уже молитву и не отойдет, пока не разбудит.

Постоянное самовнимание и понуждение себя на все благое были отличительными чертами отца Карпа. Самоукорение как бы срослось с ним. Нравом он был кроток и молчалив; в обращении с братией ласков, приветлив и любовен. Еще покойный старец отец Лев любил его и говаривал о нем: "Карп слеп, но видит свет", разумея тот свет, который и зрячим недоступен.

Слепотой своей он не только не тяготился, но и дорожил ею как средством ко своему спасению и с любовью нес этот крест, возложенный на него Господом. Валаамский игумен Варлаам, живший в Оптинском скиту на покое, однажды, испытывая его, сказал: "Отец Карп! Не хочешь ли поехать в Москву? Там есть искусные доктора; они бы сделали тебе операцию, и ты бы стал видеть". Отец Карп испугался этого предложения. "Что вы, что вы, батюшка,— отвечал он,— я этого вовсе не хочу, я спасаюсь своей слепотой!".

В последние годы жизни отец Карп стал изнемогать, уже не мог по-прежнему трудиться, но очень усерден был к службам Божиим и, желая быть постоянно в храме Божием, просил отца настоятеля, чтобы для него устроена была келлийка при входе в Казанскую церковь. Но исполнить его желание было неудобно. Почувствовав изнеможение сил, он келейно принял пострижение в схиму. В декабре 1865 года слег в постель, впрочем никакой болезни не чувствовал. Даже незадолго до самой смерти, когда братия его спрашивали: "Что у тебя болит, отец Карп?", он отвечал: "Ничего не болит". До последних минут своей жизни он сохранил ясное сознание. Благовременно был напутствован всеми христианскими Таинствами и 13 марта 1866 года, в воскресенье 5-й недели Великого поста, в час пополудни мирно и тихо почил о Господе.

Замечательно, что старческое лицо отца Карпа, которое при жизни его было самое обыкновенное, по смерти стало так благообразно, чисто и светло, как у невинного младенца, и видимо сияло благодатью Божией, так что все братия удивлялись. На третий день его кончины никто не ощущал от тела его ни малейшего запаха. Так Господь по смерти его еще здесь прославил этого смиренного подвижника, который никогда не искал человеческой славы и всю жизнь свою провел в неизвестности.

1. См.: Кавелин Л. Историческое описание Козельской Введенской Оптиной пустыни. Оптина пустынь, б. г. С. 237–240.— Ред. ^