Где «проживает» сознание группы?

 

Как мы уже знаем, профессиональная мораль, в отличие от трудовой, возникает не в виде компонента моральной установки индивида, а в виде одной из сторон способа деятельности. Способ же деятельности складывается в трудовой практике профессиональной группы и постепенно «оседает» в групповом профессиональном сознании. Оттуда и черпает индивид профессионально-нравственные представления, «подключаясь» в пору своего профессионального становления к этой трудовой группе1. Но что такое «профессиональное сознание»? До сих пор мы употребляли это понятие, не разъясняя его смысла, полагая, что читатель интуитивно догадывается о его значении. Пришла пора четко показать, что стоит за ним, каковы его содержание и функции, как именно оно связано с профессиональной моралью.

Понятием «профессиональное сознание» обозначается та часть общественного сознания, которая возникает в его структуре как проекция специализации трудового опыта конкретных профессиональных групп – результат общественного разделения труда. Естественно, что оно является специализированным и существует как некоторое множество существенно отличающихся друг от друга «пластов». Однако они объединены в силу двух причин: во-первых, у них общая функция – отражать и программировать жизнедеятельность определенной трудовой группы; во-вторых, у них общая природа, поскольку они образуются в результате переработки информации и о разных сторонах жизнедеятельности трудовой группы, и о разных сторонах ее взаимодействия с обществом. Каждый «пласт» представляет собой постоянно развивающуюся совокупность знаний, норм и ценностей, предназначенных для обслуживания потребностей этой трудовой группы – совокупного субъекта данного вида деятельности2.

Профессиональное сознание трудовой общности журналистов – один из таких «пластов». Соответственно и складывается оно таким же образом. История журналистской деятельности, растянувшаяся на века, есть одновременно история формирования и развития профессионального журналистского сознания. По словам Л.Г. Свитич, профессия журналиста и организационные формы кооперирования журналистов эволюционировали от единичных корреспондентов, сообщающих новости своим хозяевам, через корпорации сотрудников, занимающихся продажей новостей своим абонентам, до современного корпуса журналистов, работников средств массовой информации... 3.

Профессиональное журналистское сознание тоже эволюционировало – от представлений одиночек, отозвавшихся на общественную потребность в специфическом информационном продукте, до своего современного состояния, когда оно превратилось в развернутую и достаточно системную совокупность знаний, норм и ценностей, отражающих и направляющих профессиональную деятельность журналистского корпуса. Эволюция шла через отбор, обобществление и обогащение первоначальных представлений в трудовой практике возникающих объединений нувеллистов, «кэдди»4 и т.д.

Исходные «клеточки» профессионального журналистского сознания – это представления о продукте, в котором нуждается общество, и о том, как данный продукт может быть произведен. С формирования таких представлений и начинается осознание обязанностей, т.е. функций трудовой группы. Интересно, что даже на первых этапах развития профессиональной журналистики, вошедших в историю под названием «эпоха персонального журнализма», разброс таких представлений, судя по продукции, был не особенно широк: несмотря на автономность возникновения, изданиям в разных странах свойственна общность ключевых характеристик. А в случаях, когда различия все-таки обнаруживаются, заметна тенденция к стиранию их, к взаимообогащению. Примечателен, например, такой исторический факт:

Петр I, после знакомства с европейской прессой, преобразовал «Ведомости Московского государства» из сборника дипломатических сообщений в агитационно-пропагандистское средство5.

Тем самым Петр предпринял попытку «выравнивания» функциональной специфики журналистики в России и в Европе, продемонстрировав восприимчивость к чужому положительному опыту6.

Данные проведенных в нашей стране и за рубежом социологических исследований, а также теоретические положения, полученные на их основе7, позволяют сделать вывод, что для развитого профессионального журналистского сознания определяющими являются три комплекса представлений8.

Первый комплекс отражает место профессии в обществе, функции и принципы журналистики, ее роль и связи с другими социальными институтами, т.е. имеет методологический характер. Он определяет самоощущение профессионалов, их самосознание, диктует им соответствующие роли и подходы к деятельности. Преимущественным (но не единственным!) элементом этой группы представлений являются знания как продукт науки, усвоенный (интериоризованный) членами трудовой группы.

Второй комплекс – своего рода «копилка» опыта решений профессиональных задач. Он отражает особенности процесса работы, ее методы, ее инструментарий в виде определенных алгоритмов и прецедентов, которым целесообразно или не целесообразно следовать. Соответственно здесь преимущественный элемент (но опять-таки не единственный) – правила, нормы деятельности.

Третий комплекс представлений отражает желаемые и нежелательные для журналистского сообщества варианты личностных проявлений в типовых ситуациях профессиональной деятельности, ориентируя на те из них, которые получили одобрение, поскольку оказались благоприятными для деятельности, для выполнения журналистикой ее социальной роли. Подобные проявления личности, как правило, представляют собой результат выбора ею такого варианта поведения, в котором могут реализоваться и побуждения моральной установки, и адекватные реакции на конкретные условия деятельности. Следовательно, третья группа представлений в профессиональном сознании создается сменяющими друг друга поколениями журналистов на основе их профессионально-нравственного выбора вариантов поведения. Поэтому она с полным правом может рассматриваться как стихийно-интуитивное обобщение профессионально-нравственного опыта журналистской деятельности, которое и образует фундамент профессиональной морали журналиста. Преимущественный элемент в данной группе – профессионально-нравственные ценности и образцы поведения, в которых они воплощаются. Именно это звено профессионального сознания и составляет предмет нашего непосредственного интереса. Однако не будем пока сосредоточивать на нем внимание: прежде нам важно понять, какие формы принимает профессиональное сознание.

Уже по эпизоду с Петром I видно, что даже на стадии, когда журналистика как род деятельности в своих определяющих чертах в основном сложилась, но массовой профессией еще не стала, профессиональное сознание журналистской общности существовало как взаимодействие двух его проявлений – личностного и надличностного. Так обстоит дело и сегодня. Нетрудно заметить, что возникновение представлений профессионального сознания связано с трудовой практикой отдельных членов группы и, следовательно, с индивидуальным сознанием. Однако свою функциональную специфику: формировать, хранить, распространять (в том числе воспроизводить в новых поколениях) профессиональные ценности, – оно отчетливо обнаруживает в формах надличностных, социально-групповых, т.е. в таких, бытие которых так или иначе объективировано в жизни общности.

Поначалу надличностных форм было две. Одна из них – объективация в журналистской продукции общепринятых представлений о ее характерных чертах, выступающая в некотором роде в качестве образца. (Потому Петр I и смог расширить функциональный ряд «Ведомостей», сориентировав их на опыт европейской прессы, что имел возможность «вычислить» эти характерные черты на основе публикаций западных газет.) Вторая форма – объективация во внутригрупповом профессиональном общении, через которое реализуют себя горизонтальные и вертикальные связи9 журналистского «цеха», тех предпочтений, что определяются в опыте деятельности. Такое общение предстает в виде циркуляции мнений, коллективных решений, совместных акций, символически-знакового выражения отношения к тем или иным профессиональным шагам. Через это общение осуществляется отбор и сохранение наиболее эффективных рабочих приемов, наиболее выигрышных для любого конкретного вида деятельности моделей поведения, наиболее точных критериев оценок. А в результате возникают обычаи и традиции, в которых закрепляются «находки», передающиеся затем от страны к стране, от поколения к поколению в качестве позитивного опыта деятельности, неких ее образцов.

Исходные формы надличностного существования профессионального сознания остаются доминирующими и тогда, когда профессия становится массовой. Однако на базе растущего самопознания журналистики круг основных профессиональных представлений существенно расширяется, усиливая тенденцию к их документальному закреплению. Утверждается третья форма надличностного существования профессионального сознания – документированность. Вместе с нею утверждаются и определенные типы профессиональных документов10, отражающих методологию деятельности, ее правила, принципы отношений, словом, разные уровни и грани объективируемого профессионального сознания11. Теперь опыт журналистской трудовой группы аккумулируется не только в традициях и обычаях. Его несут в себе книги журналистов о своей работе и научные труды по профессиональным проблемам, уставы общественных журналистских организаций и должностные инструкции конкретных редакционных коллективов, программы и планы деятельности, постановления редакционных советов, всякого рода соглашения – начиная от договоров с издателями и кончая контрактами, которые заключаются между работодателями и журналистами. Профессиональное сознание журналистского «цеха» получает материальное символически-знаковое воплощение и тем самым усиливает свою роль как средоточие профессиональных ценностей и норм, способных регулировать жизнь трудовой группы и ее взаимоотношения с обществом. Кодификация моральных норм, о которой мы уже говорили, и есть один из моментов этого процесса.

Тем не менее, в одних лишь надличностных формах профессиональное сознание журналиста, как любое другое профессиональное сознание и как сознание общества в целом, существовать не может. Его функционирование основано на том, что носителем профессионального сознания является не только трудовая общность в целом, но и каждый отдельный член ее. Личностные формы профессионального сознания возникают в результате включения общих профессиональных представлений в индивидуальное сознание.

Как известно, индивидуальное сознание профессионала не сводится к профессиональному сознанию. В целом оно много богаче и сложнее, ибо в той или иной мере содержит в себе результаты отражения всего комплекса связей человека и действительности, в том числе его личных, индивидуальных связей. Профессиональные представления образуют в индивидуальном сознании только один блок – тот, который формируется в трудовом опыте и ориентирован на руководство жизнедеятельностью человека в процессе решения им профессиональных задач. Этот блок в сознании индивида очень весом и для него лично, и для профессиональной общности, и для общества в целом. Во-первых, он определяет возможности полноценной реализации человека как социального существа, поскольку профессиональная роль – одна из базовых социальных ролей личности. Во-вторых, он является незаменимым звеном в механизмах осуществления социального назначения данной трудовой группы, так как регулирует профессиональные трудовые отношения. В-третьих, он оказывается условием бесперебойного воспроизводства ресурсов жизнеобеспечения общества в профессионально-трудовой сфере. Профессиональный блок индивидуального сознания – это то средство, благодаря которому неповторимая человеческая индивидуальность «вписывается» и в деятельность трудовой группы, и в отношения между ее членами, и в отношения ее с обществом.

В индивидуальном сознании журналиста профессиональный блок играет столь же значительную роль. Этот блок, естественно, не исчерпывает всего объема его индивидуального сознания, но, взаимодействуя с остальными его частями, испытывая их влияние и накладывая некоторый отпечаток на них, тем самым существенно влияет на развитие человека в определенном, профессионально выигрышном ключе12.

Содержательно профессиональный блок индивидуального журналистского сознания характеризуется теми же тремя группами представлений, которые проявляются в сознании журналистской общности в целом. Это, напомним, представления о месте и роли журналистики в обществе и ее функциях, об инструментально-процессуальных особенностях деятельности, о желаемых и нежелательных проявлениях личности в ходе работы. Однако в индивидуальном сознании они присутствуют, естественно, в меньшем объеме, в разных соотношениях и обнаруживают себя в формах, соответствующих психологической структуре личности. При этом наблюдается весьма любопытное явление: подобно тому, как белки, жиры и углеводы, соединяясь в разных пропорциях, образуют разные продукты, так и выработанные журналистским сообществом знания, нормы и ценности в структуре личности журналиста оформляются в психические образования, отмеченные различным сочетанием рациональных, эмоциональных и волевых процессов.

Первой, наиболее рационализированной и умозрительной формой профессиональных представлений в индивидуальном сознании можно считать взгляды. Это те осознаваемые, поддающиеся словесному выражению результаты освоения знаний, норм и ценностей, которые прошли личностный отбор в контексте предшествующего жизненного и профессионального опыта (в том числе косвенного). Как правило, они сознательно закладываются журналистом в основу его профессиональной позиции.

Второй формой личностного проявления профессионального сознания журналиста служат убеждения – рациональные воззрения, прошедшие проверку практикой, ставшие итогом вторичного личностного отбора, уже на основе собственного непосредственного опыта. Вследствие этого они получают отчетливую эмоциональную окраску. Убеждения придают цельность и устойчивость профессиональной позиции журналиста, стимулируя высокую степень волевой готовности к действиям для ее реализации.

Третья форма – это чувства, представляющие собой стойкое эмоциональное отношение к тем или иным сторонам журналистской деятельности. В отличие от эмоций, чувства соответствуют постсознательной стадии освоения профессиональных ценностей. На данной стадии профессиональная позиция становится органической частью жизненной позиции журналиста. Для ее осуществления от него уже не требуется сознательных волевых усилий, тем более что она опосредована высоким уровнем его профессиональных умений. Чувства в данном случае осуществляют функцию сигнала к автоматическому «запуску» комплекса психологических установок, ориентированных на решение возникающих профессиональных задач.

Профессионально-нравственные представления в индивидуальном сознании журналиста «живут» в тех же формах. Однако, поскольку они отражают особые моменты профессиональных отношений, целесообразно их выделить и терминологически. В связи с этим мы будем говорить о профессионально-нравственных взглядах, профессионально-нравственных убеждениях, профессионально-нравственных чувствах.

Как и в сознании любого другого профессионала, в индивидуальном сознании журналиста профессионально-нравственные представления формируются по мере того, как он «вживается» в профессию и осознает свою связь с трудовой группой и сферой деятельности, осваивает свое новое место в обществе. Фактически его профессионально-нравственное развитие является одной из сторон его профессионального становления. Как правило, такое становление начинается за порогом отрочества, когда в человеке уже отчетливо проявилась индивидуальность и определился уровень его моральности. Отсюда – возможные «нестыковки» моральной установки личности и постигаемых ею постулатов профессиональной морали. И дело не в том, что профессиональная мораль может противоречить общему нравственному закону, опровергая те или иные его моменты13. Чаще всего основным источником «нестыковок» становятся изъяны моральной установки личности, ее неполное соответствие нравственному закону, т.е. недостаточно высокий уровень моральности претендента на освоение профессии, который выступает в качестве препятствия к постижению и выполнению требований профессиональной морали.

Дело в том, что общая моральность для журналиста – не просто желаемая черта личности. От уровня моральности зависит возможность качественно выполнять профессиональные обязанности. Ведь они предполагают оценки происходящего, в том числе моральные, а критерии, на основании которых эти оценки выносятся, восходят к моральной установке и отражаются в представлениях морального сознания, описываемых этикой в категориях блага, добра и зла, счастья и смысла жизни. Если содержание этих представлений у претендента на профессию журналиста расходится с нравственным законом, то профессионально-нравственные отношения с самого начала складываются для него конфликтно. Возникает либо внутриличностный, либо производственный конфликт, что нередко приводит к необходимости сменить профессию.

Однако и при достаточно высоком моральном уровне личности освоение профессиональной морали далеко не всегда проходит гладко. Причины этого известны стандарты поведения, на которые ориентирует профессиональная мораль, могут быть трудно достижимы, скажем, из-за недостаточной коммуникабельности или мобильности человека, из-за неблагоприятной атмосферы в коллективе. Тогда-то и возникает проблема адаптации, приспособления индивидуальных свойств личности к тем или иным профессионально-нравственным условиям.

 

Схема 3

 

СТРУКТУРА ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО СОЗНАНИЯ ЖУРНАЛИСТА

 

 

Словом, профессионально-нравственное становление журналиста – процесс не одномоментный, не простой, предполагающий тесное взаимодействие с профессиональной средой. Но это та необходимая часть пути к профессионализму, преодолев которую журналист и обретает способность слышать Внутренний Голос, управлять своим профессиональным поведением в достаточно сложных ситуациях, уверенно добиваясь качественных результатов деятельности. Никакая иная «управа» ему уже не нужна.

И все-таки от встречи с обстоятельствами, при которых трудно принять точное решение, сделать правильный моральный выбор, люди нашей профессии не могут быть застрахованы. Риск ошибиться сопутствует каждому хотя бы потому, что любой из нас может попасть в коллизию – ситуацию, представляющую собой столкновение противоположных концепций, разных «систем отсчета». Так, скажем, создает коллизию для журналиста столкновение права человека «на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну»14 с правом «искать, получать и распространять всякого рода информацию»15, к которому восходит суть журналистской деятельности. В подобных случаях профессиональная мораль выступает в роли прожектора, высвечивающего противоположности. Привлекая внимание к ним, она способна стимулировать дальнейшее развитие профессионально-нравственных отношений журналистского содружества. Как это происходит?

 

Как профессиональная мораль действует в журналистике?

 

Начнем с истории, рассказанной Барбарой Томас из Германии на семинаре по профессиональной этике, организованном Европейским Центром журналистики1. События, о которых она поведала, произошли в Гамбурге. Их вызвала телепрограмма «Айншпух» («Протест»), передававшаяся по частному каналу спутникового вещания SAT 1. Вел ее Ульрих Мейер. Одним из участников передачи был Питер М. – политик, курировавший вопросы работы с молодежью в Партии Зеленых (ранее он не раз подвергался критике за то, что использовал весьма неформальные методы помощи молодым проституткам мужского пола). В конце передачи в студии появился молодой человек-проститутка, якобы смотревший телепрограмму и опознавший в М. своего клиента. Ответом телепрограмме со стороны Питера М. было обвинение Мейера и телеканала в клевете. Политик подал на них иск в суд. Началось разбирательство.

Мейер объяснял свои действия тем, что хотел дать М. возможность отреагировать на слухи о нем, которые бродили в обществе, и утверждал, что его сотрудники проверили заявление молодого человека, сделанное во время передачи, – оно подтвердилось. Однако источников информации он не раскрыл. Адвокат политика расценил передачу как провокацию в канун выборов в Гамбурге, связанную с тем, что М. являлся официальным юридическим советником Партии Зеленых. Судья, возглавлявший рассмотрение правового спора, попытался примирить участников тяжбы, предложив форму соглашения. Адвокат Мейера ее не принял, и разбирательство продолжилось.

Подал свой голос и Краевой комитет по СМИ – орган, наблюдающий за деятельностью телеканала. Он сделал создателям передачи замечание по поводу того, что политик не был заранее извещен о предстоящем ему испытании.

А за несколько дней до выборов в Бундестаг информационно-развлекательный журнал «Tango» опубликовал статью об этом политическом деятеле и о ходе расследования, ведущегося по иску, который он подал в суд. Позиция журнала была недвусмысленной: авторы статьи явно намеревались дискредитировать М. В журнале цитировались материалы следствия, причем цитаты оказались крайне непристойного характера (имена свидетелей, проходивших по делу, были изменены). Два момента в статье обращали на себя особое внимание. Во-первых, в ней сообщалось о наступившей от передозировки героина смерти задействованного в телепередаче молодого человека-проститутки и бездоказательно высказывалось предположение, что она связана с намерением М. заплатить ему деньги за отзыв свидетельских показаний (последнее действительно имело место). Во-вторых, были обнародованы сведения об обвинительном приговоре, вынесенном М. 32 года назад и за истечением срока давности, согласно немецкому законодательству, утратившем силу, тем более что наказание тогда 15-летний М. получил и отбыл.

Реакция журналистской общественности на эту статью была следующей. Гамбургское отделение Союза журналистов Германии, насчитывающее более 2000 членов (по численности это второе отделение после берлинского), выступило с заявлением по поводу клеветнического характера статьи и уровня используемой в ней аргументации. Председатель отделения обратился с жалобой в Совет по печати Германии, требуя вынести редакции «Tango» общественное порицание, так как в статье неоднократно нарушается этический Кодекс.

Совет по печати Германии принял постановление поддержать протест, считая, что для этого есть серьезные доводы, а именно:

а) публикация в журнале «Tango» противоречит двум положениям Кодекса журналистской этики (о защите конфиденциальности и о том, что пресса не может выносить свой приговор до завершения судебного процесса);

б) сексуальный опыт описывается в статье с излишними подробностями, что нарушает право на неприкосновенность личной жизни;

в) слух о том, что М. заплатил несовершеннолетним за отзыв компрометирующих его доказательств, – настолько серьезное обстоятельство, что ссылки на непроверенные источники для обвинения недостаточно;

г) поскольку реинтеграция бывших заключенных (включение их в общество после отбытия наказания) предполагает, что в прессе не должно упоминаться об их бывших судимостях, использование биографических данных М. также является ошибкой.

Выразив таким образом порицание редакции, Совет по печати не стал, однако, требовать от журнала публикации своих выводов и рекомендаций, дабы не привлекать и далее внимания к М.

Это побудило Союз журналистов, в традициях которого было защищать независимость редакционных сотрудников от давления издателей, на сей раз отступить от принятой позиции, обратившись к издателю журнала «Tango» с просьбой обязать редакцию принести М. публичные извинения и впредь подобных казусов не допускать.

Ответ на свое письмо Союз журналистов получил не от издателя, а от главного редактора журнала. Тот выразил несогласие с оценкой статьи и привел в обоснование весьма существенное суждение: когда речь идет о политическом деятеле, следует считать приоритетным право граждан знать о нем все, в том числе факты его прошлого. Журналистская общественность, казалось бы, уже рассмотревшая ситуацию с разных точек зрения, встала перед необходимостью осознать происшедшее как коллизию...

Данная история представляется достаточно яркой иллюстрацией процесса функционирования профессиональной морали.

Она высвечивает, делает наблюдаемыми многие грани профессионально-нравственных отношений в их естественном движении, позволяя осознать ключевые в этом смысле моменты:

• побуждение Ульриха Мейера к созданию передачи, основанное на его индивидуальном представлении о профессиональном долге, в частности, такой грани долга, как обязанность давать аудитории полную информацию о политиках;

• выбор авторским коллективом тех средств, которые помогли бы сделать передачу убедительной для аудитории (в том числе заявление молодого человека, узнавшего М., – как выяснилось, он получил гонорар за участие в передаче, следовательно, его появление планировалось заранее);

• готовность к ответственности за сделанный выбор, которую проявил Ульрих Мейер, отказавшись от компромисса в ходе судебного разбирательства (судя по всему, сделал он это для того, чтобы расследование помогло выявить истинное лицо М.);

• критическую реакцию Краевого комитета по СМИ на некорректность поведения сотрудников телеканала по отношению к М. как ее участнику (не предупредили, что его ждет в ходе передачи);

• ответ на критику в виде решения руководителя телеканала снять повтор передачи в эфир;

• стремление проявить профессиональную солидарность с коллегами-телевизионщиками со стороны журналистов «Tango», «напавших» на М. с разоблачениями, хотя и недостаточно доказательными;

• критическую реакцию Союза журналистов и Совета по печати Германии на те моменты статьи, в которых журналисты допустили нарушение действующего Кодекса этики;

• несогласие редактора журнала с критикой статьи, вызванное другим взглядом на приоритетность принятых в сообществе журналистов профессионально-этических положений.

Перечисленные факты из деятельности сообщества немецких журналистов дают возможность понять, каким образом профессиональная мораль включается в моральные отношения общества. По этим фактам можно проследить ее взаимодействие с общей моралью через личностные и надличностные формы профессионального сознания. Отчетливо просматриваются связи профессионально-нравственных представлений с профессиональной практикой, институционального внутригруппового контроля, сопровождающегося санкциями, с рефлексией отдельных участников происходящего. Мы видим, как эта личностная рефлексия «подталкивает» коллективную рефлексию, коллективный поиск новых подходов к разрешению профессионально-этических коллизий.

Обобщая подобные ситуации, можно сделать вывод, что функционирование профессиональной морали в журналистском сообществе с развитыми демократическими традициями есть многогранный, многоэтапный процесс. Его многогранность обусловлена тем, что он:

• опирается на фиксированные профессионально-нравственные предписания, выработанные трудовой группой и подлежащие освоению каждым ее членом;

• ориентирует на ответственный выбор решений профессиональных задач в соответствии с этими предписаниями;

• включает в себя в качестве обязательного момента контроль общественных профессиональных организаций за соблюдением предписаний и применение санкций в случае их нарушения;

 

• сопровождается личностной и коллективной рефлексией, которая стимулирует дальнейшее профессионально-нравственное развитие сообщества (это находит отражение и в новых документах журналистских организаций, в том числе даже таких, как условия контрактов).

Все это и создает в журналистском цехе тот относительно устойчивый профессионально-нравственный климат, о котором говорилось ранее.

А теперь познакомимся с другой историей, обсуждавшейся на том же семинаре2, из практики российской журналистики3. Суть происшедшего заключалась в следующем.

Во время войны с Чечней, когда в российских СМИ события освещались в основном с позиций официальных властей (1994–1996 гг.), руководство НТВ поручило журналистке Елене Масюк взять интервью у Шамиля Басаева. Правительство объявило его террористом, поскольку он организовал захват больницы в Будённовске, сделав всех ее пациентов заложниками.

Елене Масюк удалось встретиться с Басаевым в засекреченном месте через несколько недель после событий в Будённовске. Интервью пошло в эфир. После этого журналисткой заинтересовались правоохранительные органы. Российская прокуратура выдвинула против нее обвинение в сокрытии местонахождения преступника. Несмотря на давление, оказанное на нее и работавшего вместе с нею телеоператора, раскрыть местонахождение Басаева они отказались – в соответствии с требованиями Закона о СМИ и предписаниями Кодекса профессиональной этики (как, впрочем, отказалось сделать это и руководство телекомпании). Исполнению закона, требующего от граждан помощи следствию в поимке лиц, подозреваемых в преступлениях, они сочли необходимым предпочесть исполнение Закона о СМИ и заповедей профессиональной морали.

В данном случае коллизия была решена на уровне коллегиально выработанной на НТВ позиции, однако для широкой профессиональной среды эта коллизия осталась фактически незамеченной. Ни Союз журналистов, ни Фонд защиты гласности, ни какая-либо иная журналистская общественная организация не сделали этот эпизод предметом специального рассмотрения. И хотя на журналистских тусовках о нем несколько раз упоминалось, то было скорее всего просто выражение сочувствия Елене Масюк.

Между тем профессионального обсуждения заслуживали многие аспекты происшедшего. И очень жаль, что коллективная рефлексия как акт поиска наиболее точного выхода из подобных коллизий не состоялась Сказались изъяны механизма функционирования профессиональной морали в сообществе российских журналистов.

Каковы же эти изъяны?

Начнем с того, что у нас пока вяло идет процесс кодификации положений профессиональной морали. В странах с развитыми демократическими традициями практически каждая крупная телекомпания, каждый крупный журналистский концерн строит профессиональную жизнь, ориентируясь на специально разработанные кодексы, к тому же периодически совершенствуемые. Основные постулаты этих кодексов сходны, соотнесены с международными документами данного типа, но высокая степень конкретизации, приближенности к условиям определенных каналов или изданий придает им особый смысл.

В наших редакционных коллективах подобная практика только начинает прививаться. Во многом это связано с состоянием профессиональной журналистской этики как науки. Поначалу она набрала неплохой темп в развитии, но вдруг споткнулась о тот кризис, который переживают сегодня отечественные СМИ. Жаль, но она перестала сколько-нибудь заметно способствовать выработке профессионально-этических взглядов, сузив ручеек воздействия на профессионально-нравственные отношения в общности до публикаций, предлагаемых профессиональными журналами, и рекомендаций Судебной палаты по информационным спорам. Значение таких материалов трудно переоценить, но они – лишь малая толика того, что требуется делать сегодня, наверстывая упущенное.

Не сформировалась и устойчивая традиция освоения профессионально-нравственных предписаний широкими кругами журналистов. Даже когда появляются документы, в которых так или иначе отражен наш профессиональный этос, знакомство с ними оказывается личным делом каждого. В итоге кое-кто из коллег до сих пор имеет весьма смутное представление о «Кодексе профессиональной этики российского журналиста» (который, заметим, уже в момент принятия вызвал разноречивое отношение к себе). О международных документах типа «Декларации принципов поведения журналистов» большинство и вовсе не осведомлено. Только в последнее время наметилась тенденция к включению тех или иных профессионально-нравственных постулатов в рабочие документы конкретных редакций, в тексты трудовых договоров, где они более доступны для основательного знакомства.

Слабо отлажены у нас пока и формы внутрикорпоративного контроля за соблюдением членами журналистского корпуса требований профессиональной морали, а уж тем более – за освоением их новичками. Это тоже в определенной степени лежит на совести профессиональной журналистской этики как науки: профессиональная мораль рассматривается ею в рамках трудовой морали, из-за чего механизмы их действия практически отождествляются. Это приводит к тому, что недооценивается значение институционально организованного вмешательства журналистского сообщества в поведение его членов. И хотя Союз журналистов выработал «Положение о принципах и системе общественного контроля за соблюдением журналистами положений Кодекса профессиональной этики российского журналиста», оно пока мало востребовано.

Между тем, как уже отмечалось, институционально организованное вмешательство составляет существенную особенность профессионально-нравственных отношений. Оно предполагает постоянное внимание журналистских общественных организаций к профессионально-нравственной атмосфере сообщества и совсем не тождественно административному воздействию4. У него иные проявления и иная роль. В каждой конкретной ситуации институционально организованное вмешательство фактически представляет собой акт демонстрации коллективно вырабатываемого отношения к поведению коллеги (или коллег) в связи с тем, что это поведение не соответствует профессионально-нравственным ценностям.

Такое вмешательство влияет на характер общественного мнения профессиональной среды и апеллирует к профессионально-нравственному сознанию человека, к его моральной установке, подталкивая к рефлексии. Результатом бывает, как правило, либо добровольно принимаемое человеком решение о коррекции представлений и поступков, либо осознанное, мотивированное неприятие оценки5, что становится поводом для коллективной рефлексии, для общего поиска все более точных профессионально-этических позиций. Дело ведь не в том, чтобы «набросить узду» на журналиста, не давая ему возможности принимать решения самостоятельно, а в том, чтобы помочь каждому почувствовать себя членом профессионального содружества, ответственным за любое из своих решений –перед обществом, перед содружеством, перед самим собой.

В сущности избавление от перечисленных изъянов в механизме функционирования профессиональной морали и есть путь профессионально-нравственного возмужания корпуса российских журналистов. И хотя выйти на него в современных условиях весьма непросто, жизнь сегодня ставит эту задачу в число первоочередных.

Соответственно злободневным становится и разговор о том, что может сейчас сделать для журналистской практики профессиональная этика как наука. Запрос на ее рекомендации в журналистских коллективах созрел, о чем свидетельствует хотя бы такой факт: когда Судебная палата по информационным спорам задалась целью разработать свод практических правил для российских журналистов, у сотрудников средств массовой информации идея получила поддержку, нашлись и желающие участвовать в ее осуществлении.

В чем конкретно состоят в данный момент задачи про