Стратегический взгляд: Америка и глобальный кризис

Збигнев Бжезинский

Стратегический взгляд: Америка и глобальный кризис

 

 

ВВЕДЕНИЕ

 

Современный мир отличается интерактивностью и взаимозависимостью. Кроме того, впервые в истории привычные международные конфликты померкли перед общей проблемой выживания человечества в целом. К сожалению, ведущим державам ещё только предстоит выработать совместные пути решения новых растущих угроз человеческому благополучию – экологических, климатических, социоэкономических, продовольственных и демографических. Однако без опоры на геополитическую стабильность любые попытки добиться необходимого международного взаимодействия обречены на провал.

Перераспределение мирового баланса сил и зарождающееся масштабное политическое пробуждение увеличивают ‑ каждое по‑своему ‑ нестабильность современных международных отношений. По мере того как растет влияние Китая и как другие претенденты на мировое лидерство – Россия, Индия, Бразилия – конкурируют друг с другом за ресурсы, безопасность и экономическое преимущество, растет вероятность недопонимания и конфликтов. Соответственно Соединённым Штатам необходимо стремиться к выстраиванию более широкого геополитического фундамента для конструктивного сотрудничества на мировой арене, учитывая растущие ожидания всё более беспокойного мирового сообщества.

С учетом вышеперечисленного в этой книге мы попытаемся ответить на четыре основных вопроса:

1. Каковы возможные последствия смещения баланса мировых сил с Запада на Восток и как отражается на нем новый фактор пробуждения политической сознательности?

2. Почему слабеет мировое влияние Америки; каковы симптомы её внутриэкономического и внешнеполитического упадка; как Америка упустила уникальную возможность, полученную после мирного окончания «холодной войны»? И напротив, каковы регенерационные ресурсы Америки и какая необходима геополитическая переориентация, чтобы вернуть мировое влияние в прежнем объеме?

З. Каковы возможные геополитические последствия в том случае, если международное главенство Америки действительно ослабнет, кто пострадает от такого развития геополитических событий прежде всего и как оно отразится на мировых проблемах ХХI века? Отберет ли Китай у Америки ведущую роль на мировой арене к 2025 году?

4. Какие долгосрочные цели должна наметить себе возрождающаяся Америка на период после 2025 года? Как ей с её традиционными европейскими союзниками привлечь к сотрудничеству Турцию и Россию, чтобы расширить и оздоровить нынешний Запад? Как одновременно с этим выстроить на Востоке тесное сотрудничество с Китаем, не сосредоточивая свое конструктивное присутствие в Азии исключительно на нём и избегая опасного вмешательства в азиатские конфликты?

Ответы на эти вопросы строятся на убеждении, что Америка в ближайшие годы не утратит своей ведущей роли на мировой арене. В свете перераспределения мировых сил и растущего международного противостояния тем более важно, чтобы Америка не превратилась в невежественное полицейское государство и не увязла в трясине присущего её культуре потребительства. Иначе геополитические перспективы в мире, где центр тяжести смещается с Запада на Восток, будут становиться все безнадёжнее. Миру нужна экономически сильная Америка, социально привлекательная, ответственно распоряжающаяся своим могуществом, стратегически целеустремлённая, пользующаяся международным уважением и исторически грамотная в своих отношениях с новым Востоком.

Насколько вероятна такая глобальная целеустремленность Америки? Сейчас её идейный настрой нетвёрд, и рассуждения об исторической неизбежности её упадка ведутся сплошь и рядом. Однако периоды подобного пессимизма уже случались, а прогнозы такого рода не оправдываются. Даже широко распространенное после Второй мировой войны убеждение, что ХХ век ‑ это век Америки, не исключало приступов тревоги, касающихся далекого будущего страны.

Когда во времена президентства Эйзенхауэра Советский Союз запустил свой первый космический спутник, американцев начали одолевать сомнения по поводу перспектив страны в мирном и военно‑стратегическом соревновании. Затем, когда США не сумели одержать убедительную победу во Вьетнаме во времена Никсона, советское руководство уверенно предрекало Америке скорое поражение, а пессимистически настроенные американские руководители взяли курс на разрядку напряженности, чтобы сохранить статус‑кво в разделённой на два лагеря Европе. Однако вопреки прогнозам Америка выстояла, а советская система развалилась.

К 1991 году, после развала сперва советского блока, а затем и самого Советского Союза, Соединённые Штаты остались единственной мировой сверхдержавой. Теперь американским обещал стать уже не только ХХ, но и XXI век. Это подтверждали и президенты Билл Клинтон и Джордж Буш. В академических кругах им вторили смелыми заявлениями, что конец «холодной войны» означает, по сути, «конец истории», конец споров о преимуществе того или иного государственного строя. Победа либеральной демократии и провозглашалась не только решающей, но и окончательной. Учитывая, что либеральная демократия зародилась на Западе, подразумевалось, что отныне именно Запад и будет диктовать стандарты остальному миру.

Однако этот бьющий через край оптимизм длился недолго. Потребительская культура и разрегулирование экономики, наметившееся при Клинтоне и продолжившееся при Буше‑младшем, привели к тому, что на рубеже столетий лопнул мыльный пузырь фондового рынка, а менее чем десятилетие спустя начался крупномасштабный финансовый кризис. Результатом разорительного одностороннего курса Буша‑младшего стали десятилетняя война на Ближнем Востоке и развал внешней политики США в целом. Финансовая катастрофа 2008 года чуть не повергла страну в новую экономическую депрессию, заставив Америку ‑ и бóльшую часть Запада ‑ задуматься о том, к каким пагубным последствиям ведёт необузданное потребительство. При этом в Китае и других азиатских странах немыслимый на первый взгляд сплав экономического либерализма с государственным капитализмом оказался неожиданно благоприятной почвой для экономического и технологического роста. Что, в свою очередь, спровоцировало новые тревоги о будущем Америки как ведущей мировой державы.

Между Советским Союзом на закате его дней и Америкой начала XXI века действительно наблюдается тревожное сходство. Советский Союз ‑ с его коснеющим государственным аппаратом, неспособным к серьёзному пересмотру политической программы, ‑ по сути разорил сам себя, отчисляя неподъёмную долю ВНП на многолетнее военное соперничество с США плюс дополнительные затраты на десятилетние попытки завоевать Афганистан. Неудивительно, что Союз не выдержал конкуренции с Америкой в области передовых технологий и отстал ещё сильнее, экономика забуксовала и качество жизни по сравнению с западным ещё больше ухудшилось; правящая коммунистическая верхушка цинично игнорировала растущую социальную пропасть, лицемерно скрывая собственное привилегированное положение; и наконец, на международной арене Союз всё больше обосабливался, портя отношения со своим когда‑то главным союзником в Евразии ‑ коммунистическим Китаем.

Эти параллели, пусть даже несколько утрированные, убеждают нас, что Америке необходим новый путь, всеобъемлющая и долгосрочная геополитическая программа, отвечающая требованиям меняющегося исторического контекста. Только динамичная и стратегически мыслящая Америка вместе с объединяющейся Европой смогут совместными силами работать над созданием расширенного и более энергичного Запада, способного стать ответственным партнёром расправляющему плечи Востоку В противном случае геополитически расколотый эгоцентричный Запад рискует повторить бесславную судьбу ослабевшего в XIX веке Китая, тогда как Востоку грозит опасность, по аналогии с европейскими государствами ХХ века, погрязнуть в саморазрушительной борьбе за власть.

Задача этой книги ‑ наметить необходимую стратегическую линию, попытавшись заглянуть в будущее после 2025 года.

Збигнев Бжезинский

Март 2011

 

ЧАСТЬ I. Угасающий Запад

 

Общая «Американская мечта»

 

Хорошо это или плохо, Америка находится в центре международного внимания. её многонациональная демократия больше любой другой страны вызывала и вызывает восхищение, зависть, а временами и неприятие со стороны политически сознательной мировой общественности. Из этой основополагающей данности вытекают несколько ключевых вопросов: по‑прежнему ли американская система служит достойным примером для подражания остальным странам мира? Считают ли политически пробудившиеся массы Америку обнадеживающим символом их собственного будущего? Кажется ли им Америка источником положительного влияния на мировые события? Учитывая, что мировое влияние Америки конструктивно зависит от того, как воспринимает мир её социальный строй и его глобальную роль, неблагоприятная внутренняя обстановка и враждебное отношение мировой общественности к внешнеполитическим действиям Америки непременно скажутся на её статусе. А значит, Соединённые Штаты, с их неотъемлемыми и уникальными в историческом отношении преимуществами, должны преодолеть внутренние противоречия и переориентировать буксующую внешнюю политику, чтобы вернуть восхищение остальных народов и возродить системное первенство.

Десятилетиями «Американская мечта» будоражила умы миллионов, маня их к американским берегам. Она и сегодня продолжает привлекать наиболее мотивированных, не только из числа получивших или собирающихся получать высшее образование, но и тех, кто жаждет вырваться из порочного круга нищеты собственной, менее благополучной, родины. Многие иностранные ученые, врачи и предприниматели по‑прежнему видят в Америке больше возможностей для профессионального развития, чем у себя дома. Их более молодые коллеги стремятся получить в Америке послевузовское образование, поскольку американская ученая степень повышает их карьерные перспективы как на родине, так и за рубежом. Из почти миллиона студентов, обучающихся в американских вузах ежегодно, многие остаются в Штатах, польстившись на заманчивые возможности. Аналогичным образом доведенные до нищеты жители Центральной Америки, которые – зачастую с риском для жизни – пробиваются на американский рынок низкоквалифицированного труда, делают личный выбор, отличающий их от тех, кто не отваживается на рискованное предприятие. Для таких мотивированных личностей Америка по‑прежнему остается самым привлекательным в мире трамплином в светлое будущее. И в конечном итоге от исполнения их личной мечты выигрывает именно Америка.

Секрет устойчивой исторической притягательности Америки – сочетание идеализма и материализма, которые служат одинаково мощными источниками мотивации для человеческой психики. Идеализм выявляет в человеке лучшие качества, поскольку поощряет ставить других выше себя и требует социального и политического уважения ко всем людям как носителям священного начала. Составители Американской конституции выразили этот идеализм в попытке структурировать политическую систему, защищающую общие основополагающие истины, касающиеся «неотъемлемых прав» человека (при этом, к сожалению, не сумев законодательно запретить рабство). Таким образом был институционализирован политический идеализм. В то же время сами американские просторы и отсутствие феодальной традиции сделали молодую страну с её бескрайними границами кладезем материальных возможностей для тех, кто стремился не только к свободе, но и к обогащению. В гражданском и предпринимательском плане Америка могла предложить то, чего не было у Европы и остального мира.

Эта двойная идеалистическо‑материалистическая привлекательность отличала Америку с самого начала. Кроме того, она притягивала с другого берега Атлантики тех, кто желал перенести на родную почву радужные перспективы, открытые Войной за независимость. И Лафайет во Франции, и Костюшко в Польше времен этой войны, и Лайош Кошут в Венгрии середины XIX века своей преданностью американским идеалам популяризировали в Европе образ нового общества, достойного подражания. Дальнейшему восхищению среди европейцев способствовали Токвиль, разобравший молодую американскую демократию на молекулы, и Марк Твен, позволивший приобщиться к уникальной атмосфере американского Запада.

Однако ничто из этого не сдвинуло бы с места огромные массы иммигрантов, если бы не материальные возможности, которыми изобиловала молодая страна. Людей манила свободная земля и отсутствие феодальных властей. Экономическая экспансия за счет дешевой иммигрантской рабочей силы давала неслыханные возможности развития бизнеса. Письма иммигрантов родным рисовали заманчивую (но зачастую сильно приукрашенную) картину успехов в погоне за «Американской мечтой». Некоторым, увы, на собственном печальном опыте приходилось убедиться, что Америка вовсе не золотое дно.

Отсутствие (в отличие от заокеанских реалий) серьёзной внешней угрозы и ощущение безопасной отдаленности, непривычное чувство личной и религиозной свободы, а также открывающиеся у западных границ широкие материальные возможности приравнивали идеализированную картину новой жизни к реальной действительности. Так маскировалось (и даже оправдывалось) то, что в противном случае вызвало бы серьёзный протест: насильственное выселение, а затем и истребление индейцев (в 1830 году конгресс одобрил «Закон о переселении индейцев», ставший первым примером узаконенной этнической чистки), и не изжитое рабство, переросшее в дальнейшее притеснение и сегрегацию темнокожих. Однако глубоко идеализированная картина американской действительности, распространяемая самими американцами, обеляла их не только в собственных глазах, но и за рубежом, особенно в Европе.

В результате менее отлакированный образ Соединённых Штатов, сложившийся у ближайшего южного соседа Америки, практически не принимался во внимание до первой четверти XX века. Для Мексики новая Америка выглядела совсем по‑другому: экспансионистская, захватническая держава, безжалостно преследующая свои материальные выгоды, вынашивающая империалистические амбиции и лицемерящая в своём демократизме. И хотя репутация самой Мексики тоже не безупречна, её обида на Америку во многом исторически оправдана. Америка расширялась за счет захвата мексиканских территорий, с имперским размахом и жадностью к чужим землям, не слишком сочетающимися с привлекательным образом молодой американской республики в глазах международной общественности. Вскоре размах этой экспансии позволил водрузить американский флаг в Гавайском королевстве, а ещё через несколько десятилетий – в противоположной части Тихого океана, на Филиппинах (откуда Штаты ушли только после Второй мировой). Похожий опыт взаимоотношений с США имеется и у Кубы, и у других стран Центральной Америки.

В других местах отношение к Штатам в XIX – начале XX века было более противоречивым. Одни южноамериканские страны поначалу восхищались противостоянием Штатов европейскому господству, другие подражали их конституционным нововведениям. Но доктрина Монро, закрывавшая Западное полушарие для европейского вмешательства, вызывала сомнения у некоторых южноамериканских стран относительно её истинных мотивов. Постепенно назревал политический и культурный антагонизм, особенно среди политически активных слоев интеллигенции среднего класса. Две южноамериканские страны с региональными амбициями – Аргентина Перрона и Бразилия Варгаса в открытую выступили против регионального господства Штатов в XX веке. Страны Азии, географически более удаленные и запоздавшие в своём политическом пробуждении, также восхищались впечатляющими материальными успехами Америки, однако в отличие от Европы идеологической близости не чувствовали и научную базу не подводили.

В XX веке глобальный статус Америки два раза достигал невиданных высот. Первый раз это случилось непосредственно после Первой мировой, второй – по окончании «холодной войны». Новый международный статус Америки воплотился в идеалистических Четырнадцати пунктах президента Вильсона, резко контрастировавших с европейским имперским и колониальным наследием. Для международных властей было очевидно, что ощутимая военная интервенция Штатов во время Первой мировой и, что ещё важнее, главенствующая роль в определении новых принципов национального самоопределения во внутриевропейском перераспределении сил знаменуют появление на мировой арене могущественного государства, наделенного уникальной идеологической и материальной притягательностью. Эту притягательность не умаляло даже то, что идеализированная Америка впервые за всю свою историю закрывала ворота для иммиграции. Гораздо важнее на том недолгом этапе было ощущение, что глобальное вмешательство Америки позволит изменить сложившуюся картину международных отношений.

Однако Великая депрессия, грянувшая всего десятилетие спустя, стала тревожным симптомом внутренней уязвимости американского строя и ударом по глобальному престижу Штатов. Внезапный экономический кризис, повлекший за собой массовую безработицу и социальные тяготы, выявил как фундаментальные недостатки и слабости американского капиталистического строя, так и закономерное отсутствие эффективной системы социальной защиты (с которой как раз в то время начинала экспериментировать Европа). Тем не менее мифические представления об Америке как о кладезе открывающихся возможностей никуда не делись, прежде всего из‑за нацистской Германии, в открытую противопоставлявшей себя общим для Европы и Америки ценностям. Более того, когда разразилась Вторая мировая, Америка стала последней надеждой Европы. Атлантическая хартия кодифицировала эти общие поставленные под угрозу ценности, признавая, по сути, что их сохранность зависит в конечном итоге от Америки. Америка стала главным приютом для европейских иммигрантов, бегущих от поднимающего голову фашизма, от ужасов войны и всё больше проникающихся страхом перед распространением коммунистической идеологии. По сравнению с прежними временами среди иммигрантов повысилась доля носителей высшего образования, что ощутимо способствовало социальному развитию страны и повышало её международный престиж.

Вскоре после окончания Второй мировой перед Америкой встала новая проблема – идеологическое соперничество с Советским Союзом. Новый соперник, помимо того что оказался серьёзным конкурентом в борьбе за мировое господство, выдвигал смелое альтернативное решение в общечеловеческих поисках пути к светлому будущему. Великая депрессия на Западе и одновременное появление Советского Союза как основного победителя Второй мировой (к концу 1940‑х Москва главенствовала на большей части Евразии, включая в то время даже Китай) способствовали укреплению престижа советского коммунизма. Его грубое и идеологически более хитроумное сочетание идеализма и материализма составило в мировом масштабе серьёзную конкуренцию «Американской мечте».

Со своей революционной колыбели молодое Советское государство утверждало, что работает над созданием первого в мире идеально справедливого общества. Опираясь на уникальные идеи марксизма, СССР возвещал новую эру целенаправленно планируемых социальных нововведений, базирующихся на эгалитарных принципах, насильственно институционализированных просвещенным руководством. Навязанный идеализм на службе рационального материализма оказался заразительной утопической формулой.

Несмотря на лежащий в её основе массовый террор, принудительный труд, массовые депортации и истребление народа с государственной подачи, советская формула вызывала отклик многих представителей политически пробудившегося человечества, потрясенного двумя кровопролитнейшими войнами. Она будоражила умы беднейших слоев более развитого Запада, чью веру в промышленный прогресс подорвала Великая депрессия; азиатских и африканских народов, освобождающихся от колониального гнета, и в особенности радикальных интеллектуалов, пытающихся в этот бурный век обрести идейную почву под ногами. Даже сразу после Октябрьской революции, когда эксперимент ещё только набирал обороты на фоне социальных лишений и гражданской войны, у посещающих страну иностранных интеллектуалов он вызывал симпатию, сравнимую с симпатией к молодой Америке. «Я видел будущее, и оно работает», – провозгласил увлеченный левыми идеями американский писатель и журналист Линкольн Стеффенс после краткого визита в Россию в 1919 году.

В последующие десятилетия именно на этой вере строилось превознесение советского эксперимента, игнорирующее и даже оправдывающее беспрецедентный размах массового истребления. Жан‑Поль Сартр, Ким Филби, англиканские священники и квакерские проповедники, африканские и азиатские борцы с колониальным режимом и даже бывший вице‑президент Соединённых Штатов, посетивший советский исправительный лагерь, представленный ему как центр социальной реабилитации, – все распространяли убеждение, что советская модель намеренно «рационализированного» строительства будущего – это шаг вперед по сравнению со спонтанным и непредсказуемым американским путем развития. В эпоху, когда социальная инженерия впервые продемонстрировала свою состоятельность, это убеждение оказалось созвучно многим.

Обманчивую привлекательность советской модели подкрепляли утверждения, что в Советском Союзе наконец близилась к осуществлению мечта о социальном равенстве, полной занятости и доступном всеобщем здравоохранении. Кроме того, к середине 1960‑х советские успехи на начальном этапе космического соревнования с США, не говоря уже о формировании российского ядерного арсенала, предзнаменовали неизбежный, казалось бы, триумф Советского Союза в идеалистическо‑материалистическом соперничестве с Америкой. Подобный исход официально прогнозировался и самими советскими руководителями, заявлявшими с трибуны, что к 1980‑м советская экономика перегонит американскую.

Первое открытое противостояние с Америкой неожиданно оборвалось четверть века спустя – как раз в те годы, на которые Кремль прогнозировал безоговорочную победу советского строя. По ряду причин, коренящихся как в просчетах советской внешней политики, так и во внутренней идеологической бесплодности, развале управленческого аппарата и социоэкономическом застое, не говоря уже о растущей политической напряженности в Восточной Европе и враждебности с китайской стороны, Советский Союз рухнул. В результате его падения обнажилась ироническая истина: почти во всех аспектах социального устройства притязания на системное первенство, подхваченные иностранными почитателями, основывались на фальши. Этот огромный просчет маскировался интеллектуально притягательной претензией на «научное» социальное руководство, провозглашаемое правящей верхушкой, которая цинично скрывала собственное привилегированное положение, осуществляя тоталитарный контроль над остальным народом. Как только этот контроль дал трещину, под осыпающейся штукатуркой советской политической системы обнажилось неприглядное в своей относительной отсталости и бедности нутро. В действительности Советский Союз мог соперничать с Америкой только в одной сфере – военной мощи. Так во второй раз на протяжении XX века Америка продемонстрировала, что не имеет себе равных.

Какое‑то время после 1991 года казалось, что Америка теперь может долго почивать на лаврах – соперников не предвидится, зато подражателей по всему свету хоть отбавляй, и история как будто приостановилась. Считая системное соперничество законченным, американские руководители, наступая на те же грабли, что и их потерпевшие поражение советские конкуренты, начали с уверенностью называть наступающий XXI век американским. Задал тон президент Билл Клинтон в своей второй инаугурационной речи 20 января 1997 года: «На этой последней президентской инаугурации XX века давайте обратим взоры к тому, что ждёт нас в следующем столетии... На заре XXI века Америка выступает единственной в мире незаменимой державой». Ему вторил с ещё большим апломбом сменивший его на президентском посту Джордж Буш‑младший: «Наша страна избрана Господом и назначена историей образцом для подражания всему остальному миру» (28 августа 2000 года).

Однако вскоре впечатляющий скачок Китая на вершину мировой иерархии – всколыхнувший унявшуюся со времен блестящего экономического подъёма Японии 1980‑х тревогу в американской душе – и растущий в 2000‑х государственный долг вызвали сомнения относительно устойчивости американской экономики в долгосрочной перспективе. После 11 сентября неопределенная «война с террором», переросшая в 2003 году в одностороннюю войну против Ирака, способствовала распространению неприятия внешней политики Штатов даже среди их друзей. Грянувший затем в 2008‑2009 годах финансовый кризис подорвал веру мировой общественности в долговечность экономического первенства США, одновременно ставя под вопрос социальную справедливость и деловую этику американского строя.

Но даже финансовый кризис и сопровождающий его экономический спад 2007‑2009 годов – в сочетании со вскрывшимися безрассудными спекуляциями Уолл‑стрит, не сопоставимыми с представлениями о социально ответственном и продуктивном капитализме, – не смогли полностью стереть глубоко укоренившийся за рубежом образ Америки, успешно объединяющий политический идеализм с экономическим материализмом. Поразительно, насколько скоро после кризиса канцлер Германии Ангела Меркель поспешила в своём обращении к конгрессу США (3 ноября 2009 года) выразить «страстную» приверженность «Американской мечте». Она определила её как «возможность каждого человека добиться успеха в жизни своими собственными силами», добавив убежденно: «Ничто так не вдохновляет меня, не подстегивает и не наполняет положительными эмоциями, как ощущение свободы, присущей американскому строю».

Однако в словах Меркель таилось предупреждение о том, как отреагирует Запад, если имидж Америки все же померкнет. И он действительно начал меркнуть, ещё до кризиса 2008 года. Этот имидж сильнее всего манил на расстоянии, как было до второй половины XX века, а также когда Америка выступала защитницей демократического Запада в двух мировых войнах или необходимым противовесом советскому тоталитаризму, и особенно когда она вышла безоговорочной победительницей в «холодной войне».

И все же в новой исторической картине, где Америка оказалась на вершине мира, её внутриполитические недостатки уже не могли ускользнуть от пристального критического внимания. Массовая идеализация Америки сменилась более скептической оценкой. И мир убедился, что Америку – остающуюся надеждой всех тех многочисленных амбициозных личностей, желающих приобщиться к «Американской мечте», – одолевают серьёзные функциональные проблемы: массивный растущий государственный долг, усугубляющееся социальное неравенство, превозносящая материальные блага потребительская культура, подверженная алчной спекуляции финансовая система и поляризованный государственный строй.

 

2. Долой самообман!

 

Американцы должны осознать, что наш престиж за рубежом всё больше будет зависеть от способности справиться с внутренними проблемами. Главным условием для любой адекватной оценки глобальных перспектив Америки сейчас являются государственные меры в отношении необходимых системных преобразований. Что требует от американцев ясно представлять себе как слабые стороны страны в глазах мировой общественности, так и сохраняющиеся сильные. Трезвая оценка – необходимая отправная точка для реформ, без которых Америка не сможет удерживать глобальное лидерство, защищая основополагающие ценности своего строя.

Главных поводов для беспокойства у Америки насчитывается шесть.

Первый – это растущий и грозящий стать непосильным для экономики государственный долг. Согласно докладу Бюджетного управления конгресса «О состоянии и перспективах бюджета и экономики» от августа 2010 года, американский государственный долг в процентах от ВВП насчитывает около 60% – пугающая цифра, но не настолько, чтобы поставить США в ряд с ведущими мировыми должниками (национальный долг Японии, например, составляет около 115% ВВП чистой задолженности, согласно подсчетам ОЭСР, хотя основным кредитором является японский же банк; у Греции и Италии – по 100%). Однако структурный дефицит бюджета, вызванный надвигающимся уходом на пенсию поколения «бэби‑бумеров», грозит со временем сильно обострить проблему. Согласно исследованию Брукингского института (апрель 2010), прогнозирующего долг США с учетом различных переменных факторов, к 2025 году национальный долг превысит в процентном отношении экономический взлет времен после Второй мировой войны, когда ВВП составлял 108,6%. Учитывая, что оплата этой расходной статьи потребует существенного повышения налогов, на которое государство сейчас пойти не готово, растущий национальный долг неизбежно увеличит уязвимость США перед махинациями главных кредиторов, таких как Китай, поставит под удар вес американского доллара как резервной мировой валюты, ослабит роль Америки как ведущей экономической модели и соответственно её лидерство в таких организациях, как «Большая двадцатка», Всемирный банк, МВФ, а также ограничит возможности Штатов по внутриполитическому улучшению и даже способность изыскать средства на ведение необходимых войн.

Эти мрачные перспективы достаточно емко сформулировали два опытных лоббиста государственной политики Роджер Альтман и Ричард Хаас в своей статье для Foreign Affairs (2010) под названием «Американская расточительность и американская власть» в следующих пессимистичных строчках: «Фискальные перспективы после 2020 года – это настоящий апокалипсис. <...> Соединённые Штаты стремительно приближаются к переломному моменту: либо страна наведет порядок в финансовой сфере, вернув тем самым предпосылки к мировому лидерству, либо, не сумев этого сделать, вынуждена будет пожинать внутриполитические и внешнеполитические плоды». Если Америка по‑прежнему будет откладывать проведение серьёзных реформ, одновременно уменьшающих расходы и увеличивающих доходы, она с большой долей вероятности рискует повторить судьбу потерпевших финансовый крах великих держав прошлого, среди которых и Древний Рим, и Великобритания XX века.

Вторым вызывающим опасения пунктом является подгнившая финансовая система. Опасна она по двум причинам: во‑первых, это системная мина замедленного действия, поскольку своими рискованными действиями зарвавшиеся финансисты ставят под удар не только Америку, но и глобальную экономику; и во‑вторых, они провоцируют проблемы нравственного характера, вызывая негодование у сограждан и подрывая престиж Америки за рубежом обострением социальных дилемм страны. Неумеренность, неуравновешенность и безрассудство американских инвестиционных банков и торговых домов – поощряемое безответственным отношением конгресса к разгосударствлению и финансированию домовладения – и алчность спекулянтов Уолл‑стрит привели к финансовому кризису 2008 года и последующему экономическому спаду, обрекая миллионы на экономические тяготы[5].

Усугубляя ситуацию, финансовые спекулянты в банках и хеджевых фондах, не подлежащих контролю держателей акций, срывали огромные куши, не компенсируя их вкладом в экономику в виде инноваций или создания рабочих мест. Кроме того, кризис 2008 года выявил уже обращавший на себя внимание разительный разрыв между уровнем жизни финансовой верхушки и остального населения страны, не говоря уже о развивающихся странах. Согласно рабочему отчету Национального бюро экономических исследований, соотношение уровня заработной платы в финансовом секторе к другим секторам частной экономики непосредственно перед финансовым кризисом 2008 года превышало 1,7 – такого соотношения история не помнит со времен кануна Второй мировой. Чтобы сохранить экономическую конкурентоспособность Соединённых Штатов, необходимо реформировать финансовую систему путем введения простого, но эффективного регулирования, повышающего прозрачность и финансовую ответственность и одновременно работающего на общий экономический рост.

Третий повод для беспокойства – растущее неравенство доходов вкупе со стагнацией социальной мобильности, ставящее в долгосрочной перспективе под удар общественное согласие и демократическую стабильность (два фактора, обеспечивающих эффективность внешней политики США). Согласно Бюро переписи населения США, с 1980 года Америка переживает значительный рост неравенства доходов: в 1980 году на долю 5% самых богатых домохозяйств приходилось 16,5% от общего национального дохода, на долю 40% самых бедных домохозяйств – 14,4%; к 2008 году разрыв увеличился до 21,5% и 12% соответственно. Если оценивать не в годовом доходе, а в благосостоянии семьи, картина получается ещё более асимметричная: согласно Федеральному резерву, в 2007 году самому зажиточному 1% американских семей принадлежала ошеломляющая доля в 33,8% национального богатства США, тогда как на нижние 50% приходилось лишь 2,5%.

Эта тенденция вывела Штаты в верхние строчки международного рейтинга неравенства как доходов, так и благосостояния, превратив Америку в самую несправедливую из крупных развитых стран мира (см. Таблицы 2.1 и 2.2). Неравенство доходов могло бы уравновешиваться социальной мобильностью, соответствующей представлениям об «Американской мечте». Однако в последние два десятилетия социальная мобильность в Штатах существенно застопорилась, тогда как неравенство доходов, наоборот, растет. По приведённым ниже недавним исчислениям коэффициента Джини, характеризующего неравенство доходов, США – вместе с Китаем и Россией – удерживает позорные верхние строки. Более высокий уровень неравенства имеется только у Бразилии, принадлежащей к группе основных развивающихся стран.

 

 

Более того, недавние исследования, сравнивающие межпоколенческую мобильность заработков в США с различными европейскими странами, показывают, что общая экономическая мобильность в «кладезе возможностей» на самом деле ниже, чем в остальном развитом мире. Что ещё хуже, Америка в настоящее время отстает от некоторых европейских стран по уровню восходящей вертикальной мобильности доходов. Одной из основных причин выступает несовершенная система государственного образования. По данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), траты Америки на одного ученика начальной и средней школы одни из самых высоких в мире, однако результаты тестирования оказываются в числе самых низких среди индустриально развитых стран. Такое положение подрывает экономические перспективы Америки, оставляя незадействованным большой процент человеческого капитала и понижая престиж американского строя.