Учение двенадцати Апостолов» («Дидахе»).

 

[Первый перевод этого произведения на русский язык, снабженный примечаниями, появился всего год спустя после публикации текста памятника: Попов К. Учение двенадцати Апостолов // Труды Киевской Духовной Академии. — 1884. — Т. И. — С. 344–384. Затем появляется солидное исследование этого памятника, с приложением текста и перевода его: Карашев А. О новооткрытом памятнике «Учение двенадцати Апостолов». — М., 1896. Новый перевод «Дидахе» приводится и в дополненном прот. В. Асмусом и А. Г. Дунаевым сборнике «Писания мужей апостольских» (см. с. 11–38 указанного издания). Практически одновременно с последним изданием появился и наш перевод, снабженный параллельным греческим текстом, обширными комментариями и пояснительной статьей. См.: Учение двенадцати Апостолов / Пер. и коммент. А. Сидорова // Символ. — 1993. — № 29. — С. 275–305; Сидоров А. И. «Дидахе». Вероучительный и литургико-канонический памятник первохристианской эпохи // Символ. — 1993. — № 29. — С. 307–316.]

 

Этот памятник раннехристианской письменности был открыт в одной из Константинопольских библиотек митрополитом Никомидийским Филофеем Вриеннием 873 г. и спустя десять лет им же издан (1883).

[О самом Вриеннии, «высокопоставленном греческом архиерее, вполне знакомом с западной наукой», и об открытии им «Дидахе» см: Лебедев А. П. История открытия в последнее десятилетие древних церковно-исторических памятников // Прибавления к изданию творений святых отцев в русском переводе. — 1889. — Ч. 43. — С. 354–357.]

В полном виде он сохранился лишь в одной греческой рукописи, точно датированной 1056 г. (написана неким нотарием Львом), прототип которой восходит к IV–V вв. Кроме того, два греческих фрагмента памятника сохранились в одном из оксиринхских папирусов IV в.; имеются также фрагменты переводов произведения на латинский, коптский, {с. 33} эфиопский и другие языки. В переработанном виде сочинение вошло в ряд позднейших произведений христианской литературы: «Послание Варнавы», «Каноны святых Апостолов» и «Апостольские постановления». Судьба памятника довольно примечательна: в древней Церкви он получил большую известность, и, например, Климент Александрийский причислял его к книгам Священного Писания Нового Завета, нисколько не сомневаясь в апостольском достоинстве произведения. Однако, начиная с IV в., такие сомнения возникают: Евсевий Кесарийский причисляет «Дидахе» к категории спорных и подложных (Αντιλεγόμενα — νόθα) книг Нового Завета, указывая, что оно было известно «весьма многим учителям Церкви»; св. Афанасий Александрийский также исключает это сочинение из канона Нового Завета, хотя признает полезность его для церковного наставления верующих. Постепенно, вероятно в течение V в., «Дидахе» выходит из церковного употребления, его перестают читать и переписывать. Это объясняется, скорее всего, тем, что произведение было написано в качестве «учебника» или «катехизиса» для нужд какой-то местной церкви, а затем распространилось и в некоторых других христианских общинах, но всеобщего признания вселенским церковным сознанием так и не получило. Этическое учение и литургико-канонические нормы, отраженные в памятнике, были ассимилированы в ходе земного возрастания Церкви, а то, что устарело в них, забыто. Поэтому «Дидахе» оказалось на периферии церковного сознания, а со временем и вовсе исчезло из него. Лишь находка Филофея Вриенния вернула данный памятник Церкви и научному миру.

По общему мнению ученых, «Дидахе» датируется второй половиной I в. и, скорее всего, написано в 60–80 гг. Место написания определить трудно, но, вероятно, это была Сирия, хотя не исключается и Египет. По композиции это очень небольшое сочинение, состоит из четырех частей. Первая часть (гл. 1–6) содержит учение о двух путях, в котором и концентрируется суть этической концепции автора произведения. Вторую часть (гл. 7 — 10) можно назвать «литургической», ибо она содержит предписания относительно того, как должно совершать таинство крещения, поститься и молиться; особое место здесь уделяется также таинству Евхаристии и «агапам». В третьей части (гл. 11–15) трактуются канонические и церковно-дисциплинарные вопросы. Наконец, четвертая часть представляет собой как бы «эсхатологическое заключение» всего произведения. В общем «Дидахе» оставляет впечатление целостного произведения, что заставляет думать о едином авторе или редакторе (хотя исследователями высказывались и высказываются мнения о его неоднородности и компилятивном характере).

Что же касается вероучения, отраженного в «Дидахе», то оно, в силу катехизического характера этого памятника, чрезвычайно прозрачное и простое. Основу его составляет учение о Святой Троице, которое намечается самыми беглыми штрихами. Согласно автору «Дидахе», Бог есть Всемогущий Владыка Вседержитель (δέσποτα παντοκράτορ), Творец всего мира и человека. Он есть Отец наш Небесный, и Его Промысл распространяется на все сущее. Также является Он Раздаятелем всех благих даров, временных и вечных, преходящих и непреходящих, материальных и духовных; Ему принадлежит всякая слава через Иисуса Христа. Сам же Христос есть второе Лицо Святой Троицы, Сын Божий и Сын Давидов, Искупитель и Служитель Бога Отца. Иисус Христос несколько раз именуется в сочинении «Отроком Божиим» (Παις θεού), что наблюдается в ряде раннехристианских памятников, отмеченных семитским стилем мышления (позднее оно вытесняется более «греческим» выражением: Υιός θεού) [Подробный анализ выражения «отрок Божий» см. в кн.: Niederwim-mer К. Die Didache // Kommentar zu den Apostolischen Vatem. — Gottingen, 1989. — Bd. 1. — S. 181–185]. Через Иисуса как «Отрока Божия» даруется нам жизнь и ведение, вера и бессмертие. Он является Главой Ветхого Завета, дарует нам спасение и в конце времен придет на зем{с. 34}лю для праведного Суда Своего. Третье Лицо Святой Троицы — Святой Дух, Который един с Отцом и «Отроком». Он подготавливает людей к призыванию Бога Отца и глаголет через пророков; грех против Святого Духа не может быть прощен.

Основные контуры экклесиологии также достаточно ясно намечаются в «Дидахе». По словам К. Попова, «учение о Церкви служит общим пунктом, объединяющим все содержание «Дидахе». Автор этого сочинения изображает Церковь религиозно-нравственным обществом верующих во Христа. В цели, назначении и внешнем устройстве этого общества не усматривается никаких мирских интересов: цель его учреждения — усовершение в любви Божией и святости, в приготовлении для восприятия веры, ведения и бессмертия; конечная задача его основания — достижение Царства Божия… Церковь, по свидетельству сочинения, не ограничивается одним каким-либо местом или народом, но распространяется по всем концам земли. Но будучи рассеяна повсюду, подобно хлебным зернам, она однако же составляет единое Тело, подобно хлебу, испеченному из многих хлебных зерен» (Попов К. Указ. соч., с. 352). Помимо идеи единства Церкви в сочинении ясно прослеживается представление о ее святости (она называется «освященной» — την άγιασθείσαν) в совершенстве, причем данное совершенство понимается динамически, как некая цель, к которой Церковь стремится с помощью содействия Бога Отца («соделай ее совершенной в любви Твоей»).

Нравственное учение автора «Дидахе» концентрируется, как говорилось, в идее «двух путей», истоки которой можно проследить как в Ветхом, так и в Новом Заветах (Втор 30:15; Иер 21:8; 3 Цар 18:21; Мф 7:13–14; 2 Пет 2:2; 15:21) [Подробный анализ данной идеи см. в кн.: Rordorf W. Liturgie, foi et vie des premiers chretiens: Etudes patristiques. — Paris, 1986. — P. 155–174]. В целом, этическое учение автора «Дидахе» является расширенным толкованием известных заповедей (возлюбить Бога и ближнего, не убивать и т. д.). Соблюдение этих заповедей есть «путь жизни» (οδός της ζωής), а нарушение их — «путь смерти» (οδός του θανάτου). Первый путь предполагает воздержание «от плотских и мирских похотей», любовь к ближним и к врагам, нестяжание и т. д.; второй путь является полной противоположностью первого: вступивший на него предается прелюбодеянию, похоти, разврату, он делается чужд кротости, терпению и пр. Примечательно, что ключевым понятием этического учения в «Дидахе» служит термин «путь», который предполагает, что цель этого пути находится за пределами земной жизни, т. е. трансцендентна ей. Поэтому этика сочинения неразрывно связана с эсхатологией, которая также выдержана в «библейских тонах». Здесь говорится: «В последние дни приумножатся лжепророки и губители, и обратятся овцы в волков, а любовь превратится в ненависть. Ибо когда возрастет беззаконие, [люди] возненавидят друг друга, будут преследовать и предавать друг друга; тогда явится искуситель мира (о κοσμοπλανης), словно Сын Божий, сотворит знамения и чудеса, земля предастся в руки его, и соделает он беззакония, каких никогда не бывало от века». Предвозвещение антихриста ясно слышится в словах автора «Дидахе», который здесь сохраняет верность духу Нового Завета.

Большое значение имеет «литургическая часть» памятника. В ней мы находим ценнейшие сведения о таинствах и молитвенной жизни древнехристианских общин. В частности, о таинстве крещения здесь говорится следующее: «Крестите так: сказав все то, о чем речь шла выше, крестите во имя Отца и Сына и Святого Духа, в воде живой (εν ΰδατι ζωντι — т. е. проточной). Если не имеешь живой воды, то крести в другой воде (т. е. стоячей), если не можешь в холодной, то крести в теплой. А если не имеешь ни той, ни другой, то возлей трижды на главу во имя Отца и Сына и Святого Духа. Перед крещением же {с. 35} пусть постятся крестящий, крещаемый и, если могут, некоторые другие; а крещаемому повелевай поститься за день или за два». Другими словами, если судить по «Дидахе», то в древней Церкви перед крещением будущие полноправные христиане обязательно проходили оглашение; крещение совершалось во имя Святой Троицы, обычно в проточной воде путем трехкратного погружения и предварялось постом. Что же касается вообще постов, то в «Дидахе» упоминается только о постах в среду и пятницу; а о молитве говорится, что верующие должны трижды в день обращаться к Богу с молитвой Господней. Две главы в сочинении посвящены Евхаристии: участвовать в ней предписывается только крещеным, приводятся тексты благодарений о Чаше и о преломлении Хлеба, а также молитвы после причащения. Наконец, каноническая часть памятника касается вопросов церковной дисциплины; в первую очередь здесь затрагиваются проблемы, связанные с приходом в общину странствующих апостолов, пророков и учителей, причем рефреном идет предостережение против лжеапостолов, лжепророков и лжеучителей. Регламентируются также нормы служения епископов и диаконов и т. д.

В целом, «Дидахе» является, безусловно, ценнейшим памятником раннехристианской письменности, проливающим свет как на вероучение, так и на богослужение и ежедневную жизнь древнехристианской Церкви. Данное произведение нельзя недооценивать, но нельзя и абсолютизировать его значение, ибо оно, естественно, не охватывает всех граней жизни и учения Церкви во второй половине I в. Лишь вкупе с другими памятниками древне-церковной письменности «Дидахе» обретает свое истинное значение. По характеристике А. Карашева, содержание сочинения «представляет очень много ценных данных. Одни из них подтверждают те немногие сведения из жизни древней Церкви, какие сохранились до нас в современных памятнику писаниях; другие делают несомненными существование в практике ранней Церкви таких черт церковной жизни, на какие ясные указания мы доселе получили из литературы только конца второго и третьего века» [Карашев А. Указ. соч., с. 141]. Поэтому находка этого сочинения значительно обогатила и церковно-историческую, и патрологическую науку. Но не только. По словам С. Л. Епифановича, «проникнутое теплотою и любовью к «братьям по вере», выражая необыкновенно реальное и светлое отношение к Богу и сотворенному Им миру, «Дидахе» вводит читателя в атмосферу первохристианской Церкви».

 

[Епифанович С. Л. Патрология: Церковная письменность I–III вв.: Курс лекций, читанных студентам Киевской Духовной Академии в 1910–1911 учеб, г.: Ч. 2. Письменность мужей апостольских / Под ред. доц. МДА Н. И. Муравьева. — Загорск, 1951, машинопись. — С. 74].

 

Каноны святых Апостолов».

 

[Приношу искреннюю благодарность коллеге А. М. Пентковскому, обратившему мое внимание на этот памятник древне-церковной письменности и оказавшему помощь в получении необходимых для изучения его исследований. — А. С. ]

 

«Дидахе» является хронологически первым (из известных нам) сочинением, начинающим целую серию канонически-литургических произведений, ставших существенной частью древне-церковной письменности.

 

[См. весьма серьезное исследование: Faivre A. La documentation cano-nico-liturgique de l'Eglise ancienne // Revue des Sciences Religieuses. — 1980. — Vol. 54, № 3. — P. 204–219; № 4. — P. 273–299].

 

К самым древним из них относится так называемая «Дидаскалия» (или: «Кафолическое учение двенадцати Апостолов и святых учеников Господа нашего»), датируемая приблизительно 230 г.; греческий оригинал сочинения, за исключением одного короткого {с. 36} фрагмента, утерян, оно дошло до нас в сирийском, латинском, арабском и эфиопском переводах. Второе произведение этого жанра, именуемое «Апостольское Предание», сохранилось в латинском переводе и приписывается св. Ипполиту Римскому, но вряд ли принадлежит ему, хотя и датируется приблизительно началом III в. К «Апостольскому Преданию» тесно примыкают так называемые «Тридцать восемь канонов Ипполита» (ок. середины IV в.; сохранились только в арабском переводе) и «Завет Господа нашего Иисуса Христа» (Testamentum Domini — середина V в.; дошли арабская, сирийская и эфиопская редакции). Наконец, к этой же серии относятся и «Апостольские постановления» (ок. 380 г.), сохранившиеся в греческом оригинале. «Постановления» представляют собой попытку создания обширной канонической компиляции; подобного рода попытки впоследствии предпринимались неоднократно, о чем свидетельствует, например, так называемое «Восьмикнижие Климента», переведенное в VIII в. Иаковом Эдесским на сирийский язык (греческий оригинал утерян, но он, вероятно, восходил к концу V — началу VI вв.).

Среди указанных древне-церковных каноническо-литургических памятников особое место занимает сочинение, которое в изданиях и научных исследованиях называется самым различным образом: «Апостольское церковное установление» (Apostolische Kirchenordnung, Apostolic Church Order), «Церковные каноны Апостолов» и «Церковное установление Апостолов» (Constitution ecclesiastique des Apotres).

 

[В издании Т. Шермана (Die allgemeine Kirchenordnung: Fruhchristliche Liturgien und kirchliche Uberlieferung: Teil I. Die allgemeine Kirchenordnung des zweiten Jahrhunderts / Hrsg. von Th. Schermann. — Paderborn, 1914), на которое мы ориентируемся, полное название произведения: «Постановления [Господа, переданные] Климентом, и Каноны святых Апостолов» (Αι διαταγαι αί δια Κλήμεντος και Κανόνες των άγιων Αποστόλων). Мы употребляем сокращенное название: «Каноны святых Апостолов»].

 

Оно полностью дошло в греческой рукописи XII в.; имеются также коптский, арабский, эфиопский и сирийский переводы, из которых большой интерес, по причине близости к греческому оригиналу, представляет одна сирийская версия [Издание (с параллельным английским переводом) см.: Arenclzen J. Р. An Entire Syriac Text of the «Apostolic Church Order» // The Journal of Theological Studies. — 1902. — Vol. 3. — P. 59–80]. Окончательная редакция произведения приходится приблизительно на время ок. 300 г., но основная часть его была создана уже в период 135–180 гг., а некоторые элементы сочинения восходят, скорее всего, к апостольским временам.

 

[Достаточно подробный анализ ряда важных аспектов, связанных с происхождением памятника и его характерными особенностями, см. в работах: Faivre A. Le texte grec de La Constitution Ecclesiastique des Apotres 16–20 et ses sources // Revue des Sciences Religieuses. — 1981. — Vol. 55, № 1. — P. 31–42; Idem. Apostolicite et pseudo-apostolicite dans La Constitution Ecclesiastique des Apotres // Revue des Sciences Religieuses. — 1992. — Vol. 66, № 1. p. 19–67].

 

По форме своей оно представляет беседу Апостолов, собравшихся по повелению Господа, чтобы соборно установить единые основы устроения Церкви; в уста Апостолов здесь вкладываются поучения, касающиеся христианской нравственности и церковной дисциплины. По объему это сравнительно небольшое произведение, состоит из 30 глав; композиционно распадается на четыре части: 1) вступление (гл. 1–3); 2) изложение основ христианской этики (гл. 4–14); 3) установление главных моментов церковной организации и норм, определяющих служения епископов, пресвитеров, диаконов, чтецов, поведение мирян и значение женщин (гл. 15–28); 4) заключение (гл. 29–30). Вторая часть (этическая) тесно смыкается и, вероятно, зависит от «Дидахе» (или оба памятника восходят к единому прототипу).

В предисловии говорится, что все церковные установления, как то: достоинство (άξιας — «авторитет») епископов, положение (έδρας) пресвитеров, прислуживание {с. 37} (παρεδρειας) диаконов, благоразумные наставления (νουνεχίας) чтецов, безупречное поведение вдов и т. п. необходимы для прочного утверждения Церкви (δέοι προς θεμελιωσιν εκκλησίας), чтобы члены ее, познав образ вещей небесных (τύπον των επουρανίων), хранили бы себя от всякого прегрешения (гл. 1). В этих словах проглядывают некоторые характерные черты экклесиологии автора (или редактора) «Канонов»: Церковь земная является отображением (отпечатлением) Церкви Небесной, а в последней царит строгий чин и стройный лад. Поэтому такой же чин должен соблюдаться и в Церкви земной, которая подготавливает людей к вхождению в Церковь Небесную, т. е. в Царство Божие. Это вхождение немыслимо без праведной жизни христиан, нормам которой уделяется значительное место в сочинении. Как и в «Дидахе», данные нормы определяются учением о «двух путях»; изложение этого учения дается в словесных выражениях, почти буквально повторяющих текст «Дидахе». Например, говорится: «Есть два пути; один — путь жизни, а другой — путь смерти; и велико различие между обоими путями» (гл. 4). Тождественным образом характеризуется каждый из этих путей (путь жизни — соблюдение заповедей, путь смерти — нарушение их). Отличительной чертой «Канонов» по сравнению с «Дидахе» является увещевание возлюбить «как зеницу ока своего» (ως κόρην οφθαλμού σου) того, кто изрекает Слово Божие новоначальному христианину, становится для него «сопричиной жизни» (παρα-ίτιόν σοι γινόμενον της ζωής) и дарует ему «печать во Господе» (την εν Κυριω σφραγίδα; гл. 12). Раздается в произведении и предостережение против расколов (ου ποιήσεις σχίσματα); каждый христианин обязан стремиться примирить враждующих. Кроме того, согласно автору, среди христиан не должны иметь никакого значения различия в имущественном и социальном положении, поскольку все равны пред Господом (гл. 13). Наконец, сочинение, как и многие памятники первохристианской письменности, характеризуется ясно выраженным эсхатологическим настроем: «близок день Господень (εγγύς γαρ ή ήμερα Κυρίου), когда погибнет все вместе с лукавым; тогда придет Господь и [наступит] воздаяние Его» (гл. 14).

Что же касается третьей части произведения (канонически-дисциплинарной), то здесь перед исследователями появляется множество проблем, так как компилятор, создавший окончательную редакцию «Канонов», соединил в одно целое почти механическим путем несколько древних традиций, не всегда созвучных между собой. В частности, ряд вопросов возникает по поводу сравнительно большого блока глав 16–24. Он начинается со слов, что если [в общине] мало мужей (εάν όλιγανδρια ύπάρχη) и не набирается достаточного числа их (не менее двенадцати человек — εντός δεκαδύο ανδρών), могущих подать голос за епископа (ψηφίσασθαι περί επισκόπου), то тогда следует обратиться с посланиями в ближайшие церкви, которые уже «твердо стоят на ногах» (οπού τυγχάνει πεπηγυία), чтобы там избрали трех испытанных мужей. Они же, прибыв, выбирают в новой общине, «после испытания», епископа — человека достойного, пользующегося доброй славой у язычников (φήμην καλήν έχει άπο των εθνών), безупречного (άνμάρητος), нищелюбивого, целомудренного (скромного, благоразумного — σώφρων), не пьяницу, не блудника и т. д. Хорошо ему быть неженатым (καλόν μεν ε'ιναι άγύναιος), а если он женат, то должен быть одной жены муж (άπο μιας γυναικός); желательно ему быть образованным (παιδείας μέτοχος) и способным толковать Священное Писание (τας γραφας έρμηνεύειν); а если он не владеет грамотой (αγράμματος), то следует ему быть кротким и преисполненным любви ко всем. Будучи хиротонисан (κατασταθείς), епископ, видя старание и боголюбие своих приближенных (το προσεχές και φιλόθεον των συν αύτω), поставляет двух (но Апостолы уточняют, что лучше трех) пресвитеров.

{с. 38}

Правда, тут же говорится уже о двадцати четырех пресвитерах, двенадцать из которых «одесную», а двенадцать — «ошуюю» (δώδεκα εξ δεξιών και δώδεκα εξ ευωνύμων); первые, получая от Архангелов чаши (τας φιάλας), совершают приношение Владыке (προσφέρουσαι τω δεσπότη), а вторые — внимательно следят за сонмом Ангелов (или: «внимают сонму Ангелов»; фраза: έπέχουσι των αγγέλων предполагает несколько вариантов перевода и толкования). Пресвитеры должны быть людьми преклонного (или зрелого) возраста (ήδη κεχρονικότας επί τω κοσμώ; в сирийском переводе: «отделившимися от мира» — separated from the world), воздерживающимися от брачного сожития, щедрыми к братиям, сотаинниками и соратниками епископа (συμμύσ τας του επισκόπου και συνεπιμάχους). Те из них, которые «одесную», имеют попечение об епископах в алтаре (προνοήσονται των επισκόπων προς το θυσιαστήριον), а те, которые «ошуюю», заботятся о верующем народе (του πλήθους), дабы соблюдалось при богослужении благочиние и порядок. Далее определяются качества, необходимые для чтеца («анагноста»): ему нельзя быть острым на язык (γλωσσοκόπος), балагуром (γελωτολόγος), пьяницей и т. д.; наоборот, он должен отличаться многими добродетелями, например, при воскресных богослужениях первым приходить в храм; должен быть способным понятно излагать прочитанные им речения Священного Писания (так мы понимаем слово διηγητικός). Ибо чтец трудится на ниве Евангелистов (ευαγγελιστών τόπον έργάζεσθαι), а поэтому обязан «наполнять уши не разумеющего [грамоты]» (έμπιπλων ώτα μη νοοΰντος) смыслом записанных глаголов Божиих. В данных рассуждениях можно увидеть ясный намек на тот факт, что в некоторых первохристианских общинах служение чтецов предполагало задачу и проповеди, и толкования Священного Писания. Затем в «Канонах» говорится о поставлении трех диаконов, добрые качества которых должны быть засвидетельствованы всем верующим народом. Они обязаны быть единобрачными, желательно имеющими детей (τεκνοτρόφοι), мирными, негневливыми, радушно принимающими не только богатых, но и бедных, не употребляющими много вина и т. п.

В связи с этими главами «Канонов», как говорилось, у исследователей возникает множество вопросов. Один из них, например, ставится следующим образом: как община, в которой не набирается и двенадцати взрослых мужчин, способных подать голос при выборе епископа, могла позволить себе роскошь содержать столь большой клир, включающий, помимо епископа, трех пресвитеров, чтеца и трех диаконов? (Vileia A. La condition collegiale des pretres au Hie siecle. — Paris, 1971. p. 166). Ответить можно только предположительно: число 12 здесь, имея символическое значение (двенадцать Апостолов, двенадцать колен Израиля), обозначало тех взрослых членов местной церкви (причем, только мужского пола), которые должны были пользоваться самым высоким авторитетом у остальных верующих, чтобы снискать честь — участвовать в столь важном деле, как избрание епископа (Faivre A. Le texte grec, p. 38). Однако сама символичность указанного числа предполагает и другие решения этой проблемы. Далее возникает вопрос в связи с еще одним числом — двадцати четырех пресвитеров. Оно явно навеяно образом двадцати четырех старцев «Апокалипсиса» (Откр 4:4 и 10) и также имеет явно символический характер. Насколько данное число отражало адекватно земную реальность — проблема, еще требующая своего решения. На наш взгляд, эту символику вряд ли следует понимать в буквальном смысле: в общине могло быть и два пресвитера, один из которых исполнял служение всех пресвитеров, находящихся «одесную», а другой — тех, которые «ошуюю». Третий вопрос: почему в рассматриваемом памятнике то говорится об одном епископе, то понятие «епископ» употребляется во множественном числе? — Подразумевается ли здесь наличие несколь{с. 39}ких епископов в одной общине (из которых один был «первым епископом»), или же речь идет о сослужении епископа данной церкви и посещающих его архиереев из других церквей? На наш взгляд, более вероятно второе предположение, хотя не исключаются и другие решения этого вопроса.

Впрочем, оставив разрешение всех поставленных вопросов историкам древней Церкви и канонического права, отметим еще ряд интересных для понимания жизни первохристиан моментов, содержащихся в «Канонах святых Апостолов». Так, здесь повествуется и о церковном служении женщин: в общине должны быть поставлены три «вдовы» (χηραι καθιστανέσθωσαν τρεις); служение двух из них заключается в постоянной молитве о всех братиях и сестрах, впавших в искушение (προσμένουσαι τη προσευχή περί πάντων των εν πείρα); благодаря их молитвам также даруются откровения «относительно должного» (και προς τας αποκαλύψεις περί ου αν δέη). Служение третьей «вдовы» состоит в попечении о немощных и больных; она же должна сообщать пресвитерам и о [их] нуждах (τα δέοντα άπαγγέλλουσα τοις πρεσβυτέρους; гл. 21). В данных установлениях относительно служения «вдов» можно увидеть прообраз будущего женского монашества. Забота о бедных членах общины возлагается на диаконов, которые «денно и нощно» обязаны обходить всех верующих (νυχθήμερον έπιλεύσοντες πανταχού), следя за тем, чтобы никто из них не оказался в беде и крайней нужде. Добросовестно исполняющие такое служение диаконы стяжают себе «пастырское место» (τόπον έαυτοίς περιποιούνται τον ποιμενικόν; гл. 22). Относительно же «лаиков» говорится, что мирянин должен повиноваться заповедям, установленным для мирян (о λαϊκός τοις λαί'κοίς προστάγμασι περιπειθέσθω), и подчиняться «пребывающим в алтаре» (гл. 23).

Следует еще констатировать, что собственно «литургическая часть» в «Канонах святых Апостолов», в отличие от «Дидахе», отсутствует. Правда, в ходе беседы Апостол Петр высказывает желание дать точные указания относительно Божественной Литургии (περί δε της προσφοράς του σώματος και του αίματος ακριβώς μηνύσωμεν), но оно так и остается пожеланием, не получив развития. Причина этого заключается в том, что на собрании Апостолов присутствовали и женщины — известные Марфа и Мария. А как заметил Апостол Иоанн, Господь не дозволил ни одной из женщин (буквально «им» — имеются в виду Марфа и Мария) присутствовать на Тайной Вечери вместе с Апостолами (ουκ επέτρεψε ταύταις συστήναι ήμϊν; гл. 25–26). Таким образом, данный памятник древне-церковной письменности, вообще высоко оценивающий служение женщин в Церкви, ясно и недвусмысленно запрещает присутствие их [в алтаре] при совершении таинства Евхаристии. Более того, даже литургические установления не должны сообщаться им.

Из беглого обзора некоторых аспектов содержания «Канонов» можно заключить, что это произведение, наряду с «Дидахе» и прочими творениями мужей апостольских, позволяет нам восстановить ряд существенных моментов миросозерцания и духовного настроя первохристианской эпохи. Хотя оно формально и не принадлежит к категории собственно «писаний мужей апостольских», но в своем наиболее древнем субстрате вполне созвучно с ними, чем и определяется его значение и для патрологической, и для церковно-исторической науки. Как и в «Дидахе», в «Канонах» запечатлелось церковное видение сущности права и юридических норм, определяющих социальное бытие человека. Ибо, «сила новых юридических принципов, возвещенных Церковью, заключалась… в их глубокой, непосредственной связи с религиозным вероучением и религиозным чувством. Это были не только юридические, но и нравственные принципы: ибо не в духе Церкви разделять мораль и право; внешняя праведность, не сопровождаемая частным нравственным {с. 40} побуждением, есть лицемерие, фарисейская правда и тяжкий грех. Внутреннее основание принципа, и морального и юридического, одно — воля Божия, естественно и положительно открываемая человеку; посему каждая заповедь, равно как и каждое предписание государства, должно быть исполняемо не за страх, но и за совесть, или уж совсем не исполняемо» [Заозерский Н. Об источниках права Православной Русской Церкви // Прибавления к изданию творений святых отцев в русском переводе. — 1889. — Ч. 43. — С. 159].