Придворная дама, с которой обошлись бесцеремонно

 

Питер, который прожил в Японии около десяти лет и свободно говорил по-японски, легко общался с японцами. В Киото многие его знали — он был одним из лучших учеников дзенского наставника, а кроме того, был широко известен как музыкант и часто появлялся на радио и телевидении. Но иногда, конечно, он сталкивался с японцем, который ничего о нем не знал и с удивлением глядел на высокого, широкоплечего, светлого, голубоглазого западного человека, который говорил по-японски с киотским акцентом и понимал тончайшие оттенки смысла. Если вместе с Питером был и я, этот японец мог снова расслабиться, поскольку я знал японский кое-как и совсем не был приспособлен к восточной обстановке. Иногда Питер брал меня с собой на встречу с друзьями, и тогда мы разнообразили свою жизнь прогулкой на мотороллерах. У Питера был мотороллер марки «Голубь», небольшой и изящный по сравнению с моим рычащим «Кроликом». Питер не позволял мне ехать слишком близко от него, заявляя, что ему мешает громкий рев моего мотора. Как-то, когда мы отправились в горы близ Киото, он замедлил ход, чтобы я поравнялся с ним, и спросил, не хочу ли я посетить отшельника. Мы свернули на узкую горную тропу и вскоре достигли храма на вершине горы. Маленький буддийский храм состоял из двух зданий, окруженных высокой стеной с крепкими воротами. Было очень тихо, только ветер шелестел в соснах и певчая птица выводила длинную трель. В воротах открылось окошечко, и я увидел лицо молодого монаха.

— Это отшельник?

— Нет, его слуга; этот отшельник не может жить один.

Монах, или послушник, которому было лет шестнадцать, открыл ворота, поклонился и предложил нам войти. Судя по всему, он знал Питера и приветливо оскалил железные зубы, когда его знакомили со мной.

— Ян-сан, — сказал Питер, — тоже ученик дзенского наставника.

— Пожалуйста, заходите, — сказал послушник и повел нас в храм.

Раздвижные двери открылись, и из-за них нам улыбнулся и поклонился человек лет тридцати.

После того как нам подали чай с лепешками, отшельник рассказал мне, что принадлежит к школе Тэндай и что поклялся провести семь лет в храме, не покидая его, и вот уже четвертый год он здесь. Оказалось, что он неплохо говорит по-английски, и Питеру не пришлось переводить.

— И чем вы здесь занимаетесь? — спросил я.

— Наставник дал мне программу, — сказал тэндайский отшельник, — и я строго ее придерживаюсь. Мой день начинается в четыре часа утра и заканчивается в одиннадцать вечера. Я медитирую, работаю в саду, изучаю английский язык, пою сутры и немало времени занимаюсь церемонией огня.

Впоследствии я наблюдал эту церемонию, в которой огонь занимает лишь малую толику, а сама церемония состоит из множества тщательно разработанных жестов и действий (таких, например, как переставление предметов на алтаре), которые следует выполнять с предельной сосредоточенностью. Если выполнить церемонию с полной отдачей и рвением, объяснил отшельник, наступает умиротворение, которое, в свою очередь, усиливает прозрение.

— Вы помните историю о зеркалах? — спросил Питер. — Когда-то вы мне ее рассказывали — о тэндайском наставнике и придворной даме.

Отшельник кивнул.

— Вас не затруднит рассказать ее снова? Мой друг приехал в Японию чему-нибудь научиться, но пока немногого достиг. Возможно, ваша история ему поможет.

Отшельник рассмеялся.

— Вероятно, ваш друг приехал, чтобы углубить себя. Я правильно выразился? Углубить?

Питер сказал, что правильно.

— М-да, — сказал отшельник. — Слушая истории, вы вряд ли себя углубите, о чем и сами прекрасно знаете. Разве что история случайно придется на тот момент, когда ваш разум будет раскрыт. Тогда возникает слабое дуновение прозрения, а если вы в это время чем-то занимаетесь, прозрение может сохраниться и даже усилиться. Но я готов рассказать эту историю.

Он позвал молодого монаха, который принес чашки, доверху полные рисом и солеными овощами, еще один чайник с зеленым чаем и поставил все это на красные лакированные столики.

 

Ну хорошо. История эта случилась в Китае, когда буддизм стал там очень популярен, а чаньские и тэндайские школы были многочисленны и могучи. Даже император был буддистом, и одна из придворных дам тоже почувствовала тягу к этому таинственному учению. Она посетила нескольких священников и так называемых наставников, но не обнаружила у них ничего, кроме роскоши и непонятных слов. Храмы, в которых она побывала, завораживали красотой, она увидала великолепные сады, поражающие воображение. Служители, заправлявшие всем этим, так и источали святость и могли ответить на любой вопрос, но дама была умна, и ее не покидало ощущение, что она присутствует на зрелище, лишенном глубинной сути. Она попросила аудиенции у императора и рассказала ему все, что увидела.

— Так это и есть буддизм? — спросила дама.

— Ну, — сказал император, — посмотреть тоже на что-то хочется. Да и народу эта религия не повредит. Возможно, он почерпнет какую-то мудрость из сутр Будды. Восьмеричный путь благороден, многие монахи и священники стараются следовать ему, а это уже немало.

— Но есть ли истинные наставники? — спросила дама.

— Да, — сказал император, — я знаю одного. Это грубый старик, и мои предшественники отрубили бы ему голову, обращайся он с ними так, как обращается со мной. Мне так и не удалось привести его во дворец, но, когда я прихожу к нему и у него нет особо важных занятий, он снисходит до встречи со мной.

— Но ведь вы Сын Неба! — изумилась дама.

— Да, да, — согласился император, — так все говорят. Но лично я никогда в это не верил и убежден, что наставник тоже. Когда он беседует со мной, я вспоминаю древние даосские трактаты: править, ничего не делая, говорить молча, обрести Вселенную, все отдав. Если вы хотите на него взглянуть, — продолжал император, — я скажу, где он живет. Оденьтесь простолюдинкой, а сопровождать вас будут два переодетых стражника. Он живет в нескольких днях пути отсюда.

Придворной даме, отличавшейся чистосердечием и отвагой, удалось отыскать храм, в котором жил наставник. Незадолго до того, как она туда прибыла, у храма ураганом снесло крышу, и наставник жил на развалинах.

Наставник оказался человеком немногословным, да и слова его были нелюбезны, и он попытался сразу же спровадить даму.

— Я ничему не учу. Я невежественный старикан и живу здесь сам по себе. Я просто сижу и смотрю. То, что у меня в голове, вам неинтересно.

Дама настаивала, но наставник противился. В конце концов она сделала ему предложение.

— Я богатая женщина, — сказала она, — и хотела бы кому-то быть полезной, так что с вашей стороны не очень хорошо мешать мне в этом. Я хочу восстановить этот храм, а потом когда-нибудь провести здесь неделю, чтобы обрести умиротворение и иметь возможность слушать вас.

Наставник подумал немного, кивнул и удалился. Дама прислала рабочих, храм починили, и вскоре дама приехала сюда снова. Вместо недели она провела в храме три месяца. Она медитировала, изучила огненную церемонию, иногда наставник говорил ей несколько слов. Она старалась изо всех сил, но, когда пришло время возвращаться, вынуждена была признаться, что ровным счетом ничего не узнала и что тайны, которые она пыталась постичь, по-прежнему от нее скрыты. Она винила за неудачу себя и ни на что не жаловалась, а когда прощалась с наставником, принесла ему извинения за причиненное беспокойство.

Наставник был огорчен. Храм восстановили в лучшем виде, а дама, судя по всему, осталась собой недовольна.

— Подождите немного, — сказал мастер.

Дама спустилась с повозки на землю и поклонилась.

— У вас есть во дворце большая комната?

Дама кивнула.

— Хорошо, — сказал наставник. — Соберите там десятков пять зеркал. Через месяц я приеду к вам. Возможно, я сумею кое-чему вас научить.

Дама улыбнулась, еще раз поклонилась и поехала во дворец. Когда прибыл наставник, он поставил зеркала таким образом, чтобы они отражались одно в другом. Потом попросил даму сесть посреди комнаты и сказать, что она видит.

Дама села в позу лотоса и очень долго молчала.

— Я вижу, что все, что происходит, отражается во всем остальном.

— Так, — сказал наставник. — Что еще?

— Я вижу, что любой поступок любого человека воздействует на всех людей, на всех существ, на все сферы.

— Что-нибудь еще?

— Все взаимосвязано со всем.

Наставник ждал еще, но дама молчала.

В конце концов он проворчал:

— Маловато, но хоть что-то. Вы опять остались ни с чем. Вам еще многому следует научиться.

С этими словами он кивнул на прощанье и пошел по дороге, прихрамывая, ударяя палкой по камешкам.

Когда дама снова посетила наставника, он уже умер. Согласно легенде, она переехала в храм и, выполняя упражнения, которым когда-то научил ее наставник, достигла просветления.

 

Питер и я поклонились, поблагодарив тэндайского отшельника за историю. Он засмеялся, налил нам чаю и угостил сигаретами.

— Хорошая история, — сказал он. — Мне рассказал ее мой учитель. Это история из тэндайской традиции, но она вполне могла оказаться и дзенской историей.

Мы встали, отшельник проводил нас до ворот. Он поклонился, стоя по свою сторону порога, и закрыл двери. Я смотрел на закрытые ворота и готов уже был сесть на мотороллер, как вдруг заметил, что Питер смотрит на меня так, словно ожидает каких-то слов.

— Эти зеркала пусты, — сказал я, — в них ничего нет. Ничто не отражается, ничего нельзя отразить.

Питер подошел ко мне, обнял меня одной рукой и прижал к себе, что с ним случалось не часто.

— Пустое зеркало, — сказал он. — Если ты сумел понять это, тебе здесь нечего больше искать.

 

Глава 16