Евстафьев идет с братками к джипу пить виски. Недовольный охранник семенит за ними.

24.00. В здание ПТУ привозят первых освобожденных заложников. Группа развеселой молодежи усаживается на пол. "Какой кайф. Надо же! Попали на такое реалити-шоу. Это круче, чем «За стеклом»".

Привозят группу "голубых" из находившегося в том же здании гей-клуба "Центральная станция", по слухам принадлежащего чеченцу - зятю Пугачевой.

"Какой кошмар. Мы снимали фильм о жизни голубых в Москве и тут врываются эти мужланы из спецназа. Мы думали, это происки гомофобов", - витийствует юноша в женском платье.

"А жаль, что я не попал в заложники. Мне очень нравятся горячие чеченские парни. Вот покойный Хаттаб, какой был роскошный мужчинка", - томно вздыхает гомосек среднего возраста.

Появляется лощеный Ястржембский. Видно приехал из какого-то элитного клуба. От него несет смесью дорого одеколона и коньяка.

"Всю прессу на хуй", - командует человек, представившийся прокурором Юго-Восточного округа. "Вы откуда, товарищ, будете?", - обращается он ко мне. Показываю удостоверение газеты "Трибунал", на обратной стороне надпись на русском "Латвийская республика".

- Только латышей нам здесь не хватало.

- Я из русской оппозиционной газеты.

- А мне похую…

Журналистов выгоняют, кроме нескольких человек, выдающих себя за заложников.

01.00. С группой журналистов из либеральных изданий перемещаемся по другую сторону оцепления. По пути они затовариваются в ближайшем киоске изрядным количеством украинской горилки и коньяка. Через сорок минут они уже лыка не вяжут.

На другой стороне встречаем иностранных коллег.

- Вы откуда, пан, - спрашивает меня на чистом русском человек, представившийся корреспондентом польской газеты "Выборча".

- Газета "Лимонка", НБП, - отвечаю я.

- О, но вы не такие страшные. Вы же не русские фашисты, правда? А какие новости из «Лефортово», что слышно от Лимонова?

Угощает меня польской водкой. Начинаю дискуссию о Калининграде. Потом предлагаю присоединить Латгалию к Речи Посполитой. Начинаю вспоминать любимых русских писателей польского происхождения. Паустовского и Кржижановского "ясновельможный" пан знает, а Олешу и Грина - нет.

- Как поживает Збигнев Буяк? - вспоминаю я о легендарном лидере "Солидарности", с которым мы однажды пили на диссидентской кухне.

- О, он стал красным.

- Национал-большевиком?

- Нет, антиглобалистом. У меня дочка тоже подалась в эту компанию. Ездит на все их тусовки, дерется с полицией.

- Пригласите дочурку в Москву на 7-ое ноября. Здесь будет не менее весело, чем в Генуе…

На этом мы раскланиваемся.

03.00. Появляется Анпилов. Он чуть не подрался с каким-то дедом, у которого в "Норд-Осте" сидит внучка. Анпилов кричит, что сейчас позовет свою молодежь, потом жалеет, что чечены не захватили посольство США. Два либеральных журналиста громко спорят, кто из чеченских командиров круче. Дело доходит до драки.

Появляется еле стоящий на ногах телеобозреватель-алкоголик Михаил Леонтьев. Начинает ругаться с "демократами". "Путин победит. Это последняя агония чеченского фашизма", - затем бежит к забору и начинает блевать…

Какой-то блаженный в поповской рясе заявляет, что сейчас здесь появится Христос с Богородицей.

Из каких-то источников выясняется, что сегодня штурма не будет. Двигаюсь к ближайшему метро. Моросит холодный дождь.

Теодор Нетте

 

ПРИГЛАШЕНИЕ на ШТУРМ

«Лимонка» № 233 октябрь 2003 г.

 

До заложников и Бараева всего метров сто – сто пятьдесят темноты. "Фанерная" пятиэтажка с потушенными окнами, за ней два ряда ржавых гаражей, решетка, и, вот он – серый бок "Норд-Оста", готовый к вскрытию. Там, на третьем этаже, горит свет.

Я пытаюсь курить под мелким, но плотным и почти ледяным дождем. Не получается. Сигареты, как ни прячь, мгновенно промокают и разваливаются. Рядом со мной стоит наш редакционный водитель, старик Семеныч, его почти не видно, но я знаю, что он, так же как и я, напряженно прислушивается к шуму дождя. Очень тихо, кроме дождя ничего, так тихо впервые за последние три ночи.

Мы знаем, что через несколько минут начнется штурм. Об этом нам еще вчера под утро, когда мы в журналистской "стенке" стояли с камерой на "точке" на другой стороне Мельковской улицы у Госпиталя ветеранов, сказал "по секрету" один знакомый офицер моего оператора. То ли 0М0Новец, то ли ФСБэшник. Так и сказал: "Если начнут журок с камерами убирать от штаба, (а в Госпитале находится оперативный штаб), значит, не позже чем через два часа штурм. Сразу съебывайте, ребята, у чеченов там тонны полторы тротила..." Мы дали ему глотнуть нашего коньяка. Это было вчера в пятницу, а сегодня в субботнюю ночь ровно один час пятьдесят пять минут назад всех болтавшихся у штаба журналистов организованно передвинули в более безопасное место на Дубровку, и окружили ментами. Правда, согнали только тех, кто дежурил на разрешенных точках в ожидании официальных комментариев. Остальные, вперемешку со снайперами, давно торчат на крышах и в квартирах, окна которых выходят на парадный подъезд "Норд-Оста". Почему именно на парадный? Наверное, думают, что штурмовать будут картинно, как Зимний в семнадцатом году…

Наша камера единственная оказалась с другой стороны, почти с тыла. И вот, уже два дня из окошка одной добросердечной барышни, наши операторы, всего за "тыщу" рублей в сутки, в тепле и с чаем, фиксируют видеокамерой, как на третьем этаже театрального центра бараевцы водят в туалет толпы заложников, а в это время внизу, под прикрытием гаражей, "Альфа" (судя по экипировке это они), готовится к какой-то операции. А коллегам в других домах и на других крышах ничего этого не видно. Жаль только, что наш телеканал показывает не в России, а в Америке, а то были бы все в шоколаде.

На эту точку, кстати, мы попали случайно. Просто господа с центральных каналов заняли все приличные места "на фасаде" раньше нас и договорились с чекистами, чтобы те других не пускали. Наш режиссер Вася тупо стал обходить все окрестные дома. Сунулся на крышу этого, а там сидели несколько снайперов. Сказали – на крышу нельзя, очень близко. Но за пачку сигарет они порекомендовали ему хлебосольную бабу и отличную панораму. Еще за пачку пообещали не стрелять по машине, что будет приезжать ночью за отснятыми кассетами. Вася не выходит из этой квартиры уже третью ночь, камера снимает без остановки, картинка самая лучшая.

У нас работает оператором один парень, (наполовину чечен, да еще и какой-то дальний родственник Басаева!), пятнадцать лет назад он служил на Ближнем Востоке в какой-то советской супер-пуппер-зондер команде. Так вот, он говорит, что если и будут штурмовать, то только с этой, с "нашей" стороны... Ждем во дворе. Дождь усиливается. Куртка промокла, но в машине не сидится. Сменная съемочная группа ушла наверх, в квартиру. Вася и оператор не спят уже двое с лихуем суток, и они просили поменять их за час до возможного штурма, боятся заснуть и все пропустить. За час не получилось: как всегда провозились на телестудии и приехали чуть ли не "к началу". Летели по пустой Москве – сто сорок, и, что удивительно, ни одна блядь даже не поинтересовалась – куда это четыре небритых подозрительных морды летят в столь ранний час. Мне кажется, сюда кто угодно даже на танке заехать может, и хуй кто спросит – зачем.

Сейчас ребята спустятся, потом Семеныч повезет меня на Дубровку, где я должен снимать, как едут "скорые" с ранеными и убитыми. Разведка доложила, что врачи уже на готове. Как неохота!!! Напрямую, через площадь, – метров триста, но придется объезжать квартала четыре, потому что перекресток перегорожен какими-то тракторами и БТРами. Могут и пальнуть сдуру какие-нибудь наши витязи. Это вам – не хуй собачий, а эпицентр мирового события!

Когда ехали сюда, позвонила Юля Норкина и сообщила трагически-сонным голосом, что, мол, по ящику сказали, что у Бараева не одна, а две тонны взрывчатки, призывала нас себя беречь. В своей жизни я видел, как взрывается тонна… Блядь, береги – не береги, но до Кремля точно долетим... В кармане затрепыхался телефон. Вася. Сдавленным голосом, говорит, что все началось, и они никуда не едут. Я закрываю глаза и, зачем-то медленно начинаю считать. Досчитываю до трех. Звучит первая длинная очередь и осыпается стекло. Через секунду – еще очередь. Еще, еще... Начинается такая стрельба, и так звенят стекла, что кажется, будто неожиданно вместо противного московского дождя влупил сверхмощный тропический ливень, так все шелестит вокруг. Мы с Семенычем оба, как по команде, приседаем. К горлу подкатывает знакомая афганская тошнота. Сквозь шелест – глухой взрыв. Сначала один, потом еще два подряд. Понимаю, что, хоть и громко пиздануло, но пока, явно, взорвались не пояса баб-шахидок в зале, а, наверное, какие-то ручные гранаты, или что-то в этом роде. Над домом, что закрывает от нас "Норд-Ост", в небо уходят трассеры. Какое-то сверхреальное ощущение. Необыкновенная ясность. Время словно бы замедлилось. Все звуки гулко и протяжно отдаются в груди. За одно мгновение успеваешь подумать обо всем. Так же было, когда я первый раз попал под талибский обстрел год назад в таджикском окопе в Афганистане.

И я вдруг так четко представил себе, как сейчас кто-то из чеченов замыкает детонатор, и, хуяк! – двухтонная бомба оживает; хуяк! – летят куски тысячи тел; хуяк! – разрывается во все стороны бетонная коробка "Норд-Оста"; хуяк! – и падает на нас "фанерная" пятиэтажка.

Так вот, прямо, и представил, как там внутри все эти люди превращаются в говно, в пар, увидел весь процесс, про каждого успел подумать, и про заложников, и про чеченцев, и про Бараева, и про "Альфу", и про тех, кто сидит в домах вокруг, даже про ментов в оцеплении. Был человек – стал вонючей кровавой слизью, к тому же разбросанной в пространстве...

Пиздец... Невозможно... Господи, блядь, не допусти!... Та-та-та-та... БТР поехал на площади... Неожиданно все стихло.

Я лихорадочно набираю номер Широва, он сейчас там с Васей, и Широв говорит мне, что "все". Судя по тому, что видно ему из окна, все закончилось. Спецназ вытаскивает на улицу какие-то гражданские труппы, и кто-то там, вроде, уже пьет из горла шампанское в баре на третьем этаже...

Мы продираемся на нашей "четверке", через какие-то дворы, по клумбам к Дубровке, встречать "скорые". Вокруг все куда-то бегут: солдаты, менты… Воют сирены...

Еще через час худосочный радиокорреспондент с зеленым от пережитого лицом рассказывает мне, как помогал выгружать загазованных граждан в тринадцатой больнице. Утверждает, что в каждом автобусе осталось по сорок трупов, а автобусов было, то ли пять, то ли шесть. А ему, мол, редактор из-за цензуры не дает об этом поведать в прямом эфире. За спиной у нас, в этот момент, некто, кажется, высокопоставленный мент Васильев, врет западным журкам, что никакого газа не было, чистая победа, всех спасли... Я, краем уха, слушаю одновременно и того и другого, и вдруг начинаю понимать, что, на самом деле, мне все равно. Был газ, не был газ, сколько там народу задохлось... Как-то насрать на все стало, что ли? Да, именно, насрать...

Уже светает, пойду лучше сухих сигарет в ближайшей лавке куплю, мои-то окончательно промокли вместе со мной, и от этой мысли я почти счастлив... Идите вы все на хуй!

26 октября 2002 г.

 

Пост скриптум. На днях прочитал в Интернете отчет о встрече В.В.Путина с американскими студентами. По-моему, где-то в штате Мэриленд.

Так вот, господин Путин говорил о "нравственных преступлениях" российской прессы во время трагедии в "Норд-Осте". Со слов Путина, журналисты (имеется в виду НТВ) подкупили некоего мента, залезли на крышу и в прямом эфире показывали начало штурма, чем якобы поставили под удар жизни тысяч людей.

Мне захотелось было написать в ответ, кто кого и как поставил. Про то, что в момент штурма у коллег с НТВ вообще не было эфира, только разноцветные полосочки под названием ГЦП; про то, что никого не надо было подкупать (а если подкупать – так всех), потому что на крышах сидели все вместе: и снайперы, и ФСБ, и съемочные группы. И коньяком, чтобы не замерзнуть, друг друга угощали, и сигаретами. Еще хотелось мне написать, что если бы был я злым чеченцем с обычным пулеметом, уложил бы я в легкую всю группу "Альфа" в спину, когда они на штурм пошли, и ушел бы медленным шагом, никто бы и ловить не стал. И т.д., и т.п. Видел я все это собственными глазами.

Но не хочу я ему отвечать. Много чести... Он когда-нибудь и так получит "ответ". За что? За многое. В том числе и за ту двухтонную бомбу, которой, к счастью, тогда в "Норд-Осте" не оказалось.

Александр Орлов

 

 

Всё меньше президентов…

«Лимонка» № 269 март 2005 г.

 

Новость об убийстве Масхадова застала меня во Владикавказе, в баре одноименной гостиницы. Мы сидели с фотографом и пили виски, явно сделанный из бесланской паленой водки (восьмого марта в Беслане прямо у ограды нового кладбища, где похоронены дети-заложники, началось строительство очередного спиртзавода). В телевизоре шел какой-то концерт Петросяна и Степаненко по случаю праздника, а потом концерт прервали и появились Патрушев и Путин. «Что у вас нового?» - доверчиво спросил Путин. «Уничтожен международный террорист Масхадов», - застенчиво отвечал Патрушев. Дальше Путин говорил что-то о наградах для участников операции, но мы уже не слушали, потому что пили за упокой души чеченского президента. Когда в телевизоре появился труп – слишком чистый для человека, погибшего «в ходе спецоперации», - почему-то очень захотелось съездить и посмотреть на него своими глазами. Мы вызвали такси и поехали.

Таксист-осетин везти в Чечню отказался. То есть самой Чечни он не боится, а в Ингушетию (она между Осетией и Чечней) ехать не хочет, потому что ингуши и осетины друг друга очень не любят. Денег, однако, берет много (полторы тысячи) – за полчаса езды до Черменского круга, это такая развилка в самом начале ингушской территории. Там ловим следующего таксиста – уже ингуша, и он за еще большие деньги (семь тысяч) соглашается отвезти нас до Толстой-Юрта. Едем, но когда таксист выясняет, что аккредитации для работы в Чечне у нас нет, тоже отказывается везти – говорит, что машины с ингушскими номерами в Чечне на блок-постах останавливают чаще, поэтому он под Назранью познакомит нас со своим знакомым чеченцем, и этот чеченец уже будет нас катать по Чечне. Чеченец оказывается старым-старым дедом в меховой шапке и неприлично блестящих лаковых ботинках. Они с ингушом о чем-то договариваются, ингуш говорит, что денег с нас не возьмет, а семь тысяч мы отдадим чеченцу. Соглашаемся.

Когда заканчивается Ингушетия и начинается Чечня, дорога делается хуже – довоенный асфальт изрядно исцарапан гусеницами. Это не танки, а техника инженерной разведки – саперы постоянно обследуют трассу, едет такой танк без башни, а за ним идут люди в камуфляже с металлоискателями. Не знаю, много ли там мин, но настроение саперов передается и мне – выходя из машины поссать, я не схожу с дороги, а ссу прямо на асфальт, потому что обидно вот так вот погибать на мине.

Знакомые по репортажам государственных телеканалов мирные чеченцы, у которых постоянно идет посевная – это забитые тетки в платках и резиновых сапогах. Они толпятся на автобусных остановках и придорожных рынках – рынков много, на них продается еда и бензин. Бензин, ясное дело, производят здесь же на подпольных заводах, но местный бензин явно не котируется среди автомобилистов 95-го региона, поэтому каждая трехлитровая банка с мутной желтой жидкостью снабжена наклейками «бензин из Волгограда» или «бензин из Астрахани». Время от времени на рынках останавливаются раздолбанные автобусы с табличками «Студенты» - в сопровождении автоматчиков из чеченских сел молодежь ездит в Грозный учиться. «Молодежь – будущее Чеченской республики. Алу Алханов», - написано на транспарантах, которые висят над дорогой. По лаконичности и мудрости лозунгов Алханов вполне может состязаться с председателем Мао. «Малому бизнесу в ЧР – быть. Алу Алханов». «Заветам Ахмат-хаджи Кадырова – верны. Алу Алханов», и так далее. За пределами Грозного другой наружной рекламы нет, в Грозном на нескольких перекрестках стоят рекламные щиты партии «Родина». Еще есть реклама «Мегафона» - единственного сотового оператора в Чечне. Подключение стоит 2500 рублей, минута – полтора доллара. Чтобы подключиться, нужно принести справку из ФСБ.

Грозный – страшный город. После двух войн от него, кажется, вообще ничего не осталось. Кварталы разрушенных пятиэтажек стоят без окон и крыш, но если в стенах первого или второго этажа нет дырок от снарядов – значит, там живут люди, по две-три семьи.

На въезде в каждый советский город есть такой бетонный обелиск с названием города и какой-нибудь аллегорической фигурой. В Грозном этот обелиск превращен в блок-пост – само произведение провинциального скульптора обнесено мешками с песком, внутри поста стоит танк. Блок-посты без танков – на каждом шагу, но от солдат отделываемся только сигаретами, а на их намеки насчет высоких зарплат журналистов не отвечаем ничем – обойдутся. Аксакал включает приемник, в приемнике – единственная в Грозном FM-радиостанция, она так и называется «Грозненское радио», девушка-диджей – чеченка, говорит по-русски с акцентом и слышно, как она стесняется, стараясь быть, подобно московским диджеям, раскованной – говорит какую-то милую фигню и принмает звонки слушателей. Вперемешку - наши попса и шансон, западная попса и пафосная чеченская - на двух языках. Новости - такой сериал «Приключения Рамзана Кадырова». Слушатели – только мужчины, звонят и передают приветы своим девушкам. Девушек по имени никто не называет – видимо, неприлично. Подряд звучат Аврл Лавинь, Михаил Круг и какой-то чеченский певец, исполняющий по-русски песню «Чечня, хоть на минуту улыбнись».

Выезжаем из города, едем в Толстой-Юрт, где, собственно, и убили Масхадова. У оцепления на улице Суворова (где, конечно, уже нет никакого трупа) толпится местная модная молодежь – то, что она модная, видно по шапкам этих подростков – у каждого на шапке вышито слово «Чечня» или «Терек». В вонючей (сильно вонючей) забегаловке под названием «Кафетерий Молодежный» аксакалы (в таких же меховых шапках, как у нашего таксиста) с утра пьют стаканами водку. Через дорогу – самое большое здание в селе. Офис «Единой России», конечно.

Олег Кашин

 

некролог «лимонки»

Басаев Шамиль Салманович

«Лимонка» № 302 июль 2006 г.

 

Мужчина не тот, кто умеет воевать, а тот, кто знает, кто его враг.

Чеченская поговорка

 

Десять лет назад, в «Лимонке» № 38 был опубликован некролог Дудаеву. Мы продолжаем собственную традицию…

Шамиль Салманович Басаев – самый известный чеченский полевой командир. Самый известный террорист, родившийся в СССР (что, кстати, произошло 14 января 1965 года в селе Дышне-Ведено Веденского района Чечено-Ингушской АССР).

Дышне-Ведено в 1840 году по приказу имама Шамиля основали русские солдаты-дезертиры, перебежавшие на сторону чеченцев. Среди перебежчиков был и предок Басаева. Потомок уже принадлежал к влиятельному в Чечне тейпу Ялхорой, к которому относятся и оба покойных президента Ичкерии – Дудаев и Яндарбиев.

Детство Басаева прошло в станице Ермоловская (!). Школу закончил в 1982 году на четвёрки. В юности хотел стать следователем, три раза неудачно поступал на юридический факультет МГУ. Работал разнорабочим. Срочную службу проходил в ВДВ. Занимался спортом, имел первый разряд по футболу. В 1987 г. зачем-то поступил в Московский институт инженеров землеустройства, откуда был отчислен со второго курса за неуспеваемость. Занялся кооперативным бизнесом. В 1991 г., задолжав крупную сумму чеченским бизнесменам, смылся из Москвы в Чечню. А ведь мог бы разбогатеть и жениться на Кристине Арбакайте… Накануне развала СССР, летом 1991 года, сформировал типичную для тех лет «бригаду» из молодежи сёл Беной, Ведено, Бамут и других горных аулов. В августе 1991-го с «демократами» защищал в Москве «Белый дом» от ГКЧП, а затем вернулся в Грозный, делать чеченскую революцию. В октябре 1991 г. во время первых президентских выборов в Чечне выдвинул свою 26-летнюю кандидатуру. Дудаев был удивлён.

Уже 9 ноября 1991 г. несостоявшийся президент участвовал в угоне пассажирского самолета Ту-154 из аэропорта Минеральные Воды в Турцию. Угон прошёл удачно, и Басаев стал командиром роты спецназа у Джохара Дудаева. Начал самостоятельно учиться военному делу. В начале 1992 г. повоевал в Нагорном Карабахе на стороне Азербайджана.

С августа 1992 г. принимал активное участие в военных действиях в Абхазии. Был командующим фронтом в Гаграх и заместителем министра обороны Абхазии. Командовал отрядом чеченских добровольцев, «абхазским батальоном». Учился воевать у российских военных советников.

С апреля по июль 1994 г. был в Афганистане, в провинции Хост, где вместе с одной из своих групп проходил военно-диверсионную подготовку. Летом 1994 г., с началом гражданской войны в Чечне, Басаев вступил в боевые действия на стороне Джохара Дудаева.

К началу русско-чеченской войны под командованием Басаева находилось около двух тысяч человек. После разгрома под Ведено у него осталось 200-300 человек. 3 июня 1995 г. ракетно-бомбовым ударом был уничтожен дом дяди Басаева, в результате чего погибли двенадцать родственников Басаева, среди них его младший брат.

14 июня 1995 г. под руководством Шамиля Басаева был совершен захват больницы с сотнями заложников в Будённовске. Погибло полторы сотни человек. После телефонных переговоров с премьером РФ Черномырдиным («Шамиль Басаев, ты меня слышишь?»), боевики Басаева покинули Будённовск и триумфально вернулись в Чечню.

Так Басаев стал известен России и всему миру. После операции в Буденновске весь личный состав отряда (банды, etc.) Шамиля Басаева был представлен Джохаром Дудаевым к званию «Герой Чечни». Трое заместителей Басаева получили орден «Честь нации». А сам Басаев - выговор, за невыполнение поставленной боевой задачи (Дудаев, как и Басаев и многие чечены, знал толк в понтах). А боевая задача таки не была выполнена: Будённовск не был конечной целью операции. Незадолго до него некая фирма арендовала самолет частной авиакомпании для выполнения рейса Минводы-Москва с посадкой в столичном аэропорту «Быково». Там самолет ожидали заранее заказанные еще одной частной фирмой автобусы. После Будённовска зафрахтованный рейс так и не вылетел в Москву… Ну а Басаев и с выговором стал национальным героем чеченцев и террористом №1 в России. Что, однако, не помешало ему осенью 1995 и зимой 1996 гг. кататься в Сибирь и Москву.

В конце апреля 1996-го, после смерти Джохара Дудаева, командир разведывательно-диверсионного батальона Басаев на совещании полевых командиров был избран командующим боевыми формированиями Чеченской республики Ичкерия, потеснив менее харизматичного Аслана Масхадова.

После вывода российских войск из Чечни, в ноябре 1996 г. Шамиль Басаев отказался от предложенного ему поста вице-премьера в коалиционном чеченском правительстве и остался на должности командующего центральным фронтом, возглавляя одновременно таможенный комитет (ещё в 1993-94 годах он взял под свой контроль грабеж поездов, проходящих через Чечню).

27 января 1997 года, на выборах президента Чеченской Республики 32-летний Басаев занял второе рейтинговое место, набрав 23,5 процентов голосов избирателей и проиграв выборы Аслану Масхадову. А в феврале того же года на учредительном съезде «Партии свободы Чеченской Республики Ичкерии» Шамиль Басаев был избран ее почетным председателем (совсем как Путин в «Единой России»). Был первым вице-премьером Чечни, исполняющим обязанности премьер-министра Ичкерии. Скучал.

В 1998 году возглавил Федерацию футбола Чечни. Даже сам играл за футбольный клуб "Терек" (ставший при Путине обладателем Кубка России 2004 года, ныне этот клуб возглавляет Кадыров-младший). Под патронажем Басаева в Чечне проводились и детские турниры. К детям приезжал иорданец Хаттаб, всегда с богатыми подарками – часами, спортивной формой, компьютерами. Теперь с тем же к тем же детям приезжают Сурков и прочие чиновники.

В августе 1999-го Басаев со своим отрядом вторгся в Дагестан (светская республика полковника Масхадова привлекала его куда меньше Кавказского халифата). Ну а дальше все помнят… Разгром в Дагестане, взрывы домов в Волгодонске и Москве, бои в Грозном, окружение, оторванная на минном поле нога, хирургическая операция под телекамеру. Пять лет неуловимой террористической активности:

23 октября 2002 года - захват заложников в Москве на Дубровке, в котором погибло свыше 100 заложников;

27 декабря 2002 года - взрыв Дома правительства в Грозном, в результате которого погибло около 70 человек;

9 мая 2004 – замочен Ахмад Кадыров, президент чеченского субъекта РФ;

21-22 июня 2004 года рейд в Ингушетию, в ходе которого были убиты 79 человек;

1 сентября 2004 года захват школы в Беслане, итогом которого стала гибель свыше 300 детей;

и много ещё всякого, по мелочи.

По данным десятилетний давности (август 1996 г.) Басаев девять раз ранен, семь раз контужен. За прошедшие десять лет прибавилась оторванная нога и много ещё всякого, по мелочи.

Также известно, что Басаев страдал сахарным диабетом и хроническим заболеванием почек, не курил и не употреблял алкоголь. Писал стихи на русском и чеченском языках (было бы интересно почитать, на русском). Кандидат в мастера спорта по шахматам. Своими кумирами не раз называл Че Гевару, Гарибальди, Шарля де Голля и Ф.Рузвельта. Молился Аллаху пять раз в сутки. Любил раздавать эффектные интервью и кушать перед телекамерой «сникерсы».

Отец террориста Салман Басаев погиб в 2002 году под Ножай-Юртом - оказал сопротивление при проверке документов. Мать Басаева умерла среди беженцев в Баку. Единственный оставшийся в живых старший брат Ширвани, о смерти которого не раз объявляли, после очередного ранения скрывается в Турции. Первая жена Басаева, абхазка Индира Джения перед второй чеченской кампанией вместе с двумя детьми Басаева, мальчиком и девочкой, уехала то ли в Азербайджан, то ли в Турцию, где их следы затерялись. По некоторым данным, сейчас семья осела в Нидерландах, где получила вид на жительство.

27 июня 2006 года, за две недели до смерти, Шамиль Басаев был назначен вице-президентом Ичкерии. Назначил его Доку Умаров, который стал главой Ичкерии после гибели Абдул-Халима Садулаева, который, в свою очередь, возглавил Ичкерию после смерти Масхадова. Такая вот бюрократия по-ичкерийски.

Басаева громко объявляли убитым шесть раз: 21 января 1999 года, 22 мая 2000 года, 19 июня 2000 года, 30 апреля 2002 года, 3 февраля 2005 года, 13 октября 2005 года.

10 июля сего года директор ФСБ Патрушев доложил президенту РФ Путину о том, что Шамиль Басаев уничтожен в ходе спецоперации в Ингушетии. Путин и Патрушев были рады (уж им то не грозит погибнуть в бою). Мы же считаем, что смерть Басаева запоздала лет так на десять, поэтому гордость спецслужбистов РФ неуместна.

Вскоре чеченские боевики заявили что «вице-президент ЧРИ, Военный Амир моджахедов Кавказа Абдаллах Шамиль Абу-Идрис стал Шахидом (инша Аллах)… погиб в результате случайного самопроизвольного взрыва грузовой автомашины со взрывчаткой 10 июля 2006 года в районе населенного пункта Экажево в Ингушетии».

Кто врёт (может все) пусть между собой Патрушев с Удуговым разбираются.

В мире на смерть Басаева отозвались все – от Джорджа Буша до Бориса Ельцина. Мы, в свою очередь, выражаем надежду, что смерти этих граждан вызовут в мире не меньший резонанс.

По газетным слухам, после взрыва «КамАЗа» среди груд железа была найдена присыпанная глиной лысая голова с опаленной бородой и разорванными глазами. Голову бросили в черный целлофановый мешок для мусора и прикрепили к нему фанерную бирку «ШБ». В качестве вещественного доказательства ее в сопровождении отделения автоматчиков на БТР увезли в Назрань, куда к вечеру из Москвы прибыли специалисты по идентификации трупов. Результаты идентификации пока какие-то невнятные.

Через три дня после смерти Басаева в Чечне был убит его возможный преемник на посту лидера боевиков некто Хайрула Имурзаев. А через неделю на границе Чечни и Дагестана задержан близкий родственник Шамиля Басаева 24-летний Ибрагим Цакаев. Два года назад, он, прикрывая выход Басаева из окружения, потерял правую руку и несколько пальцев на левой, что, однако, не помешало ему остаться среди боевиков. Как говорится – жизнь продолжается.

Если отбросить политкорректности, Шамиль Басаев давно стал национальным героем для чеченцев и глубоким комплексом жертвы и унижения для русских. Смерть Басаева этот комплекс не излечит – он исчезнет либо с исчезновением русской нации, либо если русские родят своего Басаева, ещё круче.

Редакция «Лимонки»

 

КОЛОННА

«Лимонка» № 270 апрель 2005 г.

 

Железный с узорами забор выкрашен зелёной краской, на ней, как на яблоке от укусов червяка – пятна. Пули и осколки прошивая забор, нарушили монолит краски, и ржавчина равномерно захватывала площадь забора. Подобно капле вина упавшей на белоснежную скатерть, пятна ржавчины расплывались с годами. Шеренга детей стояла перед забором, машут руками. Хм, интересно, чтобы с ними было, если бы они оказались между дулами автоматов и забором? Всё-таки радостные детские лица много приятнее солидных в своей растерянности армейских рож. Трубы над дорогами, очень низко и очень много – отвлекает. Но на фоне этих труб – горы в закате.

Уже первые огоньки мерцают в отдалённом ауле, и позывной головной машины (хотя хрен его знает, что там сейчас в голове – машина, танк или БТР) не слышно добрых полчаса. Ощущения? А какие ощущения от спящих в десанте пулеметчиков и гранатометчиков, которые спят при реве трёхсотсильного мотора как при колыбельной матери, положив руку на каску, как на упругую сиську подруги. Их не разбудишь никакими децибелами, а я глотку сорвал ещё в парке, при погрузке. Так, что при обстреле вероятнее всего они проснутся от выстрелов автоматической пушки, стреляющей в ответ. Сзади не отстаёт АТСка – гибрид всех транспортных средств мира с танком. Больше никого. Вертушки остывают на пыльном аэродроме – ночью от них нет толку. Кто-то уже добрался до места и, сымитировав обслуживание техники, лёг спать.

Наконец-то мы доползли до Дуба-Юрта, спустились к раздолбанному мосту, и на максимально возможной скорости покатили по Аргунскому ущелью. В замыкании я ездил почти месяц, и ничего худшего в колонне нет: одалживать тросы («даешь руками, забираешь ногами» - не раз я бродил по дивизионному парку в поисках должников), брать на буксир, заправлять своей солярой и т.д. На равнине ещё светло, а в ущелье всё пространство контрастно заливают тёмными тонами сумерки. Похолодало, меня рубит. Но если с наружи башни я спущусь внутрь за бушлатом, то обратно будет так стрёмно вылезать. Примерно, как от горячей девчонки под одеялом в шесть утра идти на работу, отдавая себя – тёплого – на растерзание неуместно весёлому, с холодцой, октябрьскому ветру. На встречу, ослепляя, пролетают запоздалые легковушки. Не из мести, а скорее инстинктивно, слеплю в обратку прожектором – ответ явно не пропорционален. Всё, доеду, и, ну его на хрен – нетронутый сухпай, и обещание, данное товарищу: пойти ночью на дело, туда же – на хрен.

Объезжаем сразу две БМП и «Камаз», останавливаемся. Прикидываю, насколько далеко отодвигаются мои сновидения в связи с остановкой. Ничего серьёзного. В радио-эфире – нездоровый форум: помехи и понятно только то, что много мата и самих матюкающихся. Через суперузкий мост переползают два КрАЗа-наливника. В отсвете прожектора вижу обернувшегося на меня механа Наиля. Без слов понимаем друг друга. Почти свисающие с моста колоритные колеса КрАЗа оставляют неизгладимое впечатление.

В последний момент успеваю обернуться и увидеть в открытых «бабочках» (люки сверху на броне БМП) спящую пехоту. Газу! – и Аргун чёрно-грязной массой воды приподнимает нас и поворачивает чуть вправо. Это обстоятельство явно не в пользу спящих солдат и вёдра воды обрушиваются на тела людей в камуфляже. Тела начинают истошно посылать в космос хулительные слова, которые, отразившись вероятно от луны, проникают ко мне в мозг угрозами разного характера. Механ у нас опытный, и поэтому, преодолев водное препятствие, мы лихо подрезаем второму наливнику.

Всё – финишная прямая. Вот уже «бычёк» – знаменитый памятник перед въездом в Борзой. Осталось проползти (в буквальном смысле слова) серпантин, и выехать на стояночное плато. Впереди «Урал». Входит медленно в поворот. Я смертельно устал. Глаза от усталости не возможно держать открытыми. Я вырубился, и голова мая стала плавно опускаться. Но, буквально через несколько секунд, коснувшись лбом люка, я резко проснулся и выпрямился. Сон, как рукой сняло: перед глазами возникла странная картинка – «Урал» сдаёт назад с дороги. Медленно, осторожно, как и все ехав вперёд, он вдруг сначала замер, и плавно пошёл назад, с каждой долей секунды увеличивая скорость. Задним ходом, под углом, он проехал перед нами и полностью скрылся в придорожном кустарнике. Луч света моего прожектора, не стесняемый больше тентованным кузовом «Урала», выхватил из мрака «мирную чеченскую деревню». В зарослях кустарника разглядеть что-либо не представлялось возможным. Доложив о ЧП, мы продолжили движение по приказу старшего офицера.

Через пять минут мы въехали на стоянку. Все давно поели, умылись, подложили на всякий случай бревна под гусеницы, и легли спать. Наспех припарковались. Не теряясь, и не теряя времени, я «одолжил» пару бревен под свои гусеницы у второй роты. Насквозь мокрая пехота вылезала из десантов. Механ заглушил двигатель. Всё. Как долго я ждал этого момента.

Как чёрт из табакерки появился зампотех – молодой толстый лейтенант. Мозгов у него примерно столько же, сколько у нашей БМП. Зампотех кратко ввёл нас в курс дела: дескать, внизу, при переправе через Аргун застряла «бэха связи», и кроме механа в ней никого. Я сказал ему, что там ещё и «Урал» сорвался… Один хрен – ехать! Пехота, бредущая к ротной палатке, была остановлена с пятого раза криками зампотеха (он был «молодой» и на него откровенно клали все кому не лень). Завелись, поехали обратно.

Следуя по маршруту мы увидели как тягач тросами вытаскивал «Урал», который, как оказалось, мягко скатился в кустарник и остался без повреждений. Водитель стоял испуганный – и машина и он целые, но по голове его всё равно не погладят. Мы продолжили спускаться вниз.

Неярко подсветив кусок ущелья осветительной ракетой, увидели броню связи. Немного не дотянула она до берега – залило водой. Вытаскивали тросами, я сидел на башне, всем остальным, кто помогал, пришлось стоять по колено в воде.

Через полтора часа второй раз мы вернулись на стоянку. Я отлил стоя на фальшборте и спустившись в башню за спальным мешком там же и уснул.

Проснулся утром от весёлых мотивов «Ленинграда». В пять утра было уже довольно светло. Достал сухпай. Пришёл старлей Аксёнов и угостил грецкими орехами. Поев и наспех умывшись, я опять завалился спать и в следующий раз пробудился от шумно ожившего мотора. Лагерь давно суетился, машины втянули в себя солдат и палатки. Выстраиваемся в колонну по принципу: четыре колёсных машины – следом одна броня. Грохот и гвалт невероятные, текут непроизвольные слёзы от солярочной вони огромного количества двигателей. Наконец-то, минут через пятьдесят всей этой движухи, предпоследними мы уходим вслед за колонной на юг. Конечная цель – Тусхарой.

Отличный солнечный денёк как торговец показывает свой товар во всей красе. Горные панорамы – это не передать словами, этого даже н