Как вернуть былое господство Америке

Сейчас стали очень модными разговоры о госбюджете. Учитывая мой огромный опыт в автоиндустрии, этой про­блемой я занялся гораздо раньше. Больше всего меня бес­покоили высокие процентные ставки. Правительство рас­ходовало половину кредитов страны. Это очень много. При таком расточительстве, безусловно, уменьшить став­ки невозможно.

В 1982 году я опубликовал аналитическую статью в журнале «Ньюсуик», очень подробно и доходчиво расска­зал в ней, как можно сократить на 30 миллиардов расходы на бюджет. Годовой бюджет тогда составлял 120 миллиар­дов. Я привел все необходимые «за» и «против», взвесил все нюансы. Правительству только оставалось взять и восполь­зоваться моей идеей.

У меня был ценный собственный опыт, который под­тверждал, что компания «Крайслер» уцелела лишь благода­ря гигантским усилиям управляющих, профсоюзов, бан­ков, поставщиков и нашего правительства. Именно благо­даря осмыслению этого факта у меня появилась мысль, а не воспользоваться ли уже проверенным методом «равенства жертв» в преодолении кризиса, связанного с дефици­том федерального бюджета.

План, который я предлагал, был достаточно прост. Во-первых, необходимо сократить военный бюджет на пять процентов в год. Это сумма примерно в 15 миллиардов долларов. В результате этого сокращения не пострадала бы ни одна программа производства вооружений и воен­ной техники.

Далее я бы обратился к демократам с предложением уравновесить сокращение военных расходов равнознач­ным сокращением расходов на социальные программы, а за последние 40 лет демократы ввели их немало.

Заключительная часть плана наиболее трудная. Ведь помимо сокращения расходной части бюджета необходи­мо увеличить его доходные статьи на такую же сумму. Так, 15 миллиардов долларов можно получить путем обложе­ния импорта нефти добавочной пошлиной, с тем чтобы помочь странам — членам ОПЕК удержать цены на их нефть на уровне 34 долларов за баррель. Затем придется повысить налог на бензин в розничной продаже на 15 центов. Таким образом, в казну поступят недостающие 15 миллиардов долларов.

Несмотря на введение новых налогов, цены на бен­зин, смазочные материалы и дизельное топливо останут­ся в Америке ниже, чем где бы то ни было за пределами арабского мира. К тому же вдобавок к доходу мы полу­чим, наконец, новую энергетическую политику. А это оз­начает, что мы будем основательно готовы к ситуации, если ОПЕК снова решит ввести эмбарго на поставки нефти.

В итоге выйдет, что эти «5 по 15» сократят дефицит бюджета на 60 миллиардов долларов в год. Потери поров­ну распределятся между всеми — республиканцами и де­мократами, предпринимателями и рабочими, — именно в этом я вижу достоинство и привлекательность моего плана.

С этим планом я посетил всех своих знакомых главных директоров-распорядителей в их офисах на Уолл-стрит. Я задавал им единственный вопрос: «Что случится, если президент США выступит по телевидению с заявлением, что дефицит федерального бюджета сокращен наполови­ну?». Мои собеседники были единодушны в том, что это заявление приведет к небывалому в нашей экономике ин­вестиционному буму, а это в свою очередь восстановит доверие к нам как к великой стране. К тому же, мы дока­жем всем, что наша страна знает, что делает.

Разумеется, мой план не был осуществлен и вовсе не потому, что был плох или всеми отвергнут. Я получил ты­сячи писем от читателей «Ньюсуик», ибо он им понравил­ся. Но однажды мне позвонили из Белого дома и пригла­сили на встречу с президентом.

Президент Рейган приветствовал меня в Овальном зале, держа в руке номер журнала «Ньюсуик» с моей статьей.

«Ли, — сказал президент, — мне нравится то, что вы здесь написали. Я также обеспокоен размером бюджет­ного дефицита. Однако мой эксперт по общественному мнению Ричард Уиртлин утверждает, что введение нало­га на бензин весьма непопулярный способ из всех возможных».

Я же подумал в это время следующее: «Неужели в управлении страной общественное мнение играет прева­лирующую роль?». Однако президент перевел разговор на военный бюджет. «При Картере расходы были слишком незначительны, — сказал он. — Мы должны были увели­чить расходы на обеспечение национальной безопаснос­ти. Вы просто не можете представить общую картину».

«Я действительно ее не представляю и не хочу быть без­апелляционным. Однако военный бюджет превышает сейчас 300 миллиардов долларов. А я бизнесмен и, заве­ряю вас, что могу все что угодно сократить на пять про­центов и это останется абсолютно незамеченным. Всю мою жизнь я только этим и занимался».

В 1982 году, в августе, бюджетный дефицит сокращен не был. Он даже возрос и составил 200 миллиардов в год. Мы все еще ломаем голову над тем, что предпринять даже сейчас, когда я пишу эти строки».

Бюджетный дефицит — лишь верхушка айсберга. Мно­гие люди все еще сомневаются в том, что мы потеряли часть нашего былого экономического могущества. Именно им я предлагаю проанализировать следующие вопросы.

Почему Америка, давшая мировому автобизнесу Уол­тера Крайслера, Альфреда Слоуна и первого Генри Форда, не может быть в полной мере конкурентоспособной в производстве и сбыте автомобилей?

Почему страна Эндрю Карнеги не может преодолеть трудности в своей сталелитейной промышленности?

Почему страна Томаса Эдисона вынуждена импорти­ровать радиотовары (радиоприемники, телевизоры, видео­магнитофоны) и другие товары бытовой электроники?

А проблемы с нефтью? Ведь они возникают у страны Джона Д.Рокфеллера.

По какой причине страна Роберта Фултона и братьев Райт сталкивается с острой конкуренцией на транспор­тном рынке?

Почему четко отлаженный индустриальный механизм, бывший до недавнего времени объектом зависти и подра­жания для всего мира, дал сбой? Менее чем за сорок лет нас угораздило демонтировать «арсенал демократии» и ос­лабить экономику на многих решающих участках.

Однако лидерство свое мы утратили не в одночасье. Эрозия нашей мощи происходила постепенно и началась она еще в безмятежный период, последовавший после второй мировой войны. Уязвимость Америки обнаружи­лась в последнее десятилетие достаточно явственно, так, как ни на одном другом отрезке ее истории.

Во-первых, проснувшись однажды утром мы узнали, что нечто, называемое ОПЕК, изобрело способ поставить Америку на колени. Это было похоже на эксперимент Павлова, звонившего в колокольчик, чтобы добиться тре­буемого рефлекса от подопытных собак. Получилось, что ОПЕК ударила в колокол, и мы тут же среагировали. Даже сегодня, спустя десять лет, у нас нет реального механизма для предотвращения этой угрозы нашей экономике.

Во-вторых, мы свято соблюдали принципы свободы торговли, сидели тихо и наблюдали, как Япония методич­но захватывает наши индустриальные и технологические позиции.

Эта дальневосточная страна удачно сочетала традици­онно присущие ее культуре ловкость и усердие с рядом недобросовестно используемых экономических преиму­ществ. В результате многие наши рынки были безнаказан­но захвачены Японией.

Вашингтон считал все это экономикой свободной конкуренции и она всем очень даже нравилась. В Японии это называют несколько по-иному: «veni, vidi, vici»[17], и, по-моему, отношение к ней еще лучше. Японцы пришли, увидели и стали побеждать. А наша зависимость от Япо­нии будет усиливаться до тех пор, пока их проникнове­нию на наши рынки не будут поставлены реальные пре­грады.

В-третьих, Америка уже не отличается таким сильным военным превосходством. Россия догнала нас по общей ядерной мощи. Теперь у нас имеется программа восста­новления нашего превосходства. Однако эта программа заняла ключевые позиции во всей жизни станы. Я даже задаюсь вопросом: что же будут защищать эти новые виды оружия? Мы рискуем превратиться в страну без мощной индустриальной инфраструктуры, в страну с бездействую­щими заводами, с неработающими людьми и с пришед­шими в упадок городами. Зато земля эта будет окружена ощетинившимися ракетами. В чем состоит мудрость та­кой политики, понять трудно.

Мне думается, что в какой-то момент Америка упусти­ла истинный источник своего могущества и величия. Ее мощь проистекала из инвестиций в производство и пот­ребление товаров, а превратились мы в страну с поваль­ным увлечением вложения инвестиций в ценные бумаги.

Итогом этого является то, что наши крупнейшие ком­пании направляют гигантские суммы на приобретение акций других компаний. А во что в конечном итоге пре­вращается весь этот капитал? Отнюдь не в новое произ­водство и новые изделия! Какая-то доля этих средств, ко­нечно, направляется на эти цели, но лишь очень неболь­шая. Большая часть такого капитала оседает в банках и других финансовых учреждениях, которые пускают их в оборот или ссужают бедным странам, таким как Польша, Мексика, Аргентина. Пользы Америке от этого мало. Ког­да страны-должники обанкротились, а банки подняли тревогу, они добились лишь того, что убедили Федераль­ную резервную систему отступить от политики «дорогих денег». Кстати «Крайслер», «Интернэшнл харвестер» и жилищно-строительные компании такого никогда бы не добились.

Ежемесячно изобретается какой-то способ с опреде­ленной целью: урезать покупательную способность потре­бителей и обогатить брокерские фирмы. Осмысливая этот период массового обеспечения одних бумаг и отмены про­центных платежей по другим, я сделал вывод, что никогда прежде в истории такой объем капитала не произвел такое ничтожное количество долговременных, истинных цен­ностей.

Сегодня в автоиндустрии, в сталелитейной, электрон­ной, авиастроительной и текстильной промышленности сосредоточены наши крупнейшие работодатели. Эти от­расли следует поддерживать и дальше. Ведь именно они создают миллионы рабочих мест, рынки как для сферы услуг, так и для отраслей высокой технологии. Они реша­ющим образом обеспечивают национальные интересы. Ведь мощная сталелитейная индустрия, станкостроение и автомобильная промышленность — это фундамент нашей системы обороны.

Не имея прочной индустриальной базы мы можем распрощаться с нашей национальной безопасностью. Про­щальный привет может получить большинство рабочих мест, приносящих высокую добавочную стоимость. Если отнять у Америки ее промышленные рабочие места, где заработная плата составляет от 10 до 15 долларов в час, то ее экономика окажется подорванной. Мгновенье, и сред­ний класс исчезнет!

Именно поэтому необходимо принять некоторые кар­динальные решения. Если же промедлить с практически­ми мерами, то к 2000 году мы уступим Японии сталели­тейную и автомобильную промышленность. Мы отдадим их без всякой борьбы, а это хуже всего.

Многие считают, что такого поражения не избежать. Они даже предлагают ускорить этот процесс ликвидации нашей индустриальной базы. Силы, по их мнению, не­обходимо сосредоточить на высоких технологиях.

Лично я нисколько не умаляю значение высоких тех­нологий для будущего Америки, однако уверен, что одни лишь высокие технологии нас не спасут. Я понимаю, что они одни нас не вытащат, но для нашей экономики они важны потому, что их потребителями выступает множес­тво отраслей американской индустрии.

Автоиндустрии это касается в большей степени, пос­кольку именно здесь эксплуатируется почти весь парк ро­ботов в стране. Автоиндустрия нашей страны в большей степени, чем в какой-либо другой стране, компьютеризи­рована, особенно конструкторские работы и производ­ство. При помощи компьютеров мы разрабатываем новые способы экономии горючего, очистки отработанных газов и так далее. Компьютеры обеспечивают точность и высо­кое качество производственных конвейеров.

Не всем известно, что наши крупнейшие автомобиль­ные корпорации «Дженерал моторе», «Форд мотор» и «Край­слер» одновременно являются крупнейшими потребите­лями компьютерных технологий. Можно смело утверж­дать, что без Детройта не существовала бы и Силиконовая долина в Калифорнии — основная база по производству передовой электронной техники. Понятно, что если один выпускает кремниевые чипы, то другой должен их непременно использовать. Так вот главными их пользователями являются автомобильные компании. Ведь каждый авто­мобиль сегодня оборудуется как минимум одним компь­ютером. А в самых престижных моделях иногда бывает не менее восьми компьютеров!'

Само собой разумеется, кремниевые чипы — это не та продукция, которую можно купить в соседней скобя­ной лавке в бумажной упаковке. Это не товары повсед­невного спроса, — их покупают базовые отрасли амери­канской индустрии. И если эти отрасли будут закрыты, то не станет и покупателей. Сокращение автоиндустрии непременно вызовет сокращение сталелитейной и рези­нотехнической промышленности, и в результате около 15 процентов всех рабочих мест в стране могут быть ликвидированы.

Такая политика может привести к весьма печальным последствиям. Мы рискуем превратиться в страну, насе­ление которой будет продавать друг другу лишь гамбурге­ры, а покупателями кремниевых чипов станут другие страны.

Мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось мнение, будто я недооцениваю значение высоких технологий для будущего нашей экономики. Но нельзя не учитывать тот простой факт, что предприятия, создающие высокую технологию, никогда не смогут обеспечить столько рабо­чих мест, сколько их сегодня предоставляют базовые отрасли промышленности. В данном случае, я считаю, нам должно послужить уроком падение текстильной индустрии. 674 тысячи текстильщиков в штатах Новой Англии потеряли работу за период с 1957 по 1975 год. И несмотря на то что в эти же годы там стремительно развивались отрасли высокой технологии, лишь 18 тысяч уволенных рабочих, т.е. менее 3 процентов, были востре­бованы в компьютерном производстве. А вот на низко­оплачиваемых работах в розничной торговле и сфере услуг оказалось около 90 тысяч уволенных, или пример­но в пять раз больше.

Получается, что у уволенного с текстильной фабрики в штате Массачусетс человека в пять раз больше шансов получить работу в фирмах «К-Март» или «Макдоналдс», чем, скажем, в компаниях «Диджитал эквипмент» или «Уэнг». И это очевидно. Ведь нельзя же всерьез надеяться на то, что какой-нибудь сорокалетний слесарь из Детрой­та или Питтсбурга сможет заняться проектированием схем для компьютеров в Силиконовой долине, даже если и обрядить его в белоснежный халат.

Я считаю, что развитие отраслей высокой технологии за счет базовых отраслей — тупиковый путь. Решение проблемы, на мой взгляд, заключается в одновременном стимулировании и тех и других отраслей. Всем хватит места на земле обетованной, но чтобы достичь ее берегов, нужны единые усилия всей нации. Иными словами, ра­зумная промышленная политика — вот что необходимо сегодня нашей стране.

Почему-то в выражении «промышленная политика» многие усматривают сейчас что-то предосудительное и опасное. Все равно как закричать «пожар!» в переполнен­ном театре.

А некоторые и вовсе впадают в панику, услышав это словосочетание.

Не думаю, что эти люди не хотят видеть свою страну сильной и процветающей державой. Но они мечтают, что­бы Америка стала великой сама по себе, самотеком и, Боже упаси, без всякого планирования.

Промышленная политика, по утверждению идеологов, приведет к падению системы свободного предпринима­тельства, какой мы ее знаем. Да неужели? А как же тогда наша замечательная система свободного предпринима­тельства сочетается сегодня с дефицитом бюджета в 200 миллиардов долларов, внешнеторговым дефицитом в 100 миллиардов долларов и программой расходов, вовсе вы­шедшей из-под контроля? Надо посмотреть правде в глаза и признать, что рынок не всегда функционировал эффек­тивно. Мы живем в непростое время, и приходится иногда пускать в дело насос. Так уж устроен мир.

Я не согласен с некоторыми приверженцами промыш­ленной политики, поддерживающими ее лишь на словах, что задача правительства — определять победителей и по­бежденных. У нашего правительства на это не хватает ума, в чем мы, к сожалению, не раз убеждались.

Но я не согласен и с тем, чтобы правительство вмеши­валось в деятельность моей компании, как, впрочем, и любой другой компании. Существующие у нас рычаги ре­гулирования крайне несовершенны, уверяю вас.

Что же собой представляет промышленная политика в моем понимании? Это прежде всего реконструкция и воз­рождение увядающих отраслей, тех самых старых отраслей индустрии, попавших в беду. И задача правительства — всемерно содействовать американской промышленности в противостоянии с иностранной конкуренцией.

Мы все привычно восхищаемся японцами, мол, как у них налажено сотрудничество между правительством, бан­ками и профсоюзами, как четко они представляют буду­щее, как умеют использовать свои преимущества для до­стижения цели. Но попробуйте предложить последовать их примеру, как вас тут же станут пугать пятилетними планами бывшего Советского Союза.

Почему-то у многих государственное планирование ассоциируется с социализмом. Это глубоко неверно. Госу­дарственное планирование — это прежде всего продуман­ная стратегия и четко сформулированные цели. Оно пред­полагает согласование всех аспектов экономической по­литики в целом, в отличие от разработки и выдвижения этих аспектов по частям, особенно, когда этим занимают­ся люди, преследующие только свои узкогрупповые инте­ресы и цели.

Я не считаю планирование чем-то антиамериканским. Корпорация «Крайслер» уделяет большое внимание пла­новой работе, как, я уверен, и любая другая процветаю­щая компания. И если на то пошло — оглянитесь вокруг: все занимаются планированием. И футбольные команды, и университеты, и профсоюзы, и банки. Да что там говорить — и правительства всего мира планируют. И только правительство Соединенных Штатов не желает ничего слы­шать о планировании.

Любое планирование в масштабе страны — это нас­тупление на капиталистическую систему! Ни больше ни меньше! Неужели непонятно, что пока мы не откажемся от этой бредовой мысли, мы не сможем двигаться по пути про­гресса? И тем не менее, на сегодняшний день Америка — единственная развитая страна в мире, которая обходится без своей промышленной политики. Так велик у нас страх перед планированием.

Хотя, если уж быть точным, в Америке есть промыш­ленная политика, но — плохая. Любой мало-мальски зна­комый с порядками в Вашингтоне прекрасно знает, что правительство ни на йоту не отступит от принципов сво­бодного предпринимательства, если они идут на пользу американской промышленности. Недаром Вашингтон на­зывают «столицей субсидий». А что такое каждая новая субсидия, как не новая грань в промышленной политике? Согласитесь, что это так.

Давайте разберемся с федеральными гарантированны­ми займами. Я могу уже считать себя специалистом в этой области. До того как корпорация «Крайслер» получила та­кие займы, они были уже предоставлены на сумму 409 миллиардов долларов. В настоящий момент эта сумма со­ставляет 500 миллиардов и продолжает расти. Что же это, как не промышленная политика?

Теперь военная сфера. Вспомните, еще Эйзенхауэр выступал с предостережением, когда речь заходила о во­енно-промышленном комплексе. Затраты на этот комп­лекс превышают 300 миллиардов долларов в год. Военно-промышленный комплекс — единственный из всех отрас­лей, который защищен от внешней конкуренции. Закон не разрешает японцам конкурировать с продукцией толь­ко этой отрасли.

Именно поэтому нам в корпорации «Крайслер» часто приходилось слышать один и тот же вопрос после прода­жи нашего танкового отделения фирме «Дженерал дайнэмикс». Многим было непонятно, почему мы продали тан­ковые отделения и сохранили автомобильные. Нам гово­рили: «За счет танков вы гарантированно получали 60 мил­лионов долларов прибыли и без всякой конкуренции. За­чем вам это терять?».

Еще одна сфера — космические исследования и Наци­ональное управление по аэронавтике и космическим ис­следованиям (НАСА). Ведь это тоже не что иное, как ин­дустриальная политика. И сама компьютерная индустрия стала бурно развиваться после американской экспедиции на Луну.

Теперь поговорим об Экспортно-импортном банке. В основном он занимается поддержкой четырех авиацион­ных компаний, на что направлено 80 Процентов его дея­тельности. Понять это еще можно. Однако не могу быть равнодушным к 95 миллионам долларов, взятых у нало­гоплательщиков. Их ссудили Фрэдди Лэйкеру. Но с какой целью? На эти деньги он должен был закупить авиалайне­ры «ДС-10» и составить конкуренцию двум американским компаниям — «Пан-Америкен» и «Трансуордд эйруэйз», действующим на трансатлантических трассах.

95 миллионов долларов просто испарились, поскольку Фредди Лэйкер обанкротился. Но так в чем же тогда смысл индустриальной политики?

А действия Международного валютного фонда (МВФ)? Он оказывает помощь странам, которые впоследствии не в состоянии расплатиться по долгам. Совсем недавно по инициативе Пола Уолкера Мексика получила еще один миллиард долларов. Это было сделано для того, чтобы поддержать ее кредитоспособность и успокоить некото­рые крупные банки США, которым она задолжала. Заем этот Уолкер выдал просто мгновенно и без всякого пред­варительного обсуждения. Зато для спасения американ­ской корпорации «Крайслер», в чем она очень нуждалась, нам пришлось неделями обивать пороги в Конгрессе, вы­прашивая так необходимые нам 1,2 миллиарда долларов. Как назвать эту промышленную политику?

Польша получала займы от американского правитель­ства под восемь процентов годовых, в то время как амери­канские граждане Польского происхождения получали кре­диты на покупку домов под 14 процентов. Этот факт не должны игнорировать демократы, если они хотят избе­жать поражения на выборах.

В налоговой политике также присутствует достаточно острая проблема. Вся автомобильная индустрия в сово­купности отдает половину своего дохода государству в виде налогов. Банки же выплачивают лишь два процента их доходов. Это еще одно проявление нынешней про­мышленной политики нашего правительства.

В итоге получается что в нашей стране функциониру­ют сотни разновидностей промышленной политики. Но проблема как раз в том, что функционируют они абсолют­но разрозненно. Поэтому их помощь базовым отраслям нашей экономики просто ничтожна.

Надо сказать, что идея промышленной политики не является радикально новой. В истории Америки уже су­ществовало подобное явление, даже еще до того как США сформировалось как государство. В 1643 году зарождаю­щаяся металлургическая промышленность получила иск­лючительные привилегии на выплавку чугуна от колонии Массачусетс сроком на 21 год.

Эта развивающаяся отрасль промышленности требо­вала поддержки и она ее получила.

Уже в наше время, в XX веке, промышленная полити­ка США ставила целью оказать правительственную по­мощь и поддержку отечественным железным дорогам, а также строительству и эксплуатации судоходного канала Эри между Буффало на озере Эри и Олбани на реке Гуд­зон. Даже некоторые технические университеты получили помощь.

Строительство автострад, предприятий по выпуску синтетического каучука, создание новейших авиатранс­портных фирм с использованием реактивных самолетов, экспедиции на Луну, разработки интегральных схем, вы­сокие технологии и много другое получило в XX веке правительственную поддержку в США. И мы были этому свидетелями.

Нельзя не сказать о поддержке сельского хозяйства. Она осуществлялась несколько последних десятилетий и имела просто феноменальный успех. В итоге три процента населения страны кормит не только наших собственных граждан, но и значительную часть населения мира. Это и есть, на мой взгляд, высокая производительность!

Каким образом это получилось? Здесь необходимо учитывать не только благотворный климат, плодотворные почвы, но и фермерский труд. Это было у нас и пятьдесят лет назад, но пыльные бури и стихийные бедствия застав­ляли всех работать по-другому.

Под руководством правительства было воплощено в реальность несколько программ: выделены ассигнации на научные исследования; в графства направлены специа­листы, обучающие фермеров основам сельского хозяй­ства; с помощью властей штатов созданы эксперимен­тальные фермы; проведены электрификационные сооб­щения сельского хозяйства и ирригации, в том числе, создано Управление по развитию долины реки Геннеси; введена система страхования сельскохозяйственных куль­тур; начато кредитование сельскохозяйственного экспорта; приняты планы поддержания цен; проводится контроль за размерами посевных площадей. А сейчас к тому же у нас появилась программа «платеж натурой», согласно ко­торой фермерам выплачивается компенсация за прекра­щение выращивания некоторых культур. Ежегодно на фи­нансирование последней программы уходит 20 миллиар­дов долларов.

Так, посредством правительственных мер, мы смогли прийти к видимым результатам. Своей тактикой в сель­ском хозяйстве мы смогли вызвать зависть всех стран мира к себе.

Если у нас получилось создать такую агропромышлен­ную и военно-промышленную политику, то что нам ме­шает сделать то же самое в промышленности?

Мое мнение очень похоже на реакцию Авраама Лин­кольна[18] на известие о том, что Улисс С.Грант[19] находится в состоянии сильного алкогольного опьянения. Линкольн сказал следующее: «Узнайте, какое виски он пьет и пош­лите такое же остальным моим генералам».

Поэтому сейчас хочу изложить программу из шести пунктов, на основе которой можно разработать новую индустриальную политику:

Во-первых, необходимо получить энергетическую не­зависимость посредством обложения налогом импортиру­емых энергетических ресурсов как в портах прибытия, так и на заправочных станциях. Такие меры должны восста­новить принципы сохранения энергетических источников и вызвать интерес к альтернативным источникам энергии. Мы не должны заблуждаться относительно нынешнего низкого спроса. ОПЕК никогда не отступится от своих интересов, которым соответствуют высокие цены и малое предложение. Америка должна заплатить за получение энергетической независимости. Для этого необходимо принести определенные жертвы.

Во-вторых, необходимо ограничить присутствие Япо­нии на рынке ряда приоритетных отраслей. Для этого сле­дует ввести чрезвычайное экономическое положение и отменить правительственное ограничение на тарифы и торговлю. Эта мера не должна в нас сформировать чувство вины перед Японией. Мы не можем налаживать партнер­ские отношения с объектом, который хочет продавать, но не хочет покупать.

В-третьих, государство должно реально смотреть на ситуацию, когда при реализации федеральных программ проявятся определенные издержки. Официальный Ва­шингтон этот вопрос постоянно держит на прицеле, так как он имеет универсальное значение. Но этот вопрос подлежит обязательному разрешению, так как мы не можем постоянно платить больше, чем имеем. Конечно же, ясно, что для этого следует провести ряд не очень прият­ных мероприятий.

В-четвертых, Америка нуждается в инженерах, уче­ных, лаборантах. Японские учебные заведения на душу населения выпускают в четыре раза больше инженеров, чем наши. Но зато у нас в 15 раз больше юристов! Студен­там, которые изучают высокие технологии, необходимо выделить специальные стипендии.

В России и Японии уделяется больше внимания технологическим знаниям, мы отстаем от них в этом вопросе.

В-пятых, нам необходимо найти новые стимулы для увеличения числа исследовательских работ в частном сек­торе, модернизировать производственное оборудование предприятий и увеличить производительность труда в приоритетных отраслях экономики. Эти задачи можно ре­шить посредством введения • налоговых льгот для вложе­ний в исследования и определения амортизационных сро­ков оборудования для инвестиций, которые способствуют повышению производительности труда.

Необходимо принять долговременную программу ре­конструкции торгово-транспортных путей — шоссейных дорог, мостов, железных дорог и водных сообщений. Сле­дует признать, что состояние инфраструктуры, столь не­обходимой для поддержания стабильного уровня эконо­мики Америки, безнадежно ухудшается. Надо срочно предпринимать какие-то меры. Определенную часть фи­нансирования этой программы можно было провести за счет энергетического налога на ОПЕК. Программа могла бы смягчить перемещение занятости, которое произойдет из-за повышения производительности труда и автомати­зации производства.

Для того чтобы воплотить все эти планы в реальность, следует образовать комиссию по приоритетным отраслям экономики. На заседаниях этой комиссии правительство, профсоюзы и администрация предприятий сообща могли бы решать сложнейшие вопросы. Необходимо научиться находить компромиссные решения, прежде чем начинать действовать.

Этот триумвират мог бы выработать конкретный план действий по укреплению нашего положения на мировой арене.

Я совсем не хочу предлагать программу по оказанию благотворительной помощи компаниям, которые терпят крах. Требуется набор мер, которые бы действовали в случаях принятия договора о равных размерах уступок со стороны администрации, профсоюза, поставщиков и кредитно-финансовых учреждений. Такие меры были правильными в ситуации с корпорацией «Крайслер». По­этому такая программа может быть полезной для всей Америки.

При обращении какой-либо отрасли или компании к властям за помощью, как это случилось со мной 5 лет на­зад, комиссия должна будет поставить серьезные вопросы общественного характера: «Какой будет результат? Какую пользу это принесет народу?», иначе говоря: «Что дают общему делу администрация и профсоюз?».

Я на собственном опыте убедился, что это очень просто. До того как правительство что-то предпримет, админист­рация может сделать первые шаги по разрешению сложных проблем, например, в части предоставления гарантиро­ванных займов, введения ограничений на импорт, уста­новления налоговых льгот на инвестиции или стимулиро­вания научных исследований. В силах администрации га­рантировать направление дохода на вложения, которые будут создавать новые рабочие места у нас в стране. Она может открыть шлагбаум перед участием работников в прибыли. Ее можно вынудить на установление потолка цен на свою продукцию.

Относительно профсоюзов необходимо сказать, что они должны отказаться от устаревших методов работы. Им необходимо отойти от регламентирующих труд пра­вил, затрудняющих повышение производительности, т.е. вместо 115 рабочих классификаций на сборочных заводах принять только шесть. Им придется пойти на введение лимитов на неконтролируемые расходы на медицинское обслуживание, которое стало обязательным элементом нашей системы.

Но если ни администрация, ни профсоюзы не идут на компромисс, встречи отменяются. Правительство не смо­жет вам помочь, если вы сами не хотите этого. Иначе го­воря, благотворительные завтраки отменяются. Оказание помощи подразумевает некоторые обязательства.

Все это напоминает «план Маршалла» для Америки. Но в реальности все так и происходит. Америка возроди­ла из руин Западную Европу после второй мировой вой­ны, мы создали Международный валютный фонд, а также другие международные банки развития для изме­нения экономической ситуации всего мира. Теперь нам необходимо вернуться к прежнему уровню развития на­шей страны.

Экономический Международный банк реконструкции и развития, который является коммерческой организаци­ей, помогает развивающимся странам. Что же мешает ка­кому-нибудь национальному банку развития помочь оп­ределенным сферам американской экономики?

Возможно, нам необходимо создать свой Американ­ский валютный фонд. Какую угрозу может представлять национальный банк развития с пятимиллионным капита­лом, который может помочь стать на ноги основным отраслям экономики?

«Комиссия Киссиджера» в 1984 году выдвинула требо­вания о выделении восьмимиллиардной суммы на эконо­мическое развитие стран Центральной Америки. Я всегда думал, что Центральная Америка находится в штатах Ми­чиган, Огайо и Индиана. Оказывается, я заблуждался! Как же нам поступить с нашей Центральной Америкой? Как могло пройти такое решение о помощи в восемь миллиар­дов долларов другим странам, когда наша экономика постепенно приходит в упадок?

Есть мнение, что промышленная политика — это ди­версия социализма. Но если это так, то пусть земля подо мной провалится. Но если мы не будем предпринимать каких-либо шагов, наша экономика начнет дышать на ладан.

Всякая промышленная политика должна развиваться по двум направлениям: кредитно-денежному и бюджетному.

Стабильность в экономике не появится, если будут су­ществовать высокие процентные ставки или они будут ме­няться каждые десять минут. Высокие процентные ставки — это катастрофы, которые мы сами создаем. Но то, что создано человеком, может быть им самим и разрушено.

6 октября 1979 года я считаю днем большого позора для нашей страны. Тогда Пол Уолкер и Совет Федераль­ной резервной системы обнародовали информацию о том, что учетная ставка для первоклассных заемщиков «праймрейт» становится плавающей. Именно тогда монетаристы заявили: «Единственным способом пресечения инфляции является контроль за денежной массой, а на процентные ставки не стоит обращать внимания».

Теперь, с высоты прошедших лет, мы можем сказать, что принятое тогда решение привело к большому коли­честву экономических катастроф. Необходимо найти бо­лее рациональный способ преодоления инфляции, а не возлагать ее тяжесть на рабочих автомобильной и жилищ­но-строительной промышленностей. Наверное, в буду­щем историки сравнят наши средства борьбы с инфляци­ей со средневековыми битвами, которые приносили мно­жество человеческих жертв!

Первым удар принял Детройт. Мы впали в самый про­должительный за пятьдесят лет кризис продажи автомо­билей. Затем последовал жилищный кризис. А потом настал черед других отраслей экономики.

Пока «праймрейт» не объявили плавающей, учетная ставка достигала 12 процентов один раз за всю историю. Это случилось во время Гражданской войны. Затем этот уровень продолжал повышаться. Был период, когда он составил 22 процента. Таким образом, можно рассматри­вать данный факт как легализованное ростовщичество. В некоторых штатах были приняты законы, которые запрещали повышение 25-процентного уровня, так как в этом должны были просматриваться криминальные наклон­ности. Мафии пришлось признать эти законы.

При высоком уровне процентной ставки потребители помещают крупные суммы в краткосрочные ценные бу­маги. Однако получать деньги из денег — путь нерацио­нальный. В этом случае не появляются новые рабочие места. В результате получается так, что те, кто реально создает новые рабочие места, кто вкладывает деньги в оборудование для увеличения производительности, кто расширяет производство, выбиваются из сил, чтобы свести концы с концами.

Высокие процентные ставки способствуют усилению желания финансовых магнатов делать крупные ставки, т.е. делать деньги на деньгах. При высокой стоимости де­нег вложение инвестиций в научно-исследовательскую работу является очень рискованным мероприятием. Вы­сокий уровень учетных ставок делает-покупку предприя­тия более реальной, чем его строительство.

Десять самых крупных слияний корпораций в истории США произошли в период президентства Рейгана. Самое известное слияние связывается с корпорацией «Юнайтед Стейтс стил». Благодаря существованию триггерных цен покупка американской стали осуществлялась с лишней сотней долларов на каждый автомобиль. «Юнайтед Стейтс стил» заплатила 4,3 миллиарда долларов за компанию «Марафон ойл». Основная часть стоимости была получена корпорацией посредством ссуд. Гораздо рациональнее было направить их на покупку кислородных конвертеров и установок для непрерывной разливки металла, чтобы таким образом составить конкуренцию японским стале­литейным фирмам.