Священный уголок бога Кришны

В тот холодный декабрьский вечер я сидел в своей комнате в делийском университетском общежитии и ломал голову над тем, что буду делать на рождество, когда все библиотеки и архивы будут закрыты. За работой я совсем не подумал о том, что мою размеренную жизнь могут нарушить христианские праздники. Я почему-то предположил, что в Индии этот праздник вовсе не отмечают, но календарь вывел меня из заблуждения. Индия, будучи светским государством, относится к праздникам всех религий более чем терпимо. Так, выходными днями являются и индуистский праздник огней дивали, и мусульманский конец поста, и годовщина рождения Будды, и день рождения сикхского гуру Нанака, и, само собой разумеется, бара дин — большой день, то есть праздник индийских христиан. Его также не пропускают.

За несколько дней до рождественских праздников красивые проспекты Нью-Дели, рынки богатых районов уже сияли змейками цветных лампочек. Здесь же трепетали длинные полосы бумажных украшений. Гирлянды из белых и оранжевых цветов издавали дурманящий запах. Афиши приглашали на рождественские балы в крупнейшие отели, а на передвижных лотках уличных продавцов громоздились огромные стопки отпечатанных поздравлений. На дверях костела висело объявление, что полночная месса будет идти на английском языке, а утренняя на хиндустани. В костеле служка уже расставил игрушечных коров и овец на макете крестьянского двора с яслями, в которых, по преданию, родился Христос.

Я долго размышлял, как лучше провести эти праздничные дни, но ничего занимательного в мою голову не [87] приходило. Из раздумий меня вывел голос посыльного у окна:

— Сааб, ап ке лийе телифан айа (Господин, вас к телефону).

Я пробежал двумя дворами и, запыхавшийся, ввалился в комнату привратника. В телефонной трубке отозвался знакомый голос. Звонил мой приятель из чехословацкого посольства.

— Что скажешь, если я приглашу тебя совершить вместе со мной турне? Давай на несколько дней махнем в Центральную Индию. Направление — Матхура, Гвалияр, Джханси, Кхаджурахо, а дальше посмотрим. В сочельник заночуешь у меня, а наутро отправимся в дорогу.

Приглашение пришло в самый подходящий момент. Ведь я и сам собирался в те края, а теперь доберусь туда и быстрее, и с комфортом. Кроме того, в общежитии стоял собачий холод и я надеялся, что по дороге хоть немного согреюсь, поскольку маршрут вел на юг.

В сочельник я уже сидел в гостях у своих словацких знакомых. Ничто за праздничным столом не напоминало мне рождество дома, в Праге.

Вместо традиционного карпа на блюде царственно восседал поджаренный до золотистого цвета, во всем своем великолепии фаршированный индюк. Затем на столе появились апельсины, мандарины, бананы, кокосовые орехи и спелые, сочные, только что сорванные с дерева папайи. Однако долго наш пир продолжаться не мог — мы рано отправились спать, чтобы хорошенько выспаться перед дорогой.

Ранним утром на серой «шкоде» мы тронулись в путь. Желтые лучи противотуманных фар неуверенно нащупывали столбики старой императорской дороги, ведущей к югу. Вокруг все было погружено в сон. Лишь в морозном воздухе кружили над нами вездесущие грифы. Мы преодолели немало километров, прежде чем горизонт на востоке окрасился в пурпурно-красный цвет и на небосклон медленно выплыл зябкий солнечный круг.

На дороге стали появляться скрипучие воловьи упряжки на деревянных колесах и со всех сторон неслись сигналы велосипедистов — это деревенские жители везли в город бидоны с молоком. От очагов глиняных домиков поднимались белые столбики дыма, а ниточки дорожек к деревенским колодцам уже нанизывали на себя кораллы одетых в красные сари женщин с пирамидками [88] латунной посуды на головах. Когда солнце поднимется чуть выше, на деревенскую площадь выбегут дети, а пастухи погонят на пастбища скотину. Деревянные лавочки базара сегодня будут закрыты. Лишь изредка можно увидеть, как усердный лавочник предлагает сигареты, пучки бетелевых листьев или лимонад, а старательный трактирщик стирает пыль со скамеек чайной под открытым небом — готовится встретить первых гостей.

Понемногу стало пригревать солнце, и мы выключили отопление и сняли свитера. Часов около девяти мы пересекли границу Браджа, священного уголка индийской земли.

Здесь, согласно индуистским легендам, лучше всего сохранившимся в «Бхагавата-пуране», родился легендарный Кришна, ставший восьмым воплощением бога Вишну. Тут он рос, проказничал и творил чудеса, дразнил пастушек, играл на флейте и любил прекрасную Радху.

Эти легенды привлекают сюда бесчисленные толпы паломников. Больше всего их приходит из Бенгалии, так как там в позднее средневековье культ Кришны получил особенно большое распространение. Однако хватает в этих местах и представителей других штатов Индии. В отличие от иных индуистов правоверный вишнуит не мечтает умереть в Варанаси, с тем чтобы его пепел был предан волнам Ганга. Предел его мечтаний — закончить жизненный путь именно здесь. Сюда он приходит с надеждой, что его останки будут сожжены на берегах священной Джамны, в которой так любил купаться их любимый бог Кришна.

Не доезжая Матхуры, мы свернули с императорской дороги — решили ненадолго заглянуть в близлежащий Вриндаван. Этот небольшой городок отличается огромным количеством храмов, посвященных синетелому богу Кришне. По преданию, Вриндаван стоит на том месте, где браджские пастухи со своими женами и дочерьми во времена Кришны пасли своих коров.

Неширокая, но асфальтированная дорога быстро приводит нас к цели. На окраине Вриндавана раскинулось здание из красноватого песчаника. Необычна крестообразная форма этого здания. На нем отсутствуют традиционные куполки и павильончики, мы с трудом узнали в нем индуистский храм. Вход внутрь храма европейцам запрещен, поэтому мы стараемся хотя бы проникнуть [89] взором через пустой двор в главный алтарь, возле которого брахманы воспевают Кришну в образе Говинды, божественного пастушка.

О нас неожиданно решил позаботиться упитанный кришнаит — он посоветовал нам подняться на террасу небольшого современного храма, расположенного по соседству. Оттуда открывается как на ладони не только вид на этот храм, но и панорама всего городка. Мы поднялись по узенькой лестнице. Однако открывшийся вид наших усилий явно не стоил. Вокруг громоздились сплошные развалины.

Вриндаван оживает в августе, во время праздника в честь рождения Кришны. Тогда у ветхих стен храмов столько паломников, ступить некуда. Те же, кто не находит приюта в городе, разбивают лагеря в окрестных рощах. И там у них есть возможность проявить свое уважение к памяти любимого бога. Наиболее посещаемым местом является стародавний высохший гхат, где однажды, по преданию, Кришна застал врасплох купающихся красивых пастушек. Они, уверенные в том, что их никто не видит, разделись донага и беззаботно резвились в воде. Кришна решил немного подразнить их. Осторожно он собрал их одежду, развесил ее на смоковницах и очень веселился, наблюдая их смущение, когда они обнаружили пропажу.

Кришнаиты восторженно вспоминают подвиги своего бога, которому ничто человеческое не было чуждо. При этом они с удовольствием упоминают о большом чувстве юмора Кришны и его любовных играх с пастушками. В память о его озорстве кришнаиты развешивают на ветвях смоковницы цветные ленты и лоскутки. В наши дни Кришна не смог бы повторить свои шалости. Ни одна пастушка не пришла бы сюда купаться, так как вода уже не заливает ступени гхата, а река Джамна давно течет по другому руслу.

До города Матхура мы едем вдоль Джамны. В городе по берегам Джамны тянутся священные гхаты длиной несколько сот метров. За их пестрой и шумной жизнью лучше всего наблюдать с лодки. Мы вышли из машины и узкими улочками добрались до пристани. После необходимых переговоров с перевозчиком наняли за несколько рупий небольшую лодочку и отплыли от берега. Правда, мы выбрали не самое лучшее время для осмотра гхатов, так как в первой половине дня здесь почти пусто. Лишь изредка можно увидеть небольшие [90] группки верующих, пришедших искупаться в священной реке, чтобы смыть с себя грехи.

Обмелевшая за зиму река обнажила песчаное дно, и лодка скреблась у берегов о камни. На камнях, выставив на солнышко свои черно-серые панцири, греются огромные ленивые черепахи. Они словно подмигивают нам своими блестящими глазками, спрашивая, не везем ли мы им чего-нибудь сладкого. Утром и вечером они выбираются по одной на берег и с достоинством разрешают кормить себя сладостями и фруктами. Паломники-индуисты с удовольствием делают это, полагая, что в одной из черепах воплотился сам бог Вишну.

С берега, с центральной набережной Вишрантгхата, доносились неравномерные удары колоколов. Широкие каменные ступени гхата ведут от реки к ослепительно белой арке, на которой среди четырех башенок возвышается гладко отполированная мраморная площадка. Рассказывают, что джайпурские махараджи во время своих дней рождения и ярмарок раздавали оттуда щедрые подарки паломникам. Сегодня терраса кишит белыми и шафраново-желтыми одеждами вишнуитских паломников. Каждый из них при входе поднимает руку к веревке огромного колокола и несколько раз ударяет в него, тем самым отмечая свою религиозность и извещая бога о своем присутствии.

Со стороны гхата слышатся напевы паломников из Северной Индии. Почти все они в белых одеждах, и у каждого на шее длинный венок из оранжевых и желтых цветов. У молодых паломников видны вплетенные в густые черные волосы красные цветы. Они церемонно полощут горло, споласкивают рот речной водой, а наиболее религиозно настроенные даже пьют эту воду большими глотками. Затем паломники разбрасывают по поверхности реки горсти цветов, а из медных мисочек льют в волны растопленное масло гхи. Допев свои жертвенные гимны, не раздеваясь, они бросаются со ступенек гхатов в реку. Зачерпывают воду в ладони, пропускают ее через пальцы и, наконец, окунаются по шею, а иногда и с головой, в воду. После купания женщины переодевают сари. Они так ловко снимают с себя мокрую одежду и надевают сухую, что никто даже краешком глаза не успевает увидеть их голые тела. Неподалеку стройные девушки из близлежащей деревни полощут белье. У них нет чрезмерной стыдливости. По деревенским обычаям, они не носят даже блузки и без всякого [91] стеснения нагибаются так, что все их прелести открываются взорам купающихся набожных паломников. Им нечего стыдиться, ведь пастушки во времена Кришны вели себя точно так же.

Тем временем солнце поднималось все выше, напоминая нам, что времени у нас мало, а мы должны еще успеть увидеть не менее священные места. Лодка развернулась, и мы поплыли назад, к пристани, вдоль храмов и святых мест, мраморных площадок и украшенных павильонов, которыми усеяны здешние гхаты. На машине мы проехали через длинные ряды лавочек, в которых продавалось все, что может относиться к религии индуизма. Здесь чаще всего можно увидеть статуэтки синетелого Кришны, играющего на флейте. Но вот многочисленные лавочки остались позади, мы выехали на просторную улицу западного предместья, где на высоком фундаменте возвышалась красная мечеть Аурангзеба. Она была воздвигнута на развалинах индуистского храма, под которым, в свою очередь, скрываются остатки еще более древнего буддийского монастыря.

Еще в далекие времена здешние места считались священными. Может, поэтому в более поздних индуистских легендах говорится, что бог Кришна родился именно здесь. Такие утверждения подкрепляются еще одной легендой о том, что мать Кришны купала его, а няня стирала пеленки в пруду, расположенном неподалеку отсюда. Его и сегодня все еще называют Потра кунд — «Пеленковый пруд». Несколько лет назад богатый индийский промышленник Бирла поставил на берегу пруда современный желто-красный храм, тем самым однозначно определив для всех индуистов точное место рождения Кришны.

Легенды о Кришне ведут нас из Матхуры дальше на запад до самого сердца области Браджа. Альварская дорога через двадцать пять километров вывела нас к подножию узкого гребня низких гор, которые носят название Гирирадж пахар — «Господин вершины». Однако истинный хозяин гор тут не кто иной, как Кришна, хранитель здешнего края. Рассказывают, будто однажды он застал на этом месте пастухов, возносящих молитвы древнеиндийскому богу Индре. Кришна приказал им забыть Индру и поклоняться ему. Пастухи охотно согласились, но разгневанный Индра в наказание наслал на них ураганные ветры, засыпал землю градом и, чтобы лишить стада пастухов пропитания, решил залить здешние [92] пастбища, обрушив потоки воды. Однако Кришна не оставил пастухов в беде: одним пальцем он поднял самую большую гору Гобардхан и семь дней и семь ночей держал ее над Браджем словно огромный зонт, так чтобы пастухи вместе с семьями и скотом могли укрыться от наводнения. В благодарность всю свою приязнь пастухи перенесли на бога Кришну и, воздавая должное его божественной силе, славили его деяния по всей Индии.

Мы буквально исколесили вдоль и поперек здешние горы, но, как ни старались, гору Гобардхан найти так и не смогли. Возможно, ее вообще не существовало, или старая легенда сильно преувеличила ее размеры.

Вместо горы мы обнаружили красивый городок с тем же названием. Гобардхан расположен на берегах большого, неправильной формы озера с каменистым дном. Здешние воды так же священны, как и воды Ганга. Ежегодно сюда приходят сотни тысяч верующих, чтобы здесь, в расположенном на берегу храме, поклониться богу Вишну и его аватаре, т. е. воплощению в образе Кришны.

Вряд ли какой-нибудь паломник забудет пройти к озерам Кришны и Радхи. И мы сделали то же самое. Примерно километров через пять мы подъехали к плотине из серо-желтого песчаника. Верх ее украшен типичными зонтиковыми павильончиками. По обе стороны от плотины расположены два озера квадратной формы с немного зеленой, загнивающей водой, от которой идет неприятный запах. В первом озере, говорят, купался Кришна, чтобы смыть с себя все нечистое после того, как он убил демона в подобии быка Аришты. В другом — нередко купалась его возлюбленная Радха. Поклонникам Кришны совсем не мешает тот факт, что оба водохранилища возникли всего лишь сто семьдесят лет назад, когда рядом был воздвигнут мавзолей раджи Сурадж Мала из джатов.

Название этого воинственного племени, вернее, целой группы родственных племен приводит нас к истории здешнего края. В XVIII столетии, в эпоху распада империи Великих Моголов, джаты во главе с Сурадж Малом создали здесь княжество, внушавшее императору опасения. Джаты были так уверены в своих силах, что решились на сопротивление не только войскам угасающей империи, но и отважным маратхам, быстро расширявшим свое влияние в Индии. [93]

О происхождении джатов известно мало. Предполагают, что они близки к раджпутам; так же, как и последние, джаты пришли в Индию с запада, и вроде бы в них столько же скифской крови, сколько и у раджпутов. Так же, как и раджпуты, они относят себя к воинской варне кшатриев. Однако большинство индуистов не признает за ними такого права и причисляет их к более низкой варне шудров. Сердца джатов всегда были полны отваги и боевого духа — воинские формирования джатов, так же, как и сикхов, еще и сегодня относятся к элитным частям индийской армии. Однако их основным занятием было землепашество. Иногда они с успехом занимались и торговлей. Нередко члены некоторых подкаст джатов объединялись в грабительские шайки. Они бродили по большим дорогам края, косили чужой хлеб, грабили амбары и жестоко издевались над простыми крестьянами. В начале XVIII столетия, после смерти императора Аурангзеба, положение джатов было настолько сильным, что они сумели завоевать даже императорскую столицу Агру. Центром их владений тем не менее оставались города Бхаратпур и Диг, которые они украсили красивыми зданиями.

Нам очень хотелось осмотреть посмертные памятники известных правителей джатов — раджей Бальвант Сингха и Ранджит Сингха в Гобардхане. Выпутавшись из клубка пыльных дорог, мы попали на берег гобардханского водохранилища, где нашим взорам открылся очаровательный вид на два небольших легких замка с открытыми галереями, стройными аркадами и крошечными павильончиками в углах крыш. С первого взгляда видно, что архитектор находился под сильным влиянием могольских образцов.

В залах мавзолея Ранджит Сингха было пусто. Мы медленно и осторожно брели по толстому слою пыли, устилавшему каменные плиты, взбирались по высоким ступеням узенькой лестницы из песчаника наверх и замирали, любуясь зеркальным отражением охровых куполков в застывшей воде озера. Затем мы оказались под сводами ажурных арок, и перед нами открылись новые виды соседнего мавзолея Бальвант Сингха. Оба мавзолея объединены одним архитектурным решением.

В среднем зале нас ожидал сюрприз: на потолке и стенах живопись начала прошлого столетия. В индуистских постройках не так уж часто можно встретиться с фресками, обычно там находятся рельефные скульптурные [94] украшения, иногда — цветная мозаика. Здешняя настенная живопись возникла, вероятно, благодаря французским офицерам, состоявшим на службе у бхаратпурского раджи; потрескавшаяся штукатурка выдает европейскую технику живописи, однако сюжеты сцен убеждают в том, что они родились не в головах англичан или французов. Большинство фресок рассказывает о четырех безуспешных атаках британских колониальных войск против хорошо укрепленного Бхаратпура.

Наступил полдень, а мне так хотелось побывать еще в летней резиденции джатских раджей в Диге, известном своими прекрасными садами и дворцами. Отсюда до Дига всего шестнадцать километров, так что, пожалуй, мы еще рискнем туда съездить, хотя до цели сегодняшнего путешествия оставалось еще далеко.

Десять минут езды по асфальтированной дороге — и мы уже на возвышенной дамбе. Растительность лугов, окружающих ее, свидетельствует о том, что ранее здесь были непроходимые болота. Я начал понимать, почему во времена джатского могущества раджа Сурадж Мал оставил Бхаратпур и сделал своей резиденцией много меньший по размерам Диг. Конечно, здесь он чувствовал себя в большей безопасности; болотистая почва под стенами города гарантировала, что до него не доберется никакой враг. Кроме того, Сурадж Мал укрепил старую дигскую крепость, семьдесят шесть ее крепких бастионов обеспечивали ему совершенную защиту перед атаками маратхов и англичан.

Вскоре раджа пришел к выводу, что грубые стены крепости больше годятся для боя, чем для жизни со всеми удобствами. Поэтому в 1756 г. он решил основать новую, на этот раз пышную, резиденцию, которая достойным образом представляла бы его растущую силу. Вероятно, раджа и не подозревал, что в захолустном городке восточной Раджпутаны благодаря ему будут созданы изумительные образцы поздней могольской дворцовой архитектуры.

Квартет дворцов

Мы остановились в центре Дига, на тихой площади в тени раскидистого баньяна. Над ним, на небольшом холме, возвышаются разрушенные стены старой крепости. На гладкой поверхности двух искусственных водоемов [95] отражаются летние дворцы раджи Сурадж Мала с лепными украшениями в стиле барокко. По дряхлому мостику мы перебрались через широкий ров с густой ряской на поверхности и по узенькой дорожке прошли к главной башне. Однако вход в твердыню закрыт — просто-напросто забит досками. В бессилии мы пытались измерить взглядом высоту мощных полукруглых бастионов и уже собрались несолоно хлебавши вернуться, как к нам подбежала шумная ватага ребятишек, ну а они-то уж знали, как и что. Своими ловкими ручонками они приподняли две некрепко прибитые доски и один за другим исчезли в проеме. Нам оставалось только устремиться за ними вслед.

Внутри крепости нас встретило карканье, кваканье и щебетание — такое чувство, будто мы оказались в вольере. На крепостных стенах восседали черные лысухи, на башнях расположились по двое элегантные цапли — они словно с презрением отворачивались от всяких тварей, которые вместе с ними намеревались перезимовать здесь, на берегах дигских озер. Архитектура крепости не представляла собой ничего особенного — обыкновенный образец крепостного строительства времен могольской Индии. Однако она поражала своими размерами. Ее зубцы, парапеты и башни лежали в развалинах уже более ста лет. Последняя битва произошла здесь в начале прошлого столетия, когда англичане выбили отсюда остатки маратхской армии во главе с Холкаром, правителем Индаура.

Мы вернулись к Серебряному озеру. Тропинка, выложенная кирпичом, привела нас к ступеням широкой террасы, а оттуда к небольшим, очень оригинальным дворцам раджи. Во-первых, в отличие от других дворцов Северной Индии, они находятся за пределами крепостных стен, — еще одно свидетельство того, что Сурадж Мал чувствовал себя в полной безопасности внутри защитного пояса болот, опоясывающих город. Во-вторых, здешние дворцы построены не на возвышенной местности, как большинство других в Раджастхане или в Мадхья-Прадеше, а на ровном месте, хотя это и не уменьшает их красоты. В-третьих, они могут гордиться тем, чего нету других дворцов, — широкими двойными карнизами у крыш.

Вокруг нас столько дворцов, что, кажется, пересчитать их просто невозможно. Они прячутся один за другим, как будто играют в прятки, скрываются в тени [96] садов. Самый очаровательный из них — павильон Сураджа в центре парка. Одетый в белый мрамор, павильон словно претендует на родство с имперской архитектурой Моголов. Однако правитель, в честь которого назвали это чудо, предпочитал жить в старом дворце Гопала, построенном из слегка желтоватого песчаника. Вероятно, тут ему нравилось больше потому, что отсюда открывается прекрасный вид на гхат у озера. Перед входом во дворец он приказал построить два мраморных трона, между которыми возвышается массивная каменная арка. Мы никак не могли понять, зачем она была здесь поставлена. Да ведь это же качели! На верхней балке еще виднелись крюки для веревки. Возможно, когда спадала летняя жара и наступала прохлада, на них качался сам раджа или же его придворные дамы.

От дворца к дворцу вели выложенные камнем дорожки, вдоль которых видны небольшие каналы с прозрачной водой. На одинаковом расстоянии друг от друга били фонтаны, капли воды от которых долетали до прямоугольных клумб. В саду можно найти немало подтверждений тому, что придворный архитектор был прекрасно знаком с образцами персидской дворцовой архитектуры.

Хорошо, что мы пришли сюда именно в полдень — яркий свет еще больше подчеркивал необычайно светлый цвет песчаника. Тени усиливали впечатление богатства резьбы на колоннах, в нишах и верандах и придавали им форму резко очерченных рельефов. Отражения небольших дворцов в зеркальной глади озера сияли золотом и придавали саду сказочное очарование. При взгляде на всю эту красоту начинаешь понимать, почему дигская резиденция раджи Сураджа кажется такой особенной: в ней прекрасно уживаются три основных элемента индо-персидской архитектуры: дворцовые постройки, сад и вода. Из этих трех элементов два можно встретить почти во всех крепостных сооружениях раджпутских князей, однако все вместе они сохранились лишь здесь, в Диге.

Следует заметить, что немало красивейших дворцов времен Могольской империи построено в княжествах малоизвестных индуистских раджей. Они — убедительное доказательство успеха смешанного стиля индо-персидской архитектуры. К сожалению, редко когда останавливается перед ними заезжий турист. Мало кто имеет возможность наслаждаться видом их романтических балюстрад [97] и красивых залов. Здешние дворцы остаются в стороне от проложенных туристских дорог, потому что никогда они не играли в истории Индии значительной роли.

Четыре самых известных дворца следует объединить в единый ансамбль, наглядно демонстрирующий развитие индийской архитектуры в течение трех столетий. Их разделяет почти триста километров, так что осмотреть их можно за день. И мы решились на это. Если не успеем сегодня, то заночуем в Джханси, а назавтра продолжим наше путешествие. Осмотр дворцов мы начали как будто с конца, так как первым посетили самый поздний из них. Теперь мы отправились к самому древнему.

Чтобы не тратить времени зря, мы пообедали прямо в машине. Проехав пустынным краем, мы вскоре подъехали к Агре. Издалека мы приветствовали белоснежные минареты Тадж-Махала и, не доезжая до центра города, свернули с главной магистрали направо, согласно указателю — на Бомбей. Через несколько километров асфальтированная дорога вывела нас за пределы Уттар-Прадеша. Мы проскочили узкий краешек Раджастхана и за городом Дхолпур по понтонному мосту переехали реку Чамбал. Взобравшись по крутым глинистым берегам русла реки наверх, мы оказались уже на земле Мадхья-Прадеша, — именно здесь нас и ждали еще три дворца, которые мы собирались осмотреть.

Самый древний из них — гвалиярская крепость видна издалека. Возвышаясь над городом, она стоит на огромной голой скале. Не зря эту крепость в былые времена называли «Ключ к Декану». Перед правителем, овладевшим ею, открывалась дорога в Центральную и Южную Индию. Эту крепость стремились покорить многие правители — и свои, и чужеземные. Мусульманские завоеватели — делийские султаны, афганские правители из Мальвы, джаунпурские «властители Востока», или же Великие Моголы — все они старались как можно быстрее подчинить Гвалияр: завоевать силой или же принудить правителей признать свой вассалитет. В конце XVIII века Гвалияр ненадолго стал независимым. Это случилось после того, как им овладели маратхи. Однако у них не оказалось достаточно сил, чтобы противостоять британскому оружию, и они были вынуждены покориться.

От Жемчужного озера, раскинувшегося под крепостью, по серпантину новой дороги, мы поднялись на вершину скального массива. Справа чернели входы в [98] пещеры, в которых находятся огромные каменные статуи джайнистских святых. К сожалению, у нас нет времени на то, чтобы карабкаться по осыпающимся стенам из песчаника, и мы вынуждены довольствоваться осмотром тех пещер, которые находятся у дороги.

Однако и они представляли интерес. В залах пещер скрывались огромные фигуры тиртханкаров, которые, согласно джайнистским преданиям, способствуют переходу из этого мира в состояние вечного умиротворения. С десятиметровой высоты мифические великаны оцепенело смотрели на нас своими продолговатыми, миндалевидными глазами. Несмотря на то что некоторые из них повреждены иконоборческой рукой мусульманина, они все-таки непоколебимо стоят в своей величественной наготе уже более пятисот лет. За долгие годы великаны не растеряли своего достоинства. Перед ними в нескончаемых очередях теснятся паломники.

Лишь на вершине скалы мы поняли, что проникли в крепость через «черный ход». Главная подъездная дорога ведет не от озера, а непосредственно из города. Однако несмотря на то, что эта дорога главная, она непроезжая и поэтому используется крайне редко. Мало кто решится вскарабкаться по скалистому склону холма по крутой тропинке, выложенной гладкими каменными квадратами. Однако тот, кто осилит эту дорогу сам или же въедет по ней на слоне, наверняка не будет об этом жалеть. Зубчатая стена, с узкими амбразурами для лучников и стрелков, проведет его через семь королевских башен. Последняя из них, прекрасная Хатхи пол, — «Слоновья башня», у высоких ступеней которой сходили со слона, открывала вход во двор типично индуистской крепости.

По имени своего основателя раджи Ман Синха из раджпутского племени томаров крепость получила название Ман мандир — «Дворец Мана». Твердые стены крепости вырастают прямо из скалистого обрыва и отличаются тем, что в них нет присущей крепостным стенам однообразности. По всему периметру длинную стену в правильных интервалах прерывают округлые бастионы, увенчанные хрупкими зонтиковыми павильончиками с куполками, покрытыми когда-то позолоченной медной жестью.

Послеобеденное солнце весело освещало глазурные изразцы на надворном фасаде. Изображенные на них бананы склоняются над входом в «Слоновью башню», а [99] на фризах вдоль стены «плывут», выстроившись в ряды, желтые утки. На стенах внутри жилых помещений проступают сине-зеленые глазурные павлины, уступающие почетные места фантастическим тиграм со слоновьими головами — символам силы и мудрости.

Хранитель «Дворца Мана», представитель Археологической службы при центральном правительстве Индии, провел нас через все сорок покоев замка. Он светил нам под ноги, на скользкие ступени, ведущие к подземным кельям, которые вытесаны в скале в несколько этажей друг над другом. Здесь скрывался правитель и его семья от летней жары.

В подземелье мы почувствовали себя, как в тюрьме. Это неудивительно, так как Моголы действительно заточали в эти унылые кельи своих политических противников. Тут умер последний султан Ахмаднагара, а император Аурангзеб, говорят, приказал в этом подземелье убить своего брата Мурада лишь за то, что тот мог претендовать на индийский трон.

По ступеням мы еще углубились в скалу. Крутая лестница привела нас к самой нижней келье, которая также отмечена печатью смерти. В ней, по преданию, раджпутские королевы совершили джаухар, то есть добровольно покончили жизнь самоубийством. Случилось это тогда, когда крепость завоевал султан Илтутмыш и у женщин уже не оставалось никакой надежды на спасение. Тогда они надели на себя свои свадебные платья и все вместе взошли на большой погребальный костер, разведенный в центре кельи. Не желая попасть в руки врагов и быть обесчещенными, они предпочли умереть мученической смертью.

Покидая эти ужасные помещения, где было загублено столько молодых жизней, мы с облегчением вздохнули и с удовольствием пошли навстречу яркому свету. Желая как-то отвлечься от грустных мыслей, мы решили оказать почести крупнейшему индийскому музыканту и певцу всех времен Тансену, похороненному под стенами крепости. Обогнув вершину, на которой стоит крепость, окруженная несколькими кольцами стен, мы остановились у ее подножия. Здесь находится могила мусульманского святого Мухаммеда Гауса. Он, покоящийся теперь за мраморной решеткой, пользовался большим уважением еще у первого Великого Могола Бабура; внук Бабура Акбар приказал построить над могилой Гауса высокий мавзолей. Здесь же мы склонили головы возле [100] других, более скромных мраморных надгробий. Рядом мы обнаружили могилу Тансена, которому индийская музыкальная культура благодарна за многое. По отцу он носил имя Панду, но всей Индии он стал известен как Тансен — «Мастер звука». Это почетный титул, которым император Акбар наградил музыканта, приняв его на службу и сделав музыканта своим «девятым сокровищем» при дворе.

Говорят, что музыкальные способности Тансена случайно обнаружил еще в детстве его учитель Харидас. Однажды учитель приказал Панду сторожить фруктовый сад, который каждую ночь обкрадывали какие-то неизвестные воры. Никто, к сожалению, не мог помочь учителю поймать или хотя бы попугать злодеев. Тогда Панду решил попробовать имитировать голоса зверей. Он научился рычать как тигр и таким образом легко отпугивал воров. Как-то проходил Харидас со своими учениками мимо сада и, услышав рык тигра, осторожно прокрался внутрь. Однако вместо короля джунглей он нашел там лишь десятилетнего мальчугана. Исключительные способности Панду поразили Харидаса и с разрешения отца мальчика он отвез его во Вриндаван и отдал на обучение лучшим учителям.

Согласно другой легенде, любимый учитель Тансена — святой Мухаммед Гаус тайно воспитывал Панду. Он приходил к осиротевшему мальчику во сне и подбадривал его. Святой успокаивал Панду, просил его не мучиться от одиночества и уверял, что в скором будущем он станет самым известным музыкантом во всей Индии. Каждую ночь приходил Гаус к Тансену и во сне учил его играть и петь. Днем мальчик прилежно выполнял то, что ночью говорил его благодетель и наставник. Он настолько усовершенствовал свою игру и пение, что вскоре уже принимал участие в богослужениях в местном храме.

Позднее Тансен был придворным музыкантом во дворце гвалиярских раджей. Слухи о его чудесном искусстве дошли до двора императора Акбара, а тот пригласил его в Дели. Когда Акбар сделал своей резиденцией Агру, обязанностью Тансена стало ежедневно развлекать императора божественной музыкой, которая отвлекала правителя от нелегких государственных обязанностей.

Придворный историк Абуль Фазл лестно отзывался о Тансене. «Волшебство его песен и мелодий, — писал [101] он, — было так всесильно, что во время его игры и пения деревья пригибались к земле и трещали скалы. Чарующие звуки, исторгаемые им, могли зажечь огонь и вызвать дождь».

Тансен усовершенствовал смешанный индо-персидский музыкальный стиль, который позднее стали называть дарбари или придворный. В молодости Тансен перешел в ислам и женился на мусульманке. У него была дочь и четыре сына, все знаменитые музыканты и певцы. Их потомки живут и сегодня, пользуясь большим уважением в Индии. Одного из них можно еще часто услышать и по радио — это известный виртуоз игры на вине устад («учитель») Дабир-хан.

Тансен умер в 1589 году в Дели в зените своей славы. В соответствии с его желанием он похоронен в Гвалияре недалеко от своего благодетеля Гауса. Возле его надгробия растет старый тамариск. Певцы приходят сюда поклониться праху великого Тансена и взять с собой листья тамариска, — говорят, употребление их в размельченном виде придает голосу металлические нотки.

Я тоже оторвал листочек тамариска и попробовал его разжевать, однако сразу же выплюнул — уж очень горький и кислый он на вкус.

Начинало смеркаться, так что от экскурсии по городу пришлось отказаться. Но мы не пожалели об этом, ведь города Центральной Индии похожи друг на друга, как братья-близнецы: в каждом из них в старых районах узкие и тесные улочки, застроенные стоящими почти друг на друге домиками и еще более стиснутые лавочками, а в зеленых предместьях повсюду те же районы вилл с колониальными зданиями управлений и клубов. Среди таких городов Гвалияр — не исключение. Есть, правда, у него одно отличие — в нем объединены два города. Новый город расположен на юге от крепости, там, где стоял лагерь маратхского войска — лашкар. Это название настолько прижилось, что и сегодня на некоторых картах Индии города Гвалияра вообще нет; на его месте вы обнаружите лишь старый Гирд и вплотную к нему современный Лашкар.

На перекрестке дорог мы предельно внимательны: чтобы не продолжать путешествие по шоссе, ведущему в Индаур и далее в Бомбей, необходимо вовремя свернуть на дорогу местного значения — в сторону Джханси.

Если не ширина дороги и не ее покрытие, то километровые столбы и указатели вполне определенно укажут [102] на различные классы дорог: на дальних магистралях надписи на указателях даются латинскими буквами, на дорогах второго класса — шрифтом деванагари. Поэтому без элементарного знания хинди и письма деванагари на таких дорогах можно легко заблудиться.

За Гвалияром природа меняется. Коричневые квадраты полей становятся все меньше и все чаще попадаются первые островки леса. Деревья ним и пипал на склонах одиноких холмов переходят в густые рощи, и свежая зелень появляется вскоре и вдоль дороги. По временному понтонному мосту мы переехали наполовину пересохшее русло Синда, притока Джамны, и перед нами раскинулись небольшие обработанные поля, огороженные колючей живой изгородью от хищных зверей.

Расстояния между деревеньками все увеличивались, стало темнеть, и понемногу нами овладело чувство одиночества. К счастью, до третьего дворца оставалось совсем недалеко. На невысоком пригорке слева от дороги возвышалась деревня Датия, раскинувшаяся по берегам нескольких озер.

Здесь находилась небольшая резиденция бундельского раджи Бир Сингха Део (1605—1627). Говорят, правда, что он никогда здесь не жил. Вскоре после того как строительство было закончено, раджа выступил против взошедшего на делийский престол императора Шах-Джахана. Однако плохо подготовленное выступление было быстро подавлено, и раджа никогда уже не смог вернуть