Эпидемия экстаза, или предшественники Русской психоделии

Не случайно, наверное, ими Григория Распутина стало необыкновенно модным в наши дни. Уж больно фигура малограмотного «старца», повелевающего царями, соответствует тайным магическим фантазиям виртуального человека. Авторы большинства посвященных ему публикаций недооценивают того, что феномен Распутина – лишь верхушка айсберга в колоссальном духовном и историческом процессе, имя которому раскол Русской церкви.

В этой книге мы не будем даже пытаться анализировать его как целое. Напомним лишь, что часть священнослужителей и верующих не приняла церковных реформ конца XVII века и решила отделиться от Православной церкви для сохранения привычного обряда. Раскольники, разумеется, считали себя хранителями истинной – старой веры, поэтому стали именовать себя староверами.

Староверы через некоторое время разделились на общины «поповцев», во главе которых стояли беглые или расстриженные официальной церковью священники, и «беспоповцев». Эти последние, не имея в своей среде образованных священников, занялись самостоятельным поиском духовной истины. В их среде и возник уникальный феномен, который получил название русского мистического сектантства.

Фактически, процесс образования народных мистических сект почти ничем не отличался от процесса образования групп «эзотерических искателей» 200 лет спустя.

В отсутствие духовного наставничества церкви сектанты основой своей веры считали вольную трактовку фрагментов Священного Писания, как правило исповедуемую их «пророками» или «христами».

В основе духовных практик сектантов лежали два основных состояния сознания. Во-первых, это уже знакомое нам унижение духа и плоти, которое в сектах достигалось с помощью жесточайшего аскетизма, изнурительных постов, жесточайшего самобичевания («хлысты») и оскопления мужчин и лишения половых признаков женщин («скопцы»).

Вторым состоянием – наградой за унижение – являлось необыкновенное возвышенно-экстатическое состоя-

16 А. Данилин «LSD» 465

ние души, возникавшее на молитвенных собраниях. Сами сектанты считали это состояние стяжанием благодати от Святого Духа (по сути, это христианский аналог искомой «саньясинами» XX века мистической «передачи»). Все нечеловеческие лишения, включающие в себя и членовредительство, они проходили ради этих мгновений экстаза.

Оргии – молитвенные собрания мистических сект – мы и считаем первой русской психоделией, генетической связи с которой новейшие русские «эзотерики» так и не смогли осознать.

Если всерьез психофизиологические последствия российской психоделии не исследовал практически никто, то исследованием русского мистического сектантства до революции занимались многие, в том числе и врачи. Понятие «экстаз» встречалось на страницах этой книги не один раз. Изучение сект позволяет понять, что скрывает в себе это слово.

Книги и материалы, посвященные русским сектам, сегодня практически недоступны для читателей, поэтому мы приводим, с комментариями, большие цитаты из двух, увидевших свет в начале XX века, книг доктора Д.Г. Коновалова.

«Религиозный экстаз в русском мистическом сектантстве – по своей природе представляется мне не чем иным, как своеобразным душевным волнением, разрядом нервно-психического возбуждения, вызываемого искусственными религиозными упражнениями, подготавливаемого суровым аскетическим режимом и обусловленного в значительной мере особенной психофизической организацией самих сек-тантов-экстатиков.

В своем полном развитии экстатическое волнение сектантов слагается из трех моментов, или периодов: приступа умиления, восторга и вдохновения.

1. В религиозных собраниях сектантов первые признаки наступления экстаза обнаруживаются в тот момент, когда присутствующие, поддаваясь возбуждающему действию экстазирующих средств – проповеди, чтению Писания, молитв и особенно пения, – начинают волноваться, рас-трогиваются, невольно утрачивают самообладание – словом, приходят в умиление. Самым заметным внешним выражением этого состояния являются слезы, обильные и неудержимые. «На бесодках, – рассказывает Оренбургская хлыстовка, – сперва читают, потом поют стихи, и поют

так, что невольно плачешь, слезы катятся градом, делаешься словно пьяная... Я на что всегда держала при себе ум и не поддавалась, как другие плачут, но и то приходила в умиление, делалась сама не своя на этих беседках».

Такое умиление «нападает» на сектантов чаще всего под влиянием неизъяснимой жалости, навеваемой ни них трогательным содержанием проповеди, слова Божия и особенно распевцев, где постоянно говорится о невинных страданиях за веру «Божьих людей», – или живого чувства собственной греховности, которое, как выражаются сектанты, «пронизывает», «прошибает» их. Согласно показаниям Супоневских хлыстов, «слушая слово Божие» в собраниях, они «плакали, сокрушаясь о грехах своих, или потому, что в читаемом Евангелии или псалме попадались такия слова, что жалко было».

Чувство жалости изливается в обильных слезах и нередко сопровождается приливом необычайной взаимной нежности, любвеобилия и доверия: сектанты начинают обниматься, целоваться, прижимают к груди «христа» и пророков, называют друг друга ласкательными, уменьшительными именами, вытирают одни другому слезы, облизывают лица, оправляют одежду, волосы.

Проникаясь чувством своей греховности, сектанты плачут горькими слезами, громко, с криком и воплем, сокрушаются о грехах, публично, забывая всякий стыд, исповедуют их пред собранием, просят прощения у братьев и сестер, трогательно взывают к Богу о спасении: «Господи, таточку мш рщный, спаси жъ Ты мене! Ты жъ великий, Ты жъ мылосердный!..»

Обратите внимание: первая фаза экстаза, по Коновалову, почти дословно соответствует первой стадии LSD-«Tpn-па» (или эффекту действия наркотиков-психостимуляторов). В книге о кокаине мы очень много говорили об эффекте доверия и открытости по отношению к случайным людям, который является результатом действия как психостимуляторов, так и галлюциногенов.

«2. Чувство жалости и сокрушения, разрешившись в слезах, изъявлениях нежностей, открытой исповеди и молитве, оставляет в душе сектанта ощущение необыкновенной легкости, подъема духа и радости.

Ощущение душевной легкости и радости быстро распространяется по всему организму сектантов, одновременно

становится также и ощущением чрезвычайной легкости и подвижности тела. Сектанты ощущают, что тело их стало необыкновенно легким, как бы невесомым, воздушным, что их «сердце, все жилы и ноги радуются», «играют», «все члены приходят в движение», «начинают веселиться».

Под влиянием этого самочувствия сектанты предаются неудержимому ликованию, веселью, радости или восторгу: улыбаются, смеются, плачут слезами радости и наконец, не чуя под собою ног, пускаются в «духовной пляс». «Мне самому случалось, – рассказывает хлыст, – после долгаго воздержания от плотского греха и строгаго поста на собраниях плакать, как никогда не плакивал, просил у братии и сестер прощения, каялся во грехах, и, когда меня прощали, на меня нападал смех и такая становилась на душе легкость и радость, что прыгал до изнеможения».

По наблюдениям сектантов, ощущение легкости и восторженной радости есть следствие их изнурительных постов. «Раз, когда я выдержал пятидневный пост, – говорит хлыст, – мне далась такая легкость, что и я плясал». «Со мной радости случались, – показывала хлыстовка. – Я не могла носить больших постов, а работая в продолжение целаго лета, я ела по одному разу в день и до того исхудала, что оставались одни кости да кожа, и тогда я так легко ходила, как будто я ходила по воздуху, и я как бы помолодела».

По мере усиления телодвижений растет и восторг.

Один урядник-хлыст, в пылу экстатической пляски, восклицал:

«Ох, братцы, такая радость, что если бы не потолок, то хватил бы выше звезд небесных»!

Таким крайне возбужденным, восторженным, бурным, страстным характером экстатическая радость русских сектантов резко отличается от тихой, мирной, хотя и глубоко проникающей, радости различных мистиков-созерцателей, религиозным идеалом которых является исих1я кв1етизм. Наши сектанты – экстатики sui generis».

И вторая стадия экстаза удивительно напоминает вход в галлюциногенное переживание или пик действия высоких доз психостимуляторов. В описании Коновалова вдумчивый читатель может заметить появляющиеся признаки того, что сектант чувствует изменения не только собственного тела, но и окружающей реальности. Только потолок

мешает «хватить выше звезд». Реальность готова подчиниться воле сектанта. В мир начинает проникать магическая синхронистичностъ.

«3. Восторженная радость, нарастая постепенно, доводит наконец сектантов до полного изступления, выхож-дения из себя или экстаза в собственном смысле. От неизъяснимой радости они «бывают вне себя», «забывают себя», «впадают в какое-то забвение», чувствуют себя совершенно иными, как бы переродившимися существами. В этот период самозабвения, самоотчуждения и как бы раздвоения личности чрезмерно возбуждается воображение и память. Сознанием беспрепятственно и бесконтрольно овладевают продукты психического автоматизма, образы, появляющиеся в силу механической ассоциации. В связи с этим возникает иллюзия богоодержимости, энтузиазма: сектанту грезится, будто на него «накатить» Св. Дух, «завладал его палатой», влагает в его голову новыя мысли и откровения, которыя он и вещает, от имени Св. Духа, в глоссах или пророчествах. Необыкновенная легкость и свобода в смене и сочетании идей порождает своеобразную иллюзию ясновидения и сердцевидения, благодаря чему сектант начинает обличать сокровенные помыслы и грехи других.

Нередко автоматические образы достигают живости галлюцинаций. Сектантам представляется, будто они видят Бога, рай, ад, блаженство праведных и муки грешников. Особенно часто наблюдаются у наших сектантов обонятельные галлюцинации. Преследуемые галлюцинаторными запахами, первые малеванцы «среди религиозна-го и молитвеннаго настроения» «начинали жадно обнюхивать свои руки, платье, воздух и другие предметы, ищя источника приятных запахов, наполнявших, как им казалось, помещение. Эти приятные запахи одни называли «сладкими», другие «ароматическими», «неземными, божественными», иные, наконец, выражались: «Пахнет святым Духом».

Возникновение обонятельных галлюцинаций в экстазе сектантов всего естественнее объяснять их первобытно-материалистическими воззрениями на Св. Духа, сошествие Котораго в момент экстаза на человека является главным догматом их веры. Сектанты представляют Св. Духа под образом дыхания, а благодать Св. Духа – чем-то вроде га-

зообразного вещества, разливающегося в воздухе или проникающего внутрь человека чрез дыхательные пути. Поэтому в собраниях, при появлении приступов экстаза у кого-нибудь из участников, другие начинают втягивать в себя воздух, «ловить ртом Св. Духа», как они выражаются. Одаренные духом сектанты обычно сообщают его другим посредством «дуновения в рот»: «друг в друга вдувают дух». Радаев «стеснение в груди» и «захват дыхания», которыя он ощущал в начале экстатического припадка, объяснял «сошествием на него Св. Духа». Столь грубо вещественное воззрение легко могло внушить мысль, что благодать св. Духа можно воспринять и обонянием, вдыхая в себя окружающий воздух, растворенный благодатным веществом в момент схождения Св. Духа на экстатиков. Быть может, здесь оказали долю влияния и сообщения, идущие из глубокой христианской древности, по которым апостолы, при сошествии на них Св. Духа в день Пятидесятницы, ощутили «приятное, неземное благоухание»... а также церковные песнопения, вроде следующего: «Прийди к нам Душе Святый, причастники Твоея содевая святости... и благоуханнейшего раздаяния» (Канон Св. Духу в неделю Пятидесятницы, песнь 6-я)».

Описание Коновалова говорит само за себя. Собственно экстаз оказывается до неотличимости схожим с галлюцинаторной фазой действия наркотиков. Синхронистич-ность на этой стадии превращается в галлюцинации воображения. Стадию «собственно экстаза» Коновалов характеризует в том числе как «выхождение из себя».

Нам хотелось бы обратить ваше внимание на буквальное понимание сектантами слова «вдохновение» – как вдыхание Духа Святого. Такое же буквальное понимание роли дыхания лежит в основе большого количества современных психотерапевтических техник.

Сектанты самостоятельно открыли то, что в индуизме называется «вдыханием праны». На этом понятии, в свою очередь, основана техника «холотропного дыхания» С. Грофа (вы помните, что он заменим этой техникой прием LSD после запрета наркотика) и новомодные техники «ребефинга».

«Периодом «вдохновения» заканчивается экстатический приступ, – продолжает Д.Г. Коновалов. – Придя в себя после пережитого эмоционального урагана, сектан-

ты испытывают облегчение и приятное самочувствие, которое, однако, соединяется с ощущением истомы, разбитости, а иногда полнаго изнеможения и временным параличом. Радельные экстазы, по словам Оренбургской хлыстовки, «делали всегда то, что после них становилось как-то легко, радостно, светло, но в то же время иногда чувствовалось, что как-то все тело болит, как будто тебя изрубили или ты изсякаешь духом, причем в таких случаях стоило придти кому-либо, одаренному духом, и дохнуть на тебя, как снова чувствуется легче, как точно исцелили тебя».

Инок Евфросин говорит о хлыстах XVII столетия: «Возбесяся и пеняся, молятся духом; перестанет от молитвы, ано едва дух свой в себе видит». Радаев после эк-стазов «аки пьяный лежал иногда по суткам, не мог сидети или стояти».

В отмеченном чувстве облегчения, сопровождающем экстаз, заключается его очищающее и освобождающее действие древнегреческого оргазма и трагедии. Экстаз для сектантов – клапан, разряжающий гнетущее их нервное напряжение или возбуждение.

С души как бремя скатится, Сомненье далеко – И верится, и плачется, И так легко, легко...

Вот почему сектанты «всему на свете предпочитают свою плясовую молитву» и обожают своих «христов» и пророков, способных приходить в экстаз и заражать им других».

Обратите внимание: после экстатического приступа, как и после приема наркотика, следует длительный период истощенности – астении. Весь цикл экстатического состояния Коновалов видит как «клапан», выпускающий избыточное нервное напряжение, с которым человек не в состоянии справиться иными путями.

Однако читатель может справедливо возразить, что в такой форме «разрядки нервного напряжения» нуждается вовсе не каждый человек. Да и сам Коновалов, в самом начале приведенных фрагментов, пишет об «особенной психофизической организации» сектантов, но никак не расшифровывает это понятие.

В выводах его книг все сектанты окажутся больными истерией.

В 1905 году Святейший синод разрешил старообрядцам открытое отправление своей веры и переиздание старообрядческих книг. По данным съездов старообрядцев тех лет, сектантов и раскольников в Российской империи было около 10 миллионов человек... Не слишком ли много больных истерическим неврозом?

Все станет гораздо понятнее, если иметь в виду, что медицинские описания истерии и неврастении в те годы включали то ощущение потери себя, которое мы называем онтологической неуверенностью. Для обретения хотя бы иллюзии уверенности в себе – чувственной, эмоциональной идентификации – и были нужны сектантские экстазы и катарсис греческой трагедии... а возможно, и весь театр как исторический и культурный феномен.

Коновалов продолжает:

«Бросим теперь ретроспективный взгляд на только что описанную картину сектантского экстатического волнения.

Означенное волнение поражает, прежде всего, чрезмерно-крайним развитием своих физических и психических элементов.

В экстазе у сектантов до крайности повышается деятельность физиологических функций. Их сердце и внутренности трепещут, как голубь, их ударяет в пот, слезы, смех и крик; все тело дрожит, извивается в конвульсивных движениях или подобно вихрю кружится и мчится в пространстве. Все эти телесные спутники экстатического волнения наступают и развиваются в форме резко выраженных автоматических или даже насильственных, непреодолимых движений.

Благодаря столь мощному и самодвижному развитию телесных явлений, сектантский экстаз нередко производит впечатление феномена, прежде всего,физиологического, простого разряда сильного нервного возбуждения, по отношению к которому душевные переживания кажутся чем-то производным, отраженным. Недаром сами сектанты свои экстатические восторги объясняют игрой сердца и мускулов, под наитием благодати Св. Духа, которая, по их словам, «проходит во все суставы».

В некоторых исключительных случаях экстаз сектантов, по той же причине, как бы утрачивает свой религиозный

характер, кажется исключительно физическим явлением, совершенно сходным с его противоположностью – припадком бесоодержимости (курсив мой. – А.Д.). В период возникновения малеванщины (массового сектантского движения на Украине, конца XIX века, «Христом» которого объявил себя крестьянин Кондратий Малеванный. – А.Д.) религиозные собрания более чем в сто человек иногда, под влиянием экстаза, «поголовно поражались судорогами всевозможного вида и форм. Такие собрания, лишенные всякого молитвенного или религиозного оттенка, производили, по словам очевидца, крайне тягостное впечатление своим де-мономаническим характером».

Абсолютная схожесть экстаза и хорошо известной врачам начала века «бесоодержимости» заставляют вспомнить еще одно понятие, встречавшееся в нашей книге. Так и хочется назвать экстаз искушением – тем самым словом, которым Олдос Хаксли характеризовал свое мескалиновое опьянение.

Искушением и экстаз, и LSD, и другие «экстатические» наркотики делает незаметная на первый взгляд подмена. Прорываясь к взаимодействию с тем, что в сектах называлось «Святым Духом», сектант на самом деле прорывался лишь к общению с самим собой – с древними хтоническими силами собственного бессознательного.

Силы эти во время временной экстатической диссоциации личности пытались стать сущностями, воспользоваться энергиями «Я»-чувства. Архетипы пытались стать на место «Я» – взять контроль над поведением сектанта. Возникала экстатическая синхронистичность. У наблюдателя начала века (еще не преодолевшего в себе христианского мировоззрения) подобная «одержимость архетипами» могла вызвать и вызывала ассоциацию с «бесоодержимостью».

Гордыня веры в возможность самодельного (рукотворного) чуда приводит сектантов к искушению, которое подменяет «аполлоническую» христианскую молитву «дионисическим» экстазом.

Такого рода искушение известно Христианству как соблазн самообожествления.

Подобное искушение становится особенно опасным для православного человека – человека, ощущающего Бога преимущественно имманентно – как основу собственной души. Действие соблазна собственного обожествления на

человеческую душу отчетливо видно на примере хлыстовских «христов», включая в их число и «старца» Григория Распутина.

Только вдумайтесь! Люди секты изготавливали (в прямом смысле этого слова) для себя из одного своего товарища «христа» или «богородицу». Им отрезали мужские половые органы или женские груди. И эти люди с рукотворно изуродованными телами во время экстатических оргий действительно чувствовали себя «богами» – говорили и «пророчили» от их имени.

Соблазн самообожествления – непосредственная, конкретная психологическая основа стремления сектантов к экстатическим состояниям. Этот факт делает религиозное понятие важнейшим понятием медицины и психологии.

В силу невероятной важности этого соблазна для нашей культуры нам придется сделать отступление, приведя его характеристику, сделанную И.А. Ильиным:

«Смирение и трезвение необходимы человеку для того, чтобы не впасть и в следующий, великий соблазн, ожидающий его на пути единения с Богом. Я разумею соблазн само -обожествления...

...во всех актах, ищущих единения с Богом, бывает высшая степень интенсивности, на которой человек теряет свое самосознание, перестает ощущать свою единичную, субъективную личность и погружается в свой Предмет, переживания Его, а не себя. Это погружение в религиозный Предмет может иметь различные степени полноты и различную степень длительности. Оно имеет свое начало и свой конец во времени. После его прекращения человек возвращается к своему обычному самосознанию и самочувствию и спрашивает себя о том, что с ним было? Он знает, что он «терял» себя ь пребывал в Ином. Но как изъяснить эту «утрату» и это «пребывание»? Утрата может означать, что он не сознавал (или не ощущал) себя, потому что он сознавал (или ощущал) Иное; но она может означать, что он переставал быть собою и сам становился Иным. Не исчезал ли он в Боге? Не становился ли он сам Богом? Не «превращался» ль он в Бога? И если он действительно «превращался в Бога», то он может «превратиться» в Него опять и опять... И не от него ли самого зависит – по желанию «превращаться» в Бога?..

...Не следует ли допустить, что Бог и ныне пребывает в нем? Что между ним и Богом, строго говоря, нет более граней, нет более «разницы», что он – Бог, а Бог – это он сам?

Весь этот ряд вопросов и умозаключений может переживаться человеком не в сознательно-дифференцированной форме, а в виде кратчайших «передач» чувства и самочувствия, в которых вопрос уже равносилен положительному ответу, а вывод оказывается готовым посягани-ем. Наивность сочетается тогда с самомнением, идея Бога катастрофически умаляется, скудеет и мельчает, субъективное самочувствие, напротив, безмерно разрастается, приближаясь к мании величия, – и соблазн овладевает человеком...

Предохранить от этого может только сила трезвения и смирения, особенно если она сочетается с той духовной зоркостью, которая составляет самую сущность ума, и с тою мудрою улыбкою, которая вызывается зрелищем малого существа, посягающего на величие (юмор). Религиозная «мания величия» всегда свидетельствует о низком уровне духовного опыта. Самообожествление человека всегда укрывает за собою особый вид духовной неосторожности и доказывает, что соблазнившийся не совершил необходимого каждому из нас очищения...

...для того, чтобы не впасть в соблазн само-обожеств-ления, он должен – со всем смирением, и трезвением, и духовной зоркостью, и мудростью – блюсти грань между собою и созерцаемым Предметом. Переживаемую им в молитве «самоутрату» он должен воспринимать не как «применение» своей человеческой самосути, но как опытное погружение своего духовного взора в открывающееся ему содержание Предмета. Выражая это в философских терминах, можно сказать: человек, возносящийся созерцанием к Богу, не должен мечтать об онтологическом «пресуществлении» своего человеческого естества, но должен осмысливать свою самоутрату, как состояние сердечно-созерцательное, или «интуитивно-познавательное». Молитвенное общение с Богом не угашает в человеке его человеческой природы; видение Бога не снимает границ человеческой индивидуации; восприятие даров благодати осуществляется его единичной личностью, которая не перестает быть ограниченным и несовершенным человече-

ским субъектом» (обратите внимание: Ильин пишет о молитве, в сущности, то же самое, что Лосев о музыке, – и то и другое должно увеличивать мудрость отдельной личности. – А.Д.).

Возможно, эта цитата из Ильина и есть самая главная мысль нашей книги.

Ведь именно этот соблазн, только менее явно – на бессознательном уровне, станет движущей причиной превращения обывателя в «экстрасенса» или «целителя». Именно он является причиной извечной гордыни человеческого разума, почувствовавшего себя равным Богу и захотевшей «самодельного», рукотворного преображения.

Он же, следовательно, лежит в основе потребности «интернальной» личности в галлюциногенах. Как вы помните, в основе такой потребности лежит влечение к эго-диастоле – трансценденции, расширении своего «Я». Соблазн обожествления самого себя окажется движущей силой, энергией эгодиастолического влечения, какие бы поведенческие формы оно ни принимало. Эгодиастола – это и есть «посягательство твари на бесконечность», о котором писал еще Анаксимандр. Именно поэтому в жизненном цикле человека она дает о себе знать в гораздо более раннем возрасте, чем защитная эгосистолическая потребность.

Следовательно, и в мистической секте личность будет проходить этапы интеллектуальной зависимости, на сей раз не от наркотика, а от экстатических оргий.

«В свою очередь, душевное возбуждение сектантов в экстазе достигает последней степени, – рассказывает доктор Коновалов, – доводит их, как мы видели, до полного изступления, распада душевного единства (курсив мой. – А.Д.), парализуя высшие задерживающие центры личного сознания и воли. «Бывая вне себя» от экстатической радости, сектанты забывают стыд, в собраниях лиц обоего пола пляшут совершенно нагие, не скрывая своих половых влечений, галлюцинируют, бредят, говорят, что на ум взбредет, иногда совершенно забывая сказанное по миновании приступа (амнезия)».

Читатель легко узнает в этом фрагменте начало «дионисической» диссоциации личности. Обратите внимание: сектантская диссоциация («паралич личного сознания», по Коновалову), как и диссоциация культуры XX века,

начинается с «забывания стыда», «наготы» и открытых проявлений «полового влечения», то есть фрейдовского «либидо».

«Паралич личного сознания» – это, собственно, и есть юнговское «понижение умственного уровня» («снижение порога сознания»). В течение экстаза, точно так же, как и во время наркотического опьянения, «понижение порога» способно привести к потере сознания в виде истерического или эпилептического приступа.

«Столь бурная картина экстатического волнения, – пишет Коновалов далее, – оказывается, однако, в полном несоответствии, по своим размерам, с моментом, обусловливающим его наступление. Сектанты приходят в экстаз необыкновенно легко, за исключением лишь редких случаев, когда требуются усилия, чтобы расшевелить их сердца. С современными малеванцами, как сообщалось на недавнем миссионерском съезде, достаточно бывает завести беседу о сошествии Св. Духа на апостолов, и они мгновенно приходят в экстаз: начинают трястись, говорить и писать на разных языках. Особенно легко и быстро экзальтирует сектантов пение духовных стихов. «Песенка, – по их выражению, – к Богу лесенка».

К началу приступа галлюцинации воображения ведет описанная Ухтомским «тренировка доминант». Этот феномен хорошо известен гипнотизерам – человек, который неоднократно проходил через сеансы лечебного сна, гораздо легче, чем новичок, входит в гипнотический транс.

Мы приводим эту аналогию потому, что с ее помощью можно видеть, как «тренировка доминант» приводит к своеобразной внушаемости сектанта. При произнесении «ключевых» слов он, как «запрограммированный» с помощью LSD шпион, впадает в трансовое состояние.

Особенно интересно, с точки зрения нашей книги, отметить эффект действия «духовных песенок» как легкого способа «тренировки» экстатических доминант. Помните, с помощью магической песни шаманы туземного племени управляли действием галлюциногенного напитка аяхуаска?

Именно легкость «тренировки доминант» с помощью «песенок» (мелодий) использовал Боб Марли. Им продолжают пользоваться и творцы современной музыки. Теми же приемами «распевов» пользовалась и изучавшая для ЦРУ методы манипуляции сознанием секта Джонса в Гайяне.

Доктор Коновалов продолжает описание повышенной внушаемости и распада личности сектантов:

«Всматриваясь во взаимное соотношение элементов сектантского экстатического волнения, нельзя не заметить, что совместно они образуют неестественный комплекс. Чувство восторженной радости и блаженного упоения сопровождается с физической стороны множеством конвульсивных и других физиологических спутников, обычно сопрягающихся с мучительными состояниями – страданием, болезнью. Такая извращенность эмоциональной реакции показывает, что волнение перешло нормальную границу, достигло высшего предела, где уже исчезает специфическое различие в выражении совершенно противоположных чувств, где гнев, подобно восторгу, заставляет человека «прыгать и плясать, как разнузданного весельчака», где наслаждение и боль «заставляют нервы вибрировать одинаковым образом», исторгая одни и те же стенания.

Подобная же неестественность наблюдается и в последовательной смене отдельных элементов как физической, так и психической стороны экстатического волнения. Слезы сменяются смехом, скорбь о грехах – приступом необузданной радости. При этом смена совершенно противоположных волнений происходит с поразительной легкостью и быстротой. В момент, когда расчувствовавшиеся сектанты «заливаются слезами», по-видимому, прегорько рыдают, сокрушаясь о своих грехах, – стоит вожаку сказать «будет!» и затянуть веселую плясовую песню, и картина мгновенно меняется (курсив мой. – Л Д.): сектантами овладевает неудержимый восторг, они не в силах усидеть на месте и пускаются в «духовный пляс». «Каждый раз, когда я приходила на радения к Мокшину, – рассказывает Воронежская хлыстовка, – дело начиналось так. Сперва начинали читать, потом петь стихи «Плачь, душа моя», и все начинают плакать, да так, просто навзрыд, и где слезы берутся. Затем Мокшин говорит: «Буде плакать!» – и все перестают, потом начинают петь «Пришла дева без порока, рай, рай». Все начинают радоваться, плясать, биться о землю и бог знает, что делать, так что волоса дыбом становятся от того, что творится: кричать, свищут, попадают все на землю, и это, как объяснял мне Мокшин, оттого, что Дух Св. входит в них». Сектантские вожаки давно подметили эту наклонность умиленного пла-

ча мгновенно, под влиянием веселого пения, переходить в неистовую радость, какой нельзя вызвать без этого предварительного условия, например сразу приступая к веселым песням (ну, чем вам не «предпрограммирование» сеанса LSD! –А.Д.). Заправляя нарастанием экстатического волнения радеющих сектантов, они сначала предлагают петь грустные, заунывные распевцы и зорко следят за развитием приступа умиления. Заметив, что сектанты достаточно расчувствовались, – затягивают веселыя, плясовые песни, с частым ритмом. И многочисленные свидетельства удостоверяют, что посредством такого внушения чрез орган слуха достигается поразительный эффект (популярная музыка доказала поразительность такого эффекта с еще большей достоверностью. – А.Д.).

Наконец экстатическое волнение сектантов, легко наступающее и способное приостановиться или радикально измениться по одному мановению вожака (курсив мой. – А.Д.), будучи предоставлено собственному развитию, нередко длится чрезмерно долго, а иногда как бы переходит в хроническое состояние».

Выражаясь принятым в нашей книге языком, длительная идентичность личности с экстатическим состоянием приводит к инфляции – стойкому «снижению умственного уровня». Коновалов начинает характеризовать подобное состояние как психическое заболевание:

«Отмеченные особенности сектантского экстаза, в своей совокупности, позволяют охарактеризовать его как ненормальное душевное волнение. Современная психология устанавливает три главных признака ненормальной эмоции. Во-первых, неестественная реакция, выражающаяся в излишке или _: недостатке физиологических спутников, то есть чересчур резкое или крайне пониженное действие эмоции на организм. Во-вторых, непропорциональность между причиной и следствием эмоции или отсутствие рациональных мотивов для нея, и, наконец, чрезмерная длительность, в своем роде хроническое состояние эмоции. Все данные признаки налицо в сектантском экстатическом волнении. Ввиду этого и принимая в соображение господствующую роль в сектантском экстазе чувства радости, его можно определить как ненормальную радость.

Подобного рода ненормальная радость не составляет исключительной принадлежности сектантского экстаза.

Она наблюдается у здоровых и больных людей, вызывается искусственно и наступает самопроизвольно. В наиболее типичной и сходной с сектантским экстазом форме она искусственно вызывается посредством интоксикации, особенно чрез опьянение алкоголем, гашишем, опиумом, абсентом и другими наркотиками («ядами интеллекта»), а естественно обнаруживается в эмоциональных припадках истерии, в кризах неврастеников и приступах маниакального возбуждения у разного рода душевных больных (курсив мой. – А.Д.).

Сами сектанты не находят лучшей аналогии для своего экстаза, как сравнение его с алкогольным опьянением. «Благодать Св. Духа, – говорят хлысты, – напояет нас как бы пивом; от сего благодатного пива сердца наши исполняются веселием Духа Св., и мы, будучи упоены Св. Духом, как пьяные, приходим в радостное святое изступле-ние». Один хлыстовский распевец влагает в уста сектантки следующие слова:

На беседушке, на апостольской Я пила пивцо, я пьянехонька; Я пошла духом веселехонька.

Мне нет надобности подробно описывать симптомы алкогольного опьянения, чтобы доказывать, насколько в этом случае правы сектанты. Напомню лишь о повышении кровообращения, ощущении приятной теплоты, разливающейся-внутри организма, склонностей к изъявлению нежностей – объятиям и поцелуям, излишней откровенности, способности «пустить слезу» или отдаться неумеренному веселью, ослаблении чувства стыда, склонности к эротизму, ощущении просветления сознания, обилии и коловращении мыслей, говорливости...

Сходство перечисленных симптомов с проявлениями сектантского экстаза очевидно и, мне кажется, не случайно. Я не раз отмечал в своей книге, что экстаз имеет наклонность разряжаться по проторенным, привычным для организма путям, пользуется развитыми и скрепленными предшествующим упражнением системами нервных проводников (Коновалов описывает «тренировку доминант» на 20 лет раньше, чем Ухтомский. – А.Д.). Такими путями у большинства русских сектантов-экстатиков, бывших алкоголиков или страдающих алкоголической наследствен-

ностью, являются те, которые проложены и закреплены в своего рода сложные механизмы многократными разряжениями алкогольного опьянения. Экстаз для них – замена возбуждения, которое раньше давало им или их предкам вино».

Вот и еще одно описание спиртных напитков как галлюциногенов – аналогов экстатического состояния. Мы не во всем согласны с Д.Г. Коноваловым, но прямой ассоциативный ряд экстаз – наркотики – безумие принадлежит отнюдь не автору книги, которую вы читаете. Не будем мы в ней приводить и современную классификацию душевных болезней, соответствующих несколько устаревшим терминам Д.Г. Коновалова. Любой врач легко проделает эту работу самостоятельно.

Важно понять другое: медицинские исследования сектантства доказывают, что внешние по отношению к человеку химические вещества вовсе не являются обязательным условием для достижения всего комплекса «дионисических» психических состояний.

Они лишь облегчают «прорыв» человека к собственному развоплощению, который возможен и без их участия. Прорыв этот всегда оказывается искушением – прорывом не к Богу, а к самому себе – к структурам бессознательной психики.

Место наркотика в «сектантской психоделии», а потом и в «российской саньясе» занимало добровольное унижение духа и тела.