Психоделия в нашем отечестве

Все упомянутые обстоятельства привели советских искателей тайного духовного знания к весьма своеобразной отечественной «психоделической революции». Однако сами «психоделики» – конкретные химические вещества – играли в ней малую, почти незаметную роль.

Если в Америке стремительно нарастающая молодежная революция имела свои отчетливые этапы в виде волнообразного использования LSD и следовавшего за ним поиска психологических аналогов наркотического транса, то отечественная психоделия изначально занялась поиском того, что мы назвали «особыми состояниями сознания»

Возможно, весь феномен «психоделии по-советски» более всего описывается понятием «эзотерические искания». Самое точное название использует В. Лебедько, называющий этот феномен «российской саньясой» («саньясин» в индуизме – искатель духовного откровения, не определив-

шийся еще с выбором учителя). Эпидемия мистических исканий лавинообразно распространялась по нашей стране на протяжении 70-х годов, точно так же, как «психоделическая революция» в Америке на протяжении 60-х.

Не все ее участники были в состоянии определить, что именно они ищут. Один из наших пациентов определял чувство, за которым следовал, как «сжигающий все внутри голод на познание всего запретного и запредельного».

Если бы читатель во второй половине 70-х годов оказался бы, например, в выходной день около кинотеатра «Космос» в Москве, то в пестрой толпе, шумевшей на площади около кинотеатра, он обнаружил бы большую группу парапсихологов и несколько знаменитых «целителей». Между ними вы обязательно встретили бы двух-трех биологов, находящихся в поиске снежного человека и обменивающихся «ксероксами» с последними данными о нем; большую группу людей, обсуждающих проблему летающих тарелок и намечающих место очередной подпольной лекции очередного «гуру» от проблемы НЛО.

Вместе с ними вы обязательно увидели бы одного или двух откровенно больных людей, пытающихся по глазам найти в толпе преследующих их инопланетян. Здесь же вы встретили бы кого-нибудь из учителей карате, занимающихся набором в подпольную группу, и пару мрачных бородатых дядек, одетых «по-таежному», – скорее всего, это кто-то из постоянно путешествующих эзотерических отшельников. Там же вы смогли бы записаться на трансцендентальную медитацию у кого-нибудь на квартире и встретиться с последователями суфизма вообще и Гурджиева в частности и особенности.

Почему существовали подобные постоянные места встреч «эзотериков» – до сих пор не понятно до конца. Конечно, «органам» они были известны, но почему-то слабо их интересовали. Может быть, потому, что так было удобно наблюдать всех «сумасшедших» одновременно.

Возможно, службы эти, зная отнюдь не по слухам факты из истории американской психоделии, понимали, что все усилия «духовных диссидентов» ни к каким социальным изменениям привести не могут, и относились к «саньясинам» по принципу «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы в политику не играло». Профессионалы из КГБ отчетливо понимали «идеологическую близость» психоде-

лии и коммунизма – их совместную направленность на растворение личного в человеке.

Скорее всего, они отдавали себе отчет в том, что ничем, кроме безумия, игры в «эзотерику», закончиться не могут, и просто следили за тем, чтобы наиболее активные «искатели истины» своевременно оказывались в психиатрических больницах. Преследованию подвергались лишь откровенно противоречащие уголовному законодательству выходки.

Однако панический страх КГБ – бытовало даже специальное словечко «гэбэфрения» – делал духовные искания еще более запретными и заманчивыми. Он «добавлял эзотеризма в эзотерику», по выражению одного из наших пациентов, – прибавлял искателям чисто советскую ауру нелегальности знания.

Феномен эзотерических поисков был настолько массовым, что советская психиатрия была вынуждена выработать собственное к нему отношение. В 70-е годы появился новый для этой науки термин – «метафизическая интоксикация». Обратите внимание на близость этого понятия к наркологии вообще. Оно подразумевает отравление (интоксикацию) человеческой психики мистическими, философскими или религиозными знаниями.

Это был очень удобный термин. Он позволял описывать любой искренний интерес к религии и к духовному опыту... как форму шизофрении.

Сам факт существования психиатрического синдрома как бы объявлял любые метафизические знания бессмыслицей, «отравляющей» человеческую психику, и позволял официальной медицине объявить сумасшедшим любого человека, искренне увлеченного проблемами души, которые, увы, могут иметь лишь метафизическое выражение.

Однако главный парадокс духовных поисков 70–80-х годов заключался в том, что, несмотря на всю политическую ангажированность самого термина, феномен «метафизической интоксикации» существовал в действительности.

Собственно говоря, само это понятие было лишь феноменологическим описанием тех же процессов распада и диссоциации личности, которые мы описывали в главе «Существует ли зависимость от LSD?».

Феномен отечественной «эзотерической эпидемии» 70-х годов никем толком еще не описан (появилась первая книга, пытающаяся в мемуарной форме рассказать об участни-

ках этой эпидемии, – это «Хроники российской саньясы» В. Лебедько), статистических данных нет и, скорее всего, никогда не будет. Отечественные психиатрия и психология, как нам кажется, вообще не считают эру «эзотерических исканий» отдельным, достойным внимания, социально-психологическим процессом.

Однако число «искателей духовной истины» в 70-е годы измерялось, как минимум, сотнями тысяч, а скорее всего, и миллионами людей. Отечественная психоделия имела отнюдь не меньший размах, чем американская.

Давайте, для того чтобы сориентироваться, попробуем разделить отечественные мистические искания 70-х и начала 80-х годов хотя бы на несколько условных направлений.

1. Ученые.

К этой большой и противоречивой группе искателей чудесного автор относит людей, которые хотели встретиться с тайной, не изменяя научному мировоззрению. То были «романтики материализма» – люди, верившие в возможность прорыва к чудесному внутри той или иной формы научного знания. Они последовательно и убежденно искали преображения в просвещении.

Первой разрешенной свободой советского человека была свобода мышления физиков. Физики и математики создавали для советской власти атомную бомбу и ракеты. Они не могли работать не опираясь на современную информацию, приходящую из-за железного занавеса. Даже в «шарашках» – тюремных лабораториях за колючей проволокой – они могли позволить себе думать о том, что им было интересно. Прорывы математического и физического мышления 50–60-х годов были настолько мощными, что казалось, еще одно усилие – и науке откроется единое уравнение Вселенной – формула Господа Бога.

Мир физической науки казался людям, находящимся вне стен лабораторий и НИИ, миром особой романтики и духовности, а сами физики не хотели ограничиваться «оборонкой» и прикладной наукой. Многие из них на основе своих знаний пытались строить разнообразные теории о строении мира и поведении человека – физические теории психологии, медицины и... магии.

Оптимистическим ощущением возможности познания мира чудесного с помощью физики проникнуты, например,

книги братьев Стругацких. Возможно, все мыслящее поколение 70-х проникнуто этим ощущением возможности постижения чуда с помощью науки. Биологические и психологические теории физиков вырастали как грибы после дождя. Именно в их рамках возникла парапсихология как отдельное научное направление, описывающее физические представления об экстрасенсорных (внечувственных) возможностях человека и целительстве.

Главным, повторяющимся в сотнях разных интерпретаций, понятием новой науки стало представление о «биологическом поле» – некоей не уловимой приборами полевой информационной структуре.

Новые шаманы (они же маги и спириты), имеющие врожденный дар управления энергиями вновь открытого поля, получили названия «экстрасенсов». За одну-две недели «настоящий экстрасенс» мог обучить любого желающего исцелять людей от самых разнообразных заболеваний.

Но, кроме парапсихологии, существовал и целый ряд других «научных концепций», которые пытались использовать физические теории для духовного преображения своих последователей. Чего здесь только не было!

Учение о блок-схемах человеческой индивидуальности; математические модели всех (!) ситуаций, возникающих в человеческой жизни, со способами преодоления «стереотипности жизненных констант»; разнообразные варианты «сверхновой научной астрологии», учения о кристаллическом строении Земли и «геомагнитном программировании» человеческого поведения.

Рядом с теориями «экстрасенсов» находились учения о влиянии на человеческое поведение электромагнитных колебаний различной частоты и разработка соответствующих им приборов, которые за один сеанс электромагнитного облучения позволяют поднимать человека «вверх по лестнице эволюционного развития»; учение о взаимодействии с энергоинформационным полем растений; учение о мистической сущности золотого сечения любых физических объектов...

Перечень «наук» такого рода можно продолжать до бесконечности.

Однако самой популярной и распространенной среди искателей таинственного была наука о НЛО – неопознанных летающих объектах. В 70-е годы у этой науки, кото-

рой изначально были присущи черты спиритизма и религиозного фанатизма, возникли свои учителя, «пророки» и «проповедники». Чаще всего «пророками» тоже были ученые-физики или астрономы.

Обратите внимание. В 70-е годы над нами летало просто невообразимое количество «инопланетных тарелок». Оно было сравнимо разве что с числом лекций и самиздатовских материалов, им посвященных. В 80-е годы количество тарелок существенно уменьшилось. В 90-е почему-то напряженность потока информации о НЛО и социальный резонанс подобных сообщений практически сошли на нет.

От физиков и астрономов не хотели отставать биологи. Их уже не удовлетворяла теория Дарвина, но наука еще не знала, что можно предложить взамен, и занималась поиском недостающего звена эволюции в виде снежного человека и... все тех же пришельцев, в древние времена «осеменивших» землю своим ДНК. Самая знаменитая группа таких биологов-мистиков существовала при московском Дарвиновском музее.

Как это ни покажется странным, но именно к кругу мистиков относились и так называемые «групповые терапевты» и «психоаналитики» 70–80-х годов. Дело в том, что ни дипломированных психоаналитиков, ни психотерапевтов, прошедших обучение в европейских или американских центрах групповой психотерапии, в те годы у нас практически не было.

Поэтому большинство людей, которые называли себя «психоаналитиками» или «групповыми терапевтами», в лучшем случае учились по обрывочным и некачественно переведенным ксерокопиям, а в худшем – просто использовали эти слова, преподнося пациентам под видом западных учений собственную дикую смесь из «экстрасенсорики», обрывков религиозных учений и психологических терминов.

2. Поклонники восточного мистицизма.

К этой группе автор относит искателей духовного знания, объединявшихся в более или менее регулярные группы. Эти группы были убеждены в том, что чудо преображения может произойти с ними только при использовании древних духовных практик Востока.

В российской психоделии к этим практикам относили в первую очередь индийскую йогу, связанные с ней техники

А. Даннпн «LSD» 417

медитации и то, что советские искатели особых состояний сознания считали суфизмом, а именно – некоторые элементы учения Георгия Гурджиева.

Во времена отечественной психоделии он считался «русским суфием», так как был абхазцем по происхождению. Видимо, поэтому в 70-е годы все были убеждены, что в Советском Союзе обязательно должны быть прямые продолжатели традиции, идущей непосредственно от Гурджиева. Такие «дети лейтенанта Шмидта», разумеется, находились, и в очень больших количествах. Автор знал в Москве не менее пятнадцати групп людей, занимавшихся «гурджи-евскими духовными практиками», причем каждая из этих групп, вслед за своим руководителем, была убеждена, что только он может считаться прямым восприемником духовной традиции абхазского Учителя.

Скорее всего, выбор именно этих двух направлений восточной традиции был связан с тем, что в старой России выходило множество популярных книг по йоге. Гурджиева сделал известным его русский ученик П.Д. Успенский, книги которого были также очень популярны во время «первой русской психоделии» – накануне революции.

Машинописные копии и «ксероксы» книг Успенского и Рамачараки (одного из главных популяризаторов йоги в России начала века) во множестве распространялись в самиздате 70-х годов.

К этим двум направлениям массового мистицизма через некоторое время прибавилась третья, спортивная по своей внешней форме. Это было повальное увлечение молодых людей запрещенными тогда видами восточных единоборств, и в первую очередь японским карате. Занятия карате воспринимались поколениями 70-х не как спортивные упражнения, а как одна из форм мистического ученичества (которым, в рамках восточной духовной традиции, оно, несомненно, и является).

Несколько позже в России появились группы, исповедовавшие то, что они считали дзен-буддизмом (в основном Они опирались на самиздатовские переводы американского специалиста по традиции дзен Аллана Уотса).

3. Искатели «утерянной традиции».

Самая сложная и противоречивая часть искателей чудесного. Это очень большая разношерстная группа людей, которые, путешествуя от одной «научной» или эзотери-

ческой группы к другой, постепенно приходили к выводу, что за внешним флером всех этих учений должна существовать Древняя живая традиция, или Живое знание.

Это знание может быть получено либо при непосредственном контакте с подлинным Учителем, либо при достижении особого и неопределимого словами вида открытого сознания (некоторые из них называли это состояние «правильной открытостью»), в момент которого возможна мгновенная духовная инициация. Большинство искателей называли такое чудесное преображение (внезапное посвящение в духовную традицию) «передачей».

Имеется в виду мистическая передача подлинного знания, непосредственно от древних учителей по каналам вне-чувственного восприятия. Именно для получения «передачи» использовались все возможные и невозможные методы «открытия» сознания, включая сюда и галлюциногены.

То были преимущественно одиночки. Они не удерживались долго в какой-либо одной сколько-нибудь постоянно существующей группе. Слухи о все новых и новых учителях и учениях или просто чувство неудовлетворенности идеями очередной «духовной тусовки» («духовки», по брошенному неизвестно кем словечку) гнали их по стране, как перекати-поле.

В надежде на то, что «передача» состоится, эти люди очень часто разбредались по стране в поисках учителя. Разыскивали они и «чудесные» места на бескрайних просторах нашей Родины, в которых сама природа способствует обострению духовного чутья и получению вожделенной передачи – инициации.

Никакой единой теории таких исканий в те годы не существовало. Некоторые «саньясины» придерживались буддистских или суфистских взглядов, однако большинство из них пользовались неописуемой смесью понятий, надерганных из К. Кастаньеды, буддизма, даосизма, парапсихологии, суфизма по Гурджиеву, оккультизма, карате и... русской ненормативной лексики.

Объединяло всех этих людей, на наш взгляд, несколько главных мировоззренческих позиций.

Во-первых, все они были убеждены в том, что воспринимают мир неправильно. Для того чтобы приблизиться к передаче, нужно разрушить обусловленность восприятия этическими и социальными нормами. Нужно изменить вос-

приятие мира – правильным образом открыть сознание, а «передача» произойдет сама по себе.

Во-вторых, все они были убеждены в том, что где-то на свете существуют подлинные просветленные – истинные – мастера боевых искусств или прячущиеся от посторонних глаз тайные наставники буддизма или суфизма. В поисках учителей искатели не жалели ни сил, ни средств.

Они рвались в советскую Среднюю Азию – считалось, то там на каждом базаре сидит истинный суфий и ждет своих учеников. Самарканд и Бухара наполнялись искателями, полными надежд обрести просветление. Таким же местом массового паломничества становилась советская Бурятия и Алтай. Монахи единственного дацана (буддистского монастыря) на территории СССР страдали от нашествия «искателей», пытавшихся выяснить у них что-то, имевшее к буддизму весьма косвенное отношение.

На том же Алтае, в Сибири, в Забайкалье эзотерики искали Беловодье, Шамбалу, сибирских колдунов и шаманов (возможно, одной из главных сил, гнавших искателей в путь, была сама романтика духовных путешествий).

В-третьих, истинных учителей ни в Самарканде, ни в сибирской тайге, ни в психиатрической больнице найти никому не удавалось. Поэтому для большинства искателей единственным способом прорыва к просветлению становились «техники» унижения личности и абсолютно невероятные эксперименты и экзекуции, проводившиеся человеком над самим собой.

Если в неизвестной самиздатовской книжке, добытой подвижником через десятые руки и не имеющей ни начала, ни конца, написано, что нужно сутки стоять на голове без перерыва на еду и сон и при этом непрерывно медитировать на собственный пупок, искатель именно так и делал. А это одно из упражнений, которое считалось безвредным.

Многосуточное лишение себя сна и еды, выполнение неподготовленным человеком самых сложных обетов воздержания (без учета правил входа в голодание и выхода из него) и самых невообразимых асан (поз для медитации) должно было приводить и приводило к изменениям сознания и взаимоотношений с реальностью. А многосуточное лежание на гвоздях с лишением себя еды! А обучение задержке дыхания в собственной ванной!

Необходимо учесть, что все эти танталовы муки возлагал на себя человек, не имевший чаще всего даже отдаленного теоретического представления о том, для чего он это делает. Была только одна внутренняя задача – любой ценой изменить собственное восприятие. Задача такого изменения выражалась чаще всего оккультными понятиями типа «выхода в астрал» или «встречи с космическим разумом».

Термины подразумевали развоплощение –- исчезновение индивидуальных границ восприятия, выход души из тела. Предполагалось, что на место, которое освободят личность и ее сознание, «выйдя погулять», попадет некая мистическая информация. Она-то и преобразит жизнь.

Для достижения этого эффекта использовались любые формы насилия над собственной психикой.

Одной из самых страшных таких форм были попытки самоизоляции с максимально возможным лишением себя сенсорной чувствительности. Один из пациентов автора год жил в вырытой им землянке в тайге. Большую часть этого времени он провел с заклеенными лейкопластырем глазами и носом, пытаясь на ощупь ставить силки для птиц и разыскивая коренья для собственного пропитания. Он ждал «передачи», но за полгода вожделенной инициации («выхода в астрал») не случилось. Тогда он украл в ближайшей деревне несколько ящиков водки и следующие полгода пытался медитировать, выпив перед этим не менее двух (!) литров водки (глаза и нос при этом были так же заклеены)...

Как он умудрился остаться в живых при этом, известно одному Господу Богу. Но к нам он попал законченным алкоголиком, который при этом «нес» такой метафизический бред, что впору было проводить дифференциальный диагноз между белой горячкой и шизофренией.

Все это становилось возможным, так как большинство искателей было убеждено, что получить «просветление» можно всего за несколько месяцев. Негласно считалось, что «можно выйти куда-нибудь на минуточку просветлиться»; одним усилием «вылететь на путь» или «приподнять в себе кундалинчику».

Коллективное бессознательное всех «психонавтов» признавало только одно свойство чуда – оно всегда происходит одномоментно.

До какой степени все это похоже на главную идею пророков LSD – один раз укололся, и просветление наступило!

Похоже и не похоже одновременно. Никто из американских «психонавтов» не был способен на столь отчаянное самопожертвование ради обретения вполне абстрактной духовной истины. По сравнению с «российской саньясой» американская психоделия выглядит организованной и чистенькой. Прием LSD – это легкий способ получения откровения, лишенный даже намека на жертву.

Еще бы! Только русские были готовы заплатить жизнью за экзотические переживания. Только в нашей духовной истории живы экстазы народных мистических сект – самоистязания и оргии хлыстов и скопцов и жертвенная преданность царей «Божественному старцу» Григорию Распутину.

Российская психоделия перевернула пирамиду потребностей, построенную Абрахамом Маслоу. Он утверждал, что человек испытывает потребность в «самоактуализации» только после того, как он удовлетворит более низкие потребности. По Маслоу, человек переходит к поиску смысла собственной жизни только после того, когда он сыт, одет и испытывает чувство защищенности от разрушительного воздействия окружающей среды.

Российская психоделия доказала – поиск духовной истины важнее инстинктивных потребностей. Ради того, что Маслоу называл «самоактуализацией», отечественные искатели готовы были не только разрушить свою психологическую защиту, но и отказаться от потребностей собственного инстинкта – от секса, сна и еды... Нам известны два случая смерти «саньясинов» от голода, причем умирали они не в тайге, а в отдельных квартирах в центре Москвы – в ходе экспериментов по влиянию длительного голодания на медитацию.

Никто в старой и новой российской психоделии не хотел понимать того, что человеческая душа должна быть подготовлена мировоззрением и верой к восприятию и пониманию чудесного. Полученные случайно и неправильно понятые (чуждые мировоззрению) образы и идеи могут вести только к синхронистичности («чертовщине») и диссоциации личности.

Вот что скрывается за предупреждением великого йога и философа Вивекананды о том, что не всякий может идти

1

путем медитаций: «Если человек не готов, он может сломаться».

Подлинных учителей – живых реальных источников информации – не было. Отечественные «психонавты» искали преображения для себя и надеялись в этом поиске на силу собственного разума. Они не понимали, что на самом деле единственной их Вч.рой была Декартова религия непогрешимости рассудка. Они верили, что разум подвести не может и долгожданная инициация все-таки случится. Но именно разум и подводил.

Один из мастеров российской «саньясы» в уже упоминавшейся нами книге рассказывает:

«Было такое выражение – «пройти под сатори», – когда человек уже ну почти-почти совсем «попал», но в какой-то момент своей возносящейся траектории оказывался, что называется, не готов: или неожиданно глубоко внутренне надламывался, не выдерживая, не вписываясь, что ли, в происходящие с ним изменения и превращения, теряя силы, волю и ориентиры, или погрязал в одинокой бытовой пасеч-никово-крестьяно-лесной идилии, или, едва-едва балансируя в пограничных психофизических состояниях, вынужденно принимал промельки чистого сознания или приступы эйфории за Искомое, погружаясь при этом в неизбывный глубиннейший внутренний конфликт... Вариации на эту тему и определяли это самое «пройти под сатори», а в общем-то составляли существенную часть палитры российского эзотеризма. Чего-то «во всем этом» явно не хватало. И возникала сложная такая смесь некоей удрученности, над-рывности, тоскливой грусти, специальной какой-то осторожной, страусиной позиции в жизни (не ухудшить бы карму!), неоправданно бравурного, разудалого пофигизма, и много чего еще в эту атмосферу наворочено было...»

Это не что иное, как еще один вариант описания онтологической неуверенности. Результатом самодеятельной шоковой психотерапии становился еще один вариант ее усиления, выражающийся в появлении равнозначности реальности и изобретенных воспаленным воображением (без всяких галлюциногенов в большинстве случаев) иллюзий. Возникает до боли знакомая «чертовщина» синхронистичности. Сознание «открыто» для внушения.

Единственными из искателей, которым периодически удавалось найти учителя, были те из них, которые искали

истину в христианстве. Чаще всего они стремились попасть к старцам.

Старцы существовали и искателей принимали. Некоторые из выбравших христианский путь посвящения становились монахами.

Однако большинство искателей традиции не устраивало ортодоксальное православие. Они жаждали прорыва к тому, что считали христианством «тайным», «эзотерическим», рвались, не понимая, что такого просто не может существовать, исходя из самой сути христианского учения.

То, что им в результате удавалось «найти», представляло собой адскую смесь из обрывков христианских ересей (в первую очередь, все того же гностицизма), ветхозаветной кабалистики, оккультизма и новейшей «экстрасенсорики». Такие люди очень часто пытались жить в собственном доме, соблюдая христианскую обрядность и продолжая попытки найти ее «тайный смысл».

Образ жизни мгновенно делал их социальными изгоями, а попытка проникнуть в то, чего никогда не существовало в действительности (то самое «воспаленное воображение гностиков», по митрополиту Сергию), закономерно приводила к диссоциации личности. Чаще всего такие искатели очень быстро становились пациентами психиатрических больниц.

Некоторые находили «экологические ниши», пытаясь основать в русской глухомани что-то вроде американских коммун для ведения духовной жизни.

Но эти, основанные на психоделической гордыне разума, «христианские» коммуны медленно гнили и распадались, точно так же, как коммуны хиппи по другую сторону Атлантики,.

Один из самых известных наших христианских «эзотериков» Игорь Чабанов так описывает свое состояние после обретения веры:

«...Да нет, тут уже другого пути нет. Когда ты нашел – ты уже потерял всякие возможности, уже потерял себя... Ты должен потерять себя прежде, чем постигнешь. Дальше твоя жизнь уже не будет принадлежать тебе. И будет только то, к чему сподобляет Господь. Ничего больше не будет, никакого осмысленного варианта бытия не может быть, потому что любой осмысленный вариант бытия возникает, только пока ты идешь туда».

Христианского в этой ничего нет, есть только психоделическое. Вера ждет от нас как раз осмысленного варианта бытия...

А вот как В. Лебедько описывает свои ощущения от посещения «коммуны» Игоря:

«Я чувствовал, что за всем, что эти люди говорят, стоит как бы попытка оправдаться. Оправдаться в том, что не получилось той жизни, за которой они приехали сюда десять лет назад. Да, был запрос на некую Духовную жизнь. Было какое-то представление – чем она должна быть. И как ответ на этот запрос – приезжает Чабанов. И конечно же оказывается не тем, кого бы им хотелось. Духовность, которую они хотели, – построить эдакий райский уголок в Красной Горке, – не получилась, – вместо нее – то, что предложил Игорь, – совершенно непонятные, да и неприемлемые, – внечеловеческие отношения...

...Напившись чаю, мы распрощались и пошли с Юрой гулять. Ночь стояла удивительная, теплая. Мы забрались на самый высокий холм, с которого видна была не только вся деревня, но и ближайшая округа. А над деревней раздавался женский визг и крик, – это Игорь Чабанов бил свою жену, что, по словам жителей Красной Горки, происходило регулярно, – всякий раз, когда Игорь бывая пьян».

До боли похоже на конец «кислотного» «дивного нового мира».

Вообще, жить в обществе, пытаясь разрушить обусловленность восприятия, – задача практически невыполнимая, а исполнить ее, находясь внутри общества тоталитарного – общества, не признающего право личности на индивидуальный жизненный стиль, было невозможно вдвойне.

Примерно половина искателей истины рано или поздно становились пациентами психиатрических больниц. Обмен информацией между «психушкой» и «волей» осуществлялся непрерывно. Появились даже искатели, которые стремились попасть в психиатрические больницы, так как считали, что... подлинные учителя находятся именно там.

Среди всей этой полярности и пестроты направлений и взглядов существовали, разумеется, и люди, которые для своего поиска изначально использовали галлюциногены. Несколько таких групп имело возможность получать как химически чистый LSD, так затем и продукт, синтезированный подпольными лабораториями. Самой известной такой

группой была группа «Контекст», объединившаяся вокруг В.Н. Михейкина (первого отечественного переводчика и распространителя работ С. Грофа в самиздате). Группа почти еженедельно собиралась на «марафоны самопознания».

В числе систематически использовавших галлюциногены групп не менее известны были люди, объединившиеся вокруг Н.В. Цзена. История жизни Николая Цзена – талантливейшего человека, духовного искателя и подлинного основателя отечественной групповой психотерапии – тоже еще не написана. Известно только, что после очередного приема LSD он положил голову на рельсы московского трамвая, оставив своим друзьям малопонятную записку, смысл которой сводился к тому, что он познал все тайны этого мира и настало его время отправиться в путешествие в мир иной.

Но конечно, главным наркотиком русской психоделии были галлюциногенные грибы – знаменитые «грибочки» 70-х, в изобилии произрастающие по всей средней полосе, но наиболее легко находимые в Ленинградской и Псковской губерниях. Для достижения галлюциногенного эффекта – «полета», как его называли отечественные «психонавты», – необходимо было съесть около 30 сырых грибов. Грибы эти в массовых количествах поедались на множестве частных пригородных дач, превратившихся, по выражению одного из наших пациентов, в «вигвамы грибного культа».

Галлюциногенные грибы принимались отечественными искателями, со свойственным нашему.же отечеству беспределом, в количествах, в несколько раз превышающих смертельную дозу. Многие и умирали. Но эти жертвы, точно так же, как американские жертвы LSD, воспринимались как приношение на алтарь поиска «передачи».

Надо сказать, что, в отличие от американских «психо-навтов», подавляющее большинство отечественных никогда не считало галлюциногенные грибы и LSD самоцелью или «мессией». Для большинства они были лишь инструментом или запланированным этапом поиска «пути». Галлюциногены воспринимались только как «средство» практики – «лекарство», которое каждая из групп использовала в своих целях.

Именно в этом заключалось незаметное на первый взгляд, но очень важное для исследователя различие меж-

ду американским и российским вариантами «психоделической революции». Запад, коллективное бессознательное которого было воспитано католицизмом, искал внешний, по отношению к личности, источник преображения – просвещения. Его психоделические лидеры объявили химическое вещество божественной сущностью – «мессией».

Коллективное бессознательное русских воспитано на сугубо православном – имманентном – ощущении присутствия Бога внутри души каждого человека.

«Саньясины», в отличие от «психонавтов», рассчитывали не на внешние, а на внутренние источники преображения – на самих себя. О православии большинство из них имело крайне поверхностное представление, поэтому никто не задумывался о том, что самоуверенность – это лишь ощущение образа Бога, отнюдь не дающее права чувствовать себя Его подобием.

Не осознавая этого, «искатели» надеялись мгновенно – одним усилием, с помощью любых самоистязаний, из образа превратиться в подобие. На самом деле для этого нужны совершенно другие, в первую очередь нравственные, усилия. Усилия, направленные в сторону другого человека.

Своеобразность отечественного мистического «нарциссизма» заключалась вовсе не в мазохизме русского народа, как это утверждают некоторые зарубежные исследователи, а в гордыне, бессознательной неколебимой уверенности, что Бог, находящийся имманентно, выручит из любых неприятностей.

К сумасшествию «духарей» приводила не самовлюбленность, а чисто русская убежденность души в изначальном присутствии в ней магизма, к которому нужно «просто прорваться» любой ценой. «Внешние» по отношению к человеческому телу средства воспринимались поэтому большинством искателей как нечто вторичное и необязательное.

Большинство отечественных «духарей» чувствовали опасность «психоделиков», возможность навсегда «застрять в их пространствах». «Грибочки для слабых – психический яд, – говорил один из наших пациентов. – Они могут слабого оставить в психоделии на всю жизнь. Есть риск превратиться в гриб, если расслабиться и не выгребать оттуда все время. Грибы – это соблазн, через который нужно пройти, главное, не задержаться в нем надолго».

Можно даже сказать, что задачей грибного экстаза «ду-харей» была борьба с галлюцинациями. Важно было во время действия наркотика сохранять связь с реальностью, не проваливаясь в галлюциногенные образы до конца. Искатели описывали это усилие разными словами. Часто это называлось «рулить» – то есть управлять трансовым состоянием.

Говорили еще «грести», «выгребать», «держать корму по ветру» и т. д. Обратите внимание: все эти словечки так или иначе связаны с водной стихией, точнее говоря, с искусством управлять собой или своей лодкой в воде. «Выгребать» (сохранять чувство «Я») нужно было из водной, женской, хтонической стихии грибного безумия. Точно так же, как с помощью своего корабля Одиссей «выгребал» из бесконечности своего морского путешествия.

Для удержания контакта с реальностью («гребли») использовались разные приемы. Некоторые «мастера» рекомендовали танцевать и одновременно кричать «Агу», некоторые считали, что лучше всего помогают подпрыгивания и крики «Ха». Иногда для сохранения ощущения тела нужно было прикладывать к нему какой-либо горячий предмет (сигарету); зимой советовали проделывать все это на снегу с босыми ногами и т. д.

Для подавляющего большинства «духарей» это был этап, упражнение в поисках собственного духовного пути. Но для многих этап этот растянулся на долгие годы.

Возможно, что отечественная психоделия имеет уникальный по длительности опыт приема растительных галлюциногенов. Автору приходилось видеть на двух полуразрушенных подмосковных дачах людей, которые около десяти лет (!) ежедневно поедали галлюциногенные грибы.

Вполне возможно, что эти окончательно опустившиеся, ведущие животный образ жизни люди, пытающиеся спрятаться при звуках человеческого голоса, являются той самой недостающей живой иллюстрацией тотальной диссоциации личности, которой нам недоставало в главе, повествующей о психической зависимости от галлюциногенов. Только увидев их однажды, можно понять истинное «психоделическое счастье» – счастье глубокого слабоумия (окончательной инфляции личности).

Бывшие дачи ныне превратились в измазанные человеческим навозом конюшни. Они производят гораздо более страшное впечатление, чем то, которое оставляли, навер-

ное, конюшни греческого царя Авгия. Существование, которое ведут эти существа, нельзя назвать даже животным. В жизни зверя действует Божественный Логос. Животные не совершали первородного греха развоплощения. Их жизнь упорядочена инстинктом.

Трагедия человека заключена в том, что, обретя свободу, он больше не в силах превратиться в зверя. От свободы нельзя вернуться к инстинкту. Человек не может опуститься до животного уровня. Он может