Буддам Шаранам Гаччхами, Буддам Шаранам Гаччхами, Буддам Шаранам Гаччхами.

 

Нарендра, ты почти прав. Но запомни мой акцент на слове почти.

И это верно не только относительно меня, но и относительно каждого другого: каждый по природе есть божественное существо, пробужденная душа, Гаутама Будда, который просто на время заснул, просто на мгновение забыл самого себя и заблудился в грезах, прекрасных грезах, полных амбиции, желания, стремления к успеху... быть кем-то особенным, оставить после себя след.

Как только ваш сон прервется и сновидения исчезнут, вас ожидает большой сюрприз, может быть, величайший сюрприз: то сокровище, которое вы искали, находится внутри вас; тот рай, который вы искали, находится внутри вас; и нет никакого Бога, который может изгнать вас из рая, ибо сады Эдема — это само ваше существо. Самое большее, вы можете забыть его, но утратить его вы не можете.

И как только вы распознаете его, жизнь станет действительно веселой, вы сможете посмеяться над вашими собственными усилиями и стараниями, над всем вашим прошлым, которое вы провели в поисках.

И цель ваших поисков не была далеко от вас, она даже не была близко от вас. Вы были целью, искатель был искомым.

Все, что вы делали до просветления, все, чем вы были до осознания вашей потрясающей красоты, вашей вечной жизни, приобретет для вас иное значение после вашего просветления.

Для вас и для тех, кто близок вам, просветление все совершенно изменит.

Нарендра знает меня еще с тех пор, когда мы были детьми. Но если бы я не стал просветленным, он бы не задал мне этот вопрос, такой вопрос у него просто бы не возник. Сама идея «буддовости» могла бы вообще не прийти ему в голову; он знал меня как друга, он знал бы меня как любящего товарища.

Именно мое просветление изменило все его переживания, придало им новый оттенок, новый свет, новую яркость. Те же самые события стали приобретать совершенно новый смысл.

Я могу понять твой вопрос, Нарендра.

Сейчас ты смотришь в прошлое, но поскольку ты теперь знаешь о моем просветлении, ты легко можешь прийти к выводу, что я всегда был просветленным, что я родился просветленным; если бы не мое просветление, те эпизоды любви, заботы и понимания не приобрели бы такого красочного и яркого значения. Вот почему я говорю, что ты почти прав.

Я и сам могу смотреть в прошлое... тогда все приобретает новое значение. Если бы не просветление, все воспринималось бы по-другому.

Благодаря алхимии просветления все становится чистым золотом, маленькие и незначительные вещи приобретают крылья и становятся великими.

Я приведу несколько примеров, которые при других обстоятельствах не могли бы быть поняты так, как понимаются сейчас.

Один из моих учителей был очень педантичным человеком, приверженцем дисциплины... очень милый человек.

Каждый год он начинал свой первый урок одними и теми же словами; поскольку ученики были новыми, он всегда представлялся им следующим образом: «Будет лучше, если я сразу объясню вам, что я за человек, чтобы вы не блуждали во тьме без всякого представления о натуре вашего учителя. Прежде всего, я не верю в головную боль и боль в животе. То, что вы не можете доказать, а я не могу проверить, не будет приниматься мной как повод для того, чтобы отпустить вас с занятий. Если у кого-то повысится температура, я могу это проверить. Итак, запомните: я просто не верю в головную боль и боль в животе, потому что их невозможно доказать. Даже врачу приходится полагаться на слова пациента, когда тот говорит, что у него болит голова, — может быть, он просто лжет или у него такая иллюзия. Где доказательства? Как узнать, что вы не лжете?»

Я сказал себе: «Это странно. С этим типом придется повозиться», — так как головная боль и боль в животе были обычными предлогами для того, чтобы улизнуть из школы.

Этот учитель каждый день ходил на прогулку. Недалеко от школы была красивая аллея, по обеим сторонам которой росли большие манговые деревья.

Я сказал себе: «Это надо уладить с самого начала». Я залез на дерево и стал поджидать этого учителя — он был мусульманином, его звали Рахимуддин. Он появился точно в положенное время. Он был точен во всем, каждый день он проходил под этим деревом в одно и то же время.

Я бросил ему на голову большой плод манго. Он вскрикнул: «Ах!» — и посмотрел вверх. И он увидел меня на дереве.

Какое-то время он молчал, а затем сказал: «Спускайся!»

Я спустился.

Он сказал: «Ты доказал, что голова может болеть, но никому об этом не рассказывай. Если у тебя заболит голова, просто подними один палец — и я отпущу тебя домой. Если у тебя заболит живот, подними два пальца — тебе не надо доказывать мне, что живот может болеть, ибо ты мне кажешься опасным типом!»

Он был старым холостяком, он никогда не был женат. Он жил прекрасной жизнью, у него был маленький домик с садом. И он был известен в городе благодаря одной своей странности — у него было достаточно денег, ведь у него не было ни жены, ни детей... У него было триста шестьдесят пять комплектов одежды — один комплект на каждый день в году. Естественно, все мужья ревновали к нему своих жен.

Он сказал: «Я живу один. Я сплю в саду, и я не хочу никаких доказательств существования болей в животе! С меня достаточно. Ты доказал мне, на что ты способен. Поэтому, если у тебя заболит живот, подними два пальца — я пойму. Но пусть это будет соглашением между мной и тобой. Никому об этом не рассказывай».

Я сказал: «Мне нет дела до других. Моя проблема решена, ибо, как и вы, я хочу, чтобы все было ясно с самого начала».

Он сказал: «Ты сделал все предельно ясным — голова у меня все еще болит! Я учительствую вот уже тридцать лет, но никто еще до такого не додумывался. Я буду помнить тебя всю мою жизнь».

Это было незначительное происшествие, и оно бы забылось, — но когда много лет спустя обо мне заговорили, он стал говорить людям: «Я еще тогда знал, что из этого мальчика выйдет нечто необыкновенное».

Люди спрашивали у него: «Как же ты это узнал? Ведь ты никогда не говорил об этом раньше».

Он отвечал: «Я почти забыл об этом, но сейчас, когда его имя стало известным во всем мире, я вспомнил. И теперь тот случай приобретает совершенно иной смысл. Ведь всю мою жизнь я начинал занятия таким образом, но никто никогда не пытался что-либо предпринять. И он был единственным учеником, который доказал мне, что головная боль существует. Тогда-то я и понял, кто он такой».

В 1970 году я в последний раз посетил тот городок. Тот учитель совсем уже состарился. Услышав, что я приехал, он пришел повидаться со мной. Я сказал: «Я сам собирался прийти к вам. Вам уже много лет, вам не стоило идти сюда почти две мили».

Он сказал: «Я чувствую себя счастливым. Твой вид все еще причиняет мне головную боль, но теперь я испытываю определенную гордость: ты был моим учеником».

Теперь все это дело принимает другой оттенок, он мною гордится. А если бы из меня получился вор и убийца, тогда этот же самый случай был бы доказательством совершенно иного: «Я с самого начала знал, что этот мальчишка станет преступником и рано или поздно кого-нибудь убьет».

Ретроспективно вы всегда смотрите на вещи таким образом, как никогда бы не смотрели на них, если бы жизнь пошла в другом направлении. Те же самые вещи выглядели бы по-иному.

Кстати, мне хотелось бы напомнить вам, что все автобиографии фальшивы, ибо все они написаны ретроспективно. Человек становится Махатмой Ганди, а затем пишет автобиографию в свете того, кем он стал. Он начинает смотреть на прошлые события, когда он еще не был Махатмой Ганди, и теперь все надо подогнать к образу Махатмы Ганди. Должна быть некая логическая связь, последовательность. Поэтому это все равно, что читать роман с конца — все будет совершенно по-иному.

Все автобиографии — вымысел. В библиотеках их не следует выделять в особую категорию. Библиотечная наука должна понять простой факт: все автобиографии — это художественная литература.

Например, перед смертью своего отца Махатма Ганди сидел у его постели и массажировал ему ноги, а врачи сказали, что его отец не доживет до утра, не было никакой надежды, что он увидит рассвет, до восхода солнца он должен был умереть. Ночью Махатма Ганди массажировал отцу ноги, но думал он о своей жене. Отец умирал. Не было никаких сомнений в том, что, то была его последняя ночь. В какой-то момент отец заснул.

Видя, что отец спит, Махатма Ганди потихоньку проскользнул в комнату своей жены, и, пока он занимался с ней любовью, его отец умер. И внезапно весь дом пробудился. Махатма Ганди услышал шум... «Что случилось?» И он не мог простить себе, что даже в ту ночь, когда его отец должен был умереть, он не смог обойтись без своей жены.

Если бы он не стал известным человеком, всемирно известным человеком, этот случай не приобрел бы такого значения; может быть, он и сам бы забыл о нем, простил бы себя — просто обыкновенный случай.

В автобиографии он соединяет этот случай с тем великим Махатмой, которым он стал. И это все вымысел — он говорит, что из-за этого случая он задумался над целибатом. Он стал думать о брахмачарье, о целибате, безбрачии. Это неправда, но он должен был подогнать этот случай к жизни махатмы.

И все прекрасно увязывается; любой, кто прочитает его автобиографию, почувствует, что там есть определенная связь. Но это неправда, ибо все его четыре сына родились после этого случая. Так что меня ему не обмануть. Он обманывает самого себя, он обманывает своих последователей, он обманывает историков. Но если бы это было причиной принятия им целибата, то он остался бы без детей. Все четверо сыновей родились после этого случая, так что этот случай не имеет никакого отношения к его целибату.

Но для его ума — и для ума любого человека, прочитавшего автобиографию Махатмы Ганди, — это кажется убедительным... наверное, потрясение было слишком сильным: «Я виновен в смерти моего отца. Я бы мог остаться у его постели, но мое вожделение, моя похоть оказались сильнее моей любви и почтения к отцу. Моя жена никуда бы не делась, а вот отец должен был в ту самую ночь уйти во тьму, в неизвестное».

Я прочел много автобиографий, и я вижу, как люди, когда они смотрят в прошлое, смотрят на него теми глазами, которые они имеют сейчас, со всем тем опытом, который они накопили за это время. Из-за всего этого опыта, из-за этих новых глаз, смысл всех прошлых событий начинает меняться.

Нарендра, ты знаком со мной с самого детства. Если бы я не стал тем, кем я стал, ты бы помнил меня как любящего товарища, но никогда бы не подумал, что я родился буддой, - эта идея возникает сейчас. Это мое просветление дает тебе такое чувство: «Боже мой, он же всегда был любящим!» — но это не одна и та же любовь.

В определенном смысле, и капли росы, и океан — это вода. Но капля росы есть капля росы, а океан есть океан.

То, что ты тогда видел во мне, было всего лишь каплей росы. И теперь та капля росы кажется тебе океаном, ибо сейчас ты видишь океан. Это все равно что... если посмотреть на Ганг в Гималаях, в Ганготри — это всего лишь маленький ручеек. И подумать нельзя, что он когда-нибудь доберется до океана, он слишком мал. Индуисты установили там мраморную голову коровы, и Ганг выливается изо рта коровы — такой маленький ручеек. В Гималаях есть миллионы ручьев, которые гораздо больше.

Но если посмотреть на тот же Ганг у Калькутты, в Гангасагаре — Гангасагар означает «океан Ганга» — он стал таким большим, таким полноводным, что просто трудно подумать, что это — река, он выглядит как океан. Очень трудно связать в своем представлении эти два места. Ганг в Ганготри можно было бы принять за один из тех миллионов ручьев, которые бесследно исчезают в лесах и пустынях.

Но поскольку этот ручей стал Гангом, то, зная об этом, даже у его истока человек испытывает чувство чего-то потенциально огромного. Он не кажется просто маленьким ручейком — это ручей, который станет Гангасагаром.

Каждая автобиография фиктивна; незначительные случаи, которые сами по себе не имеют никакого смысла, внезапно начинают приобретать смысл в контексте того, чем стал человек.

По сути, это верно: каждый человек есть будда — и, естественно, я не исключение. Пожалуйста, не исключайте меня из числа будд. Но эта буддовость — всего лишь семя, и из миллионов семян, может быть, одно семя приходит к цветению. Оно показывает, что каждое семя может прийти к цветению. Его пример является огромным воодушевлением для каждого человеческого существа.

В этом смысле ты правильно видишь меня прирожденным буддой, но не забывай о своей ответственности. Это означает, что и тебе надо доказать, что ты тоже прирожденный будда. Может быть, ты начал расти немного поздно.

Но в вечности времени, что такое «поздно»?

Есть только семь дней недели. Выбирай любой, но начинай.

Я не заинтересован в том, чтобы обратить кого-то в свою идеологию — у меня нет никакой идеологии.

Во-вторых, я считаю, что любое усилие, направленное на обращение кого-то в свою веру, является насилием; это посягательство на его индивидуальность, на его уникальность, на его свободу.

Поэтому моя функция — это не функция преподавателя, не функция пророка, не функция спасителя, не функция посланника.

Моя функция в том, чтобы быть напоминанием. Я хочу быть для вас просто зеркалом, чтобы вы могли увидеть свое изначальное лицо. И если вы можете увидеть во мне будду, тогда вы без особого труда сможете увидеть будду и в самом себе — может быть, немного ленивого, немного сонного, немного сбившегося с пути.

Но будда есть будда.

Не имеет значения, если у него винты и гайки дали небольшую слабину, мы их подтянем.

Буддовость — это сущностная природа человека.

Я не хочу, чтобы вы поклонялись буддам; я хочу, чтобы вы стали буддами.

Это единственное правильное поклонение.

Если вы любите, станьте им.

 

Возлюбленный Бхагаван,