Байкал, амур и «теплый океан»

(от Байкала до Тихого океана)

 

Кондратий Мясин ближе всех подошел к Байкалу осенью 1640 года. Только один хребет, со склонов которого стекали Лена и Киренга-Ламский, отделял его от озера-моря Ламы. Но он повернул оленей назад, потому что уже надвигалась зима.

Не прошло и трех лет, как зимовавший в устье Киренги Курбат Иванов с отрядом (74 человека) подошел к западному берегу Байкала в районе залива, называемого сейчас Малым морем, где совсем недалеко, посреди озера, виднелся остров — Ольхон. Это произошло летом 1642 года.

После небольшого сражения с бурятами Курбат Иванов выбрался на Ольхон и там остался, а Семена Скорохода и половину своего отряда отправил на лодках вдоль берега к северной оконечности озера, где впадает в него Верхняя Ангара. Там оставил Скороход зимовье, а с половиной отряда прошел по озерному льду вдоль восточного берега, обозначенного лесистым Баргузинским хребтом и, не доходя устья Баргузина, погиб в бою с бурятами. Но более 600 км побережья Байкала было им открыто. А зимовье на Верхней Ангаре превратилось в город Верхнеангарск, хотя произошло это уже в середине XX века.

Курбат Иванов составил «чертеж Байкалу и в Байкал падучим рекам и землицам», но он был утерян. Сохранилась его карта верхней Лены и Байкала, составленная им в 1645 году.

Вслед К. Иванову в 1643 году прибыл большой отряд (из 100 человек) Василия Колесникова. Перезимовав у истока Ангары, он пошел на верхнюю Ангару. Отсюда дальше, на восток, в Забайкалье, он послал Константина Москвитина и трех казаков. По льду озера на санях с парусом быстро домчались они до Баргузинского залива и пошли в горы — вверх по долине Баргузина. По глубокому снегу через таежные дебри поднялись на гребень Икатского хребта и спустились к истокам Витима. От них пошли на юг, к истокам Уды, и по ней добрались до Селенги, самой большой из более 300 рек, впадающих в Байкал и берущей начало в Монголии. Василий Колесников узнал, что в шести днях верховой езды от этих мест протекает река Онон с многолюдным населением на ее берегах. Сливаясь с Ингодой, она образует Шилку, левую составляющую великой реки Амур, текущей в Тихий океан.

В Енисейске уже четыре года не получали никаких известий о Колесникове. Послали ему в помощь на Байкал «сотню» атамана Ивана Похабова. Похабов обогнул озеро с юга и дошел до Селенги, где пришлось вступить в настоящую войну с бурятами, затянувшуюся на несколько лет. Тем временем, в 1648 году, Иван Галкин заложил Баргузинский острог в 50 километрах от устья. Русское поселение острога продолжило землепроходческую традицию, начатую в Мангазее. Основана была база для дальнейшего продвижения на восток. Отряд Галкина побывал в долине одной из рек, впадающей в Витим, и, перевалив Яблоновый хребет, в 1650 году добрался до Шилки.

В 1652 году Иван Похабов, вернувшись к истокам Ангары, поставил зимовье на острове Дьячий в устье ее левого притока. Это еще не было основание Иркутска, оно произошло в 1661 году, когда был воздвигнут острог на правом берегу Ангары, напротив устья Иркута. Этот город сыграл огромную роль в освоении русскими Восточной Сибири и Дальнего Востока.

В Якутске прослышали о даурах, владеющих якобы несметными богатствами. Кроме сбора пушнины, дауры, по слухам, добывали в рудниках серебро, медь и свинец. Первым сообщил о них Максим Перфильев. Прошло несколько лет, и якутский воевода Петр Головин отправляет на Шилку и Шилкор (так именовался Амур) целое войско — 133 казака с пушкой и боеприпасами. С казаками пошли еще и «охочие люди» — промышленники. Возглавляет отряд «письменный голова» Василий Поярков.

На шести плоскодонках — «дощаниках» проплыл Поярков против течения по Алдану и его притокам, Угуру и Гонаму, преодолевая множество порогов. Приходилось останавливаться и перетаскивать лодки по берегу, причем две из них были утрачены. Путь был настолько трудным, что до зимы не удалось дойти до верховьев рек, текущих в Амур. В предгорьях Станового хребта Поярков оставил на зимовку несколько человек, а с остальными пошел по снегу через Становик. Казаки стали на лыжи и впряглись в нарты. Сначала вышли к одному из притоков Зеи, потом прошли по Амурско-Зейскому плато. И вот они — в Даурии, на Зейско-Буреинской равнине. Дауры — земледельческий народ, находившийся в тесных торговых отношениях с Китаем, откуда получали ткани, чай и другие товары.

Зимовка на Зее для Пояркова и его людей оказалась очень тяжелой: не хватало продуктов, начался голод и болезни. Несколько человек умерли, к тому же время от времени нападали дауры… Только в мае 1644 года из-за Станового хребта спустились казаки, зимовавшие на Гонаме с лодками и продовольствием. Поярков двинулся дальше на юг — по Зее, к Амуру. Плыли мимо больших даурских селений, не выходя на берег, опасаясь аборигенов.

Но вот быстрая, рожденная в горах Зея влилась в широкий, равнинный Амур. Близ устья Зеи — «амурские прерии», плодородная земля. И народ живет богато: много хлеба, скота. Да и леса хватает в долине. Уже близилась зима, и Поярков останавливается, спустившись немного вниз по Амуру. Ставит зимовочную избу, отправив 25 казаков на двух стругах разведать, далеко ли до моря. Через три дня вернулись только пятеро — остальные погибли в столкновении с даурами.

Весной оставшиеся в отряде пятьдесят человек на стругах поплыли вниз по Амуру, к морю, где побывал уже пять лет назад Иван Москвитин. Струги проносятся мимо устьев двух больших притоков Амура — Сунгари и Уссури. На берегах деревянные дома дауров сменились юртами гольдов (нанайцев), живших исключительно рыболовством — даже одежду шили из рыбной кожи. Еще ниже по течению жили гиляки (нивхи), окруженные огромным количеством собак, на которых они ездили.

Среди гиляков казаки остались зимовать. Они уже дошли до места впадения Амура в большой его лиман — пролив между Азией и северной частью Сахалина. Гиляки рассказали об острове, еще не известном русским, что там живут бородатые айны. А главное, что, если плыть от устья Амура прямо на юг, можно достичь Китая. Но у Пояркова такой цели не было. Ему нужно было возвращаться в Якутск. Как только вынесло из лимана лед, казаки отправились на речных дощаниках в морское плавание, нарастив лишь борта у лодок. Взяли курс на север, и лодки прошли в проливе между материком и Сахалином, впервые установив, что Сахалин — остров.

В этом же году к юго-восточному берегу Сахалина подошел на судне «Кастракум» голландский капитан Мартин де Фриз. Он шел с юга и в тумане не заметил разделяющего остров Хоккайдо и Сахалин пролива. Ему показалось, что это одна большая земля, продолжающаяся далеко на север и на юг.

Лодки вышли в Охотское море, и первый же шторм отбросил их к одному из Шантарских островов. Но удалось продолжить плавание, и через три месяца после выхода из Амура лодки Пояркова достигли устья реки Ульи, к которому Иван Москвитин пришел после пересечения водораздела Лены и Тихого океана. Круг замкнулся. От Ульи путь в Якутск известен — по Мае, Алдану и Лене.

В середине июня 1646 года после трехлетнего путешествия Поярков вернулся в Якутск, выполнив данное ему задание — выйти на Амур и по нему достичь моря. Пройдено восемь тысяч километров, но не все дошли до Якутска — более 80 человек умерло на этом первопроходческом пути. Поярков предложил присоединить посещенные им земли к русскому государству: «…в том государю будет многия прибыль, потому что те землицы людны, и хлебны, и собольны, и всякого зверя много, и хлеба родится много, и те реки рыбны…»

Поход Василия Пояркова в 1643—1646 годах по объему сделанных открытий — один из наиболее значительных в истории географических открытий.

Двигаясь все дальше на восток, шаг за шагом, передавая эстафету от одного атамана другому, приближались казаки-землепроходцы к Тихому океану. Цель у них была одна — находить новых «подданных», то есть платящих дань, ясак, государю. Фактически это было завоевание территории и покорение живших на ней народов. И нередко приходилось казакам прибегать к применению силы, хотя и в несравнимо меньшей степени, чем применяли ее испанцы в Америке, покорявшие индейцев. Но они шли в неизвестность, и трудности пути порой были опаснее встреч со враждебно настроенными аборигенами.

1638 год. Отряд томских казаков под командой Дмитрия Копылова идет из Якутского острога по берегу Лены до самого большого ее притока Алдана. Пять недель гребли против течения по Алдану до впадения в него реки Мая. Там, в устье Маи, среди редкой лиственничной тайги, поставили зимовье. Эвенк-шаман рассказал Копылову, что за высоким хребтом, если идти прямо, течет в теплое море великая река необъятной ширины. Цель похода Копылова, определенная в Якутском приказе, — дойти до «теплого моря».

Он отправляет 30 казаков во главе с Иваном Москвитиным не на юг а на восток, куда течет река, о которой поведал шаман. Отряд соорудил дощаник и двинулся вверх по Мае — где на веслах, где с шестом, а в некоторых местах выходили на берег и впрягались в бечеву. Полтора месяца шли, потом построили два струга и дошли на них до истоков Маи уже в предгорьях сурового Джугджура. Оставили там струги и налегке пошли на перевал, перебрались через заснеженный гребень хребта и спустились в долину реки Ульи сбегающей прямо в океан. Дошли до леса и срубили из лиственниц струги на которых поплыли по Улье, но через неделю пришлось их бросить потому что течение несло на водопад. Обошли его и соорудили себе новые лодки.

В один из дней августа 1639 года впереди показалась морская ширь — Лама, как называли Охотское море эвены, а вслед за ними и казаки, не знавшие никакого другого моря, кроме Студеного, ледовитого. Это море они считали теплым, но скоро убедились, что зимой, такой же суровой, как и на севере, оно тоже замерзает. Казаки не стали строить зимовье в устье Ульи, а пошли искать большую реку. Проводники-эвены вывели их к реке которую называли «Акат». Слово сразу же было преобразовано в более понятное и привычное русскому слуху. Река получила имя Охота а море стало называться Охотским. Пока не ударили морозы, прошли вдоль берега верст пятьсот до большого залива — Тауйской губы. Встретили много речек, впадающих в море, но лучшего места для зимовки, чем в устье Охоты, не нашли. К весне построили два крепких коча, на которых можно было бы плавать по морю.

Зимой нападали на них эвены, с которых казаки требовали ясак пушниной. Но стрелы с кремневыми наконечниками не могли противостоять казачьим кремневым пищалям. Ясак собрали сполна.

Весной 1640 года под парусами из сыромятных шкур поплыли кочи Ивана Москвитина, первооткрывателя Тихого океана с запада, к устью Амура, к Мамур, как называли его казаки. В «скаске» казака Нехорошко говорится, что подошли они к островам, где «гиляки сидячие» (оседлые), но не стали к ним приставать, а потом Мамурское устье видели «через кошку…» (кошка — это песчаная коса). Правда, можно усомниться в том, что именно косу Куегда в устье Амура видели казаки Москвитина. Возможно, это была Удская губа, при входе в которую расположились Шантарские острова. Казаки Ивана Москвитина были первыми, кто видел этот архипелаг из пятнадцати островов, покрытых смешанными лесами из пихты, лиственницы и березы. Мимо них проследовали два струга, специально построенных для плавания в море. И все же не выдержали они штормов Охотского моря. Казаки остались еще на одну зимовку в устье реки Алдомы. Весной они вернулись на Улью и отправились в Якутск тем же путем, которым два года назад вышли к Тихому океану. Снова они пересекли хребет Джугджур и по Алдану спустились к Лене. В середине лета добрались до Якутска, где отчитались о походе не только «скаской», но и изрядным количеством соболей. Что было потом с Иваном Москвитиным и его спутниками — неизвестно…

 

ЗЕМЛЯ КАМЧАТСКАЯ

 

Семен Дежнев был предпринимателем. Вместе с приказчиком Федотом Поповым он путешествовал с целью поиска товара, который можно было бы получить даром, а потом выгодно продать. Жалование казакам платили совсем небольшое — по пять рублей в день. Зато разрешалось брать с коренных жителей-иноверцев любых размеров ясак, преимущественно пушниной. Дежнев нашел более выгодный промысел. Он отбирал у чукчей рыбий зуб — моржовые клыки. Цена одного «зуба» — 60 рублей (вдесятеро больше годового жалованья). В устье Колымы Дежнев погрузил на коч полсотни пудов моржового клыка, что дало около трех тысяч рублей дохода.

И он пошел с отрядом 90 человек на семи кочах дальше на восток вдоль побережья. Два коча были затерты льдами, а пять сумели обогнуть Большой Каменный Нос, то есть Чукотский полуостров, и выйти в пролив между Азией и Америкой. Мыс этот давно уже назван именем Дежнева.

Буря разметала кочи. Коч Дежнева выбросило южнее реки Анадырь. Он отправился к этой реке, на север. В отчете об этом путешествии напишет: «Все в гору, сами пути себе не знаем, голодны и холодны, наги и босы». Десять недель шли эти люди, и во время похода погибло 13 человек. Те, кто дошел, перезимовали в землянках на берегу реки, а весной 1641 года построили два коча, но не смогли дойти до волока, потому что встретили сопротивление чукчей, с которых собирались взять ясак. Новая зимовка. Но тут подошел еще один отряд, объединившись с которым Семен Дежнев продолжил свой «промысел» на Анадыре.

В это время его спутник Федот Попов со своим кочем оказался около неведомой земли. Большая река (ее назвали по имени Федота — Федотовщина) впадала в море. Попов поднялся немного вверх по ней, но потом вернулся к берегу и, двигаясь на юг, дошел до узкого мыса, которым заканчивалась земля. Дальше на юг расстилалось море, а в нем — цепочка островов. По крайней мере один из них хорошо виден при ясной погоде. Неизвестно, видел ли этот остров (его имя — Шумшу) Федот Попов, но он был близок ко второму своему открытию — Курильских островов, протянувшихся от Камчатки на юго-запад на 1200 км.

Но первое его открытие, несомненно, — Камчатка, один из крупнейших полуостровов Евразии. Вполне возможно, что кто-то из казаков и раньше попадал на эту землю, но об этом не осталось никаких сведений. Сменившему Семена Дежнева в Анадырском остроге Курбату Иванову было известно о земле камчатской совсем немного.

Курбат Иванов, первым пересекший Байкал в 1643 году, организовал теперь поход и на Камчатку. Из острога он с командой 22 человека на коче спустился по Анадырю к морю. Затем поплыл вдоль побережья на северо-восток. Но через несколько дней судно попало во льды и затонуло. На счастье, случилось это на мелком месте, рядом с берегом, на котором лежал скелет кита. С помощью прочных ребер кита, вполне заменивших рычаги, потерпевшие подняли со дна свой корабль. Потом они его отремонтировали, заделали пробоины, однако не решились на нем плыть и потащили бечевой, идя по берегу. Они вышли на Чукотский полуостров, шли по берегу Берингова моря до глубоко вдающегося в сушу (на добрую сотню верст) залива Креста, и здесь кончились последние продукты… Продолжали идти, питаясь только дарами тундры, грибами и ягодами.

И вот еще один залив — длиной в полсотню верст. Его через 300 лет, в 1848 году, английский капитан Мур назовет бухтой Провидения в знак благодарности Богу за то, что позволил в ней перезимовать. И, наконец, добрались до Чукотского Носа, уже знакомого казакам.

Результат этого героического похода — карта Курбата Иванова. На ней — бассейн Анадыря, все повороты главной чукотской реки, протянувшегося на тысячу километров, береговая полоса, горные хребты и, что удивительно, — остров к северу от Чукотского полуострова. Это мог быть только остров Врангеля, про который Курбату рассказали, очевидно, чукчи. На русской карте этот остров появился почти за 300 лет до его открытия американским китобоем Томасом Лонгом.

Уже на чертеж Земли Сибирской, составленный по указанию тобольского воеводы Петра Годунова, легла река Камчатка, но вся внутренняя часть полуострова была неизвестна, да и представление о побережье было слишком приблизительным.

Завершил этап открытия и присоединения Камчатки к России Владимир Атласов, за что и назван был Пушкиным «Камчатским Ермаком». Уроженец Великого Устюга, он в 1695 году был назначен приказчиком Анадырского острога, и Камчатка попала в поле его деятельности как сборщика ясака. Вначале он послал на разведку отряд казака Луки Морозко, который дошел до реки Тигиль и рассказал о том, что видел и каким путем шел. И вот зимой 1697 года приказчик Атласов собрал отряд в 120 казаков из русских и юкагиров и вышел в поход с оленьим караваном. Два месяца шли они…

За Корякским хребтом началась камчатская земля, в которой жили коряки. С них Атласов собрал ясак соболями без сопротивления. Направился дальше, разделившись на два отряда: Морозко пошел на восток, а сам он — по западному берегу — на юг. Но когда коряки увидели, что казаков стало вдвое меньше, объединившись с изменниками-юкагирами, напали на отряд. Трое казаков погибли в этом первом столкновении, пятнадцать ранены, в том числе и сам Атласов.

Но Атласов выстоял и пошел дальше, во внутреннюю Камчатку, поднявшись вверх по реке Тигиль, разведанной Морозкой. Вышли к Срединному хребту, перевалили через него и спустились в густо населенную долину реки Камчатки, по течению которой отправились на лодках к морю. «А как плыли по Камчатке, — писал в своей „скаске“ Атласов, — по обе стороны иноземцев гораздо много. Посады великие, юрт ста по три, по четыре, по пять сот и больше есть…»

Владимир Атласов — первый человек, описавший главную достопримечательность Камчатки — вулканы…

Дойдя до моря, Атласов отправился к Охотскому морю, где на реке Ича срубил острожек. В нем перезимовал. Взяв с собой плененного камчадалами японца Даибея, двинулся на юг и встретил еще один народ, ему не знакомый, который назвал «курильскими мужиками»: «…на камчадалов схожи, только видом их чернее, да и бороды не меньше». Видимо, это были айны — жители Курильских островов и Сахалина.

Атласов добрался до южной оконечности Камчатки и оттуда увидел первый остров Курильской гряды — Шумшу. В его «скаске» говорится, что вышел он к реке и «против нее на море как бы остров есть». Дальше — безбрежный океан. Атласов возвращается в зимовье к Иче уже осенью. За время его отсутствия пали от бескормицы или болезни олени. Угроза голода заставила с наступлением весны двинуться в обратный путь, в Анадырь. Часть отряда (28 человек) отправилась в долину Камчатки «на откорм» у камчадалов.

В начале июля 1699 года Атласов вышел в путь, с ним — только 15 казаков и два юкагира да собранный ясак — 330 соболей и 190 красных лисиц.

Он снова в долине реки Камчатки, густо населенной тогда — не меньше 25 тысяч человек в ней жило. И на сей раз Атласов заметил вулканы, очевидно, ранее закрытые туманом: «…есть гора, подобна хлебному скирду, велика и высока гораздо; из нее днем идет дым, а ночью — искры и зарево…»

Весной 1700 года, через пять лет, вернулся Атласов в Якутск. С отчетом же о своих скитаниях он поехал в Москву. Проезжая через Тобольск, рассказал он обо воем виденном тамошнему географу и чертежнику карт Семену Ремезову, который начертил с его слов карту Камчатки. В Москве доклад Атласова был всеобъемлющ: в нем содержались сведения о горах, реках, берегах Камчатки, ее зверях и красной рыбе, о жителях полуострова — камчадалах и айнах. Сообщил он и о Курильских островах, о Японии и даже о «Большой Земле» (так Атласов называл Америку). По мнению академика Л.С. Берга, «ни один из сибирских землепроходцев XVII и начала XVIII веков… не дает таких содержательных отчетов». Высоко оценил его сведения и Петр I.

Выслушав его «скаски», Владимира Атласова повысили в должности и отправили снова на Камчатку казачьим головой. Как только прибыл он в 1707 году в Анадырский острог, преодолев за полгода просторы Сибири, сразу же пришлось подавлять бунт казаков. Восставшие его арестовали, но он сумел убежать из-под стражи. Знакомым путем ушел он на Камчатку. Два года он провел там, сражаясь с непокорными камчадалами, но взбунтовавшиеся казаки его все же до него добрались. Последние дни Атласова описал Пушкин, собиравшийся в последний год жизни писать повесть из камчатской жизни: «Не доехав полверсты, отправили они трех казаков к нему с письмом, предписав им убить его, когда станет читать… Но они застали его спящим и зарезали».

Существует версия, что раньше русских на Камчатку попали японцы. В 1698 году Атласов отбил у камчадалов плененного ими японца из города Осака по имени Денбей. Он был выброшен на камчатский берег после кораблекрушения. Могло и раньше подобное случиться, но об этом ничего не известно. Атласов отправил его в Москву. Там первого японца в России представили царю Петру Великому, который поручил обучать японскому языку детей боярских на случай, если придется ехать в далекую страну торговать. И некоторые из них, действительно, были переводчиками при первой встрече русских с японцами во время плавания М. Шпанберга. И в этом тоже заслуга Атласова, проявившего интерес к плененному иноземцу. А интерес «камчатского Ермака» к природе Камчатки сделал его предшественником первого исследователя полуострова Степана Петровича Кра-шенинникова.

Человек, который продолжил начатое Атласовым познание Камчатки, родился как раз в год его гибели. Был он одногодок Ломоносова и вместе с ним учился в Славяно-греко-латинской академии в Москве, только поступил в нее на семь лет раньше «архангельского мужика». Всего 26 лет прошло после гибели «камчатского Ермака» Владимира Атласова и появился на Камчатке ее истинный первый исследователь — Степан Петрович Крашенинников. Ему суждено было завершить открытие в целом крупнейшего полуострова Восточной Азии, хотя, конечно, исследования природы Камчатки продолжались и в последующем.

Степан Крашенинников был включен в состав Второй Камчатской экспедиции В. Беринга как студент при академиках Г.Ф. Миллере и И.Г. Гмелине. Больше трех с половиной лет ехали они через Сибирь. Для Краше-нинникова это была очень хорошая школа. Он работал все эти годы и превратился из ученика в самостоятельного ученого.

И вот, наконец, на стареньком паруснике «Фортуна» в октябре 1737 года Крашенинников приближается к Камчатке. В пути судно сильно потрепал шторм, открылась течь, и капитан распорядился выбросить за борт все лишнее, в том числе оборудование и личные вещи студента Крашенинникова. При попытке стать на якорь на реке Большой, корабль выбросило волной на песчаную косу, где людям пришлось неделю находиться в ожидании помощи.

Первым делом Крашенинников организовал метеорологические наблюдения в Большерецке, первые на Камчатке, которые велись обученными помощниками из местного населения и в его отсутствие. Сам он в январе 1738 года с собачьей упряжкой отправился в первый маршрут — на горячие ключи, а от них — к Авачинской сопке, о которой написал, что она «курится беспрестанно». Он описал Ключевскую сопку, поднявшуюся на 4750 м над уровнем моря. Всего за несколько дней до его прибытия прошло извержение вулкана, и Крашенинников подробно рассказал о нем со слов очевидцев: «Вся гора казалась раскаленным камнем. Пламя, которое внутри ее сквозь расщелины было видимо, устремлялось иногда вниз, как огненные реки, с ужасным шумом…»

Горячие источники обнаружены в разных концах полуострова. Особенно мощные открыты им у истоков реки Семячик. «На сей площади во многих местах горячий пар выходит с великим стремлением, и шум воды клокочущей слышится… вода кипит белым ключом, как в превеликих котлах… пар идет из них столь густой, что в семи саженях человека не видно». Неподалеку он увидел фонтаны кипящей воды — гейзеры, одно из чудес природы Камчатки.

Очень много внимания уделял Крашенинников разнообразной растительности и животному миру Камчатки. Им описаны впервые огромные лежбища моржей, морских котиков и сивучей, которые «около каменных гор или утесов в океане… ревут страшным и ужасным голосом»; птиц, которых на Камчатке «великое множество», многотысячные косяки идущей на нерест горбуши. Эти рыбы, «будучи в реках, цвет свой переменяют, телом худеют и в крайнее приходят безобразие…»

Сотни километров преодолел Крашенинников по Камчатке: летом на лодках по рекам, зимой — на собачьих упряжках. Особенно интересным было его зимнее путешествие 1739—1740 годов вдоль тихоокеанского побережья на север. По долинам рек Карага и Лесная он вышел на Охотское побережье, прошел по нему на юг до реки Тигил и вернулся в Нижнекамчатск. Не раз пересекал он весь полуостров по долинам рек Камчатка и Быстрая. В пути довелось ему познакомиться с камчатским землетрясением: «…земля так затряслась, что мы за деревья держаться принуждены были, горы заколебались, и снег с оных покатился».

Был он и на юге Камчатки, на небольшом, но глубоком (до 300 метров) озере Курильском. Помощника своего Степана еще в 1737 году Крашенинников послал на Курильскую гряду и получил от него сведения о двух самых северных островах.

Вернулся Степан Крашенинников в Петербург через 10 лет после того, как покинул его. И прожил еще тринадцать лет. Умер 45-ти лет от роду. Через год вышла его книга «Описание Земли Камчатской» — одно из самых замечательных произведений русской науки.

 

КОНТУР СЕВЕРНОЙ АЗИИ

(великая Северная экспедиция 1733—1743 годов)

 

Экспедиция Беринга и Чирикова продолжалась больше 20 лет, в ней участвовало несколько тысяч человек. По существу, она объединила несколько экспедиций, выполнивших огромный комплекс исследований северной территории Сибири — от устья Печоры и острова Вайгач до Чукотки, Командорских островов и Камчатки. Она превратилась в Великую Северную экспедицию. Это название точно ее характеризует, потому что более грандиозного географического предприятия до нее не было. Российский академик К.М. Бэр считал, что по размаху с ней может сравниться только два подобных мировых события: древнее путешествие финикийцев вокруг Африки и географическая съемка Китая, проведенная в начале 18-го столетия. Но, замечает Бэр, территория, охваченная Великой Северной экспедицией, больше, чем Китай.

Каждый из семи отрядов составил карту своего участка, а потом на их основе составлена итоговая генеральная карта. В 1746 году подписанная Алексеем Чириковым, Дмитрием Лаптевым, Степаном Малыгиным, Иваном Елагиным и Софроном Хитрово, она была представлена в Адмиралтейств-коллегию.

А началось все с петровского указа, постановившего перед Камчатской экспедицией В. Беринга выяснить, «…сошлась ли Америка с Азиею… и все на карту исправно поставить».

Евреинов и Лужин, с огромным трудом добравшись до Камчатки, составили карту западного побережья полуострова и шестнадцати Курильских островов, но на вопрос о существовании пролива между Азией и Америкой они ответить не смогли.

В 1722 году Петр встречался с Евреиновым в Казани, расспросил его и посмотрел карту. А через два года подписал указ о Сибирской экспедиции для поиска пролива между Азией и Америкой. С картой Страленберга Витус Беринг отправляется на восток — на Камчатку.

Его экспедиция не дала ответа на главный вопрос, поставленный перед ней царским указом. Исследования надо продолжить. Сенат учредил новую камчатскую экспедицию. «Оная экспедиция самая дальняя и трудная и никогда прежде не бывалая, что в такие неизвестные места отправляются», — говорилось в указе Сената.

Организовано семь отрядов: один — для Камчатки и островов Тихого океана, другой — для Курильских островов и Японии, третий — для внутренней части Северной Сибири, а четыре отряда поделили между собой все необъятное побережье Северного Ледовитого океана. На их долю выпала титаническая работа.

Самому западному отряду предстояло составить описание берега от Архангельска до Обской губы. Вроде бы это был наиболее освоенный участок северного морского пути. Но неудачи преследовали отряд с самого начала.

Два специально построенных коча «Обь» и «Экспедиция» покинули устье Северной Двины 21 июля 1734 года. Удивительно благоприятной была обстановка в обычно забитом льдами Карском море. А между тем не смогли воспользоваться ею капитаны судов С. Муравьев и М. Павлов. Без препятствий прошли они в Карское море через Югорский Шар и проследовали на север вдоль западного берега Ямала, большого низменного полуострова, вытянувшегося к северу (его название значит по-ненецки «край земли»). Но лейтенанты Муравьев и Павлов не довели свои суда до северной оконечности Ямала. Надо было лишь обогнуть его, чтобы войти в Обскую губу. Они достигли 72°31' с.ш. и повернули на зимовку в устье Печоры, потому что, как рапортовал Муравьев, «…от тамошнего воздуха, почитай все, хоть несколько времени, пребывали тяжкими болезнями…».

Упустили благоприятный год, а следующий оказался намного хуже. Только 17 августа прошли Югорский Шар, но в Карское море пробиться через льды оказалось делом невозможным. Опять возвращение на Печору в город Пустозерск — зимовать. А тут начались раздоры между командирами, оказавшимися не способными к подвигу открытия. И Адмиралтейств-коллегия отрешила их от должности и предала суду, который «за многие непорядочные, нерадетельные, леностные и глупые поступки» разжаловал их в матросы.

Во главе отряда поставлен был новый человек — Степан Малыгин, жестокий, грубый, но опытный и умелый мореход. Экспедиции переданы два новых бота под названиями «Первый» и «Второй» (капитан А. Скуратов). В 1736 году вышли они в плавание, но сплоченные льды заставили и их вернуться. Для зимовки выбрано было устье реки Кары, что намного ближе к цели, чем Печора.

На следующий год, уже в начале августа, корабли подошли к проливу, отделяющему заболоченный остров Белый от северного берега Ямала. Этот пролив, длиной чуть больше 60 км и шириной в самом узком месте всего 9 км, назван был впоследствии проливом Малыгина. И справедливо, потому что Степан Малыгин впервые воспользовался этим узким и мелким проливом для огибания Ямала. Прежде Ямал огибали, но к северу от острова Белый. Поморы же пересекали Ямал по рекам, между которыми перетаскивали лодки волоком.

Поставил Малыгин на северной оконечности Ямала маяк и, обогнув полуостров, вошел в Обскую губу. Через пять дней плавания по заливу достиг он 22 сентября 1737 года устья Оби. Четыре года потребовалось на переход от Северной Двины до Оби. И больше всего сделал на западном участке северного побережья геодезист Василий Сельфонтов. Весной 1736 года он впервые положил на карту внутреннюю часть Ямала — Большеземельскую тундру, пройдя со съемкой на оленях от устья Печоры к устью Оби. Им заснято 122 тысячи квадратных километров.

От устья Оби, вокруг Таймыра, до устья Енисея съемку проводил отряд лейтенанта флота Дмитрия Овцына. Он зимовал в Обдорске (теперешнем Салехарде) и летом 1735 года на дубельшлюпке «Тобол» отправился в плавание по Обской губе. Но залив был скован непроходимым льдом. На судне уже тридцать семь человек, включая самого Овцына, заболели цингой. Четверо умерли. Тогда решили возвратиться на зимовку, «дабы не помереть всем безвременно и не потерять судно».

Из Тобольска, где зимовал отряд, Овцын съездил в Петербург. А летом он снова — в Обской губе, из которой на сей раз удалось выйти в море. Но оно было заполнено льдами. Зима — снова в Обдорске. И лишь в следующем, 1737 году, прошел Дмитрий Овцын из Обской губы в устье Енисея на специально для него построенном в Тобольске боте «Оби почтальон». К северу от Обской губы моряки дошли до 74°02' с.ш. и видели в этом месте кита, который, как бы приветствуя отважных мореходов, выпустил несколько фонтанов. Кит во льдах Карского моря — явление довольно редкое. А Дмитрий Овцын был первым мореплавателем, который прошел морем с Оби на Енисей и обогнул полуостров Явай. До него промышленники и купцы, стремящиеся в Туруханск, доходили морем только до Тазовской губы, а дальше по рекам и озерам: где бечевой, где волоком…

Пока Д. Овцын плавал, геодезист отряда Прянишников пешком прошел по левому берегу Енисея от Туруханска больше тысячи верст. Была составлена первая карта Гыданского полуострова.

Судьба Овцына была необычной. Доложил он в Петербурге о выполнении своей задачи. Затем вернулся в Тобольск и был там арестован за общение со ссыльным князем Н.А. Долгоруким, преданным вскоре казни.

Овцына отправили к Берингу на Охотское море, где он плавал к берегам Америки и зимовал на острове Беринга.

Новый начальник второго отряда — штурман Федор Минин. Он продолжает исследование приенисейских берегов. Летом 1740 года, выйдя из Енисейского залива на восток, Минин миновал устье Пясины и открыл россыпь мелких островов, очень похожих на те, что украшают берега Скандинавского полуострова. Там их называют шхеры. И этот небольшой архипелаг получил название — Шхеры Минина. Наряду с этим открытием, второй отряд установил рекорд плавания на восток, который долго никто не мог превзойти — 75°15' з.д.

Опись участка побережья к западу от устья Лены была поручена отряду лейтенанта Василия Прончищева. В его отряде были подштурман Семен Челюскин и геодезист Никифор Чекин, а также жена Василия Татьяна — первая женщина в полярных экспедициях.

Дубельшлюпка Прончищева «Якутск» без особых препятствий дошла до реки Оленёк, близкой соседки Лены, о чем говорит и само ее название, подчеркивающее также и небольшие размеры реки (конечно, по сравнению с Леной, потому что Оленёк чуть подлиннее Камы). В устье уже жили двенадцать промышленников с женами и детьми. Но Прончищев построил для своего отряда две избы из плавника, в которых и провел зиму. Цинга не обошла зимовщиков. И сам Прончищев заболел. А на следующий год, как только вскрылись льды, в августе он вышел в море, не оправившись от болезни. Продолжая идти на север, «Якутск» попал во льды, «которым и конца видеть не могли». Тяжелобольной Прончищев приказал возвращаться. Он умер 9 сентября 1736 года на судне, когда оно подошло к устью Оленёка. Через тринадцать дней скончалась его жена Татьяна Прончищева, которую очень долго называли Марией (настоящее имя ее установлено совсем недавно). Могила Прончищевых на берегу Оленёка — одна из самых известных достопримечательностей в Российской Арктике. В 1999 году на ней установлен новый памятник.

Продолжил работу Прончищева Харитон Лаптев летом 1739 года. Его первое открытие на пути к Хатангскому заливу — небольшая, но глубоко вдающаяся в сушу бухта, которой он дает скандинавское имя — Нордвик («Северный залив»). Возвращаясь в Хатангский залив, Лаптев открыл остров «длиной поперек более мили». Над морем он «стоит утесом, там якобы стена из одного камня, а с той стороны, которая в губу, лежит берег, пологой и низкой». Этот остров, открытый Василием Прончищевым, назван Преображение. Льды не позволили пройти вдоль восточного берега Таймыра дальше мыса Фаддея, где поставлен был маяк «из камня, плиточного вышиной в полторы сажени». Этот Лаптевский маяк через 180 лет, в 1919 году, увидели сквозь туман моряки с Амундсеновского судна «Мод», направлявшегося к месту дрейфа.

Зимовка Х. Лаптева в Хатангской губе, около устья реки Блудной, прошла благополучно, без болезней и потерь. А весной 1740 года были возобновлены работы: геодезист Чекин с девятью собачьими упряжками и восемнадцатью оленями направился через тундру к устью реки Таймыры, чтобы провести описание берега до устья Пясины. Верст триста прошел Чекин до озера горы Бырранга и еще триста до устья Таймыры, а там на запад — со съемкой. На карту лег стокилометровый участок побережья. На 76°26' с.ш. поставил Чекин свой маяк, а дальше не пошел, потому что кончился корм для собак. В Хатангское зимовье он вернулся через два месяца, в конце мая, «с крайнею нуждою».

Когда Чекин вернулся, Х. Лаптев отправил на Таймырское озеро две группы таймырских аборигенов для заготовки рыбы и организации склада. После того как вскрылся лед на озере (в июле), эта рыбацкая бригада на лодке спустилась в устье Таймыры. Туда направил Х. Лаптев «Якутск». Удалось пройти вдоль таймырского побережья не более двухсот верст, и судно попало во льды. Течение и ветер загнали его в ловушку, из которой оно не выбралось. У «Якутска» был обломан форштевень и пробит борт.

24 августа не выдержавший давления льдов «Якутск» затонул. А экипаж судна высадился на льдине, кото<