Я называю вещи своими именами

Лекция была прочитана 26 декабря 1979 года в Аудитории Гаутамы Будды, Пуна, Индия

Первый вопрос:

 

Возлюбленный Мастер,

Вчера Ты сказал, что Тебе не нужно знать всех нас лично. Я чувствую, что все мы находимся в разных местах, и у каждого своя причина, чтобы быть здесь в этой жизни. Ошибаюсь ли я, когда чувствую, что путь для каждого разный, но все пути ведут к одной и той же цели?

 

Аннмари Мюллер,

 

Нет ни цели, ни пути к цели. Ты уже здесь, ты никогда не была больше нигде. Сама идея пути и цели - это игра ума. Сначала ты создаешь цель, амбицию, желание в отдаленном будущем, утопию - мирскую или духовную, католическую или коммунистическую, затем начинаешь думать о путях. Но по сути дела никакой цели нет, поэтому все пути ложны. И, начав с попытки добиться цели, ты будешь приходить во все большее и большее замешательство.

Все пути имеют природу снов, потому что, прежде всего, ты никогда не покидала дома, ты лишь заснула. Адам и Ева никогда не были изгнаны из Эдемского сада, они лишь заснули. Съев плод от древа знания, плод знания, они стали рациональ­ными существами. Это их сон; они потеряли из виду собствен­ное сердце, они забыли о нем. Но оно есть, оно никуда не делось.

Ты по-прежнему в Эдемском саду, ты по-прежнему в Боге; где еще ты можешь быть? Нельзя быть больше нигде. Это основа моего подхода: нет цели, нет пути, тебе не нужно ничего достигать. Вся идея достижения - это не что иное, как путешествие эго. Сначала ты пытаешься добиться денег, власти, престижа, а потерпев поражение, - которое неизбежно, потому что ум продолжает просить больше и больше, - глубоко разочаровавшись, ты начинаешь превращаться в религиозного человека. Но весь твой образец остается прежним. Ты по-преж­нему желаешь цели. Теперь это уже не деньги, это медитация; теперь это уже не власть, это рай. Ты играешь в ту же игру, называя ее другими словами. Ум обманул тебя, ум заманил тебя в еще одно путешествие.

Сколько ты собираешься позволять уму обманывать себя? Ударение нужно делать не на том, чтобы куда-то идти, но на том, чтобы проснуться. Например, здесь сейчас три тысячи человек; если все вы заснете, все вы будете здесь, никто никуда не денется, но всем вам приснятся отдельные сны. Сны - это очень личное; фактически, нет ничего более личного, чем сны. Ты не можешь разделить свой сон даже со своим возлюбленным, ты не можешь пригласить друзей в гости к себе в сон - это невозможно, в них ты совершенно одна. Сон - это не объек­тивное явление, это не реальность; это лишь идея, которая загипнотизировала тебя настолько, что кажется реальной. При­сутствие другого разоблачит ее нереальность.

Поэтому, если все вы заснете, естественно, вы окажетесь в разных местах. Кто-то будет в Константинополе, кто-то в Токио, кто-то в Пекине, но в действительности все вы будете здесь и сейчас. Ваши места будут разными: кто-то будет королем, кто-то нищим, кто-то будет мужчиной, кто-то женщи­ной, кто-то будет очень знаменитым, кто-то будет ничтожест­вом. Но думаешь ли ты, что все это имеет значение? Все вы можете проснуться, и все ваши сны, отдельные сны, одинаково испарятся.

Ты говоришь: «Я чувствую, что все мы находимся в разных местах...»

Несомненно - но во сне. Один грешник, другой святой; один христианин, другой индуист; один белый, другой черный. Все это сны! В своем глубочайшем ядре ты - лишь чистое сознание, просто осознанность и ничего больше, чистое зеркало, не отождествленное с отражениями.

В этом все усилие мастера - разбудить тебя, не заставлять тебя двигаться к определенным целям. Если мастер предлагает тебе двигаться к определенным целям, он будет обладать огром­ной привлекательностью для твоего ума; ум с ним согласится, потому что именно этого он жаждет: новых целей, чтобы путешествие продолжалось, чтобы вся его глупость сохранялась в целости.

Настоящий мастер разбивает все твои цели. Лишь разбив все твои цели, можно тебя разбудить. Что ты подразумеваешь под «личностями»? Слово «личность» происходит от корня «личина». Личина значит маска. Личность - это ложное явле­ние, это маска, это не твоя реальность. Но эго хочет, чтобы его узнавали лично. Эго хочет общаться лично, эго хочет призна­ния, внимания; иначе ты не личность. Никого нет, никого никогда не было. Лишь благодаря обстоятельствам может су­ществовать маска, и ты можешь обманывать других. Но ты должна знать, что это маска, камуфляж. Личность ли ты глубоко внутри, под маской? Нет. Совсем нет. Ты лишь присутствие, не личность.

Я общаюсь с твоим присутствием, не с твоей личностью. Как я могу общаться с твоими снами? Я общаюсь с тобой, но не с твоими снами. Только во снах ты отдельна. В реальности все мы одно, все мы органическое целое.

Ты говоришь: «Я чувствую, что все мы находимся в разных местах, и у каждого своя причина, чтобы быть здесь в этой жизни...»

Сплошная чепуха. Говоря откровенно, просто навоз! Но эго продолжает играть с этой красивой идеей: «Я здесь по особен­ной причине». Каждая травинка думает то же самое, каждый камушек гальки на берегу думает то же самое. Спроси любого буйвола или осла, и все они скажут, что они здесь по особенной причине, что пришли выполнить определенную миссию, принес­ли миру послание. И те, кто хочет тебя эксплуатировать, продолжают говорить тебе эту чепуху.

У существования нет никакой причины; оно просто есть. В этом его красота. У него нет ни причины, ни направления, оно никуда не идет, ему нечего осуществлять. В этом его красота, поразительная красота. Оно существует совершенно без причины; в этом его тайна, непостижимая, неизмеримая.

Если ты сможешь узнать причину существования, ты сни­мешь с него покров тайны, ты разрушишь его красоту. Тогда в нем больше нет смысла, помни. Тогда больше не будет значения. Почему есть любовь? Есть ли у нее причины? Да, если ты спросишь химика, физиолога, они скажут: «Да, это гормоны в химии тела; может быть, похоть, но не любовь». Ты больше, чем полная сумма твоих частей, и в этом «большем» существует Бог.

В этом иррациональном элементе, который пронизывает все существование, существует Бог.

Тертуллиан прав, когда говорит: Credo qui ahsurdum - я верю в Бога, потому что Бог абсурден. Тертуллиан - один из тех великих будд мира, который действительно обладал пронза­ющим насквозь видением. «Я верю в Бога, потому что Бог абсурден» - это величайшие слова из когда-либо сказанных, одно из самых насыщенных изречений. Верить в Бога, потому что для веры есть причины, мало; тогда верить будет каждый. Это не квантовый скачок, это не прыжок за пределы ума. Если ум убеждают доводы и он верит - это не религиозно.

Когда твое сердце будоражит нечто такое, чего ты не можешь выразить; что нельзя адекватно облечь в слова, из чего нельзя сделать никакую систему или религию; что просто лишает тебя дара речи, оставляет тебя в глубоком трепете и благоговении, своего рода невероятный шок... все старые поня­тия разбиты вдребезги... в молчании - ты теряешь весь рассу­док, всю рассудительность, - лишь тогда ты в причастии с целым. Это не вопрос обсуждения, ты здесь не для того, чтобы что-то осуществить. Это лишь празднование: жизнь ради жизни.

Но наши умы хотят какого-то питания, и ваши так называ­емые проповедники, философы, теологи продолжают давать это питание. Они говорят: «Вас послали сюда с особенными целями. У вас есть особенные места. Вами выполняется великая работа». И ваши эго раздуваются.

Я не могу этого делать. Я тебе не враг. Как только мне представится шанс разрушить эти раздутые эго, духовные эго, благочестивые эго, религиозные эго, я собираюсь сделать это, не теряя ни мгновения. Но эго есть эго; не имеет значения, на чем оно держится, не важно, чем оно питается.

Нет, я не вижу, чтобы вы находились в разных местах; в разных снах - да. И я не вижу, чтобы «у каждого была своя причина, чтобы быть здесь в этой жизни». Причины вообще нет. Это просто празднование. Это переполнение энергией сущест­вования - или Богом. Какая причина у волн в океане? Какая причина у лучей солнца? По какой причине поют птицы... кричит кукушка? По какой причине капли росы сияют на солнце рано утром? Какая причина у розы?

Неужели ты никогда не можешь смотреть на жизнь без этого базарного ума, который вечно считает? Неужели ты не можешь на несколько мгновений отложить его в сторону и увидеть реальность как она есть? Тогда ты будешь удивлена: нет вообще никакой причины. Тогда ты можешь смеяться, танцевать и молиться, лишь тогда в твоем существе будет иное качество. Целое начнет выражать себя через часть.

Но помни снова, я не говорю, что оно будет выражать какое-то особенное послание, что ты станешь мессией. Я просто говорю, что целое начнет играть свою невероятно абсурдную игру через тебя без всяких препятствий. Это утонченно, это красиво, но это не арифметика. Это поэзия, это музыка, это танец - искусство ради искусства. Как и жизнь, как и сущес­твование. Такой подход я называю религиозным.

 

Второй вопрос:

Возлюбленный Мастер,

Почему люди думают, что жить без политики невозмож­но?

 

Мукеш Бхарти,

 

Ум есть политика, потому что ум амбициозен, а амбиция - это корень политики. Если ты амбициозен, ты политичен. Твои амбиции могут принять форму религии, но политика остается. Тогда ты соревнуешься с другими святыми.

В ту ночь, когда Иисус расстался со своими учениками, так называемые апостолы были очень встревожены тем, что случит­ся с Иисусом. Вот что их беспокоило: после смерти Иисуса, когда придет Судный День, и все они попадут в рай, кто будет стоять рядом с Иисусом? Очевидно, Иисус будет стоять по правую руку Бога; это они могли себе представить. Но кто будет рядом с Иисусом? Из-за этого они ссорились и спорили. Последняя ночь Мастера, завтра он будет распят... но это их не заботит. Эти апостолы политичны, эти апостолы создали хрис­тианство, а христианство - это политика и ничего больше. Как и индуизм, как и ислам - все это политические желания, спрятанные за религиозными словами.

Человек не может жить без политики из-за ума. Тебя воспитали, тебя приучили быть политиком. Каждый ребенок отравлен с самого начала, отравлен амбицией. Мы учим людей быть амбициозными: будь кем-то в мире, будь кем-то особен­ным, превзойди других, победи других! Мы даем каждому ребенку идею о том, что жизнь - это борьба, в которой выживает лишь сильнейший. Выживаешь ли ты, пользуясь правильными или неправильными средствами, не важно.

Двадцать пять лет образования - почти треть твоей жизни тебя приучали быть амбициозным. Как ты можешь избежать политики? Единственный способ избежать политики - выйти из ума; это значит, что пока ум полностью не отброшен, политика будет продолжать цепляться к тебе. Ты можешь быть даже аполитичным, но тогда это станет твоей политикой.

Ты спрашиваешь меня, Мукеш: «Почему люди думают, что жить без политики невозможно?» - потому, что они не могут себе представить, как можно жить без ума и желания, как можно жить без амбиций. Они знают лишь один способ жить: соревно­ваться, бороться! Если ты не будешь управлять другим, другой будет управлять тобой; поэтому, прежде чем другой начнет управлять тобой, победи его. Конечно, лучше управлять, чем быть управляемым; лучше быть хозяином, чем рабом; лучше быть богатым, чем бедным. Происходит великая борьба, милли­оны людей борются за одни и те же вещи - а этих вещей не так уж много.

Сколько людей может быть президентами, сколько людей может быть премьер-министрами, сколько людей может быть Фордами, Рокфеллерами, Морганами, Бирлами и Татами? Сколько? Очень немного. Жизнь коротка, а это цели, которых нужно достигнуть. Если ты не можешь быть Рокфеллером, если ты не можешь быть президентом какой-нибудь страны, твоя жизнь - это пустая растрата, ты неудачник. Пока ты не поймешь, что, даже став Рокфеллером или Морганом, ты ничего не достигнешь... ты будешь дальше от себя. Ты будешь глубже во снах.

Став президентом страны, ты не добьешься никакого мира или блаженства. Никакая музыка не взорвется в твоем внутрен­нем существе. Фактически, ты станешь более уродливым. К тому времени, как человек становится премьер-министром, он становится ужасно уродливым, потому что вся эта борьба делает его уродливым. Он должен быть хитрым, он должен быть хитрее других, иначе он не добьется успеха. Он должен быть жестоким, он должен быть насильственным, он должен быть очень дипло­матичным. Он должен говорить одно, думать другое, а делать третье. К тому времени, как он достигает высочайшего поста, которого он желал, он уже полностью разрушен. Он больше не человеческое существо. Он пустой внутри; в нем нет существа, нет души.

Но эти люди считаются преуспевающими людьми, эти люди считаются творцами истории. Считается, что эти люди оставля­ют свой след в эволюции человечества. Это самые вредные люди в мире, это величайшие преступники: Чингиз-хан, Тамерлан, Адольф Гитлер, Иосиф Сталин, Мао Цзе-дун - вот настоящие преступники. Незначительные преступники страдают в тюрь­мах, крупные преступники становятся президентами и премьер-министрами.

Но и люди, не сумевшие исполнить этих глупых желаний, тоже много страдают. Они страдают комплексом неполноцен­ности, они чувствуют себя неудачниками. Ваше образование создает только два вида людей. Первые, которые добились успеха и, добившись успеха, узнали, что потратили жизнь впустую. Но говорить это другим бессмысленно, потому что другие посмеются и сочтут это нелепостью. Лучше продолжать улыбаться, хотя глубоко внутри ты знаешь, что потерпел поражение, что твоя жизнь не имела никакой важности, что ты не наслаждался ею. Ты не танцевал, твое сердце не пело свою песню. Вся твоя жизнь была экспериментом в бесполезности. Ты знаешь это, но уже слишком поздно. Ты не можешь вернуться, ты не можешь сказать правду - это просто обнажит твою глупость. Лучше играть роль успешного человека.

И есть другой вид - люди, которые видят этих преус­певающих людей и страдают от великой ревности, зависти, которых глубоко ранит то, что «мы не смогли добиться этого в этой жизни». Это политика.

Моя задача здесь в том, чтобы научить тебя другому образу жизни, который совершенно не политический. Пусть ум будет отброшен. Не будь рабом своего ума. Стань более сознанием, чем умом, стань более бдительным к тому, как надоедает тебе ум, как он приводит вещи в беспорядок, осознай хаос, до которого низвел тебя ум. Просто наблюдай, будь бдителен. И мало-помалу, по мере того как растет твоя наблюдательность - Будда называет это «правильным вниманием», - ты станешь способен выскальзывать из ума. Вне ума ты и вне политики; иначе все, что ты делаешь, является политикой. Ты участвуешь, позитивно или негативно. Если ты голосуешь, ты участвуешь, если ты не голосуешь, ты тоже участвуешь, но пассивно. Кажется, выбора нет. В любом случае ты будешь частью политики.

 

Во времена правления Гитлера пятеро немцев сидели за столиком в кафе, думая свои думы. Один из них вздохнул, другой громко застонал. Третий безнадежно покачал головой, четвертый смахнул слезу. Пятый испуганным голосом прошептал:

- Друзья, будьте осторожны! Вы знаете, что опасно обсуждать политику на людях.

 

Что бы ты ни делал, все будет политикой, кроме одного: если ты действительно станешь изгнанником мира ума.

Люди ненавидят эту ситуацию, но они не знают, что с этим делать. Они оказались в такой сложной ситуации и не знают, как из нее выбраться. Вся толпа движется в определенном направлении. Если ты движешься в каком-то другом направ­лении, толпа разозлится на тебя. Толпа не терпит нонконформистов. Она хочет полного подчинения, она хочет рабов, она уважает рабов. Она воздает все виды почестей - от уважения до Нобелевской премии - рабам, конформистам, тем, кто каким-то образом поддерживает статус-кво.

Ты можешь увидеть это повсюду. Просто посмотри на так называемых уважаемых людей - они величайшие рабы. Именно поэтому они получают уважение. Это взаимопонимание. Ты следуешь толпе, толпа уважает тебя, называет тебя святым, Махатмой.

 

Адольф Гитлер не доверял отчетам, исходящим от лю­дей, преданных ему. Однажды он переоделся и пошел в кино. Вскоре началась сводка новостей. Голос произнес:

- А теперь - последняя фотография нашего велико­го, благословенного диктатора.

Комментарий продолжался. На экране появилась фо­тография. Одним движением вся толпа поднялась на но­ги и закричала:

- Хайль Гитлер!

Гитлер так обрадовался такому отклику, что забыл подняться. Человек, сидящий сзади, похлопал его по плечу и сказал:

- Я знаю, какие чувства ты питаешь к этому ублюд­ку, но лучше встань, не то полиция арестует тебя.

 

Это чувствует каждый, но кто хочет создавать ненужные проблемы?

Быть нонконформистом - значит искать проблем, потому что толпа чувствует себя оскорбленной. Почему толпа чувству­ет себя оскорбленной нонконформистом? - потому что нонконформист выказывает признаки разума, признаки индивидуаль­ности, подлинности, ответственности, и сравнивая себя с ним, люди чувствуют себя глупыми. Они не могут его простить - и политики не могут допустить, чтобы такие люди существовали.

 

Султан решил заставить суфия драться с дикими львами, чтобы развлечь и предупредить большинство. Собрались многие тысячи. Суфий вышел на арену, пой­мал львов за уши и выбросил их за ринг. Толпа разра­зилась бешеными криками. Султан приказал связать его по рукам и ногам, привести слона, чтобы он насту­пил на него. За долю секунды до того, как на него нас­тупил слон, ему удалось откатиться в сторону. Толпа взревела.

Теперь султан приказал закопать его в землю по шею, позвал трех искусных мечников и приказал им от­рубить ему голову. Когда они наносили удары, он дви­гал головой и уклонялся, и они начали уставать. К то­му времени толпа стояла на ногах, крича:

- Перестань уклоняться и сражайся как мужчина, изворотливый мистик!

 

Беднягу закопали в землю, над землей осталась только голова! Но разуму все под силу. Веками настоящие суфии, настоящие хасиды, настоящие люди дзэн, настоящие Будды, настоящие мистики всех стран и рас чувствовали полное отвра­щение ко всей той чепухе, которая продолжается под именем политики. Они учили своих учеников: «Выберитесь из этого, это бесполезно», и многие из-за этого страдали.

Мукеш Бхарти, если ты чувствуешь, что политика - это грязная игра, не волнуйся: «Почему люди думают, что жить без политики невозможно?»

Не трать на это свое время. Толпа останется такой всегда, но ты можешь из этого выбраться. Даже если это получится у тебя одного, этого достаточно. И, возможно, если это получится у тебя, некоторые другие тоже увидят свет, потому что они увидят, что в твоем существе возникает новая радость, тебя окутывает новый аромат, новая аура, новая дымка, и новая атмосфера начнет касаться их сердец.

Я не говорю: «Стань миссионером». Это грязное слово. Но если ты вне этих грязных игр, твоя жизнь становится таким красивым явлением, что имеющие глаза смогут увидеть, имею­щие уши смогут услышать, имеющие сердца смогут почувство­вать. Вот все, что ты можешь сделать. Вот настоящее служение.

 

Третий вопрос:

 

Возлюбленный Мастер,

Почему Ты до такой степени против мышления, тео­логии, философии?

 

Гангадхар,

 

Потому что мышление - это не что иное, как сны в словах. Сны - это не что иное, как мышление в образах.

Что ты можешь придумать? Ты не можешь думать неизвес­тное; ты можешь только повторять известное. Мышление склонно к повторению, оно механистично. Мышление никогда не приведет тебя к новому прозрению, ни в религии, ни в науке. Мышление никогда не ведет тебя к новым окнам в существова­нии. Даже в научной работе редкие прозрения происходили не через мышление; все они были интуитивны, они не принадлежа­ли интеллекту. Все великие ученые убеждены в том, что не их усилие позволило им открыть новые образы жизни, новые секреты природы, нечто из запредельного, нечто очень таинс­твенное. Это не было их работой, - самое большее, они были проводниками. Поэтому я здесь не пытаюсь сделать вас велики­ми мыслителями. Фактически, вы уже великие мыслители. Каждый - великий мыслитель. Столько транспорта движется в уме; ты постоянно думаешь, день за днем, всю жизнь ты думаешь - ради какой цели, ради какого заключения?

И я против теологии более чем против чего-либо другого, потому что это предел глупости. Тео значит «Бог», логи значит «логика»: логика Бога. Это противоречие в терминах. В Боге нет логики. Любовь - да, но логика - нет, тысячу раз нет. Да, может быть любовь к Богу, но не логика. И если ты приходишь к любви через логику, твоя любовь столь же фальшива, ложна, она - искусственная, синтетическая.

Любовь случается, это не аргумент; как тогда она случает­ся? Она случается не через мышление. Она случается в проб­лесках не-мысли, когда ты входишь в интервалы между двумя мыслями. Это окна, окна в Божественное. Я против теологии.

Философия растратила впустую столько прекрасных умов, что теперь продолжать учить людей философии преступно. Люди философствовали, по крайней мере, пять тысяч лет. И к какому заключению они пришли? Философия не пришла совер­шенно ни к какому заключению. Она сбивает людей с толку. Бертран Рассел написал в своих мемуарах, что, когда он был молод и отправлялся в университет, он думал, что изучение философии поможет ему решить несколько проблем. Но к концу жизни - а он прожил очень долгую жизнь, очень философскую жизнь постоянного мышления, - к концу жизни он написал: «Все, что делает философия, - это создает еще больше проблем. Она не решила ни единой проблемы. Мои старые проблемы остались точно в том же состоянии, что и были. Но, конечно, мое философское мышление породило новые пробле­мы».

И это опыт всех мыслителей, всех философов. Философия - это мышление о неизвестном, о Боге, о жизни после смерти. Ты не знаешь, что такое жизнь до смерти, а думаешь о жизни после смерти.

Я подчеркиваю: пожалуйста, узнай жизнь до смерти, пото­му что если ты можешь получить опыт жизни до смерти, в самом этом опыте смерть исчезает. Смерть испаряется. Тогда смерти нет; жизнь вечна.

Но вместо того чтобы переживать это, философы продол­жает думать, и ты должен сделать очень четко разграниченное разделение между мышлением и переживанием опыта. Человек может думать о еде, но эти мысли не будут питательны для него. Есть - совершенно другое дело. Ты можешь думать об очень вкусной пище, в которой есть все витамины. Однако это не поможет. Просто хлебу с маслом - если ты действительно ешь - это под силу: он будет питать тебя.

Философ думает о любви. Он не любит, он ничего не знает о любви. Он не пережил ее, но он думает о ней. Что ты можешь думать о том, чего никогда не переживал? Какая необходимость думать, если ты пережил? Поэтому я против философии. В обоих смыслах она тщетна. Если ты это не пережил, она бесполезна; если ты это пережил, она еще более бесполезна.

 

Недавно орангутанг убежал из местного зоопарка. Наверное, он был философом. Через несколько часов животное было найдено в читальном зале библиотеки. Он корпел над первыми главами «Генезиса», а рядом лежал экземпляр «Происхождения видов» Дарвина.

Когда полицейский спросил орангутанга, что он дела­ет, тот ответил:

- Я пытаюсь понять раз и навсегда, кто я: питомец моего брата или брат моего питомца.

 

Именно так продолжается философия - слова за словами. Слова можно разместить в таком систематическом порядке, что они могут тебя обмануть, точно, как игральные карты можно сложить таким образом, что они создадут иллюзию дворца. Можно сделать бумажные кораблики, которые будут выглядеть точно как настоящие корабли; ты можешь их раскрасить, но они бесполезны. Ты не можешь переправиться на другой берег в бумажном кораблике.

Философия - это карточный домик, бумажный кораблик. Красиво раскрашенный, он выглядит точно как лодка, но это не лодка.

Кроме экзистенциального опыта ничто тебя не спасет.

 

Двух человек отправили определить границу между Россией и Польшей.

Однажды среди леса они наткнулись на очень старый дом, который был построен точно на границе. Не в си­лах определить, к чьей территории он должен принадле­жать, они решили спросить его обитателей. Довольно долго они звонили в дверь, и ее открыл очень извест­ный философ. Они объяснили свои затруднения и спро­сили, к какой стране он хотел бы принадлежать.

- Я живу здесь так долго, что мне совершенно все равно, - сказал он и стал закрывать дверь. Внезапно он открыл ее снова и быстро добавил:

- Впрочем, подождите: отнесите меня к Польше. Несколько обиженный русский через час вернулся снова, чтобы спросить старого философа о причине его внезапного решения.

- Никакой особенной причины нет, - ответил тот. - Просто двадцать лет назад я прочитал в газете, что зимы в России очень холодные.

 

Философия вся в книгах и словах и не имеет никакой связи с существованием. Моя задача здесь в том, чтобы помочь вам войти в существование, а философия - это чистая растрата жизни и энергии - жизни, которая так бесценна, энергии, которая может привести тебя к Богу, энергии, которая божест­венна. Избегай философии, избегай философов.

Будь с мудрыми, это совершенно другие люди. В древние времена философ был мудрым человеком. Сократ был филосо­фом совершенно другого рода, чем Бертран Рассел, Эммануил Кант, Гегель, Хайдеггер. Сократ был мудрецом, мудрым, как Будда. Пифагора тоже называли философом, но в те дни слово философия имело свой первоначальный смысл: любовь к муд­рости. София значит «мудрость», фило значит «любовь». Но понемногу это значение изменилось. Теперь то, чему учат в университетах, не имеет ничего общего с мудростью. Все это мусорное знание.

Анализ языка сейчас называется философией. Сейчас Г. И. Мур и Людвиг Виттгенштейн считаются великими философами. Это лингвисты, аналитики - великие лингвисты и великие аналитики, но совершенно не философы, не философы в смысле Сократа, Будды, Лао-цзы.

 

Джордж Бернард Шоу был изнурен нескончаемой бе­седой с философом, который пытался произвести на не­го впечатление своими знаниями.

Внезапно он перебил его:

- Знаете, между нами двумя, - мы знаем все, что только можно знать.

- Как это? - спросил польщенный философ.

- Кажется, вы знаете все, - сказал Шоу, - кроме того, что вы зануда, - а это знаю я!

 

Четвертый вопрос:

 

Возлюбленный Мастер,

Почему на Рождество я чувствую печаль, тогда как все послание в том, чтобы радоваться и веселиться?

 

Вачана,

 

Послание Христа в том, чтобы радоваться и веселиться. Но послание христианства не в этом. Вот послание христианства: будьте печальными, с угрюмыми лицами, выглядите несчастны­ми; и чем более вы печальны, тем более вы святые. Иногда я очень сочувствую бедному Иисусу. Он оказался в такой дурной компании, и иногда я спрашиваю себя, как он себя чувствует в раю со всеми этими христианскими святыми, такими печальны­ми, такими тупыми.

Он не был тупым человеком, он не был печальным челове­ком - и не мог им быть. Слово «Христос» в точности соответ­ствует слову «будда». Он был просветленным человеком. Он радовался жизни, мелочам жизни. Он наслаждался едой, питьем, дружбой. Он любил людей, он любил жизнь.

Но христиане веками рисовали его очень печальным. Они всегда изображали его на кресте, как будто он пробыл на кресте все тридцать три года. Насколько понимаю я, такой человек, как Иисус, не умер бы печальным, даже на кресте. Должно быть, перед смертью он смеялся. Именно это сделал Аль-Хилладж Мансур, прежде чем его убили фанатичные мусульмане, потому что он объявил: Аналь Хаг - Я Бог! Мусульмане не могли этого стерпеть, точно так же, как евреи не могли стерпеть Иисуса. Они убили его, но, прежде чем они его убили, он взглянул на небо и громко рассмеялся.

 

Сто тысяч человек собралось, чтобы увидеть это уродливое зрелище, убийство одного из величайших че­ловеческих существ, какое только ходило по земле. Кто-то из толпы спросил его:

- Аль-Хилладж, почему ты смеешься? Тебя убивают! Его убивали с особенной жестокостью, часть за частью. Распятие Иисуса - ничто в сравнении с Мансуром: сначала ему отрубили ноги, затем руки, затем выкололи глаза, отрезали нос, вырезали язык и отруби­ли голову. Его мучили, как только возможно, но он рас­смеялся. Кто-то спросил:

- Почему ты смеешься?

- Я смеюсь, - ответил Мансур, - потому что чело­век, которого вы убиваете, это кто-то другой, это не я. Я смеюсь и над Богом. Что происходит? - не сошли ли эти люди с ума? Они убивают кого-то другого! Ме­ня вы не можете убить; это нелепо, нелепы сами попыт­ки. Поэтому пусть все помнят, пусть запишут, что я смеялся над вашей глупостью!

 

И именно это сделал Иисус - рассмеялся. Но христиане сделали все, что было в их силах, чтобы изобразить его как можно более печальным. Почему? - потому что во всем мире религия подчинена людям невротичного типа. Она была возглав­ляема садистами, мазохистами. И на Востоке индуизм, буддизм, джайнизм - все эти религии были возглавляемы мазохистами, людьми, которые наслаждаются собственным мучением, людь­ми, которые неспособны, жить жизнь тотально. Люди, которые слишком трусливы, чтобы жить, эскаписты, до сих пор заправ­ляли религией. Эти эскаписты изобразили Будду так, будто он не смеется, изобразили Махавиру так, будто он не смеется.

А христиане, в самом деле, говорят, что Иисус никогда в жизни не смеялся. Можно ли в это поверить? Иисус никогда в жизни не смеялся? - он наслаждался едой и питьем, он наслаждался обществом игроков и проституток, он радовался всяким людям - и никогда не смеялся? Можно ли себе предс­тавить, чтобы такой человек, как Иисус, который всегда пиро­вал со своими друзьями, никогда не смеялся? Немыслимо! Как он мог есть, пить и не смеяться? Должно быть, он шутил, должно быть, он рассказывал анекдоты. Их вырезали. Он был очень подлинным человеком, очень смелым. Он принял в ученицы Марию Магдалину, известную проститутку того времени. Для этого нужна смелость, для этого нужно мужество, для этого нужен юмор. Не могу поверить, что он никогда не смеялся.

Я скорее поверю в неправдоподобную историю о Заратустре - что первое, что он сделал, родившись на свет, - это громко рассмеялся. В это я могу поверить, но я не могу поверить в эту историю об Иисусе, который никогда не смеялся. Это кажется невозможным. Ребенок... первое, что он сделал, это расхохотался. Но я могу в это поверить. В этом есть опреде­ленная красота, определенное значение. Это просто говорит о том, что Заратустра родился мудрым, что он родился просвет­ленным, вот и все. Смеялся он или нет, вопрос не в этом.

И кажется, это не очень трудно: если дети могут плакать, почему бы не засмеяться? Врачи говорят, что дети плачут, чтобы прочистить горло, чтобы легче было дышать. Но гораздо лучше сделать это раскатистым смехом. И сейчас есть врачи, которые говорят, что, если хорошо заботиться о детях, они не плачут; напротив, они улыбаются. Это хорошее начало. Вскоре появятся Заратустры.

Но до сих пор врачи были очень христианскими. Первое, что они делают, это переворачивают ребенка вверх ногами и бьют его по ягодицам. Можно ли ждать, что он засмеется? Это великое приветствие: добро пожаловать в мир - перевернуть ребенка вверх ногами и стукнуть его - хорошее начало, потому что всю жизнь он собирается получать удары по заднице - снова и снова. Вися вверх ногами, может ли он смеяться? Не удивительно, что он плачет!

Сейчас некоторые врачи работают в определенном направ­лении. Они извлекают ребенка наружу из материнского чрева более естественным способом; они не перерезают пуповину немедленно, потому что это вызывает плач, это насилие. Они оставляют ребенка на материнском животе, не трогая пуповину. Они хорошо моют его теплой водой, они кладут его в ванну точно той же температуры, что и материнский живот.

В животе матери ребенок плавает в воде. Вода эта такая же по составу, как морская вода: соленая. В таком же соленом химическом растворе, при той же температуре ребенка кладут в ванну. Он начинает улыбаться. Это действительно прекрасный прием. И не при мерцающем свете люминесцентных ламп... это травмирует нежные глаза. Фактически, столько людей носит очки из-за глупости врачей. Ребенок девять месяцев жил в материнской матке в темноте, в полной темноте. И вдруг столько света... это ранит его нежные глаза. Вы разрушаете что-то очень тонкое в его глазах. Ребенка нужно принимать при очень тусклом свете, свет нужно усиливать постепенно, чтобы глаза привыкли к свету. Естественно, ребенок улыбается такому прекрасному приему.

Я могу поверить, что Заратустра громко рассмеялся, но не могу поверить, что Иисус никогда не смеялся. Он прожил тридцать три года и ни разу не смеялся? - это было бы возможно, лишь, если бы он был абсолютным извращенцем, абсолютно патологичным, больным. Если он не смеялся, навер­ное, что-то с ним было не в порядке. Но с ним все в порядке; что-то не в порядке с его последователями. Они изображают своих святых, своих мессий, своих пророков очень серьезными, мрачными, печальными, просто чтобы показать, что они выше мира, что они по ту сторону, что они не мирские люди. Смех кажется мелким, недуховным.

Вот почему, Вачана, - потому что тебя воспитали как христианина. Хотя послание Рождества в том, чтобы радоваться и веселиться, все же в нем есть печаль, потому что все христианство учит тебя быть печальным. Это не жизнеутверж­дающая религия, это антижизненная религия. Более антижиз­ненная, чем индуизм, более антижизненная, чем иудаизм. В ней нет никакого чувства юмора. А религия без чувства юмора больна, патологична. Ей нужно психиатрическое лечение.

 

Петр, стоя в толпе, посмотрел на Иисуса на кресте. Он заметил, он явственно разглядел, что Иисус жестом зовет его.

- Эй, Петр, подойди сюда! - сказал Господь. Петр двинулся вперед, и римские стражники загороди­ли ему дорогу, избили его и повалили на землю.

Через некоторое время Петр, весь в крови и синяках, снова посмотрел вверх и увидел, что Иисус зовет его.

- Эй, Петр, подойди сюда!

Оглянувшись вокруг, Петр увидел, что толпа разош­лась, и остались только римские стражники. Он подо­шел к Иисусу:

- Да, Господи, что такое? Чего ты хотел?

- Эй, Петр, - сказал Иисус. - Никогда не угада­ешь! Отсюда я вижу твой дом!

 

Пятый вопрос:

 

Возлюбленный Мастер, Почему правительство Индии против тебя?

 

Виджайананд,

 

Любое правительство будет против, потому что я называю вещи своими именами, и это ранит. Это никак не связано с индийским правительством в частности; подойдет любое прави­тельство. Фактически, я выбрал оставаться в Индии, потому что индийское правительство - самое ленивое в мире. В Германии меня не потерпели бы и одного дня. Кажется, индийское правительство в таком хаосе, что, даже если они хотят что-то против меня предпринять, это занимает несколько месяцев. К этому времени я могу бежать. Индийское правительство - это особенное явление...

В судах рассматривается, по меньшей мере, тридцать дел против меня. В одном суде мы проигрываем дело, а служащий правительства много месяцев не знает, что мы его проиграли. Он думает, что дело продолжается. Но к этому времени мы переходим в другой суд. Это действительно прекрасное прави­тельство, но однажды они обязательно на меня разозлятся.

 

Это было, когда Индию посетил советский лидер, Ни­кита Хрущев. Премьер-министр Неру был очень озабо­чен тем, чтобы произвести на гостя впечатление велики­ми шагами, которые совершила Индия под его руковод­ством, следуя принципам социализма и демократии.

Они ехали по огромному парку, который окружает индийский парламент в Дели, и Хрущев заметил фигу­ру, согнувшуюся под деревом по большой нужде.

- Посмотрите вон туда! - сказал Хрущев, указывая на фигуру. - Вы говорите о великих завоеваниях, ко­торые совершила ваша страна, но я вижу, что прави­тельство даже не позаботилось о том, чтобы обеспе­чить массы нормальными туалетами! Как вы можете на­зывать это социалистическим прогрессом?

Говорят, что Неру был глубоко смущен этим замеча­нием.

Через го<