Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Триграммный формализм в эмоцияхСодержание книги
Поиск на нашем сайте
Надо сказать, что между древнекитайскими теориями эмоций и взаимоотношений добродетелей и пороков нет большой дистанции. Обе строились на идее баланса и связывались с арифмосемиотической символикой. Добродетели и пороки понимались как некие состояния души, наделенные эмоциональным оттенком. Учение об эмоциях проникнуто этикой. Все это позволяет применить для анализа выявленного базисного набора эмоций те же самые методы триграммного формализма, что и в случае анализа наборов добродетелей и пороков. Позиции триграмм по вышеприведенной реконструкции (гл. 2.1) имеют следующие определения: X. Сила (1) — слабость (0); Y. Подкрепление (1) — подавление (0); Z. Оформленность (1) — неоформленность (0). При соотнесении триграмм с этическими категориями выяснилось, что такие определения соответствуют добродетелям как результатам умеренных воздействий внешнего мира на человека, умеренных форм той или иной его этически значимой деятельности. В случае пороков, понимаемых в качестве всяческих поведенческих чрезмерностей, определения для средней позиции триграмм должны инвертироваться по знаку. Нечто подобное можно наблюдать и в отношении эмоций. Эмоции в европейской психологии принято подразделять на стенические (обладающие “силой”) и астенические (не обладающие “силой”), положительные и отрицательные. В первом случае они рассматриваются как повышающие и снижающие жизненную активность человека. Стеническими эмоциями для набора из “Нэй цзина” являются желание, веселье и гнев, а астеническими — печаль и страх. Во втором случае деление производится по принципу принятия или отталкивания объекта, вызывающего эмоцию, доставляемого эмоцией удовольствия или неудовольствия. Положительными эмоциями являются желание и веселье, а остальные эмоции в данном наборе — отрицательные. К этому следует добавить, что в китайской теории положительные и отрицательные эмоции можно рассматривать как производные “любви” (хао) и “ненависти” (у). Психолог и нейрофизиолог П.В. Симонов предлагает классифицировать эмоции по связи с определенным действием. Например, веселье и печаль рассматриваются им как эмоции воспроизведения и лишения, а гнев и страх — разрушения и защиты. Но более важной характеристикой эмоций является их соотнесение с состоянием (действием) обладания и необладания. Веселье и печаль, по П.В. Симонову, — это эмоции обладания, а гнев и страх — необладания (Симонов 1966: 13, 54). Что касается неучтенного им “желания”, то, несомненно, это эмоция необладания, ибо при получении желаемого само желание пропадает. Стеничность и астеничность можно связать с верхней позицией триграмм, в которой раньше стояли сила и слабость; положительность и отрицательность эмоций — со средней позицией, где стояли подкрепление и подавление; обладание и необладание — с нижней позицией с ее оформленностью и неоформленностью: X. Стеничность (1) — астеничность (0); Y. Положительность (0) — отрицательность (1); Z. Обладание (1) — необладание (0). При указанном соотнесении понятий средней позиции с иньскими (0) и янскими (1) знаками будет наблюдаться полное совпадение построенного на основе корреляций с триграммами набора эмоций с традиционными представлениями, зафиксированными в “Нэй цзине” (табл. 2.8.3).
Структура данной таблицы предполагает еще три эмоции (x1, x2, x3), неучтенные в наборе из “Нэй цзина”, но определяемые латентно заложенным в этом наборе алгоритмом. Сравнивая пятеричный набор эмоций с реконструированной системой добродетелей и пороков, можно сделать вывод, что он содержит в себе понятия, для которых стеничность сближена с пороками недостатка, а астеничность — с пороками избытка. Данная закономерность достаточно хорошо просматривается при классификации триграмм, символизирующих эмоции и находящихся в порядке “взаимопорождения”, по рубрикам недостатка, нормы и избытка (табл. 2.8.4).
При таком соотнесении данные эмоции совпадают по смысловым полям с понятиями, которые имеют аналогичную кодировку в реконструированной этической системе. Последняя позволяет заполнить не только недостающие три эмоциональные рубрики, определяемые указанным алгоритмом, но и все остальные “пробелы” эмоциональной теории древних китайцев на основе анализа значений “добродетелей” и “пороков”, которые следует при этом рассматривать в эмоциональном аспекте (табл. 2.8.5).
Так, в случае избыточных эмоциональных проявлений триграмме Чжэнь (001) будет соответствовать “бездействие” уже не как этическая категория, а как эмоциональная. Аналогично для триграмм Цянь (111) и Кунь (000) можно произвести эмоциональные категории от понятий “пресыщенность” и “строптивость”. Эти этические понятия были реконструированы в “избыточном ключе” на основе традиционных значений триграмм, принятых как отражение неких умеренностей. Также можно построить и их недостаточности. Среди других этических понятий вышеприведенной таблицы большая часть имеет фактическое подтверждение в китайской традиции, и если мыслить их в эмоциональном смысле, то можно утверждать, что древнекитайская система эмоций выходит за рамки списка, составленного А.И. Кобзевым. Для умеренных чувственных проявлений справедливы те же определения позиций триграмм, что и приводившиеся выше, только в позиции Y положительное и отрицательное сменят знак: X. Стеничность (1) — астеничность (0); Y. Положительность (1) — отрицательность (0); Z. Обладание (1) — необладание (0). Положительные и отрицательные эмоциональные состояния соответствуют действиям принятия или отталкивания того, что вызывает соответствующее состояние, и символизация их как 1 и 0 кажется более уместной, чем противная. Это и не удивительно, ведь речь идет об “умеренных” действиях, “чрезмерность” же переводит действие в запредельное положение, при котором оно и должно сменить знак. То, что раньше притягивало, теперь — отталкивает, и наоборот. Энергичность, неустанность (111) сменяется на пресыщенность и хандру; добродушие, участливость, милость (110) — на гнев и ярость, удовлетворенность и просветленность (101) — на праздную веселость и легкомыслие; успокоенность и сосредоточенность (100) — на вожделенность и одержимость; радостное согласие с чем-то, что выше тебя (011), — на печаль (скорбь) и чувство обремененности; воодушевление, мужество и самообладание (010) — на малодушие и страх; умеренная возбужденность и подвижность (001) — на перевозбужденность и взвинченность; достойное смирение и послушность (000) — на угодничество и пресмыкательство, и т.д. и т.п. Приблизительно так можно проинтерпретировать данный переход. Различные радости Полный набор чувственных состояний, как они определяются при реконструкции значений триграмм и традиционного китайского набора эмоций, получается равным двадцати четырем, если учитывать все три восьмеричных набора избыточных, умеренных и недостаточных эмоций. Такое большое количество понятий создает трудности в их интерпретации, и при всем богатстве русского языка иногда оказывается достаточно трудным подобрать верное слово для перевода. Вот, например, для триграммы Ли и “умеренное” и “избыточное” состояния определяются как радостные, но как было видно из предыдущих описаний, различие заключается в том, что первое ассоциируется с просветленностью, а второе с легкомысленностью. “Умеренное” состояние, связанное с триграммой Дуй (011), также несет в себе чувство радостности. Сам иероглиф Дуй и иероглиф шо, определяющий свойства данной триграммы, взаимозаменяемы с иероглифом юе, имеющим словарные значения “радоваться”, “охотно подчиняться”. Пожалуй, последнее значение и проясняет смысл этого понятия — радостное следование тому, что является справедливым, радостное выполнение долга, хорошая доля, добровольное подчинение авторитету. Именно это понятие, а не те, что связаны с триграммой Ли, хотя там тоже говорится о радостном чувстве, поставлено в оппозицию к астенической и отрицательной эмоции обладания — печали “ ю ”, возникающей, когда жизненная ноша оказывается непосильной и обременяет или насильно навязанные обязанности вызывают удрученность и скорбь. При таком толковании эмоций недостатка и нормы эмоция избытка для триграммы Дуй, в чем-то близкая по значению эмоции радости и также и противоположная ей, но, главное, противная добродетели “справедливость”, должна мыслиться как переходящая через край и деформирующаяся при этом радость. Это не восторг и ликование как предельные формы праведной радости, а, вероятно, какая-то тихая экзальтация стяжателя, заполучившего то, что он хотел. Примечательны способы, которыми китайцы старались привести эмоциональную сферу к равновесию. Так, в “Гуань-цзы” для этого рекомендуется обратиться к поэзии, музыке и ритуальному поведению: [Нормальная] жизнь человека непременно исходит оттого, что он пребывает в состоянии спокойствия и уравновешенности. Он теряет ее непременно оттого, что [чрезмерны] у него радость и гнев, грусть и печаль. Поэтому лучшим [средством] для сдерживания гнева является поэзия, для устранения печали — музыка, для ограничения веселья — ритуал, для соблюдения ритуала — почтительность, для соблюдения почтительности — спокойствие. [Когда у человека] внутреннее [состояние] спокойное, а внешний [облик] почтительный, к нему возвращается первоначальная природа и прочно обосновывается [в нем] (Гуань-цзы 1994: 56). Поэзия полагается в этом тексте средством для сдерживания гнева (ну). Но, согласно проведенной реконструкции, противоположностью гневу является добродушие как коррелят триграммы Сюнь. Значит, поэзия настраивает на добродушие. Чтобы ограничить праздное веселье (си), необходимо соблюдать ритуал (ли). Да и как иначе? Ведь оба эти понятия соответствуют триграмме Ли как избыточность и умеренность в поведении. Для устранения печали (ю) в “Гуань-цзы” советуется обратиться к музыке. И это тоже справедливо, ведь иероглиф юе, взаимозаменяемый с Дуй, обозначает еще и музыку, которая и приведет к возникновению умеренного эмоционального состояния, противоположного эмоции печали. Пожалуй, с умеренным состоянием чувств, связанным с триграммой Дуй, можно соотнести понятие “радость- лэ ”, резко отграничив его тем самым от веселья- си, связанного с триграммой Ли в ее неумеренном качестве праздности и непристойного поведения. На более высокий статус категории “радость- лэ ” по сравнению с весельем- си указывала С.А. Серова. Она предлагает следующую интерпретацию: си — это “радость обыденной, повседневной жизни” — частное и преходящее состояние, лэ — “радость бытия” — ощущение, возникающее в результате выполнения своей социально-этической миссии, открывающей человеку смысл бытия (Серова 1979: 109, 112). А.И. Кобзев, исследуя философско-этические взгляды философа-неоконфуцианца Ван Янмина (1472—1529), отмечает, что последний различал радость- лэ как одну из семи эмоций и некую “истинную” (чжэнь) радость- лэ, которую называл “первосущностью сердца (синь)”. Кроме того, Ван Янмин наделял свое нововведение более высоким статусом, чем эмоции веселья- си, гнева- ну и печали- ай, говоря, что когда отсутствуют эти эмоции, это называется “истинной радостью- лэ ”. При этом такая радость- лэ может порождать веселье- си и в определенном смысле противоположна гневу- ну, а утрата ее ведет к печали- ай (Кобзев 1983: 137—138). Но, при своей предполагаемой связи с триграммой Дуй, радость- лэ, если обойтись без труднопостижимого различения ее “истинной” и “неистинной” форм, не может напрямую породить веселье- си, мало связана с гневом- ну и противопоставлена печали- ай, и из этого следует заключить, что ко времени Ван Янмина китайцы ушли достаточно далеко от первоначальной систематики эмоционально-чувственных состояний, хотя и пользовались некоторыми ее наработками. Интересно приводимое А.И. Кобзевым замечание Чэнь Юнцзе в отношении одной из эмоциональных систематик Ван Янмина: “Обычно вместо страха упоминается радость”. В связи с этим А.И. Кобзев замечает, что во всех анализируемых им древнекитайских наборах “радость” (лэ) не встречается вместе с эмоциями, относящимися к группе страха (Кобзев 1983: 141). Согласно проводимой здесь реконструкции, можно выявить дополнительные закономерности. Во-первых, наличие в том или ином традиционном списке эмоций понятия “радость- лэ ” должно автоматически приводить к тому, что иероглиф си означает там не “веселье”, а “добродушие”, являющееся также эмоцией умеренности. Во-вторых, в списках с иероглифом си, понимаемом как “веселье”, нет радости- лэ, но есть “страх” (цзюй) или “боязнь” (кун), поскольку в таком случае речь идет о наборе только эмоций чрезмерности (который в некоторых текстах может быть дополнен понятиями любви и ненависти). Не меняет указанных тенденций и текст из “Ли цзи” (глава “Юэ цзи”), где иероглифы си и лэ упоминаются вместе с цзин. А.И. Кобзев перевел этот иероглиф как “осторожность”, поставив его в один ряд с боязнью (кун) и страхом (цзюй) (Кобзев 1983: 142, 144). Однако, исходя из смысла текста, для данного цзин лучше дать перевод “почтительность”, как это, например, сделал И.С. Лисевич (Ли цзи 1994: 116). “Почтительность” (цзин) к старшим Конфуций рассматривал в качестве одного из четырех достоинств благородного мужа (Лунь юй, V, 16). Как одно из выражений ритуальной благопристойности “почтительность” следует, вероятно, связать с триграммой Ли (101), а не с Кань (010), при которой собираются все “страхи”. Обратимся вновь к цитировавшемуся выше пассажу из “Ли цзи” (глава “Чжун юн”). Допустим, что вместо “радости” (лэ) там первоначально стояла эмоция “страха” (кун). Тогда получается, что речь просто идет о четверке эмоций, входящей в рассматривавшийся пятеричный набор из “Нэй цзина”. Это эмоции “веселья” (си), “гнева” (ну), “печали” (ай) и “страха” (кун), которые являются эмоциями чрезмерности. Получается, что об умеренных эмоциях текст “Ли цзи” говорит от противного и не называя их. С другой стороны, не меняя ничего в тексте, а только группируя эмоциональные понятия по парам, можно получить следующие противопоставления: “добродушие” (си) и “гнев” (ну), “радость” (лэ) и “печаль” (ай). Таким образом, получатся пары эмоциональной умеренности и чрезмерности для триграмм Сюнь (110) и Дуй (011). Тогда следует сделать вывод, что на умеренные и чрезмерные эмоции, как они определяются в триграммном формализме, в “Ли цзи” накладываются дополнительные умеренность и чрезмерность, что делает теорию эмоций еще более сложной, чем в проведенной реконструкции, но, в принципе, не противоречит ей. Из всех списков эмоций, собранных А.И. Кобзевым, большая часть содержит понятие “радость” (лэ) и другие три эмоции из “Ли цзи”, и для этих списков также справедлива подобная разбивка по парам. Видимо, акцентирование внимания китайской традиции на эмоциональных парах для триграмм Сюнь и Дуй не случайно. Нечто похожее наблюдалось и в сфере традиционной этики, в которой из пяти “устоев” (чан) акцент ставился на двух часто употребляемых вместе понятиях, связанных с этими триграммами, — “человечность” (жэнь) и “справедливость” (и). Причину этому феномену следует искать в некой задаваемой триграммами иерархичности чувственно-эмоциональных и этических понятий, согласно которой понятия, связанные с триграммами Сюнь и Дуй, оказываются высшими. Этой иерархичностью также наделяется целостный душевный организм человека, выяснение структуры которого будет проведено в последующих главах (гл. 2.9, 2.10).
Строй души Двоедушие Говоря о традиционных китайских психологических взглядах, необходимо отметить, что психологии как самостоятельной науки в Китае не существовало. Психологические идеи китайцев были неразрывно связаны с космологическими, религиозными, этическими, медицинскими и другими представлениями, являясь частью единого мировоззрения. Поэтому изучение традиционной психологии Китая возможно лишь в широком контексте его духовной культуры. Согласно имеющимся сведениям, по меньшей мере уже в середине I тысячелетия до н.э. у китайцев существовало представление о двух душах человека — хунь и по. Самое древнее письменное упоминание о них встречается в “Цзо чжуани”, но какие-либо толкования этих понятий приводятся в более поздних источниках и проникнуты социокосмическими и натурфилософскими идеями различных школ. Считалось, что душа хунь — высшая, “небесная” и состоит из ян ци, а душа по — низшая, “земная” и состоит из инь ци. Первая более духовная, а вторая — плотская. Жизнедеятельность человека зависит от взаимодействия этих двух душ. Возвышенная хунь должна доминировать над по, но часто она оказывается подвластна ее низменным движениям. Когда хунь и по соединены в гармоничном союзе, человек обладает здоровьем и преуспевает в жизни. Их дисгармония или даже возможное разделение причиняют ему болезни, неудачи и смерть. К относительно поздним следует отнести учение (возникшее, возможно, на даосской почве), что в человеке имеется семь душ- по и три души- хунь. Их взаимоотношения очень сложны. Я.М. де Гроот полагал, что представлениям о двух душах предшествовала вера в единственную душу гуй, доказательством чего является то, что данный иероглиф входит в качестве основы в иероглифы хунь и по. Гуй — это “неотделимая от тела врожденная душа”, которая впоследствии стала называться по, притом, что иероглиф гуй приобрел значение “демон, призрак” и употреблялся для обозначения той же самой души, но только после смерти человека. К этим идеям добавилась вера в существование души хунь, которая могла после смерти стать небесным духом шэнь (Groot 1910: 73—75). По мнению В.В. Евсюкова, распространенное в древности (в частности, в китайской) представление о двойственности души связано с дуально-экзогамной организацией общества. Будучи членом одного из двух экзогамных родов, индивид косвенно должен относиться и к другому роду. Дуальность общества переносится в его внутренний мир. Он “расщепляется” на два антагонистических начала, из которых одно доминирующее, а другое — подчиненное (Евсюков 1988: 88). В подобной интерпретации можно усмотреть влияние идей французской структурной антропологии, в данной тематике не продуктивных. Действительно, структура психики в любом обществе должна неким образом коррелировать со структурой последнего, но эта корреляция происходит скорее в результате сонастройки, чем за счет интериоризации. К тому же, В.В. Евсюков, пытаясь реконструировать психологические взгляды китайского неолита, пользуется данными о хунь и по из письменных источников чжоуской и более поздних эпох, в отношении которых о дуально-экзогамной организации говорить не приходится. Что касается поляризации хунь и по, ее можно объяснить, во-первых, общей тенденцией человека рассматривать все в парных категориях, которая была особенно характерна для древних китайцев, а во-вторых, специфической функцией неких психических образований, которые, как будет показано ниже, именовались данными терминами в сложнейшей элитарной космосоциоантропологической системе понятий, разработанной, вероятно, в эпоху раннего Чжоу и деградировавшей позже до неких примитивов народных верований. Противопоставленность душ хунь и по проявляется во многом. Первая считалась доброй, более духовной, мужской, а вторая — злой, более плотской, женской. Считалось, что по возникает в момент зачатия, а хунь — при рождении. После смерти человека по попадает в землю, а хунь возносится на небо. О посмертном существовании двух душ в китайской традиции говорится достаточно много и противоречиво. Считается, например, что после смерти человека душа хунь сразу же отделяется от тела. Если это была душа правителя или “благородного мужа”, то она возносится на небо, где может стать духом шэнь. Души простолюдинов не имели такой возможности, и вообще, их дальнейшая судьба остается неясной. Для того чтобы душа хунь при вознесении на небо не подвергалась нападению злых духов и могла благополучно завершить свое путешествие, было необходимо, чтобы родственники покойного в это время совершали специальные обряды. При отсутствии таковых хунь могла не достигнуть неба и остаться в нижних сферах пространства в виде зловредного духа гуй. Если вознесение произошло успешно, то новая небожительница могла ниспослать особые благословения членам семейства, живущим в посюстороннем мире. Душа по после смерти человека остается некоторое время в трупе, а после его разложения должна превратиться в демона гуй и отправиться в особый подземный мир “желтых источников” (хуан цюань), самые ранние упоминания о которых имеются в “Цзо чжуани”. Когда душа по находится в трупе, она питается подношениями родственников покойного, а если этих подношений оказывается недостаточно или покойник должным образом не похоронен, то она, превратившись в гуй, покидает преждевременно могилу и начинает вредить людям. Согласно Р. Вильгельму, у древних китайцев существовало представление, что великие мудрецы могут при жизни “сконцентрировать” свою хунь до такой степени, что способны построить из собственных мыслей и заслуг “тонкое тело”, которое станет ей опорой, когда придет время покинуть физическое тело. Для обычных людей такая опора обеспечивается культом поклонения предкам, подспудной целью которого является поставлять для хунь предка посредством почтительного воспоминания о нем некий живительный субстрат, дающий ему силу и предотвращающий его рассеивание в небытие. Р. Вильгельм находит здесь сходство с идеями немецкого ученого и философа Г.Т. Фехнера (1801—1887), который считал, что “тело бессмертия” формируется в мыслях других людей, помнящих о покойном (подробнее см.: Фехнер 1999: 529—584). Однако в учении китайцев не говорится о вечной жизни после оставления физического тела. Предки будут жить в загробном мире до тех пор, пока потомки будут помнить о них. При этом благородные семейства находятся в более выгодном положении, поскольку в них культ предков охватывает большее число их поколений, чем это водится среди простых людей, которые редко помнят более четырех или пяти поколений. Еще китайцы верили, что душа предка в отдельных аспектах воплощается в своих потомках, причем воплощения поколений чередуются через одно. Дедушка, например, воплотится во внуке, точнее, последнему передадутся некие черты характера деда, некая его живительная сила, сама пришедшая к нему из глубины веков. Р. Вильгельм полагает, что за таким механизмом воплощения должен стоять некий “общий духовный резервуар”, из которого время от времени исходят к потомкам накопленные предками “стимулы и импульсы к жизни”. Особая посмертная судьба ждет того, кто при жизни сгармонизировал свою природу и был способен эманировать некие силы, которые следует назвать “магическими”, поскольку с их помощью данный индивид мог осуществлять культурные преобразования и созидательные действия. Душа- хунь такого человека становится шэнь — “божественным духом”, героем, который связан с “полным культурным комплексом”. Он становится частью небесного пантеона великих личностей, и время его внетелесного бытия будет находится в зависимости от того, сколько сможет просуществовать культура, на благо которой он когда-то потрудился (Wilhelm 1995: 293—295). Интерпретации На основании этих и подобных представлений о душах хунь и по невозможно определить их собственно психические функции. В синологии закрепилась практика интерпретировать понятия хунь и по как означающие духовное и витальное начала в человеке, осмысляемые в контексте представлений об архаическом анимизме. Этим определяются и переводы данных иероглифов, которые следует понимать достаточно условно. Например, у Дж. Легга (Legge 1961: 365) хунь и по — это “душа” (soul) и “животная душа” (animal soul), у А. Форке (Forke 1925: 279) — “дух, ум” (mind) и также “животная душа” (animal soul), а у Р. Вильгельма (Wilhelm 1995: 291) — “animus” (анимус, разумное начало, дух, душа) и “anima” (анима, жизненное начало, душа). И. Вейс (Nei Ching 1949: 23, 189, 208), переводчица “Нэй цзина”, перевела иероглифы хунь и по соответственно как “душа, духовные способности” (soul, sрiritual faculties) и “низший дух, или животный дух” (inferior sрirit or animal sрirit). В русскоязычной синологической традиции эти иероглифы часто переводятся как “духовная душа” (хунь) и “материальная душа” (по) (Васильев 1988: 279; Евсюков 1988: 87) или как “разумная душа” и “животная душа” (Торчинов 1994: 9). Имеется также практика оставлять данные понятия без перевода и, отметив их иерархическую взаимозависимость, интерпретировать через психофизическую деятельность человека. Так, Г.А. Ткаченко пишет, что “горняя” душа хунь ответственна за эмоции и ментальные процессы (в том числе сон и транс), а “дольняя” душа по ответственна за физиологические процессы и двигательные функции тела (Ткаченко 1999: 69), а М.Е. Кравцова указывает, что хунь связывается с ментальностью и психико-эмоциональной деятельностью человека, а по отождествляется с телесностью человеческого существа и соотносится с его физиологической деятельностью (Кравцова 1999: 186). Если полагать, что хунь и по вместе связаны с представлением о совокупности всех тех психических функций человека, которые выделялись древними китайцами, то и в этом случае вышеприведенные интерпретации вызывают сомнение, поскольку остаются неизвестными ни полный перечень этих психических функций, ни то, как он членится на “высшие” и “низшие” составляющие, которые можно было бы соотнести с понятиями хунь и по. Такого перечня могло и не быть, поскольку наряду с текстами, в которых упоминаются хунь и по как полярная пара неких психических образований, в древнем Китае существовали и тексты, где эти души стоят в ряду понятий, описывающих как бы целостную структуру человеческой психики. Таким образом, на хунь и по выпадает только часть психических функций, не отраженная в остальных понятиях. Пятеричное членение психики Пятеричный набор понятий, описывающих функциональные уровни психики, можно, например, встретить в древнекитайском медицинском сочинении “Нэй цзин” (“Книга о внутреннем”), написанном в эпоху “Сражающихся царств”. Здесь они сопоставляются с пятью основными органами- цзан: сердце — шэнь, легкие — по, печень — хунь, селезенка — и, почки — чжи (Nei Ching 1949: 208). Связь этих органов со стихиями в “Нэй цзине” не отличается от традиционной, что позволяет, в конечном счете, через их посредство сопоставить для дальнейшей реконструкции указанные психологические понятия с “младшими” триграммами. Иероглиф шэнь из списка “Нэй цзина” имеет следующие словарные значения: “дух”, “духовность”, “одухотворенность”, “интеллект”, “понимание”, “осмысливание”. В целом этим иероглифом обозначается некое духовное начало космоса, устанавливающееся в нем в разных формах. При анализе психической структуры человека надо различать шэнь как персонифицированный “дух”, в который может обратиться душа- хунь в загробном мире, и как некую мыслительную способность типа “интеллекта” или “рассудка”, обеспечивающую понимание и прояснение положения вещей. Иероглиф и переводится как “ум”, “мысль”, “мышление”, “желания”, “намерения”, “стремления”, “помыслы”, а “ чжи ” — как “желания”, “стремления”, “помыслы”, “склонность”, “воля” и т.д. В указанных семантических наборах, несмотря на их частичное перекрытие, можно выделить и относительно четкие и разграниченные ядерные структуры: и означает мыслительный, умственный аспект человеческой психики, а чжи — страстно-эмоциональный. При этом остается некоторое перекрытие семантических полей для иероглифов шэнь (в последнем его значении) и и, которое при простом анализе словарных статей не устраняется. Поэтому переводы “разум”, “рассудок” и “стремления” для иероглифов и, шэнь и чжи следует рассматривать как условные. Похожий список понятий, также коррелирующий с основными органами, можно найти в “Нань цзине” (“Книга трудных вопросов”) (Нань цзин 1991: 140). Главное его отличие в том, что вместо иероглифа и даются два иероглифа-омонима чжи, не слишком различающиеся по значению — “ум” и “мышление”. Кроме того, добавлено понятие цзин (эссенция, экстракт, сущность, семя, сперма, энергия, дух, тонкий, отборный, чистый, совершенный), коррелирующее с почками и относящее как к “тонкой” физиологии в качестве концентрата сексуальной энергии (семени), так и к психологии в качестве порождающих (“семенных”) духовных сил. Это понятие в своем “сексуальном” аспекте сближается со “стремлениями” (чжи), которые также коррелируют с почками, но несет еще антропокосмогоническое значение, и поэтому его следует рассматривать обособлено. Таким образом, согласно “Нэй цзину” и “Нань цзину”, с пятью органами соотносятся семь психологических понятий (табл. 2.10.1).
Указанные понятия должны вступать во все отношения, присущие наборам стихий или триграмм. Надо отметить, что в целом древнекитайское психологическое учение выглядит не богатым понятиями и не отличающимся особой разработанностью. Но это только потому, что теории стихий и триграмм, в силу их универсальности в контексте научного аппарата древнего Китая, несли в себе превалирующую часть содержания этого учения, связывая его к тому же с другими представлениями о мире и человеке. Видимо, первоначально древнекитайская психология разрабатывалась на основе триграммного формализма и только со временем от него “оторвалась”, сохранив при этом в какой-то мере связь с теорией стихий. К этому предположению приводит анализ традиционного учения о структуре психики, которое только через его связь с триграммами приобретает относительно законченную форму и наполняется достаточной осмысленностью. Иерархия Подразделение триграмм на две группы — имплицитную и эксплицитную — не должно, в принципе, изменять их корреляции с понятиями китайской психологии. Это означает, что последние сами обладают двумя ипостасями — имплицитной и эксплицитной. Иначе говоря, каждый из функциональных уровней, составляющих целостную систему психики, может выступать в качестве управляющего и управляемого, подобно тому, как это отражено в “Гуань-цзы” (гл. 49) в доктрине “сердца внутри сердца” (синь чжи синь): Когда мое сердце упорядочено, тогда упорядочены и мои органы чувств. Когда мое сердце спокойно, тогда спокойны и мои органы чувств. [Ими] управляет сердце, спокойствие в них вносит сердце. “Сердце” же спрятано в сердце, поэтому внутри сердца имеется еще “сердце”. “Сердце” сердца [напоминает то, как] мысль предшествует слову, за звуком следует явление, за явлением — имя, а за именем возникают дела, а дела управляются (Гуань-цзы 1994: 54). Имплицитная часть “сердца” (синь), т.е. непроявленная сторона всей психики, может управлять его эксплицитной частью в том случае, если имеет более высокий ранг в последовательности развертки познавательных актов. Но, по предлагавшейся выше модели (гл. 2.9), в этой последовательности есть и имплицитная часть, предшествующая эксплицитной. Тогда последняя управляет первой. Получается, что, хотя структура психики в целом рассматривается как круговая, в ней образуется иерархия функциональных уровней, определяемая последовательностью развертки познавательных актов. Эта иерархия, простирающаяся на три цикла триграмм в “современном” порядке, может в ходе определенного вида психической деятельности в той или иной степени рефлексироваться, результатом чего будет выделение той или иной иерархической группы функциональных уровней психики. Подборка рассматриваемых психологических терминов из “Нэй цзина” и “Нань цзина”, является одним из вариантов подобного выделения (табл. 2.10.2).
Познавательные статьи:
|
|
Последнее изменение этой страницы: 2016-04-23; просмотров: 257; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.147.71.175 (0.016 с.) |