Сопоставление последовательности рестрикционных ферментов

 

Код: С= сравнение Р= развернутое сравнение П= подтверждение сравнения 0=Окончание

 

 

– Теперь мы ищем такой участок цепочки, который перекрывает поврежденное место. Так мы узнаем, чего там не хватает. Вы увидите, что, таким образом, мы сможем исправить поврежденный участок. Темные полосы на экране – это ограниченные участки – маленькие отрезки ДНК динозавра. Мы разрезали их с помощью ферментов и проанализировали. Теперь компьютер соединяет их снова путем поиска накладывающихся участков кода ДНК. Это напоминает решение головоломки. Компьютер делает это очень быстро.

 

 

– И вот перед вами воссозданная компьютером цепочка ДНК. На работу, которую мы с вами провели, в обычной лаборатории ушли бы месяцы, а у нас – секунды.

– Значит, вы работаете с полной цепочкой ДНК? – поинтересовался Грант.

– Да нет, – сказал Ву. – Это невозможно. Мы добились большого прогресса по сравнению с шестидесятыми. Тогда на дешифровку такого кода у целой лаборатории ушло бы четыре года. Теперь компьютеры делают это в течение нескольких часов. Однако даже сейчас мы не можем развернуть всю цепочку. Мы исследуем только те ее участки, которые отличают динозавра от других доисторических животных или не встречаются в современных молекулах ДНК. Межвидовое расхождение по нуклеотидам не превышает нескольких процентов, но все равно, чтобы их проанализировать нужно провести очень большую работу.

 

* * *

 

Деннис Недри зевнул. Он давно уже понял, чем примерно должны заниматься в «Ин-Джин». Несколько лет назад, когда Недри наняли в «Ин-Джин» для того, чтобы он разработал системы управления Парком, он удивился, увидев, что согласно техническому заданию длина групп разрядов числовых данных должна достигать не менее З×109. Сначала Недри подумал, что тут какая-то ошибка, и позвонил в Пало-Альто. Однако там ему сказали, что требование правильное, действительно, три миллиарда разрядов чисел.

С большими системами Недри приходилось работать много и в прошлом. Профессиональный авторитет он заработал, создавая межконтинентальные линии телефонной связи для транснациональных корпораций. Такие системы обычно требуют несколько миллионов записей. К подобной работе он привык. Но в «Ин-Джин» хотели создать что-то немыслимо гигантское. Не понимая в чем дело, Недри поехал к Барни Феллоузу, который работал в компании «Симболикс» в Кембридже.

– Послушай, Барни, – спросил он своего приятеля, – что это за база данных, которая требует трех миллиардов записей?

– Напортачили, когда техзадание писали. – засмеялся Барни, – лишний ноль вписали. А может, два.

– Там все правильно, я проверял. Они хотят три миллиарда.

– Свихнулись, наверное, – предположил Барни. – Она работать не будет. Даже если у них самые быстрые процессоры и алгоритмы, то поиск данных займет несколько дней. Или недель.

– Это я знаю, – отмахнулся Недри. – Слава богу, мне хоть алгоритмы не надо делать. Но меня только попросили разработать архивирование и память для программы. И все-таки, для чего может служить такая база данных?

– Бумагу о неразглашении подписывал? – спросил, нахмурившись, Барни.

– Да, – ответил Недри, большинство контрактов которого включали пункт о неразглашении конфиденциальной информации.

– Ты мне что-нибудь можешь про них рассказать?

– Фирма занимается биотехнологией.

– Биотехнологией, – протянул Барни. – Ну тогда все ясно.

– Что?

– Молекулы ДНК.

– Да нет, – возразил Недри. – Кто за это возьмется.

Он знал, что в биологии собирались начать целый проект в целях изучения полной цепочки ДНК человека. На такую работу ушло бы лет десять. В ней пришлось бы участвовать сотням ученым из лабораторий всего мира. Это было бы грандиозной программой, не уступающей по масштабам Манхэттенскому проекту, создавшему атомную бомбу.

– У них частная компания, – добавил Недри.

– С тремя миллиардами разрядов чисел, – усмехнулся Барни. – Кроме ДНК, я больше ничего не могу предположить. А может, у них приступ научного оптимизма?

– Острый приступ, – поправил его Недри.

– А может, они исследуют только участки цепочки ДНК, а память у них в основном предусматривает произвольную выборку.

Вот это уже было больше похоже на истину. Определенные способы поиска в базе данных поглощают огромное количество памяти машины.

– А ты не знаешь, кто писал им программу?

– Нет, – ответил Недри. – Они там слова лишнего не говорят.

– В общем, я думаю, что они занимаются ДНК, – заключил Барни. – Какая у них там машина стоит?

– «Супер-Экс-Эм-Пи».

– «Экс-Эм-Пи»? Да еще «Супер»? Да это же несколько «Креев»! Вот это да! – Барни нахмурился, задумавшись. – Это все, что ты можешь мне рассказать?

– Все, – ответил Недри, – извини.

Он вернулся из Кембриджа и разработал систему управления Парком. У него и команды программистов, которой он руководил, на это ушло более года. Работать было особенно тяжело, потому что заказчик ни за что не хотел сообщить, для каких целей создаются подсистемы. Задания ему давались примерно в следующей форме:

«Разработайте такой-то блок для такой-то записи» или «Сделайте такой-то блок для вывода данных на экран». В техническом задании он находил только параметры требуемой системы, но никаких сведений о ее использовании. Недри работал чуть ли не вслепую. И вот теперь, когда система пришла в действие, он не удивился, что в ней оказались скрытые дефекты. Что они, собственно, ожидали? Денниса вызвали сюда в панике, встревоженные «его» дефектом. Как они мне надоели, думал Недри.

Он повернулся к присутствующим, услышав, как Грант спросил:

– После того как компьютер проведет анализ ДНК, как вы узнаете вид животного?

– Мы пользуемся двумя процедурами, – ответил Ву. – Во-первых, мы составляем филогенетические схемы. Как и все остальное в организме – руки, ноги и так далее, ДНК постоянно развивается. Поэтому мы можем взять неизвестную нам часть цепочки ДНК и с помощью компьютера определить, правда приблизительно, ее место в общеэволюционном процессе. Время на это уйдет, конечно, много, но ответ мы получим, – А какой второй способ?

– Нужно просто вырастить животное и посмотреть кем оно окажется, – ответил Ву, пожимая плечами. – Так мы обычно и поступаем. Я вам покажу, как это делается.

 

* * *

 

По мере того как экскурсия продолжалась, нетерпение Тима все возрастало и возрастало. Технику он любил, но, несмотря на это, ему становилось неинтересно. Все подошли к соседней двери, на которой было написано: «Оплодотворение». Сунув в щель карточку, доктор Ву открыл дверь и все вошли в комнату.

Тим увидел комнату, похожую на прежнюю где также у микроскопов склонились лаборанты. Часть помещения была огорожена и освещена голубыми ультрафиолетовыми лампами. Доктор Ву объяснил, что их работа с ДНК остановки деления клеток в точно определенные моменты и для этой цели у них здесь хранились самые сильнодействующие яды.

– Гелотоксины, производные колхицина, бета-алкалоиды, – перечислял он, показывая на набор наполненных шприцев, установленных под ультрафиолетовой лампой. – Умертвляют все живое в течение секунды.

Тиму, конечно же, хотелось поподробнее узнать о ядах, однако доктор Ву монотонно рассказывал о том, как они использовали неоплодотворенную яйцеклетку крокодила и заменяли ДНК. Затем какие-то сложные вопросы задавал профессор Грант. С одной стороны в комнате стояли большие баки, на которых было написано: «Жидкий азот». Там также стояли большие, в человеческий рост, морозильные камеры. На полках внутри них хранились зародыши, каждый был упакован в тонкую серебряную фольгу.

Лекси скучала. Недри откровенно зевал. И даже доктору Сэттлер становилось неинтересно. Тим устал от всех этих лабораторных сложностей. Ему хотелось увидеть динозавров.

На следующей двери было написано: «Инкубатор».

– Там внутри тепло и сыро; – предупредил доктор Ву. – Мы поддерживаем внутреннюю температуру на уровне 37,2 градуса по Цельсию, относительную влажность в пределах 109 процентов. Мы так же увеличиваем содержание кислорода в воздухе до 33 процентов.

– Атмосфера юрского периода, – произнес Грант.

– Верно. Во всяком случае, мы так полагаем. Если кто-нибудь из вас почувствует, что кружится голова, сразу же скажите мне.

Доктор Ву сунул карточку в щель, и дверь инкубатора с шипением открылась.

– Напоминаю, внутри ни к чему не прикасаться. У некоторых яиц скорлупа пропускает жир кожи пальцев. Будьте осторожны – на уровне головы все время двигаются сенсорные датчики.

Он открыл внутреннюю дверь, и они зашли в инкубатор. Тим увидел большое просторное помещение. На длинных столах под мощными инфракрасными лампами лежали яйца. Их бледные очертания были размыты какими-то шипящими стелющимися испарениями. Все яйца слегка покачивались.

– У рептилий яйца содержат большое количество желтка. Однако воды внутри почти нет. Зародыш должен втягивать влагу внутрь из атмосферы. Для этого мы создаем туман.

Доктор Ву объяснил, что на каждом столе находится до ста пятидесяти яиц. Он показал новую партию яиц, полученных методом извлечения ДНК. Партии обозначались номерами, указанными на каждом столе, например:

«СТЕГ – 458/2» или «ТРИЦ – 390/4». Между столами по пояс в тумане двигались лаборанты. Погружая руки в испарения, они каждый час переворачивали яйца, одно за другим, заодно измеряя температуру с помощью термодатчиков. За происходящим в комнате следили подвешенные сверху телевизионные камеры и двигающиеся сенсорные датчики. Термодатчик прикасался гибким щупом к каждому яйцу, раздавалось пиканье, и датчик отправлялся дальше.

– В нашем инкубаторе мы произвели уже более десятка выводков. В результате мы располагаем двумястами тридцатью восемью живыми экземлярами. Уровень выживания – в пределах четырех десятых процента, и мы естественно хотим его повысить. Однако, согласно данным, полученным из компьютера, нам приходится иметь дело почти с пятьюстами переменными. Сто двадцать переменных относятся к окружающей среде, еще двести действуют внутри яйца, остальные относятся к собственно генетическому материалу. Скорлупа сделана из пластмассы. Зародыш мы помещаем внутрь механическим путем, а затем они у нас здесь вызревают.

– Как быстро вырастает динозавр?

– Динозавры растут быстро, достигая полного роста в период от двух до четырех лет. У нас в Парке уже есть определенное количество взрослых экземпляров.

– А что означают эти цифры?

– Это коды, которыми маркируем различные партии по извлеченному нами ДНК. Первые четыре буквы – вид. Вот смотрите, «ТРИЦ» означает трицератопс, а «СТЕГ» – стегозавр. И так далее.

– А что на этом столе? – спросил Грант. На табличке был написано: «хххх-0001/1». Внизу приписано от руки: «Предположительно келу».

– Это новая партия ДНК, – пояснил Ву. – Что из этого вырастет, мы точно не знаем. Когда делается первое извлечение, какое получится животное, неизвестно. Вы видите, что тут написано «Предположительно келу», значит, по всей вероятности, это будет келурозавр – если я не путаю, небольшое травоядное. Очень трудно запоминать все эти имена. Уже известно около трехсот видов динозавров.

– Триста сорок семь, – уточнил Тим.

– А кто-нибудь сейчас должен вылупиться? – улыбаясь, спросил Грант.

– Сейчас нет: У каждого животного свой период инкубации. Однако в среднем это примерно месяца два. Мы стараемся сделать так, чтобы они появлялись все разом и не осложняли работу обслуживающему персоналу. Итак можно представить себе, что здесь творится, когда в течение двух-трех дней на свет появляются сто пятьдесят динозавров. Ну, конечно, многие не выживают. Между прочим, эти келурозавры должны появиться со дня на день. Еще вопросы будут? Нет? Тогда пойдемте в помещение для новорожденных.

Это была круглая белая комната. Тут стояла несколько небольших инкубаторов, но в данный момент ОРУ были пустыми. По полу были разбросаны половики и игрушки. На полу спиной к двери сидела молодая женщина в белом халате.

– Ну, кто тут у нас сегодня? – спросил доктор Ву.

– Да так, ничего особенного, – ответила Кэти. – Только один маленький велоцираптор.

– Ну-ка, давайте на него посмотрим. Женщина поднялась на ноги и отошла в сторону. Тим услышал, как Недри произнес:

– На ящерицу похож.

Маленький динозавр был не больше полуметра и размерами напоминал мелкую обезьяну. Он был темно-желтого цвета с коричневыми полосами, как у тигра. Головой и длинной мордой он походил на ящерицу, однако, в отличие от последней, уверенно стоял на сильных задних лапах, сохраняя равновесие при помощи толстого прямого хвоста. Передними лапами, которые были короче задних, он шевелил в воздухе. Велоцираптор наклонил голову и уставился на склонившихся над ним гостей.

– Велоцираптор, – тихо произнес Алан Грант.

– Velociraptor mongoliensis, – добавил доктор Ву, кивая. – Хищник. Данный экзепляр родился шесть недель назад.

– Я совсем недавно раскопал велоцираптора, – сообщил Грант, нагибаясь, чтобы внимательно рассмотреть животное. Тут же крохотный динозавр, подпрыгнув, перескочил через голову Гранта и очутился у Тима в руках.

– Эй, поосторожней?

– Детеныши у них прыгают, – сказал доктор Ву, – кстати, и взрослые особи тоже.

Тиму удалось наконец одолеть велоцираптора. Он протянул его доктору Ву. Детеныш весил немного, чуть больше полукилограмма. Кожа у него была теплой и абсолютно сухой. Крохотная головка оказалась сантиметрах в пяти-шести от лица Тима. На него уставились темные глаза-бусинки. Взад и вперед мелькал маленький раздвоенный язычок.

– А он меня не укусит?

– Нет. Он у нас дружелюбный.

– Вы уверены? – озабоченно спросил Дженнаро.

– Абсолютно, – успокоил его доктор Ву. – По крайней мере, не укусит, пока маленький. У этих малышек нет никаких зубов, даже яичных.

– Яичных? – спросил Недри.

– Да, яичных. Большинство видов динозавров рождаются с небольшими зубами – скорее даже маленькими шипами на кончике носа, как у носорога. Они нужны им, чтобы вылупиться из яиц. Велоцирапторы – исключение. Они расковыривают дырку в скорлупе с помощью своей заостренной мордочки, а затем наши сотрудники уже помогают им выбраться наружу.

– Значит, это вы им помогаете выбраться наружу, – заметил Грант, качая головой. – А на воле?

– На воле?

– Ну да, на воле. Когда они рождаются на воле, – объяснил Грант, – когда они живут в своем гнезде.

– Нет, это невозможно, – возразил доктор Ву. – Ни один из наших экземпляров не способен размножаться. Поэтому-то мы и создали, так сказать, детский сад для динозавров. Только так можно восполнять поголовье динозавров в Парке.

– А почему они у вас не размножаются?

– Ну, вы, наверное, и сами понимаете, почему они не должны размножаться, – начал объяснять доктор Ву. – В особо ответственных случаях, вроде нашего, мы всегда разрабатываем системы с многократной защитой, даже когда это и не нужно. То есть мы всегда устанавливаем по крайней мере две контрольные процедуры. В нашем случае, существуют два независимых друг от друга фактора, благодаря которым животные не могут размножаться. Во-первых, они стеризованы, так как мы облучаем их рентгеновскими лучами.

– А второй фактор?

– Все экземпляры, находящиеся в Парке юрского периода, – самки, – сказал доктор Ву с довольной улыбкой.

– Я бы хотел, чтобы вы рассказали об этом поподробнее. Ведь насколько я знаю, стерилизация при помощи облучения не гарантирует положительного результата. Может быть неверно выбрана доза, поток лучей может быть направлен не на тот орган животного...

– Все правильно, – ответил доктор Ву, – однако мы вполне уверены, что уничтожаем у них ткани яичников.

– А то, что они все самки, – не унимался Малкольм, – это кто-нибудь проверяет? Иными словами, кто-нибудь задирает им, так сказать, юбки, чтобы проверить? И вообще, как у них пол-то определяют?

– Половые органы меняются от вида к виду. У некоторых видов половые признаки различаются хорошо, у других слабо. Однако, отвечая на ваш вопрос, мы знаем, что все наши экземпляры самки потому, что мы их такими делаем в буквальном смысле этого слова. Мы управляем их набором хромосом и средой обитания зародыша внутри яйца. С точки зрения биотехнологии, легче всего выращивать самок. Вероятно, вы знаете, что любой зародыш изначально наследует женский генетический код. Иными словами, мы все зарождаемся самками. Для того, чтобы развивающийся эмбрион превратился в самца необходимо дополнительное воздействие, то есть, в ходе развития в определенный момент должен появиться дополнительный гормон. Но если этого не произойдет, зародыш разовьется в самку. Поэтому все наши экземпляры женского пола. Правда, к некоторым из них мы относимся как к самцам. Например, когда мы говорим о тиранозавре рексе, мы называет его «он». Но на самом деле самцов там нет, и уж поверьте мне, наши экземпляры не размножаются.

 

* * *

 

Маленький велоцираптор обнюхал Тима, затем потерся головой о шею мальчика. Тим хихикнул.

– Она хочет, чтобы все ее покормили, – пояснил доктор Ву.

– А что она ест?

– Мышей, Но она только что ела, поэтому сейчас мы ее кормить не будем.

Маленький велоцираптор отпрянул, пристально посмотрел на Тима и стал перебирать передними лапами в воздухе. Тим увидел, что на каждой лапе у ящера три пальца с маленьким коготком на каждом. Затем велоцираптор опять уткнулся головой в шею Тиму.

Подошел Грант и стал пристально рассматривать животное. Он потрогал крохотную лапку и сказал Тиму.

– Я возьму его, ладно?

Мальчик передал велоцираптора в руки палеонтолога. Перевернув животное на спину, Грант внимательно осмотрел все его тело. Велоцираптор при этом извивался, пытаясь вырваться. Затем Грант высоко подняв динозавра, стал смотреть на него в профиль, не обращая внимания на пронзительные крики животного.

– Не нравится, – заметил Реджис, – не любит, когда его от груди отрывают.

Велоцираптор продолжал кричать, но Грант не обращал на это внимания. Сжав хвост, он пытался нащупать позвонки. Вмешался Реджис:

– Доктор Грант, отпустите ее.

– Я ей ничего не сделаю.

– Послушайте, доктор Грант, эти животные принадлежат к другому миру. В те времена, когда они жили, людей не было. Некому было брать их на руки, мять...

– Во-первых, я ее не мну, а...

– Доктор Грант, отпустите ее, – приказал Эд Реджис.

– Послушайте...

– Я сказал, отпустите. – В голосе Реджиса появилось раздражение.

Грант вернул ящера Тиму. Животное сразу перестало кричать. Тим чувствовал, как бьется маленькое сердце прижавшегося к груди динозавра.

– Прошу меня извинить, доктор Грант; – сказал Реджис уже спокойно, – эти животные в детстве очень нервные. Мы уже потеряли несколько экземпляров из-за внезапного стресса, который, по нашему мнению, был связан с гормонами коры надпочечников. Иногда смерть у них наступает за какие-нибудь три-четыре минуты. Тим погладил велоцираптора по голове.

– Все нормально, приятель, – сказал он. – Все будет хорошо.

Сердце животного продолжало бешено биться.

– Мы считаем, что к нашим животным необходимо относиться как можно более гуманно, – продолжал Реджис. – Я обещаю, что вам будет предоставлена возможность провести тщательный осмотр.

Однако Грант не унимался. Он подошел к Тиму, в руках которого лежал динозавр, и, наклонив голову, стал осматривать животное.

Велоцираптор внезапно открыл пасть, обнажая зубы, и угрожающе зашипел.

– Великолепно, – сказал Грант.

– А можно остаться и поиграть с ним? – спросил мальчик.

– Только не теперь, – ответил Эд Реджис, взглянув на часы. – Сейчас три часа и мы как раз успеем спокойно осмотреть Парк. Вы увидите динозавров в естественной среде обитания, которую мы для них создали.

Тим отпустил велоцираптора. Тот поспешно побежал через комнату, схватил зубами половик и потащил его в угол комнаты.

 

Контрольный пост

 

Когда они возвращались в зал управления Парком, Малкольм спросил:

– Что я еще хотел у вас спросить, доктор Ву. Сколько всего видов вам удалось воспроизвести?

– Точно не знаю, – ответил Ву, – Но я думаю, на сегодняшний день видов пятнадцать. Правильно, Эд?

– Да. Наверное, пятнадцать, – согласился Эд Реджис.

– То есть вы не знаете точно? – переспросил Малкольм, прикинувшись удивленным.

– Я перестал считать, – ответил доктор Ву, улыбаясь, – где-то после первого десятка. Не забывайте, что иногда нам кажется, что мы создали «правильный» экземпляр, то есть, правильный с точки зрения ДНК. Затем экземпляр развивается, и через шесть месяцев внезапно становится ясно, что нас постигла неудача. Мы видим, что произошла ошибка – ген-переключатель не сработал, и нужный гормон не пошел. Или же в процессе развития экземпляра происходит какой-нибудь другой сбой. В таких случаях нам приходится поднимать, так сказать, чертежи данного экземпляра. – Он улыбнулся. – В какой-то момент я думал, что мы располагаем более чем двадцатью видами, однако сейчас у нас осталось пятнадцать.

– А нет ли среди них такого вида, как... – Малкольм повернулся к Гранту, – Как он называется?

– Прокомпсогнатус. – подсказал Грант.

– Вы делали прокомпсогнатусов, или как они там называются? – спросил Малкольм.

– Конечно, – быстро ответил доктор Ву. – Это очень своеобразные экземпляры. И мы сделали их очень много, больше, чем других.

– А почему?

– Понимаете, мы хотим, чтобы Парк юрского периода был как можно реальнее с точки зрения существовавших тогда природных условий, а санитарами юрского периода и были прокомпсогнатусы. Как сейчас шакалы. Поэтому мы и создали их, чтобы они нам тут все чистили.

– То есть пожирали падаль?

– Да, когда падаль появляется. Однако много падали у нас не бывает. На острове всего около двухсот тридцати особей, – объяснял доктор Ву. – Мы создавали их не столько из-за проблемы падали, сколько из-за совершенно другого вида отходов.

– Какого вида?

– Видите ли, – начал доктор Ву, – у нас на острове живут очень крупные травоядные динозавры. Мы специально старались не выводить самые крупные виды, и тем не менее у нас есть экземпляры, вес которых превышает тридцать тонн. А сколько у нас животных, вес которых составляет от пяти до десяти тонн. Тут возникает две проблемы. Во-первых, их нужно кормить, поэтому нам приходится раз в две недели завозить на остров специально для них корм. Выращивать растительную пищу для таких животных на таком маленьком острове просто невозможно. Вторая проблема – это отходы их жизнедеятельности. Не знаю, видели ли вы когда-нибудь количество экскрементов, выделяемых слоном, – продолжал Ву. – Но поверьте мне, оно довольно внушительно. Каждая такая кучка размером с добрый футбольный мяч, а теперь представьте помет бронтозавра, который больше слона раз в десять. А сколько такого добра оставляет после себя целое стадо бронтозавров. Более того, не забывайте, что чем больше животное, тем менее эффективно оно переваривает пищу. Поэтому они выделяют огромное количество экскрементов. К сожалению, за шестьдесят миллионов лет, прошедших с тех пор, как вымерли динозавры, бактерии, которые разлагали их помет, видимо, так же исчезли. Во всяком случае, экскременты ящеров не разлагаются очень долго.

– Да, это серьезная проблема, – согласился Малкольм.

– Это очень серьезная проблема, – продолжал доктор Ву даже не улыбнувшись. – Сколько времени мы потратили, чтобы решить ее. Вы, конечно, знаете, что в Африке живет навозный жук, который поедает экскременты слона. У многих других крупных животных существуют, как сказать, партнеры, цель существования которых – убирать за другими. В общем, прокомпсогнатусы вроде бы будут поедать экскременты крупных травоядных. Их собственные экскременты быстро разлагаются с помощью существующих бактерий. Короче, если у нас будет достаточно этих животных, наша проблема будет решена.

– А сколько вы их уже сделали?

– Точную цифру я не помню, но собирались мы сделать пятьдесят. И сделали, или почти сделали. У нас их было три партии. Мы выпускали каждую партию раз в полгода, пока не набралось нужного количества.

– Пятьдесят экземпляров, – проговорил Малкольм. – За ними всеми, наверное, не уследишь.

– Наш контрольный пост именно для этого и был создан. Там вам покажут, как это делается.

– В этом я не сомневаюсь, – сказал Малкольм. – И все-таки, если какой-нибудь из этих прокомпсогнатусов удрал.

– Они не могут отсюда удрать.

– Я знаю, но давайте просто предположим, что он удрал...

– То есть так, как удрало животное, которое нашли на пляже? – перебил его доктор Ву, удивленно поднимая брови. – То, которое укусило американскую школьницу?

– Допустим, да.

– Я не знаю, что это был за животное, – сказал доктор Ву, – но я знаю, что оно не из наших. Во-первых, у нас тут очень строгий контроль: компьютер считает животных каждые пять минут. Не успеет оно исчезнуть, как мы уже знаем.

– И это все?

– Нет. До материка отсюда более ста шестидесяти километров. На катере туда идти целый день, а оказавшись во внешнем мире, наши подопечные погибнут в течение двенадцати часов, – сказал доктор Ву.

– Откуда вы это знаете?

– Потому что именно я сделал так, что они должны погибать, – ответил доктор Ву, в голосе которого появилось наконец раздражение. – Вы знаете, не такие уж мы здесь и дураки. Мы понимаем, что имеем дело с доисторическими животными. А они представляют собой частицу утраченной экологической системы – сложного живого клубка исчезнувшего миллионы лет назад. В современном мире нет хищников, которые бы им угрожали, нет ничего, что бы сдерживало их рост. Нам не нужно, чтобы они выживали в естественных условиях. Поэтому я сделал так, что их жизнь зависит от лизина. Я вставил им специальный ген, изменивший один из ферментов белкового обмена. В результате животные не могут сами производить аминокислоту лизин. Они могут получать ее только извне. Если они не получат извне, то есть от нас, большую дозу лизина в виде таблеток, они впадут в кому через двенадцать часов, а потом погибнут. Генетическая структура этих животных создана нами так, чтобы не позволить им выжить в реальном мире. Они могут жить только в Парке юрского периода. На самом деле они совсем не свободны. Они наши пленники.

– Это наш командный пост, – сказал Эд Реджис – Теперь вы знаете, как мы делаем животных, и хотите посмотреть как мы управляем жизнью Парка, перед тем как мы пойдем...

Внезапно он умолк. За толстой стеклянной стеной света не было. Все мониторы были отключены, за исключением трех, на которых мелькали цифры, а на одном стояло изображение большой лодки.

– В чем дело? – пробормотал Эд Реджис. – А, черт, они же сейчас швартуются.

– Швартуются?

– Раз в две недели с материка приходит судно с припасами. К сожалению, на острове нет хорошей бухты. Нет даже более менее приличного причала. Очень трудно пришвартоваться, когда на море спокойно. Минут пять придется подождать.

Он постучал по стеклу, но находившиеся внутри люди не обратили на это внимания.

– Ну что ж, будем ждать. Элли повернулась к доктору Ву:

– Вы говорили, что у вас бывают случаи, когда созданный экземпляр сначала развивается нормально, а потом вдруг оказывается, что он не отвечает требованиям...

– Да, – заговорил доктор Ву, – боюсь, что это неизбежно. Мы можем воспроизвести ДНК, но при развитии экземпляра очень важен фактор правильного расчета времени. Мы не можем знать, что процесс развития идет в нужном направлении, пока своими глазами не увидим, что животное растет правильно.

– А откуда вы знаете, что оно растет правильно? – вмешался Грант. – Вы же не видели, как развивались их предки.

– Да, я много об этом думал, – усмехнулся доктор Ву. – Мне кажется, что тут мы имеем дело с парадоксами. В конечном итоге, я надеюсь, палеонтологи, например вы, сравнят наших животных с останками их предков, чтобы проверить правильность последовательности развития.

– А почему экземпляр велоцираптора, который мы только что видели, вы назвали mongoliensis, – спросила Элли.

– Название происходит от места, где нашли янтарь, – пояснил доктор Ву. – Его нашли в Китае.

– Любопытно, – сказал Грант. – А я как раз раскапывал недавно детскую особь. А у вас есть взрослые велоцирапторы?

– Есть, – ответил Эд Реджис без малейшего колебания. – Восемь взрослых самок. Хищницы. Охотятся стаей.

– А мы их увидим?

– Нет, – как-то смущенно ответил доктор Ву. Повисла неловкая пауза. Доктор Ву посмотрел на Реджиса.

– Пока нет, – жизнерадостно сказал Реджис. – Велоцирапторы еще не были введены нами в баланс фауны Парка. Мы держим их в специальном загоне.

– Я могу их там увидеть? – спросил Грант.

– Конечно можете. Вообще-то, раз у нас есть время, – Реджис взглянул на часы, – вы могли бы пойти посмотреть на них.

– Да, – сказал Грант, – очень бы хотелось.

– Обязательно надо посмотреть, – добавила Элли.

– Я тоже хочу посмотреть, – взмолился Тим.

– Тогда вам нужно обойти здание, миновать вспомогательные сооружения, а там вы уже сами увидите загон. Держитесь подальше от изгороди. А ты хочешь пойти? – обратился он к девочке.

– Не-а, – ответила Лекси, оценивающе оглядывая Реджиса. – А вы не хотите поиграть со мной? В мяч?

– Конечно, – сказал Эд Реджис. – Пойдем спустимся вниз и поиграем, пока не открыли комнату.

В сопровождении Элли и Малкольма, Грант обошел главное здание. Следом за ними шел мальчик. Грант любил детей. А как их можно не любить, когда они так непосредственно, так страстно интересуются динозаврами. Гранту приходилось видеть, как в музеях дети стояли с открытыми ртами, взирая на огромные скелеты, уходящие под самый потолок. Он часто спрашивал себя, почему вымершие ящеры производят такое сильное впечатление на детей. Но потом он понял, что дети любят динозавров потому, что эти гигантские создания воплощают в себе управляемую силу неограниченной власти. Динозавры символизируют родителей, которых дети обожают, но боятся. Дети любят динозавров точно так же, как они любят своих родителей.

Грант даже подозревал, что по этой же самой причине совсем маленьким детям удавалось запомнить имена динозавров. Он неизменно поражался, когда какой-нибудь трехлетний карапуз пищал: «Стегозавры! Стегозавры!» В произведении таких сложных имен скрывался способ обрести власть над внушающими ужас гигантами, подчинить их своей воле.

– Что ты знаешь о велоцирапторах? – спросил Грант у Тима из вежливости, чтобы не молчать.

– Это мелкие хищники, которые как, и дейнонихусы, охотятся стаей, – ответил Тим.

– Правильно, – сказал Грант. – Правда, дейнонихусов стали только сейчас относить к велоцирапторам. А что касается привычки охотиться стаей, то тут прямых доказательств нет. Такой вывод в свое время сделал, благодаря чисто внешним факторам. Велоцирапторы – сильные ящеры, которые очень быстро бегают, однако обладают сравнительно малым весом – в пределах от шестидесяти до восьмидесяти килограммов. Мы предполагаем, что когда они охотились на более крупных животных, то нападали всей стаей. Мы находили окаменелости, в которых одно крупное животное – жертва – соседствовало с несколькими скелетами велоцирапторов, видимо, напавших стаей. У велоцирапторов был достаточно большой мозг. Они были умнее большинства других динозавров.

– А насколько умнее? – спросил Малкольм.

– Это будет зависеть от того, кому из палеонтологов вы зададите этот вопрос, – ответил Грант. – Когда мы пришли к мысли, что динозавры могли быть теплокровными, некоторые стали предполагать, что они были вдобавок достаточно умными. Однако точно этого никто не знает.

Выйдя за пределы территории, предназначенной для гостей Парка, они вскоре услышали как стучат генераторы и почувствовали слабый запах бензина. Группа миновала небольшую пальмовую рощу, и перед ними оказалось большое низкое строение из бетонных блоков со стальной крышей. Шум доносился именно оттуда. Они подошли ближе.

– Должно быть, это стучит генератор, – предположила Элл и.

– Огромный генератор, ничего не скажешь, – с удивлением сказал Грант, заглядывая внутрь.

На самом деле это была целая электростанция, которая уходила вниз на два этажа. До боли яркие электрические лампочки освещали воющие турбины и бесчисленные трубы, уходящие в землю.

– Для курорта это многовато, – сказал Малкольм. – Здесь тока на целый город хватит.

– Может, это все для компьютеров нужно?

– Может быть.

Грант вдруг услышал блеяние. Пройдя несколько метров, он подошел к загону, в котором находилось пятьдесят-шестьдесят коз.

– А это зачем? – спросила Элли.

– Понятия не имею.

– Наверное, они их динозаврам скармливают, – предположил Малкольм.

Группа пошла дальше по тропинке, ведущей через густые бамбуковые заросли. Наконец они вышли к двойной ограде из стальной сетки. Поверху, на высоте четырех метров, проходила свернутая спиралями колючая проволока. Около внешней ограды был слышен гул – так гудит электрический ток.

Грант заметил, что за оградой растут густые заросли крупных, метра под два, папоротников. Он услышал какое-то гнусавое похрапывание, затем звуки тяжелых шагов, приближающихся к ним. Потом все стихло.

– Я ничего не вижу, – прошептал Тим.

– Тс-с...

Грант ждал. Прошло несколько секунд. В воздухе звенели мухи.

Однако видно ничего не было.

Элли дотронулась до его плеча и показала рукой на папоротники.

Грант увидел, что среди плетей виднеется голова животного.

Голова была неподвижна, большая часть ее была скрыта листьями папоротников.

На них холодно смотрели два больших темных глаза.

Длина головы достигала полуметра с лишним. От острой морды длинный ряд зубов уходил назад к слуховому проходу, ушной раковины у ящера не было. Головой животное напоминало большую ящерицу или даже крокодила. Глаза смотрели не мигая, животное не двигалось. Кожа была голая, блестящая, с рисунком, напоминающим брусчатку. Окрас у животного был такой же, как и у детеныша, которого они видели раньше – желто-коричневый с темновато-красными полосами как и тигра.

Грант видел, как очень медленно показалась лапа и раздвинула плети папоротника, закрывающие морду животного. Лапа была сильная, мускулистая, с тремя ловко двигающимися пальцами, которые заканчивались изогнутыми когтями.

Гранту вдруг стало холодно и он подумал:

– Оно выслеживает нас.

Для человека, как и для любого млекопитающего, в охотничьей повадке рептилий была неподдающаяся описанию враждебность. Неудивительно, что люди относятся к рептилиям с каким-то омерзением. Чуждым было все – неподвижность, холодность, даже то, как они двигались. Оказаться рядом с крокодилом или какой-нибудь крупной рептилией означало вдруг вспомнить другую жизнь, другой, исчезнувший мир. Конечно, это животное не знало, что его заметили, что оно...

Нападение произошло стремительно, одновременно слева и справа. Хищники преодолели десять метров, которые отделяли их от изгороди, с пугающей быстротой. В глазах Гранта мелькнувшим пятном слились могучие двухметровые тела, прямые хвосты, когтистые лапы, раскрытые пасти, усеянные неровными зубами.

Рыча, ящеры неслись вперед, затем рванулись вверх в прыжке. Грант увидел огромные когти на задних лапах, напоминающие кинжалы. Затем они наткнулись на изгородь, и в воздухе одновременно брызнули два снопа белых искр.

Злобно шипя, велоцирапторы шлепнулись на землю. Изумленные люди ринулись к изгороди. И только тогда вперед бросился третий ящер. Прыгнув вперед, он врезался в ограду грудью. Тим вскрикнул от ужаса, когда перед ним коротко вспыхнул яркий свет, осыпая его дождем искр. Раздалось глухое рычание, переходящее в шипение, столь характерное для рептилий, и ящеры исчезли в зарослях папоротника, оставив в воздухе слабый запах разложения и облачко едкого дыма.