Германская народная Церковь и школа

Тезисы принудительной веры как еврейская традиция. — Народ, государство, Церковь. — Преодоление ветхого завета. — Пятое евангелие. — Сущность Христа. — Евангелие от Марка. — Ложь во спасение.

 

Германская народная Церковь - это сегодня мечта миллионов. Установление этого факта означает сегодня требование глубочайшей ответственности от тех, кто эту мечту выражает. Потому что о недостаточности для сегодняшнего дня форм и содержания наших Церквей говорилось достаточно, часто и более чем громко. На более глубоко лежащие корни этого ощущения неудовлетворенности в этой работе указано со всем должным уважением к религиозному мышлению, которое в любом случае облагорожено верой, жизнью и смертью. Но истина требует признания того, что новое стремление нигде еще не проявилось в качестве живого дела, в качестве живого эталона. Ни в одной из германских земель не появилось религиозного гения, чтобы наряду с существующими религиозными типами показать

примером своей жизни новый тип. Этот факт является решающим, потому что ни один сознающий свою ответственность немец не может потребовать оставления Церкви теми, кто к Церкви привязан верой. Этим людям можно, наверное, внушить сомнения, расколоть их в духовном плане, но невозможно дать им настоящую замену того, что у них отнимут. Либеральная эпоха и в церковной области произвела чудовищные опустошения, решив, что она при помощи эволюционных теорий, при помощи "науки" "победила" религию как таковую. Эти духовные пигмеи просмотрели, что понимание и разум представляют только одно средство для того, чтобы набросать картину мира, религия же это совершенно другое средство, искусство опять же третье. Наука схематична, религия имеет волевой характер, искусство символично. Каждая область имеет свои собственные законы. Наука может решительно повлиять на Церковь, если она отважится грубо и невежественно вмешаться в ее сферу, что, разумеется, уже имело и имеет место в тысяче случаев. Но никогда настоящая наука не сможет развенчать истинную религию только потому, что она является признаком органичных, связанных с волей ценностей. Если религию понадобится переплавить, создать заново или заменить другой, то внутренние ценности должны рухнуть или получить другую иерархию. Трагизм духовной истории последней сотни лет заключается в том, что Церкви сами сделали своими либералистско-материалистические взгляды в области науки, вместо того, чтобы защищать свои позиции в сфере ценностей. И еще больший трагизм заключается в том, что они должны были это сделать, потому что были выстроены в чисто историческом плане и правдивость ветхозаветных преданий и позже материалистических легенд выдали за свою существенную составную часть. Так эпоха дарвинизма получила легкую игру и смогла учинить чудовищную путаницу, открыв одновременно (сравни приведенную вначале связь между интеллектуализмом и магией) путь для оккультистских сект, теософии, антропософии и множества других тайных учений и шарлатанств. Ужасное смятение умов, вину за которое в равной степени несут догматизм и либерализм, стало знаком времени. Даже при христианско-социальной власти в Австрии за неполные десять лет свыше 200 000 человек вышли в из католической веры. Не во имя новых религиозных ценностей, а вследствие марксистской эгоистичной работы, разрушающей общие ценности, работы, которая была направлена также против застывших, связанных с материей догм навязанной веры.

Между полчищами марксистского хаоса и верующих приверженцев Церкви бродили миллионы людей. Внутренне полностью разрушен-

ные, они становились жертвами путаных теорий и корыстолюбивых "пророков", стимулируемые большей частью сильным стремлением к новым ценностям и новым формам. И если мы должны констатировать, что истинный гений, который откроет нам миф и воспитает в нас тип, нам еще не подарен, то это признание не освобождает ни одного более или менее глубоко мыслящего человека от обязанности вести такую борьбу, которая все еще была необходима, если новое чувство жизни стремилось к выражению, создавая душевные напряжения. Это необходимо пока не пришло время для великого гения, который бы учил тому и жил так, как раньше миллионы могли лишь предполагать. Как уже было сказано в предисловии к этой работе, она не направлена на современное верящее в Церковь поколение с целью помешать ему на выбранном им духовном пути, тем более на тех, кто уже в глубине души порвал с церковной верой, но еще не нашел пути к другому мифу. Этих людей необходимо спасти от отчаянного нигилизма при помощи повторного переживания нового чувства сплоченности - religare, что означает созидать - возрождения древних и все-таки вечно молодых, волевых ценностей, поднять которые до истинных религиозных форм и будет задачей более позднего гения, создать вероятные представления о котором является не менее важной обязанностью каждого в отдельности уже сегодня. Каждого в отдельности, потому что религиозные общины без религиозных гениев сформируются в обычные союзы, мелкие секты, которые еще более невыносимы, чем все другое. Поэтому заниматься религиозными вопросами - это не дело каких-либо существующих этических, социальных, политических союзов и, наоборот, их нельзя заставить нести ответственность за личное религиозное вероисповедание своих членов.

Из расцветающего заново националистического мира духовные силы растут во всех направлениях. Каждым из этих направлений может руководить только великая личность, и возможно, что одна из них воплощает много собранных воедино волевых частиц. Но заявить на это претензию может только действительно великий человек без единого изъяна в характере и душе. Так мы ждем поэта мировой войны, великого драматурга нашей жизни, великого архитектора и скульптора. Так боремся мы за руководителя нового рейха и намечаем волевые линии и для будущей германской народной Церкви, существенная основа которой уже сегодня четко очерчена. С одной стороны, отказ от материалистического и колдовского мракобесия, показавшего тесную связь либерализма с церковной догматикой, с другой стороны, культи-

вирование всех ценностей чести, гордости, внутренней свободы, "аристократической души" и веры в их нерушимость.

Все христианские (правильнее Павловы) Церкви сделали предпосылкой для принадлежности к ней признание определенных сверхъестественных учений в качестве навязанных тезисов веры (догм). Из общности убеждений образовалось стойкое равенство догм. При дальнейшем их утверждении сложилась общность интересов или враждебность. Объявление истинными метафизически - религиозных утверждений, исторических и легендарных событий как условия для религии -это еврейские традиции, которые пробивали себе дорогу огнем и мечом и только сегодня - по крайней мере внешне - уступили вынужденной, более терпимой точке зрения, готовые, однако, затеять новую борьбу догм. Истинно германский государственный деятель и мыслитель подойдет поэтому к религиозно-церковному вопросу с другой точки зрения.

Он предоставит беспрепятственно место любому религиозному убеждению, позволит свободно проповедовать нравственные учения разных форм при условии, что все они не будут стоять на пути национального учения, т.е. будут укреплять волевые духовные центры. Поддержку же определенных союзов такой деятель должен будет сделать зависимой от их позиции в отношении национального государства. С этой точки зрения вопрос о взаимоотношениях государства, религии и Церкви как института решится сам собой. Истинно германское государство может предоставить существующим в настоящий момент церковным общинам, несмотря на полную терпимость по отношению к ним, право на политическую и финансовую поддержку государства в той степени, в какой их жизнь и практическая деятельность сориентирована на укрепление души. Поэтому оно должно будет защищать также новые реформы в такой же степени, как и старые вероучения. Но новые требования уже весьма ощутимо заявили о себе. Согласно им навсегда должен быть отменен так называемый Ветхий Завет в качестве религиозной книги. Вместе с тем не состоится неудачная попытка последних полутора тысячелетий сделать нас духовными евреями, попытка, которой мы обязаны материальному господству у нас евреев.

Борющиеся люди (не государственные политики) поэтому должны продолжать укреплять движение, которое стремится вычеркнуть откровенно искаженные и суеверные постулаты из Нового Завета. Необходимое пятое Евангелие не должно при этом, конечно, приниматься синодом. Это будет творчеством одного человека, который также

глубоко воспринимает стремление к очищению, как он исследовал науку Нового Завета.

В изображении Иисуса можно видеть различные черты. Его личность выступает часто как мягкая и сочувствующая, потом снова как жесткая и суровая, но всегда движима внутренним огнем. В интересах властолюбивой римской Церкви - представить раболепное смирение как сущность Христа, чтобы обеспечить себе как можно больше слуг, воспитанных на этом "идеале". Исправить это представление является следующим обязательным требованием германского движения обновления. Иисус представляется нам уверенным в себе в лучшем и самом высоком смысле этого слова. Для германского человека имеет смысл его жизнь, а не его мученическая смерть, успеху которой он был обязан у альпийских и средиземноморских народов. Могущественный и строгий проповедник в храме, человек, который звал за собой, и "все они" за ним шли, а не жертвенный ягненок еврейского пророчества, не распятый является сегодня творческим идеалом, озаряющим нас из Евангелия. И если бы не было этого озарения, Евангелия бы умерли.

Научная критика текста провела предварительную работу, создав все технические предпосылки для создания соответствующего общим взглядам нового творения. Евангелие от Марка содержит, вероятно (даже в переработанном виде), собственное толкование миссии Сына Божиего в отличие от семитского учения о рабе Божием. Евангелие от Иоанна содержит первое гениальное толкование, ощущение вечной полярности добра и зла в отличие от ветхозаветного представления истины, где Яхве сотворил добро и зло из ничего, сказав о своем мире, что это "очень хорошо", чтобы потом самому стать подстрекателем ко лжи, обману и убийствам. Но прежде всего - Марк ничего не знает о Иисусе как "исполнителе" еврейской идеи мессианства, которой нас одарили Матфей и Павел к несчастью для всего западноевропейского культурного мира. Более того. Когда болтливый Петр сказал об Иисусе: "Ты мессия" (Марк, 8, 29), Иисус пригрозил Петру и запретил своим ученикам говорить подобное. Наши Церкви Павлова толка являются, таким образом, по существу не христианскими, а результатом стремлений еврейско-сирийских апостолов, которые ввел иерусалимский автор Евангелия от Матфея, а завершил независимо от него Павел. Непроизвольно от фарисея Павла ускользает, например, общееврейская вера: "Каким преимуществом обладают евреи, или какова польза от обрезания? Очень большим. Во-первых: им доверено все, что сказал Бог. Но, если некоторые в это не верят, что тогда? Должно ли их неверие отменить веру в Бога? До этого далеко" (Римляне, 3).

Затем типично еврейское самомнение и нетерпимость: "Говорю вам, милые братья, что Евангелие, которое я проповедую, нечеловеческой природы, потому что я воспринял его и изучил не от человека, а в результате откровения Иисуса Христа. - И поскольку Богу было угодно, разлучить меня с матерью и, открыв своей милостью во мне своего сына с тем, чтобы я проповедовал о нем язычникам через Евангелие, я не сразу поклялся плотью и кровью, не пошел в Иерусалим к тем, кто были для меня апостолами, а отправился в Аравию, а потом снова вернулся в Дамаск." (Галатер, 1)

Одновременно агитация, напоминающая действия моллюска: "Потому что, хоть я и свободен от каждого, я сам себя сделал рабом каждого, получив таким образом многих из них. Я стал евреем, чтобы склонить на свою сторону евреев. Для тех, кто подчиняется закону, я тоже подчиняюсь закону, чтобы привлечь их на свою сторону. Для тех, кто закону не подчиняется, я тоже как бы не подчиняюсь закону (но для Бога я подчиняюсь закону Христа) и тем привлекаю их на свою сторону. Для слабых я становлюсь слабым и привлекаю на свою сторону слабых. Я для каждого разный и повсюду делаю счастливым многих".

И затем неосторожно честолюбиво: "Я скорее умер бы, чем позволил кому-либо уничтожить мою славу!" (1-е посл. Коринфянам, 9). Павел совершенно сознательно собрал всю государственную и духовную проказу в странах его мира, чтобы позволить возвыситься низменному. Первая глава 1-го письма к коринфянам является единственной хвалебной песнью "безрассудным перед миром" и одновременно уверением в том, что "неблагородное перед миром и презренное" выбрал Бог с тем, чтобы обещать христианам власть судей: "Должны ли вы вершить суд над миром, если не совсем достойны судить более мелкие дела? Разве вы не знаете, что судить ангелов будем мы? Тем более о благах времени?" (6, 2-3). Для эфесян (1,21) Павел приписывает Иисусу все могущество и власть, их княжества и будущий мир. Совершенно неоспоримо его стремление взбудоражить мир при помощи деклассированных элементов всех государств и народов с целью насаждения теократии, что бросает тень на другие его признания. Фальшивая покорность в сочетании со стремлением господствовать над миром, пламенное, как у всех представителей Востока, "религиозное" требование самому шагать во главе восставших были Павловой фальсификацией великого образа Христа. Иоанн толковал Христа гениально, но его вера, имеющая дело с антиеврейским, враждебным Ветхому Завету духом, была заглушена еврейскими традициями, которые объедин-

ились с отходами древнегреческого мира для создания новых форм в римской Церкви. Европа напрасно добивалась обновления этой восточной Церкви. Существующее до сих пор почтение к ее "христианству" обрекли все попытки на неудачу. Но "христианские" Церкви - это чудовищная, сознательная и бессознательная фальсификация простой, радостной миссии Царства Небесного внутри нас, Сына Божиего, службы добру и пламенной защиты от зла. Правда, в исходном Евангелии от Марка мы находим также легендарные черты одержимых, что мы точно так же можем отнести к народным сказаниям, как и украшающие добавки к приключениям Фридриха Великого и святого Франциска, который, говорят, проповедовал даже птицам. Но исходному Марку была абсолютно далека всякая восторженность, в которой преобладают элементы Нагорной проповеди. Непротивление злу насилием, подставление левой щеки, получив удар по правой и т.д. - это феминистское заострение вопроса, которое у Марка отсутствует. Это фальсифицирующие добавки других "авторов". Все существование Иисуса было пламенным противоречием самому себе. За это он должен был умереть. Значение трусливому учению придали только люди со смешанной кровью, как, например, Толстой, который именно это место сделал основой для своего пустого мировоззрения.

Любовь на службе у национального учения. — Подстрекающая народ клятва священника. — Внешняя форма германской народной церкви. — Старокатолическое движение; Бисмарк. — Протестанство под угрозой. — Германские религиозные сообщества. — Германская мечта от Одина до Лютера. — От мифа о народности форма германской Церкви.

 

Религия Иисуса несомненно была проповедью любви. Вся религиозность представляет собой фактически прежде всего душевное возбуждение, которое находится по крайней мере всегда в близком родстве с любовью. Никто не будет игнорировать это чувство. Оно создает флюиды от человека к человеку. Но германское религиозное движение, которое должно развиться в народную Церковь, должно будет заявить, что идеал любви к ближнему необходимо подчинить

идее национальной чести. Ни одно дело не может быть одобрено германской Церковью, если оно не служит в первую очередь охране народности. Это еще раз обнажило неразрешимый спор в отношении представления, которое открыто заявляет, что церковные связи выше связей национальных.

Но эту столетиями культивируемую точку зрения нельзя было преодолеть ни запретами, ни приказами. Государство со своими членами должно было только позаботиться о том, чтобы не было нападок со стороны Рима и его слуг с точки зрения власти и политики. Римский священник, вступая в должность, должен был дать клятву, означающую не что иное, как подстрекательство к конфессиональной и классовой ненависти. Кроме того она означает прямо таки признание предательской по отношению к стране деятельности, если государство не подчиняется римским интересам. Эта римская клятва епископа звучала: "Лжеучителей, отреченных от апостольского престола, бунтовщиков против нашего Господа и его последователей я буду по мере своих сил преследовать и подавлять". Германское государство должно такую клятву запретить. Напротив, оно должно связать всех священников клятвой за сохранение чести нации, подобной прежней клятве монархам в некоторых государствах на конституции. В остальном главной задачей пробуждающейся Германии будет деятельность в пользу мифа нации путем создания германской народной Церкви, пока второй мастер Эккехарт не снимет напряжение и не воплотит это германское содружество душ, не оживит, не сформирует его.

Представителю армии во всех государствах партийно-политическая деятельность запрещена. Это имеет свое основание, заключающееся в том, чтобы сохранить в руках государственно-политический инструмент как единое целое, не разъединенное политической борьбой. То же должно касаться и священников всех вероисповеданий. Их сферой является забота о душе, политизирующий парламентский каноник -это в высшей степени неприятное явление политического либерализма. Это фашистское государство уже поняло. Конкордат в 1929 году запретил католическому духовенству политическую деятельность, католические союзы бойскаутов тоже были распущены, чтобы не допустить образования государства в государстве. Поскольку Ватикан одобрил это для Италии, он больше ничего не смог по существу сделать против введения таких же мер и в других национальных государствах.

Если это разъединение было осуществлено согласно словам Иисуса "Отдайте Богу Богово, а кесарю кесарево", то необходимого в другом случае вмешательства национального государства в церковную

сферу вероисповедания совершенно не требуется. Никогда такой государственный деятель не будет влиять на какие-либо метафизические догматы веры или вовсе устраивать религиозные преследования. Поэтому борьба за этот мир представлений и эти ценности будет происходить от человека к человеку, от формы к форме внутри всего народного организма без использования средств политической власти для этой цели.

Во всех этих религиозно-реформаторских рассуждениях следует делать различия между духовным проповедником и политическим руководителем государства. Если первый открывает внутреннее направление нового поиска и при этом естественным путем подавляет старое содержание и формы при создании заново духовно-интеллектуального организма, то он ни в коем случае не имеет права требовать политической, судебной и военной защиты государства. Роковым для истинного религиозного рвения было то, что римская Церковь при помощи политических организаций добивалась того, чтобы обеспечить себе повсюду "мировой рычаг". Этим она завоевала сегодня положение, дающее чудовищно сильную власть, но и стала во многом - благодаря государственным дотациям - зависимой от этих государств в том плане, что денежный запрет во многих местах может опасно поколебать огромный организационный аппарат. Но политическое положение, дающее власть, - старая жалоба лучших духовников в течение столетий - изгнало искренность. То же самое повредило также протестантству, которое не считало возможным отстать в аналогичных стремлениях. Веяние времени на разделение государства и религиозных организаций будет сказываться еще долго, поэтому германская Церковь сразу должна будет отказаться от этого и сделать себя зависимой от государства. Она может претендовать только на то, чтобы иметь свободу агитации, чтобы ее сторонникам не наносили ущерб старые Церкви и чтобы при видимом изменении числа сторонников им были предоставлены необходимые церкви. Такие же меры должны утвердиться и для других вероисповеданий. Католики и протестанты должны обеспечить свою церковь за счет добровольных взносов, а не добывать деньги угрозами наложения ареста на имущество. Только таким образом будет обеспечено справедливое соотношение между силой веры и внешней формой. Государственный деятель только за счет такого принципа может быть справедливым для всех сторон и отделить религиозную борьбу отдельных лиц и групп населения от политической борьбы в целом.

Германская Церковь не может провозглашать принудительные тезисы "верить" в которые каждый ее прихожанин принуждается под

угрозой лишения вечного блаженства. Она будет охватывать общины, которые придерживаются красивых католических обычаев (которые часто являются древненордическими), которые предпочитали лютеранские формы христианского богослужения, которые, может быть, предпочтут другую форму христианского богослужения. Но германская Церковь предоставит также равные права тем, кто вообще порвал с церковным христианством и сплотился в новую общину (может быть под знаком духовной силы Эккехарта). Для всех прихожан действуют установленные вначале условия. При создании германской национальной Церкви речь идет не о защите каких-либо метафизических утверждений, не о требовании веры в истинность исторических или легендарных повествований, а о создании высокого ощущения ценности, т.е. об отборе людей, которые при всем разнообразии религиозных и философских убеждений приобрели снова глубокую внутреннюю веру в собственный тип, завоевали героическое понимание жизни. Именно этот интеллектуально-духовный поворот представляется мне особенно революционным, потому что только за счет этого основной объем прежних религиозных войн - метафизические догматы навязанной веры (догмы) - признаются незначительными, а их представительство является делом отдельного лица, а не общин. Борьба по поводу соотношения человека и Бога в Иисусе, спор о любви и милости, о бессмертии и смертности души выпадают из взглядов германско-немецкого религиозного обновления, как критерий принадлежности к новой общине возникает признание тех ценностей, которые были нам открыты в германском драматическом искусстве и максимально проявились в мистике мастера Эккехарта. Но община должна быть целью, даже если нас, сегодняшних, пронизывает признание того, что мы не будем больше ее свидетелями; потому что при всех своих силах один даже могучий человек не всегда сможет достигнуть высоты своего героического момента. Но сознание общности может поднять его еще выше и повлечь за ним более слабых, более уверенно ввести их в новый религиозный стиль нашего будущего, как когда-то германская армия 1914 года сделала миллионы скромных людей способными на героические жертвы и дела.

После бесчестного Ватиканского собора честные католики, не признавая сущности тысячелетней догматики, пытаются вызвать к жизни так называемый старый католицизм. Многие из этих приверженцев веры подвергались злейшим преследованиям, потому что не захотели позволить топтать свою честь ногами. Бисмарк тогда не воспользовался случаем, чтобы защитить этих чистосердечных людей. Само же

движение было слишком слабо, чтобы атаковать столетние традиции. Действия Бисмарка были жестоко отомщены. Старокатолические общины хиреют среди могущественной римской техники удушения, имеющей в своем распоряжении мировые политические средства власти. Эта техника создала себе в Германии послушную партию центра в качестве "гвардии своей святости". "Да здравствует церковная инквизиция!" -кричал в 1875 году иезуит Венг. "Не должно быть никакого конфессионального мира!" - отвечала 16 мая 1924 года "Власть меча" после достигнутого триумфа. Так первая действенная попытка способствовать зарождению нового в лоне капитализма осталась бесплодной. Но, несомненно, что и сейчас тысячи великолепных немцев действуют в качестве священников внутри римской Церкви и в глубине души стремятся со всей страстностью ни к чему другому, как к очищению христианства от сирийских суеверий и к углублению религиозной жизни путем отказа от государственных денег и соблазна политической власти. Вы все знаете, что за возможность читать немецкие проповеди своим соотечественникам они заплатили потоками крови еретиков, которые когда-то по приказанию Рима должны были взойти на костер инквизиции или были замучены в ее подвалах. Они будут рады, если однажды смогут все очищенное богослужение, служа высоким ценностям, проводить исключительно на святом родном языке. Еще не наступило время, когда немецкие священники среди высшей касты, связанной с Римом, смогут выступить с требованием преобразований в душе, голове и теле. Но оно наступит. И здесь тоже должны быть свои мученики. Но перед германским государством встает тогда долг защищать этих людей от преследований и принять их в германскую народную Церковь.

То же касается и тех, кто понял, что протестантство перестало протестовать против Рима, зато сегодня оно в неожиданном ослеплении проявляет рвение против возрождающейся новой жизни. Бывшие протестантские "отщепенцы" выступили против своей Церкви во имя "религии" "Второго рейха", во имя либерализма. Они выступали за обновление в "Берлинер Тагеблат". Это означает церковно-духовное банкротство ХIХ века, обнаружившееся во всех областях. Из страха перед этим признаком очевидного краха молодое поколение снова вернулось к строгой церковности. Где оно сейчас безнадежно закоснело на генеральских суперинтендантских должностях. Сегодня снова имеет место движение к лютеранской Церкви. Против пробуждающихся здесь новаторов, естественно, раздувается буря. "Лютеранские" кабинетные ученые и фарисеи созывают сегодня из чувства самосохранения

мировые конгрессы, как Рим созывая свои соборы. Но на этот раз они смотрят не в сторону либерализирующего явления разложения, а в сторону содержательной основы жизни людей, в сторону полнокровного мифа, ощущения жизни, имеющего центр, вокруг которого все формируется и образуется. Во всей Германии существуют уже сегодня зародышевые клетки этого нового пробуждения. Этот новый германский рейх должен представить и им государственную защиту от предстоящих преследований.

Германские религиозные товарищества до сих пор не вышли за пределы теоретических начал. Практические попытки не были воодушевляющими. Но чем бы они не закончились, исследования этих союзов в области нордической религиозной истории станут основой борьбы, которая приведет к победе прежних католических и прежних лютеранских составных частей германской Церкви. Потому что место ветхозаветных историй о сутенерах и торговцах скотом займут нордические легенды и сказки. Сначала просто рассказанные и услышанные, потом - понятые как символы. Нордические германские сказания возбуждают не мечту о ненависти и убийственном мессианстве, а мечту о чести и свободе. Начиная с Одина через древние легенды до Эккехарта и Вальтера из Фогельвайде. Гениальной руке принадлежит преимущественное право выбрать из духовного поражения тысячелетий драгоценные камни германского духа, с которыми до сих пор обращались недостаточно уважительно, и органично объединить их. Обусловленное временем, римским и еврейским влиянием становится сегодня яснее, чем когда-либо. Но тем отчетливее пробивается к нам истинное сердечное биение героев наших сказок и героев нашей истории - Эккехарта, Лютера... Для более подготовленных исследователей развернется красочная картина религиозных исканий Ирана, Индии и даже Эллады, картина чуждая и близкая одновременно. Стремление нордической расовой души дать германской Церкви ее форму под знаком народного мифа - это тоже величайшая задача нашего столетия. Как римский миф о представительстве Бога папой охватил и связал совершенно разные народы и расходящиеся направления, так и миф крови - однажды понятый - как магнит даст всем личностям и религиозным общинам, независимо от их разнообразия, четкую структурную опору, связь с центром и животворное внедрение в народную целостность. Подробности осуществления прояснит и определит грядущая жизнь. Сегодня предусмотреть это не дано никому.

Эти члены народной Церкви, защищенные всеми средствами государства от преследований, в остальном же предоставленные сами

себе, со своей стороны образуют кристаллизационные центры. Представленные в их распоряжение в зависимости от величины и значения идеологических общин церкви обеспечат непосредственную просветительскую деятельность, и без насильственного вмешательства в протестантство или в римскую Церковь произойдет духовный поворот, который подействует, подобно большому глотку свежего воздуха, поскольку тяжелая корка сирийско-римского господства не сможет больше давить на всех стремящихся навстречу чести и свободе. Римский гарус-пик и ветхозаветный суперинтендант постепенно утратят свою власть над отдельными личностями, а следовательно, и над политическими устремлениями. Будут созданы первые предпосылки для религиозного, но также и для культурного и государственного стиля жизни.

Изменение церковных обрядов. — Распятие и геройство. — Старое изображение Христа. — Памятники воинам как места паломничества в будущем. — Герои мировой войны как мученики новой веры. — Мастер Эккехарт и германский солдат под стальным шлемом.

 

С отменой проповеди о рабе и козле отпущения в качестве агнца Божиего, о поручении Петру основать римскую Церковь, об "исполнении" Ветхого Завета, об отпущении грехов, о магических чудодейственных средствах и т.д. должно произойти соответствующее изменение народных обычаев (обрядов). Этот процесс должен идти рука об руку с популяризацией великой просветительской литературы, которая должна распространяться священниками германской Церкви в существовавших до сих пор общинах. Но из нового внутреннего отношения к образу Христа неизбежно вытекает необходимое, кажущееся на первый взгляд лишь внешним, изменение: замена изображающего муки распятия в церквях и на сельских улицах. Распятие является символом учения о принесенном в жертву Агнце, образом, который дает нам почувствовать крушение всех сил и при помощи почти всегда страшного изображения боли одновременно внутренне подавляет, делает "покорным", что и является целью правящих Церквей. Хоть и сохранились еще изображения германских рыцарей и богов в образах св. Георгия, св. Мартина, св. Освальда, но они ведут лишь подчиненное

существование. С другой стороны, хоть целование реалистически изображенных гноящихся кровавых ран, которое римская Церковь поддерживает у многих южноамериканских верующих, еще не проникло в Северную Европу, но несомненно жалкий распятый стал тем средством, при помощи которого Рим ослабляет души своих приверженцев и овладевает ими.

Германская Церковь постепенно будет вместо распятия использовать изображения просвещающего духа огня, героя в самом высоком смысле. Уже почти все художники Европы лишили лицо и фигуру Христа всех признаков еврейской расы. Как бы искаженно учением о Боге-Агнце ни изображали своего спасителя, у всех великих художников нордической Западной Европы Иисус строен, высок, светловолос, с крутым лбом и узким лицом. Великие художники юга также не представляли себе Спасителя с кривым носом и плоскостопием. Уже в "Воскресении" Маттиаса Грюневальда Иисус светловолос и строен. У груди Сикстинской мадонны белокурый Иисус смотрит в мир "прямо-таки героически", так же, как и голубоглазые головы ангелов с облаков. Наше возрождающееся заново ощущение жизни не знает идеала самобичевания, подлинное распятие сегодня не может - как уже говорилось - ни быть изображенным в живописи, ни быть высеченным из камня, ни воспетым в поэзии или музыке. Перед всем миром искусства, изображающим сегодня спокойную жизнь со спаржей и огурцами, новый рейх поставил великую задачу заботы о германской душе. Церкви и общины германской религии следует обязать к тому, чтобы в святых местах, посещаемых паломниками, постепенно заменить нечистокровные фокусы времён барокко иезуитского толка картинами и скульптурами Создателя жизни, чтобы, между прочим, снова появился Бог с копьем. Далее необходимо установить портреты и изречения мастера Эккехарта и других немецких проповедников. С нефов и с алтарей германской народной Церкви исчезнут гипсовые гирлянды, блеск мишуры и все то, что наводняет нашу жизнь благодаря барахлу иезуитского стиля и позднему нечистокровному рококо. Немецкого архитектора здесь будут ждать задачи, по которым скучают уже тысячи тех, кто устал строить купеческие дома и дворцы для банков. Легче всего позволяет использовать себя наша музыка. У Баха и Глюка, Моцарта, Генделя и Бетховена, несмотря на церковные стихи, пробивается героический характер. Но и здесь чудовищное поле деятельности найдет безыдейная расслабляющая музыка, одновременно сборники церковных песен будут очищены от песен в честь Иеговы.

От одного только внутреннего возвращения к религиозно-метафизическим взглядам будет зависеть будущее нашей жизни. Из одного центра выйдет заливающий все поток, оплодотворяющий душу проповедника, государственного деятеля так же, как и фантазию лишенного сегодня центра и поэтому почти безумного художника и мыслителя. Если сегодня проехать по германским городам и селам, то можно с радостью констатировать, что всюду установлены памятники и скульптуры героев. Германский фронтовой солдат представляет тип подлинного германца, надписи на пьедесталах указывают имена героев, цветы и венки свидетельствуют о любви, которой охвачена память о павших на полях брани... Мы все это пережили сами, еще миллионам жертвы мировой войны были лично знакомы со всеми присущими им человеческими качествами. Они еще не смогли стать эталоном в той степени, в какой они им являются. Но это знание человеческих качеств отдельных личностей постепенно исчезает. Типичные черты страшного и все-таки великого времени с 1914 по 1918 год станут сильнее и могущественнее. Уже подрастающее поколение увидит в памятнике воинам мировой войны святое знамение мученичества новой веры. Это представляет собой стадию развития, которая прокладывает себе путь во всех государствах Европы. Могилы "Неизвестного солдата" во Франции, Италии, Англии хоть и служили часто местом для парадов, но все-таки уже стали одновременно для миллионов людей мистическим центром, подобно памятникам немецким воинам, непобежденным немецким солдатом. Множество французских клерикальных газет, например, называют эту новую, тщательно соблюдаемую форму уважения нехристианской и не без основания опасаются, что "Неизвестный солдат" может занять место святых. И хотя непогрешимая Церковь сожгла когда-то Жанну д'Арк, объявив ее затем святой, она также скоро объявит "католиком" и "Неизвестного солдата" и при помощи святой воды фальсифицирует смысл духовного поворота, который она предчувствует, так же как любой другой истинно народный порыв. Она сделала это уже в 1870-1871 годах, когда началось особое почитание героев. Если Германия действительно возродится и будет собирать по воскресеньям деревню не вокруг колонн св. Марии, а вокруг скульптур немецких солдат-пехотинцев, тогда ураганный огонь поднимется против этого "новоязыческого" обычая так же верно, как крест на церковной башне.

Церковь объявляла каждого убитого миссионера мучеником и причисляла к лику святых. Даже когда Эммеран*, считающийся по

* См.: д-р Зепп. "Баварский клан". Мюнхен, 1882 г.

христианским традиц<