Передача внутрилингвистических значений

§ 34. Под внутрилингвистическим значением, как оно было определено в § 14 главы 2, имеется в виду отношение данного языкового знака к другим знакам той же языковой системы. Эти отношения, существующие между единицами самого языка, многосторонни и разнообразны. К их числу относятся отношения звукового сходства между словами (рифма, аллитерация, ассонанс и пр.), отношения сходства морфемной структуры слов («словообразовательные гнезда»), отношения семантического сходства (принадлежность слов к одному синонимическому ряду или лексико-семантическому полю) или несходства (антонимия), отношения сочетаемости слов друг с другом в строе предложения («валентность» или «коллокабельность» слов) и пр. (Опять-таки эти отношения существуют не только между словами, но и между любыми другими единицами языка — морфемами, сочетаниями слов, предложениями и пр.; однако в настоящем разделе мы для наглядности будем оперировать примерами отношений между словами, как это было сделано в разделах о передаче референциальных и прагматических значений при переводе.)

Выше (§ 15) было также отмечено, что в процессе перевода внутрилингвистические значения поддаются передаче лишь в самой минимальной степени — как правило, они при переводе вообще не сохраняются, ибо каждый язык имеет свою, сугубо специфическую систему внутрилингвистических значений входящих в него единиц. Тем не менее ^в определенных случаях в пределах того или иного контекста существенными оказываются именно внутрилингвистические значения тех или иных единиц ИЯ, поэтому возникает необходимость их передачи в переводе. Нередко (как можно убедиться из нижеприведенных примеров) передача внутрилингвистических значений языковых единиц требует «принесения в жертву» даже их референциальных значений,

хотя, как было отмечено, нормальной и обычной является как раз обратная ситуация.

Так, самоочевидно, что передача внутрилингвистических значений единиц ИЯ (а порой даже их фонетического или графического облика) является необходимой во всех тех случаях, когда сами единицы языка становятся предметом высказывания, то есть в исходном тексте речь идет не о тех или иных предметах явлениях и понятиях объективной действительности, обозначаемых при помощи языковых средств, а о самих этих средствах. Это имеет место, во-первых, тогда, когда тот или иной конкретный язык становится предметом научного описания; в этих случаях перевод, по сути дела, невозможен и не нужен. Так, ясно, что английское предложение The Past Tense of some verbs is formed by changing the root vowel, i.e.; write — wrote можно перевести на русский язык лишь при условии, что сами глагольные формы write — wrote останутся непереведенными, иначе данное высказывание не имело бы смысла. Однако следует иметь в виду, что единицы языка (в частности, слова) могут стать предметом высказывания не только в научной, например, грамматической литературе, но и в текстах других жанров, в том числе в текстах литературно-художественных. В этом случае проблема передачи внутрилингвистических значений этих единиц в переводе приобретает особый практический и теоретический интерес.

Очень показательный пример в этом отношении приведен в книге Я.И. Рецкера «Теория перевода и переводческая практика».¹ Речь идет о переводе на русский язык одной из пьес Дж. Голсуорси, в которой рассказывается о подделке банковского чека. Вот этот отрывок:

James: Give me the cheque-book. What's this ninety?

Walter: But look here, father, it's nine I drew a cheque for. (J. Galsworthy, Justice, I)

Джеймс: Дай мне чековую книжку. Что это за восемьдесят фунтов?

Уолтер: Но послушай, отец, я выписал чек на восемь фунтов. (Дж. Голсуорси. Собр. соч., т. 14, с. 21)

¹ Я. И. Рецкер. Теория перевода и переводческая практика. М., «Международные отношения», 1974, с. 53.

Оказывается, что банковский служащий подделал чек, приписав к английскому слову nine две буквы ty, и присвоил себе разницу. Вся ситуация здесь построена на отношении nine — ninety. Но русское слово девять невозможно переделать на девяносто, не сделав в нем подчистки, что было бы сразу обнаружено; поэтому переводчикам пришлось заменить девять на восемь, а девяносто на восемьдесят. Пример этот показателен тем, что ярко демонстрирует необходимость в определенных случаях жертвовать референциальным значением слова (притом такого слова, как числительное, которое, как правило, имеет в другом языке полное и постоянное соответствие) ради передачи его внутрилингвистического значения, то есть отношения к другим словам языка — в данном случае оба числительных связаны друг с другом отношением производности, то есть единством корневой морфемы. С другой стороны, этот пример опять-таки подтверждает важность учета характера переводимого текста при выборе переводческого соответствия — в художественном тексте потеря информации при замене nine на восемь и ninety на восемьдесят оказывается несущественной, так как важна не конкретная сумма денег, а сам факт подделки чека; но при переводе, например, научного или технического текста такого рода замена, конечно, недопустима, поскольку в этих текстах количественные показатели весьма важны. Приведем еще один пример — на этот раз из русского художественного текста, в котором в качестве предмета высказывания выступает сама языковая единица, то есть слово (в данном случае уже не в письменной, а в устной форме):¹

Ты откуда пришла? — спросил я ее.

- С верху, из Нижнего, да не пришла, а приехала. По воде-то не ходят, шиш.

...— А отчего я шиш?

- Оттого, что шумишь, — сказала она, тоже смеясь. (М. Горький, Детство, I)

"Did you have to walk far to get here?" I asked her.

"I didn't walk, I rode. You don't walk on the water, you fig," she answered...

"Why do you call me a fig?"

"Because you're so big," was her laughing retort.

¹ Этот пример (без перевода на английский язык) приведен в упомянутой выше работе Дж. Кэтфорда "A Linguistic Theory of Translation", p. 97.

Русские глаголы движения требуют обязательного уточнения способа, которым осуществляется движение: прийти (пешком) — приехать (сухопутным или водным транспортом) — приплыть (водным путем) — прилететь (по воздуху). Мальчик ошибочно употребляет глагол прийти, так что бабушка вынуждена его поправить — не пришла, а приехала. В английском языке здесь следовало бы употребить глагол come, но он, в отличие от русских глаголов движения, не уточняет способа передвижения. Поэтому переводчица (М. Уэттлин) вынуждена употребить здесь глагол walk, но это требует изменения характера задаваемого вопроса. Конечно, референциальное значение английского вопросительного предложения Did you have to walk far to get here? иное, чем у русского Ты откуда пришла?, но это смысловое «искажение» здесь неизбежно, так как в данном контексте существенно лингвистическое противопоставление прийти — приехать.

Этот пример также иллюстрирует и другой аспект рассматриваемой проблемы, а именно, передачу рифмы. В русском подлиннике шутливый тон разговора, который бабушка ведет со своим внуком, поддерживается рифмовкой шиш — шумишь. В переводе оттого, что шумишь передано как because you're so big, что, безусловно, имеет совсем другое референциальное значение, но зато дает возможность сохранить существенную здесь рифмовку, хотя, разумеется, в ином звуковом обличий.

Вот еще один пример из той же повести Горького:

(Горький вспоминает, как на похоронах отца в могилу залезли лягушки.)

Я спросил бабушку.— А лягушки не вылезут?;

— Нет, уж не вылезут, — ответила она. — Бог с ними!

Ни отец, ни мать не произносили так часто и родственно имя божие. (I)

"Won't the frogs get out?" I asked.

"No, they won't, God bless them, she answered.

Neither my mother nor father had ever spoken the name of God so frequently and with such familiarity.

Прагматическое значение русского выражения бог ними и английского God bless them различно. Однако в данном тексте речь идет о том, что бабушка часто употребляла речи имя бога, то есть определенную языковую единицу; поэтому внутренняя форма выражения бог с ними здесь

существенна. Отсюда и выбор английского эквивалента. Любопытно, что немного ниже синонимичное господь с ними переведено совершенно иначе:

- Эх, брат, ничего ты еще не понимаешь! — сказал он. — Лягушек жалеть не надо, господь с ними! Мать пожалей...

"Ah, sonny, it's not much you understand yet!" he said. "It's not the frogs are to be pitied — the devil with them — it's your mother."

В данном случае эти слова произносит простой, грубоватый матрос, в устах которого совершенно необязательно сохранять упоминание «имени божьего»; отсюда и выбор иного варианта перевода.

Выше мы уже упомянули такую проблему, как передача рифмы в переводе. Не приходится разъяснять, какую важную роль играет эта передача при переводе поэтических произведений, построенных на рифме. Следует иметь в виду, однако, что рифма — лишь один из возможных и реально существующих типов связи слов по звуковому сходству, используемых в речи как выразительное средство. Наряду с рифмой существуют и иные виды звукового сходства слов, среди которых особо выделяется аллитерация – тождество начальных согласных в рядом стоящих словах (в более широком смысле — тождество согласных в любом слоге рядом стоящих слов). Аллитерация особенно характерна для английского языка, и притом не только для поэзии (где она восходит еще к древнегерманскому аллитерирующему стихосложению), но и для языка других стилевых жанров, в частности для языка газеты и публицистики. Например:

Mr Callaghen said it (North Vietnam) was a country of " b icycles, b uffaloes and b ent b acks," and their efforts in reconstruction had to be seen, to be believed. ("Morning Star," 12.III.73)

На аллитерации построено большое количество фразеологических единиц английского языка, как например, safe and sound, a pig in a poke, fit as a fiddle, dead as a doornail, bold as brass, cold comfort, with might and main и т.д.

С другой стороны, русскому языку аллитерация, в целом, чужда. В тех случаях, когда она встречается в поэзии или прозе, ее функции — совершенно иные, чем в аналогичных жанрах в английском языке. Ср. следующие строки из «Евгения Онегина»:

Какое низкое коварство

П олуживого забавлять,

Ему п одушки п оправлять,

П ечально п односить лекарство...

Здесь многократное повторение слов, начинающихся с буквы п, создает ощущение монотонности, скуки и однообразия, гармонирующее с настроением героя. Такого рода аллитерацию мы даже не замечаем, ее эффект скорее подсознательный, тогда как в английском языке аллитерация каждый раз воспринимается как осознанный художественный прием.

Таким образом, переводчик с английского языка оказывается перед лицом сложной ситуации — с одной стороны, желательно воспроизвести в тексте перевода эффект, создаваемый в подлиннике аллитерацией, с другой, попытка перенести аллитерацию на русский текст, как правило, не приводит к цели. Наилучший выход здесь, как и во многих других случаях,— прибегнуть к приему компенсации, заменив аллитерацию рифмой или подбором слов с аналогичной ритмической структурой. Так, заглавие одного из критических очерков О. Уайльда "Pen, Pencil and Poison" было переведено на русский язык как «Кисть, перо и отрава»; аллитерация, имеющаяся в подлиннике, здесь не сохранена, но ее утрата компенсируется ритмическим построением всего словосочетания (три ударных слога, разделенные нарастающим количеством безударных).¹

Пожалуй, не менее, если не более сложную задачу перед переводчиком ставит передача так называемой игры слов. Этот прием, построенный на внешнем сходстве слов, иногда очень далеких по значению, целиком и полностью базируется на внутрилингвистических отношениях, существующих между словами данного языка, но в большинстве случаев отсутствующих в системе другого языка. Переводчикам далеко не всегда удается решить эту трудную задачу — нередко им приходится довольствоваться беспомощной сноской и пояснением: «непереводимая игра слов». Однако имеются и примеры блестящего решения этой труднейшей задачи. Вот один из них:

After a dreary conversation in our living-room one night about his entailment... I asked Jem what entail -

¹ См. Я. Рецкер. Следует ли передавать аллитерацию в публицистическом переводе? «Тетради переводчика», вып. 3, М., 1966, с. 73—77.

ment was, and Jem described it as a condition of having your tail in a crack... (H. Lee, To Kill a Mockingbird, I, 2)

Однажды вечером они долго и скучно толковали в гостиной про ущемление прав... Я спросила Джима, что такое ущемление, он объяснил — когда тебе прищемят хвост...

Здесь игра слов построена на том, что мальчика вводит в заблуждение кажущееся сходство морфемного состава слов tail — en-tail-ment (ср. en-slave-ment и пр.). В русском переводе аналогичный эффект достигается сопоставлением слов у-щем-ление — при-щем-ить. Конечно, референциальное значение английского entailment ('порядок наследования без права отчуждения') иное, чем у русского 'ущемление прав'; однако ценой незначительной потери информации, несущественной для данного контекста, переводчицы (Н. Галь и Р. Облонская) достигают эквивалентности в передаче игры слов, что в данном случае гораздо более существенно (помимо этого, важно и то, что прагматическое значение, то есть стилистическая характеристика английского и русского слов одинакова — это специальные юридические термины, чем и обусловлено их непонимание детьми, от лица которых ведется повествование).

К игре слов близко примыкает и другой литературный прием — использование в художественном произведении так называемых «значимых фамилий», таких как Держиморда, Скотинин, Молчалин, Пришибеев, Червяков и пр. Такие фамилии содержат в себе как бы характеристику определенных свойств и качеств данного лица; поэтому отказ от передачи, хотя бы приблизительной, значения этих фамилий (особенно часто встречающихся в юмористических и сатирических произведениях) приводит, без сомнения, к известной потере информации, содержащейся в тексте на ИЯ. С другой стороны, замена фамилий, характерных для ИЯ, на фамилии иноязычные также недопустима (нельзя русскую фамилию Червяков передать на английский язык Как Worm). Практика перевода говорит о том, что и эта трудная задача также в принципе разрешима. Так, в русском переводе известного сатирического произведения «Закон Паркинсона» встречаются следующие случаи передачи английских «значимых фамилий»¹: McNab — Мактяп, McNash — Макляп, McPhail (ср. fail) — Макпромах,

¹ См. Н.Галь. Указ, соч., с. 133—134.

McFission — Мактрах, Waverley — Ваш де Наш, Woodworm — Сгрызли и пр., а название нефтяного треста The Trickle and Dried Up Oil Corporation передано как «Тек Ойл да Вытек». Такого рода передача требует от переводчика большой изобретательности, но отказ от нее, несомненно, намного обеднил бы перевод.

С другой стороны, и здесь необходимо «чувство меры»; так, вряд ли можно согласиться с известной переводчицей Н. Галь, когда она предлагает передавать на русском языке фамилию известной героини Теккерея Бекки Шарп как Бекки Востр.¹ И дело не только в том, что в данном случае уже существует прочная традиция, нельзя не учитывать и того факта, что в общей структуре романа Теккерея «значимые имена» играют несравненно меньшую роль, чем в упомянутом «Законе Паркинсона», где они несут несравненно большую функциональную нагрузку.²

Особо важную роль передача внутрилингвистических значений играет при переводе такого рода текстов, где формальные особенности превалируют и подчиняют себе референциальное содержание языковых единиц и всего речевого произведения в целом. Сюда относятся такие жанры, как всякого рода каламбуры, акростихи, «перевертыши», скороговорки и пр. Так, приведенное в «Очерках бурсы» Помяловского русское предложение Я иду с мечем судия, примечательное тем, что его можно читать как слева направо, так и справа налево, невозможно перевести на другой язык, пытаясь сохранить референциальное значение входящих в него слов, которое здесь почти что иррелевантно; необходимо подыскать какое-либо иное по референциальному значению предложение на ПЯ, характеризуемое тем же формальным свойством (напр. "Tis Ivan on a visit"). Следует отметить, что в литературе известны попытки использовать это явление как поэтическое средство; так, поэма В. Хлебникова «Степан Разин» примечательна тем, что ее строфы можно читать как слева направо, так и справа налево.

Наконец, крайним случаем здесь являются речевые про-

¹ Там же, с. 131.

² В случае невозможности передачи «значащих имен» переводчики иногда прибегают к сноскам; так, в переводе пьесы Л. Н. Островского «Бесприданница» (пер. J.L. Seymour and G.R. Noyes) фамилии Милашин дана сноска Prettyman, к фамилии Добротворский — Benefactor и т.д.

изведения, полностью лишенные всякого референциального значения — так называемая «заумь». Использование «зауми» как в фольклоре, так и в художественной литературе (поэзии) имеет давнюю историю. Мы ограничимся одним примером «зауми», который содержится в следующем отрывке из повести Горького «Детство». (Автор вспоминает стихотворение, которое его заставляли учить в детстве):

«Стихи говорили:

Большая дорога, прямая дорога,

Простора немало взяла ты у бога.

Тебя не ровняли топор и лопата,

Мягка ты копыту и пылью богата.

...Я возненавидел эти неуловимые строки и стал, со зла, нарочно коверкать их, нелепо подбирая в ряд однозвучные слова; мне очень нравилось, когда заколдованные стихи лишались всякого смысла...

- Дорога, двурога, творог, недорога,

Копыто, попы-то, корыто...

Вот как это выглядит в английском переводе:

Here is the first verse I had to learn:

A winding road, an endless road,

A road past fields and man's abode,

No pick or spade the path has laid,

But countless hoofs the bed have made.

...I came to hate these illusive lines, and began to distort them for spite, thinking up a whole series of words in alliteration, which gave me the greatest pleasure the less sense they made...