Грамматические значения в переводе

§ 35. В предыдущих разделах, говоря о передаче в процессе перевода значений референциальных, прагматических и внутрилингвистических, мы использовали в качестве примеров лексические единицы — слова и словосочетания; однако, как мы отмечали выше, было бы неправильным сводить понятие языкового знака исключительно к единицам словаря. Второй стороной языковой системы, не менее важной, чем лексикон, является грамматический строй. Элементы грамматического строя — аффиксы, формы словоизменения и синтаксические конструкции – также относятся к числу языковых знаков и также, как и лексические единицы, являются носителями референциальных, прагматических и внутрилингвистических значений.

В языкознании принято говорить о «лексических» и «грамматических» значениях. При этом иногда создается впечатление, что эти два типа значений отличаются друг от друга по самой своей природе, по своему содержанию. На самом деле, это не так; как правильно подчеркивал в свое время А. И. Смирницкий¹, значения лексические и грамматические отличаются друг от друга прежде всего способом выражения. «Очень важной характерной чертой каждого языка», — писал он, — «является именно то, какие значения отношений выражаются в нем конкретными словами как таковыми, а какие — несловарными средствами». Из этого вытекают важные для теории перевода следствия, а именно: значения, являющиеся лексическими в одном языке (то есть выражаемые в нем через словарные единицы), в другом языке могут быть грамматическими (то есть выражаться «несловарными средствам и») и наоборот. (Да и в пределах одного и того же языка одинаковое значение может в ряде случаев быть выражено как лексическими, так и грамматическими средствами.) В результате отсутствие тех или иных грамматических (равно как и лексических) средств в одном из языков отнюдь не создает непреодолимых препятствий при переводе, примеры чего будут приведены ниже.

¹ См. А. И. Смирницкий. Синтаксис английского языка, с. 46

§ 36. С другой стороны, не следует и недооценивать те объективные трудности, которые возникают перед переводчиком в результате расхождений в грамматическом строе языков. Как и в области словарного состава, в отношениях между грамматическими системами двух языков мы лишь в редких случаях наблюдаем полное совпадение. В частности, несмотря на то, что между русским и английским языками существует значительнее грамматическое сходство, это сходство является лишь частичным и не должно скрывать от переводчика (как и от любого изучающего иностранный язык) существенных расхождений между этими двумя языками в области их грамматического строя. Даже грамматические категории, казалось бы, идентичные в обоих языках, на самом деле по объему своих значений, функциям и охвату лексического материала никогда не совпадают полностью. Так, например, как в русском так и в английском языке существительные имеют формы двух чисел — единственного и множественного; однако даже между этими столь, казалось бы, сходными грамматическими формами полного семантического и функционального совпадения нет – существует немало случаев, когда форме единственного числа в русском соответствует форма множественного числа в английском, ср. овес — oats, лук — onions, картофель – potatoes, окраина (города) — outskirts и пр.; и наоборот, русской форме множественного числа нередко соответствует английская форма единственного числа, например, деньги – money, чернила — ink, новости — news, сведения — information и др. Отсюда необходимость замены форм числа:

This party, compelled for a time to stand virtually alone in its struggles … ("Daily World", 30.XII.72)

«Наша партия, которая долгое время вела борьбу в одиночку…»

…Вишню сушили, мочили, мариновали, варенье варили… (А. Чехов, Вишневый сад, I)

…They used to dry the cherries and soak 'em and pickle 'em, and make jam of 'em…

Синтаксическое употребление форм числа существительных в обоих языках также не совпадает полностью; так, в русском языке правила употребления форм числа существительных, определяемых числительными, иные, чем в английском и т. д.

Эти расхождения между грамматическими формами двух языков являются еще более глубокими в тех случаях, когда

той или иной форме одного из языков вообще нет прямого соответствия в другом языке. Так, в русском языке глагол характеризуется наличием двух форм — совершенного и несовершенного вида, причем подавляющее большинство глаголов имеет обе эти формы, то есть при употреблении глагола обязательно должна быть выражена завершенность или незавершенность действия. В английском же языке противопоставления форм совершенного и несовершенного вида в глагольной системе не существует (то, что в грамматиках английского языка носит название «вид» - Aspect,— лишь отчасти сходно с видовыми формами русского языка¹). Поэтому при употреблении английского глагола характер протекания действия в плане противопоставления его завершенности — незавершенности далеко не всегда получает формальное выражение. Правда, в большинстве случаев соответствующая информация может быть извлечена из широкого или узкого контекста, так что при переводе с английского на русский затруднений в выборе форм вида обычно не возникает. Так, в предложении Every Saturday he went to the cinema форма went должна передаваться формой несовершенного вида: Каждую субботу он ходил в кино, в то время как в предложении When he had finished his work last night, he went to the cinema та же самая форма went должна передаваться формой совершенного вида: Вчера вечером, окончив работу, он пошел в кино. В этих примерах информация о характере протекания действия содержится в английских предложениях не в форме самого глагола, а в определяющих глагол обстоятельствах — в первом предложении every Saturday обозначает повторность действия, в то время как во втором предложении придаточное обстоятельственное When he had finished his work last night обозначает один определенный момент в прошлом; поэтому в русском переводе в первом случае может быть употреблена только форма несовершенного вида, одним из значений которой является значение повторного, многократного действия (нельзя сказать каждую субботу он пошёл в кино), а во втором — только совершенного вида. Такого рода случаи весьма обычны и не представляют трудностей для перевода.

Встречаются, однако, и такие контексты, которые не содержат в себе никаких указаний на характер протекания

¹ См. А. И. Смирницкий. Морфология английского языка, с. 323-325.

действия; в этом случае переводчик на русский язык оказывается в затруднительном положении, поскольку в данном случае может быть использована форма как одного, так и другого вида, причем это сопряжено с семантической разницей, хотя в исходном тексте нет данных для той или иной семантической интерпретации. В качестве примера такого рода приведем следующее предложение из рассказа английского писателя С. Моэма (описывается встреча двух влюбленных):

...As is the way with lovers in Seville, they talked for hours under their breath, with the iron gate between them... When he asked Rosalia if she loved him, she answered with a little amorous sigh. (S. Maugham, Mother)

Здесь во втором предложении не содержится никаких указаний относительно характера протекания действий, обозначенных глагольными формами asked и answered, - неизвестно, были ли эти действия однократными или многократными, повторными. Поэтому при переводе данного отрывка на русский язык мы с равным основанием можем употребить форму как совершенного, так и несовершенной вида. В первом случае получаем: Когда он спросил Розалию, любит ли она его, она лишь томно вздохнула вответ; во втором случае перевод будет иным: Когда он спрашивал Розалию, любит ли она его, она лишь томно вздыхала в ответ. Таким образом, одному и тому же английскому предложению соответствуют два русских, причем значение обоих русских эквивалентов не вполне одинаково — в русском предложении выражается характер протекания действия (в данном случае, однократность или многократность), который остается неуточненным в исходном английском предложении.

Это не значит, что средствами английского языка нельзя выразить разницу в характере протекании действия. Английский язык располагает для этого целым рядом средств; так, неоднократность, повторность действия может быть выражена посредством союзного наречия whenever (ср. whenever he asked Rosalia...), однократность — при помощи наречия времени once и пр.; однако все это относится к лексическим (или лексико-грамматическим) средствам выражения значений. Между тем, разница между значениями, выражаемыми грамматически, и значениями, выражаемыми лексически, заключается, помимо прочего, в том,

что первые не могут не быть выраженными, то есть обязательно выражаются при наличии слов того или иного разряда — так, в форме глагола русского языка не может не быть выражено значение вида, в форме русского и английского существительного обязательно выражается значение числа и пр. Лексические же значения выражаются, так сказать, факультативно, то есть могут оставаться невыраженными, неуточненными, поскольку в строе предложения говорящий (и пишущий) всегда имеет возможность более или менее свободного выбора лексических элементов (слов). Приведенный нами пример как раз иллюстрирует ту ситуацию, при которой грамматический строй русского языка «вынуждает» нас выразить информацию, которая в английском языке может оставаться невыраженной. Это еще раз говорит о том, что разница между языками заключается не в их способности выражать те или иные значения, а в необходимости выражать в одном языке значения, которые в другом могут не выражаться¹. Приведем еще один пример, а именно, рассмотрим роль категории рода в русском и английском языках и ее отражение в переводе. Категория рода в русском языке, как известно, выражается гораздо более четко, чем в английском: показатели рода в русском языке имеются у существительных (флективные окончания), у согласуемых с ними слов (прилагательных, причастий, форм прошедшего времени глаголов и пр.), у местоимений. В английском же языке четкие родовые различия имеются лишь у личных, притяжательных и возвратных местоимений третьего лица единственного числа. Ср., например:

I once met a Bulgarian artist. She was tall, stout and already middle-aged. ("Morning Star")

Я как-то познакомился с одн ой болгарск ой артистк ой. Он а был а высок ая, полн ая и уже немолод ая.

Пол лица, обозначенного словом artist, в английском предложении выражен только одним местоимением she, в то время как в его русском эквиваленте он выражен флективными показателями (выделенными в примере жирным шрифтом) в формах восьми слов. Обратим внимание также на то, что пол лица, обозначенного местоимением I, в английском предложении вообще никак не выражен, в то

¹ Об этом см. в упомянутой выше статье Р. Якобсона в сборнике "On Translation", p. 236.

время как в русском он обозначен формой глагола-сказуемого познакомился.

В силу этого встречаются случаи, когда те или иные родовые значения в английском тексте остаются невыраженными, но требуют обязательного уточнения в русских эквивалентах соответствующих предложений. Так, английское предложение A friend of mine has told me about it может быть переведено на русский язык двумя способами: Об этом мне рассказал один мой знакомый и Об этом мне рассказала одна моя знакомая. Если пол существа, обозначенного словом friend, не может быть уточнен из широкого контекста или ситуации, то выбор русского соответствия будет в значительной мере произвольным и будет определяться исключительно «интуицией» самого переводчика. И здесь, как мы видим, грамматический строй ПЯ вынуждает нас передавать в переводе семантическую информацию, которую не содержит текст на ИЯ. Аналогичная картина наблюдается и у целого ряда других существительных: ср. teacher – учитель, учительница; student — студент, студентка; writer — писатель, писательница; cook — повар, кухарка и т.п. Во всех этих случаях уточнение пола того или иного лица в английском тексте, как правило, возможно лишь при наличии соответствующего данному существительному местоимения третьего лица единственного числа (he — his – him — himself или she — her — herself).

Факты говорят о том, что подобного рода явления нередко имеют место при переводе с английского языка на русский. Так, в английском тексте повести X. Ли «Убить пересмешника...» повествование ведется от лица девочки, но, поскольку весь текст дан в первом лице, это становится ясным для читателя оригинала лишь на двенадцатой странице текста, в конце первой главы (где впервые появляется слово sister). Для читателя русского перевода, однако, это становится ясным уже с первых же строк, как только появляется глагольная форма я говорила (в шестом по счету предложении текста). Для общего восприятия читателем семантической структуры художественного текста это обстоятельство, разумеется, отнюдь небезразлично.

Еще более серьезные затруднения возникают в тех случаях, когда контекст — притом самый широкий — вообще не содержит никаких указаний на родовые значения. В качестве примеров такого рода текстов можно привести сонеты Шекспира, доставляющие много «неприятностей» и литературоведам, и переводчикам. Известно, что большинство

этих сонетов построено таким образом, что из них остается неясным, обращается ли автор к мужчине или к женщине. Возьмем для примера два сонета — 40 и 58:

Take all my loves, my love, yea, take them all;

What hast thou then more than thou hadst before?

No love, my love, that thou mayst true love call;

All mine was thine before thou hadst this more.

Then if for my love thou my love receivest,

I cannot blame thce for my love thou usest;

But yet be blam'd, if thou thyself deceivest

By wilful taste of what thyself refusest.

I do forgive thy robbery, gentle thief,

Although thou steal thee all my poverty;

And yet, love knows, it is a greater grief

To bear love's wrong than hate's known injury.

Lascivious grace, in whom all ill well shows,

Kill me with spites; yet we must not be foes.

-------- -------- --------

That god forbid, that made me first your slave,

I should in thought control your times of pleasure,

Or at your hand the account of hours to crave,

Being your vassal bound to stay your leisure!

O, let me suffer, being at your beck,

The imprison'd absence of your liberty,

And patience, tame to sufferance, bide* each check

Without accusing you of injury.

Be where you list, your charter is so strong

That you yourself may privilege your time

To what you will; to you it doth belong

Yourself to pardon of self-doing crime.

I am to wait, though waiting so be hell;

Not blame your pleasure, be it ill or well.

Даже самый тщательный анализ этих сонетов не дает никаких указаний на то, к кому они обращены — к мужчи-

не или к женщине. (Видимо, это не случайно: сонеты Шекспира имеют общечеловеческое, философское звучание и написаны они нарочито таким образом, чтобы их можно было отнести к человеку вообще.) Посмотрим теперь, как перевел эти сонеты С. Я. Маршак:

Все страсти, все любви мои возьми –

От этого приобретешь ты мало.

Все, что любовью названо людьми,

И без того тебе принадлежало.

Тебе, мой друг, не ставлю я в вину,

Что ты владеешь тем, чем я владею.

Нет, я в одном тебя лишь упрекну,

Что пренебрег любовью ты моею.

Ты нищего лишил его сумы,

Но я простил пленительного вора.

Любви обиды переносим мы

Трудней, чем яд открытого раздора.

О ты, чье зло мне кажется добром,

Убей меня, но мне не будь врагом!

-------- -------- --------

Избави бог, меня лишивший воли,

Чтоб я посмел твой проверять досуг,

Считать часы и спрашивать: доколе?

В дела господ не посвящают слуг.

Зови меня, когда тебе угодно,

А до того я буду терпелив.

Удел мой — ждать, пока ты не свободна,

И сдерживать упрек или порыв.

Ты предаешься ль делу, иль забаве, -

Сама ты госпожа своей судьбе.

И, провинившись пред собой, ты вправе

Свою вину прощать самой себе.

В часы твоих забот иль наслажденья

Я жду тебя в тоске, без осужденья...

B русском тексте, как мы видим, картина совершенно иная — из первого сонета ясно, что автор обращается в нем к мужчине, из второго— к женщине (соответствующие русские словоформы, выражающие родовые различия, выделены нами жирным шрифтом). Объясняется это не произволом переводчика, а тем, что грамматический строй русского языка попросту вынуждает его выражать такую семантическую информацию, которая в исходном тексте не выражена. В данном случае переводчику нелегко обосновать выбор формы того или иного рода при переводе, поскольку исходный английский текст не дает никаких данных для однозначного решения, оставляя родовые различия невыраженными. Неудивительно поэтому, что одни и те же сонеты Шекспира по-разному трактуются разными переводчиками. Сравним, например, оригинал первой строфы 57 сонета и его переводы, принадлежащие В. Брюсову и С. Маршаку:

Being your slave, what should I do but tend

Upon the hours and times of your desire?

I have no precious time at all to spend,

Nor services to do, till you require.

В переводе В. Брюсова эти стихи гласят:

Твой верный раб, я все минуты дня

Тебе, о мой владыка, посвящаю.

Когда к себе ты требуешь меня,

Я лучшего служения не знаю.

Здесь мой владыка свидетельствует о том, что поэт обращается к мужчине. А в переводе Маршака мы читаем:

Для верных слуг нет ничего другого,

Как ожидать у двери госпожу.

Так, прихотям твоим служить готовый,

Я в ожиданье время провожу.

Здесь госпожа указывает, что речь идет о женщине. Было бы бесполезным пытаться установить, кто же, в конце концов, прав — Брюсов или Маршак. Оба они по-своему правы или, наоборот, неправы: у Шекспира этот сонет, как и многие другие, вообще оставляет неясным вопрос о поле любимого существа — идет ли речь о друге поэта или о его возлюбленной. Но в русском переводе оставить эту неясность не удается именно благодаря особенностям грамматического строя самого русского языка, широкому применению в нем родовых окончаний.

Конечно, из сказанного вовсе не вытекает, что грамматический строй русского языка в целом является более дифференцированным и несет в себе больше информации, чем строй английского языка. Существуют и обратные примеры — та или иная грамматическая категория английского языка не имеет прямого эквивалента в русском и соответствующая семантическая информация, обязательно выражаемая в английском языке, в русском тексте может оставаться неуточненной. Так, в английском языке существительное, как правило, должно определяться артиклем (или еще каким-нибудь функционально однородным словом, например, указательным или притяжательным местоимением), который выражает определенность или неопределенность обозначаемого существительного. В русском языке артикля нет, и наличие перед существительным указателя его определенности или неопределенности необязательно: по-русски можно сказать не только Дай мне эту книгу или Дай мне какую-нибудь книгу, но и просто Дай мне книгу, не уточняя словесно, идет ли речь о какой-либо определенной, конкретной книге или же о книге вообще, о любой книге (книгу, а не тетрадь и пр.). В английском же языке такое уточнение при существительном обязательно: можно сказать либо Give me a book, либо Give me the book; так что русское Дай мне книгу можно на английский язык перевести лишь с учетом широкого контекста или неязыковой ситуации.

Нет в русском языке и такой категории, как «временная отнесенность» (термин А. И. Смирницкого), выражаемая в английском языке противопоставлением перфектных и не-перфектных форм. В частности, в пределах прошедшего времени русский язык не проводит различия между так называемым «простым прошедшим» (Past Indefinite) и «давно прошедшим» (Past Perfect). Поэтому не всегда в предложениях русского языка можно провести разграничение между действием в прошлом, одновременным с описываемым моментом, и действием, предшествовавшим ему,— то, что не может не быть выражено в английском предложении. Так, в одном из романов И.С. Тургенева встречается фраза: Его отец служил чиновником в Петербурге; здесь ни из данного предложения, ни из широкого контекста нельзя уточнить, идет ли речь о периоде, описываемом в романе, или же в предшествующем периоде, то есть неясно, был ли отец героя чиновником в то время, о котором идет речь, или прежде, во времена детства или юности героя. Между тем, в английском языке такая «неопределенность» невозможна в

силу того, что глагол должен быть в одной из двух форм — либо Past Indefinite ("His father was a civil servant"), либо Past Perfect ("His father had been a civil servant"). И в этом случае, как в вышеприведенных примерах, переводчик оказывается в затруднительном положении, не имея в своем распоряжении информации, достаточной для того, чтобы однозначным образом определить выбор эквивалента в данном конкретном случае.

§ 37. Трудности, связанные с расхождением грамматических систем ИЯ и ПЯ, ни в коем случае нельзя преувеличивать. Уже указывалось, что информация, выражаемая в одном языке грамматическим способом, в другом может быть выражена лексически. Поэтому вовсе необязательно выражать то, что на ПЯ выражено грамматически, грамматическими же средствами в ПЯ. Напротив, в процессе перевода нормальной и обычной является ситуация, когда значения, выраженные в ИЯ грамматически, в ПЯ выражаются лексическими средствами и наоборот, то, что выражено в тексте на ИЯ лексическим путем, в тексте перевода может быть выражено грамматически. Собственно говоря, этот факт, подтверждаемый практикой перевода, и является лучшим доказательством того, что разница между значениями грамматическими и лексическими заключается не в их «природе», а в способах их выражения, которые в разных языках могут быть разными.

Так, говоря об упомянутой категории «временной отнесенности», свойственной английскому языку и чуждой грамматическому строю русского, следует отметить, что передача выражаемых ею значений на русский язык, как правило, не сопряжена с какими-нибудь существенными затруднениями в связи с тем, что в русском языке соответствующие значения могут без труда быть выражены лексическим путем. В первой главе нами уже были приведены соответствующие примеры; напомним их еще раз:

He' d always been so spruce and smart; he was shabby and unwashed and wild-eyed. (S.Maugham, A Casual Affair)

Прежде он был таким щеголем, таким элегантным. А теперь бродил по улицам Сингапура грязный, в лохмотьях, с одичалым взглядом.

Mr. Raymond sat up against the tree-trunk. He had been lying on the grass. (H. Lee, To Kill a Mockingbird, Ch. 20)

Мистер Реймонд сел и прислонился к дубу. Раньше он лежал на траве.

Здесь, как мы видим, в тексте перевода употребляются слова, которым нет лексических соответствий в подлиннике: прежде, а теперь, раньше. Присутствие этих слов, однако, в русском тексте совершенно необходимо — если в порядке эксперимента попробовать их устранить, то русский текст станет по смыслу абсурдным. Необходимость этих слов в русском тексте определяется тем, что они передают лексическим путем ту информацию, которая в английском тексте выражена грамматически – при помощи форм «временной отнесенности» глаголов (ha)d been — was; sat – had been lying. Отсутствие в русском языке грамматических форм «временной отнесенности» приводит к необходимости прибегнуть здесь к лексическим добавлениям (см в гл. 5 раздел «Добавления»).

Такой способ передачи в русском языке значений, выражаемых в английском при помощи противопоставления форм Past Indefinite и Past Perfect, является вполне обычным и распространенным. Ср. аналогичный пример из того же рассказа С. Моэма:

I had been roughing it for some time and I was glad enough to have a rest, (ib.)

Перед тем я некоторое время путешествовал в самых примитивных условиях и теперь был рад отдохнуть.

С другой стороны, при переводе предложения...except the imposing stone house in which the Governor had once lived (там же) никаких добавлений не потребовалось, поскольку в самом английском тексте уже имеется наречие времени once: ...кроме внушительного каменного дома, где прежде обитал губернатор. Иначе говоря, не только в разных языках, но и в пределах одного и того же языка (в данном случае, английского) то или иное значение (в нашем примере — значение предшествования действия) может выражаться как лексическим (наречие once), так и грамматическим (форма Past Perfect) путем. Именно это обстоятельство — наличие в языке различных способов выражения идентичных значений — и делает возможным перевод с одно языка на другой, несмотря на расхождения в системе грамматических форм и категорий, существующие между этими языками.

Приведем еще один пример того же явления. В романе Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» встречается такое предложение (описывается сцена погони за Джинглем): Out came the chaise — in went the horses — on sprang the boys — in got the travellers. В русском переводе этого произведения, выполненном Е. Ланном, это место переведено следующим образом: Карету выкатили, лошади впрягли, форейторы вскочили на них, путешественники влезли в карету. По поводу этого перевода И. А. Кашкин в цитированной выше статье замечает: «Английский текст передан технологически точно, по беда в том, что лошади кажутся деревянными, форейторы манекенами, карета игрушечной... Но переводчик... не видит того, что стоит за английской фразой¹ и что ощутил Иринарх Введенский. В одном издании его перевода находим: «...Дружно выкатили карету, мигом впрягли лошадей, бойко вскочили возницы на козлы, и путники поспешно уселись на свои места».... Он... играет на глагольных формах, на четырех введенных им наречиях дружно, мигом, бойко, поспешно и, передав самую функцию диккенсовской инверсии, вызывает у читателя нужное ощущение напряженной спешки».²

И. Л. Кашкин, безусловно, прав, подчеркивая преимущество перевода И. Введенского перед переводом Е. Ланна, инверсия в английском предложении здесь передает определенное семантическое содержание, а именно, привносит значение порывистого, стремительного или неожиданного действия.³ Поскольку это значение не может быть выражено в русском языке при помощи инверсии или какого-либо иного грамматического средства, его нужно передать лексическим путем, что и делает И. Введенский. Разумеется, можно найти и иные лексические единицы для выражения того же значения⁴, важно только, чтобы оно не осталось

¹ Здесь И.А. Кашкин неправ — значение, о котором идет речь, не "стоит за английской фразой», а выражается в ней определённым формальным способом (инверсией). Выражение «стоит за фразой" в данном случае отражает концепцию И.А. Кашкина о "заглядывании за текст» и «прорыве сквозь слово».

² И.А. Кашкин. Указ, соч., с. 31.

³ См. Л.С. Бархударов, Д.А. Штелинг. Грамматика английского языка, Изд. 4-е, М., «Высшая школа», 1973, с. 342.

⁴ См., напр., В.Н. Комиссаров, Я.И. Рецкер, В.И. Тархов. Пособие по переводу с английского языка на русский. Ч. II, М., «Высшая школа», 1965, с. 33.

совершенно непереданным в русском тексте, как это случилось в переводе Е. Ланна.

Из приведенных примеров вытекает, казалось бы, несколько парадоксальное следствие — трудности при передаче грамматических значений имеют место, прежде всего, не в тех случаях, когда той или иной категории ИЯ нет в ПЯ, а когда, наоборот, той или иной категории ПЯ нет в ИЯ (то есть, когда ПЯ как бы «богаче» ИЯ в отношении тех или иных грамматических форм и значений). Парадокс этот, однако, лишь кажущийся — мы уже видели, что отсутствие той или иной грамматической формы в ПЯ нетрудно компенсировать лексическими средствами, в то время как ее отсутствие в ИЯ при необходимости выразить данное значение в ПЯ часто ведет к «немотивированности" выбора той или иной формы при переводе, то есть к увеличению объема передаваемой информации (большей конкретизации) в тексте перевода по сравнению с подлинником. Это опять возвращает нас к известной формулировке Р. Якобсона: языки различаются не тем, что они могут выразить, а тем, что они не могут не выразить.

§ 38. В связи с рассматриваемой проблемой необходимо уяснить одно важное обстоятельство: в какой мере грамматические значения вообще необходимо передавать при переводе. Иначе говоря, нужно дать ответ на вопрос: всегда ли грамматические формы и категории выражают, как и лексические единицы, референциальные (или прагматические) значения или же их значения могут быть чисто внутрилингвистическими, то есть употребление данных форм диктуется только внутриязыковыми отношениями и не отражает никаких явлений, лежащих вне языка и обусловленных факторами самой объективной действительности? И если да, то каким образом определить, является ли данное грамматическое значение референциальным (или прагматическим) или же сугубо внутрилиигвистическим и, тем самым, почти всегда иррелевантным для перевода?

Представляется, что для ответа на данный вопрос принципиально важно различать два случая употребления грамматических форм, которые можно назвать свободным и связанным употреблением. При свободном употреблении та или иная грамматическая форма используется в речи по усмотрению самого говорящего (или пишущего), то есть говорящий имеет свободу выбора одной из возможных форм в пределах данной категории. В этих случаях

выбор той или иной грамматической формы определяется не какими-либо внутриязыковыми правилами, а обуславливается двумя возможными факторами:

а) Самой описываемой ситуацией, то есть грамматическая форма в этом случае имеет референциальное значение. Так, в русском языке (и многих других) в пределах категории числа существительного говорящий имеет возможность свободного выбора формы числа — единственного или множественного (имея в виду, конечно, что у данного существительного есть формы обоих чисел); ср. Он увидел дом — Он увидел дома; Я купил книгу – Я купил книги и т.д. В этом случае использование той или иной формы числа определяется исключительно различиями в самой описываемой ситуации (один предмет или более, чем один), то есть форма числа существительного, имеет референциальное значение.

б) Прагматическим фактором, то есть различным отношением участников коммуникации к высказываниям (при идентичности референциальных значений самих высказываний). Так, в русском (и английском) языке говорящий имеет свободу выбора активной или пассивной формы залога глагола и, соответственно, активной или пассивной конструкции предложения, причем референциальное значение предложения остается тем же: Рабочие построили дом - Дом был построен рабочими. Здесь выбор формы глагола и, соответственно, конструкции всего предложения определяется таким прагматическим фактором, как «коммуникативная нагрузка» элементов предложения (что является "данным» и что «новым», см. выше, § 28). Таким же образом в русском языке (и других) говорящий имеет свободу выбора полной (неэллиптической) или неполной (эллиптической) конструкции предложения. Сравним, например: Яl буду там в половине девятого — Буду там в половине девятого. Здесь выбор конструкции определяется таким прагматическим фактором, как регистр речи (нейтральный или формальный в первом случае, непринужденный во втором). Выбор формы местоимения второго лица при обращении к собеседнику в русском языке также определяется прагматическим фактором – регистром высказывания: ты — в непринужденном и в возвышенном, вы — в официальном регистре. Поскольку во всех этих случаях описываемая ситуация остается одной и той же, разницы в референциальном значении этих высказываний нет и, стало быть, грамматические формы различают здесь прагматические значения.

При связанном же употреблении грамматических форм использование той или иной формы определяется не описываемой ситуацией или выбором говорящего, но исключительно внутриязыковыми факторами. Это имеет место, в основном, в следующих трех случаях:

а) У данной лексемы имеется только одна словоформа, принадлежащая к той или иной категории: так, русские существительные тушь и борщ имеют только словоформу единственного числа и не имеют формы множественного числа, а существительные чернила и щи имеют, наоборот, только словоформу множественного числа и не имеют единственного, так что о выборе форм числа не может быть и речи.

б) Выбор той или иной формы предписывается синтаксической структурой, в которой употребляется данная форма; например, в русском языке в позиции прямого объекта при переходном глаголе (в утвердительной конструкции) может употребляться только форма винительного падежа: Он читает книгу¹ (но не книга, книге, книгой и пр.).

в) Выбор какой-либо грамматической формы определяется наличием в ее окружении тех или иных лексических единиц. Так, при наличии в предложении наречия времени вчера выбор формы глагола-сказуемого не является свободным. Если отвлечься от стилистически обусловленных случаев типа «исторического настоящего», в сочетании с вчера может употребляться только форма прошедшего времени. (Ср. Я видел этот фильм вчера при невозможности Я вижу этот фильм вчера или Я увижу этот фильм вчера.) Подобным же образом употребление в предложении наречия часто предопределяет выбор вида глагола: возможна только форма несовершенного вида (напр., Он часто ходил в кино),но невозможна форма вида совершенного (предложения Он часто сходил в кино или Он часто пошел в кино являются грамматически неправильными). Очевидно, выбор именно этой, а не другой формы здесь определяется необходимостью

¹ Вообще говоря, поскольку глагол читать двувалентен, в зависимом положении при нем может употребляться форма не только винительного, но и дательного падежа: Он читает отцу книгу; это, однако, не меняет дела, поскольку выбор обоих падежных форм остается синтаксически обусловленным (невозможно сказать Он читает отца книге. Он читает отцом книгой и пр.). Синтаксически обусловленным является и адвербиальное употребление творительного падежа: Он читает громким голосом.

согласованности между грамматическим значением формы и лексическим значением слова, определяющего выбор данной формы; но такая «согласованность» далеко не всегда является обязательной — так, в английском языке в конструкциях типа many a day, many a man и пр. слово many своим лексическим значением выражает множественность, в то время как грамматическая форма существительного имеет, напротив, значение единственности. Однако это сложный вопрос, выходящий за рамки нашего исследования.

Очевидно, во всех тех случаях, когда нет свободы выбора грамматической формы, то есть в случаях связанного употребления грамматических форм, их значение является чисто внутрилингвистическим, иными словами, определяется исключительно взаимоотношениями, существующими в пределах самой языковой системы. Это полностью согласуется с известным положением теории информации, согласно которому в случаях полной «предсказуемости» употребления того или иного сигнала, то есть при отсутствии свободы его выбора, передаваемая данным сигналом информация равна нулю.¹

Существуют, по-видимому, грамматические категории, всегда употребляемые только связанно; например, в русском языке род, число и падеж прилагательных всегда определяются синтаксическими правилами согласования прилагательного с определяемым им существительным. Чаще всего, однако, одна и та же грамматическая категория выступает в одних случаях в свободном, в других — в связанном употреблении. Так, в русском языке (как и в английском) формы числа существительных чаще всего употребляются свободно, то есть говорящий имеет возможность выбора одной из двух форм — единственного или множественного числа — в зависимости от референциального значения данной формы; выбор формы в этом случае определяется экстралингвистическими, иначе говоря, ситуационными факторами. (Ср. Я купил книгу — Я купил книги; Мой друг живет в Москве

¹ Известный американский лингвист Г. Глисон формулирует это положение следующим образом: "Nothing which is required by the structure can signal any meaning" (H. Gleason. An Introduction to Descriptive Linguistic