Согласованность и последовательность

Рассказы матерей и детей были согласованными, содержали множество фактов, связанных между собой, они были последовательными и включали похожие описания людей, окружения и результативности действий. Неза­висимые повествования согласовывались так, как будто одна история была рассказана с двух разных точек зрения. В некоторых случаях совпадения были просто фантастическими.

В целом рассказы подтверждали друг друга во многих деталях, таких, как время суток, месторасположение, присутствовавшие люди, использованные инструменты (отсос, щипцы, инкубатор) и тип родов (ножками или голов­кой вперед). Последовательность получения бутылочек воды, специально­го детского питания или грудного молока, появление и исчезновение от­цов, а также перемещение из разных комнат довольно часто совпадали. Се­рьезные противоречия были редки. Таблица, приведенная ниже, отражает общие характеристики совпадений и серьезных противоречий, выявлен­ных в десяти парах рассказов.

Совпадения и различия в 10 парах мать-ребенок

Пара 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

 

Совпадения 12 12 9 9 16 19 8 13 24 15

Различия 1 1 0 1 0 0 1 4 0 1

Две дочери дали точное описание причесок своих матерей в то время. Одна мать описала себя как "пьяную" и дезориентированную после анесте­тиков во время родов, и ее ребенок сказал: "Моя мама была где-то далеко... словно спала, но с открытыми глазами". Мальчик, мать которого сказала, что его положили в колыбель с пластиковыми стенками, жаловался на "блестящие пластиковые или стеклянные стены вокруг меня. Все выгляде­ло смутно, искаженно".

Начало родов (пара № 10). Факты, полученные от ребенка: мать отдыха­ла в спальне. Это было днем. Схватки начались в 13.10. Мать позвонила отцу и врачу, ей посоветовали подождать. Факты, полученные от матери: дома в постели до 11.30. "Около 13 часов я поняла, что начались роды, по­звонила мужу и попросила его приехать домой. Я позвонила врачу, он по­советовал подождать".

При воссоединении (пара № 10). Ребенок говорит: "Мама разговаривает и играет со мной. Была заминка насчет имени. Маме не нравилось имя Вирджиния. Ей не нравилось имя Джинджер, а папе нравилось". Мать: "Я щекочу и играю с ней, поглаживаю ее... Я хочу назвать ребенка Мэри Кэт­рин, а Бобби хочет назвать ее Джинджер".

Роды (пара № 1). Мать сказала, что "Михель родилась очень быстро, и им пришлось разрезать пуповину на ее шее. Люди все еще клали салфетки мне на ноги, даже когда она рождалась. А затем, со следующей потугой, она вышла вся". Ребенок: "Что-то яркое, что-то большое вокруг меня. Ста­новится холоднее. Я чувствую, что чьи-то руки трогают мою шею, что-то снимают".

Слова и имена (пара № 1). Ребенок говорит, что слышала свое имя и сло­ва: "Я люблю тебя". Мать сказала так: "Я люблю тебя", обнимаю и целую ее и называю ее Михель".

При воссоединении (пара № 6). Мать сказала: "Я беру ее и нюхаю. Я ню­хаю ее головку. Я смотрю на ее пальчики и говорю: "О Боже! У нее дефор­мированы пальчики!" Затем она спрашивает медсестру о пальцах и получа­ет заверения, что они в порядке. Ребенок сказал: "Она берет меня, смот­рит... Она меня нюхает! И спрашивает медсестру, почему мои пальчики та­кие смешные. Сестра сказала, что у меня просто такие пальчики и что они не кривые".

ОШИБКИ И ПРАВДА

В этих рассказах встречались ошибки разного типа, большие и маленькие. Например, мать сказала, что роды проходили в Блумингтоне, а ребенок на­звал Уилмигтон; мать сказала, что ребенка завернули в хлопок, а ребенок сказал, что в бумагу. Тетя была ошибочно принята за бабушку, отец — за врача (в это время отец ребенка был интерном).

 

Некоторые события совпадали, но были беспорядочными. Пропуски — то, что помнил один, но забывал другой, — были очень интригующими. Одна мать призналась, что сказала гадость о ребенке, но ребенок об этом не рассказал. Что означает этот пропуск — ошибку, акт милосердия или это вос­поминание лежит глубже и требует большего раскрытия?

Противоречия. Серьезные противоречия между рассказами матерей и де­тей были редки, но действительно имели место.

В паре № 1 ребенок ассоциирует кормление грудью с родильной комнатой, а мать жаловалась, что это событие было отложено персоналом больницы на целых 12 часов.

В паре № 10 ребенок сказал, что ее кормили грудью, когда отец был в больничной палате. Она даже описала его одежду, очки, волосы и сказала: "Мама позволяет ему подержать меня". Однако, по словам матери, отцов не допускали в палаты во время кормления.

В паре № 7 ребенок сказал: "Она держит меня (в родильной комнате) и на­чинает целовать меня". Согласно рассказу матери, ребенка положили ей на живот на несколько минут и быстро забрали, чтобы вымыть, снова показа­ли ей, а затем поместили в инкубатор — и не позволяли трогать младенца.

В паре № 2 сын сказал, что мать держала его на руках (после родов), она улыбалась и смеялась, очень счастливая. Мать же сказала, что, напротив, она испытывала чувство беспомощности, паники и страха смерти, так как анестезия парализовала ее до самой шеи. Она сказала, что было трудно ды­шать или сказать кому-либо о том, что с ней происходило.

Фантазии. Наиболее убедительным доказательством фантазии из всех слу­чаев я считаю 4 несоответствия в паре № 8. Согласно рассказу ребенка, ее отец присутствовал при родах, это было традиционным и нормальным, а мать сказала, что он был шизофреником и не принимал в этом никакого участия. Любимые бабушки и дедушки также были включены в рассказ ре­бенка, хотя в реальности они были за 3000 миль от больницы. Но, несмотря на эти грубые противоречия, представляющие собой детские фантазии, рассказы матери и ребенка совпали в 13 пунктах. Это важная информация. Она означает, что фантазии могут присутствовать в рассказах ребенка, но не могут влиять на весь рассказ в целом. Фантазии были ограниченными и специфичными.

Путаница. Дети не все помнят одинаково хорошо и четко, и детали не все­гда ясны. Например, один ребенок помнил, как покинул родильную комна­ту: "На мне две вещи, но они разные. Сестра меня вынесла. Потом я нахо­жусь в этой штуке, которую они катят на колесиках. Наверное, она везет меня к двери". Мать просто сказала, что они ушли из комнаты вместе. Все сказанное может быть правдой. Здесь мы имеем дело с неадекватностью вербальной памяти.

Младенец может проснуться, взглянуть вокруг и уснуть через мгновение. Завернутый в одеяло, ребенок то видит окружающее, то его лицо закрыва­ют и он внезапно уже перестает что-либо видеть. Следовательно, то, что видит младенец, может сильно отличаться от того, что описывает мать.

Точность. Правдивы ли эти воспоминания? Рассматривая эти рассказы в целом, мы видим, что они когерентны, совпадают и в целом точны. По­грешности понятны, но могут быть отнесены скорее к исключениям из правил, учитывая естественную ограниченность человеческой памяти. Рассказы могут быть довольно жизненными, но содержать некоторые ошибки.

Некоторые ошибки памяти, возможно, связаны с неправильным восприяти­ем начала рождения (один ребенок думал, что видел своего отца-врача, но на самом деле это был один из больничных врачей). Ошибка памяти также может быть связана с желаемым (желание видеть бабушку и дедушку) или с созидательным выдумыванием для заполнения пробелов памяти. Бессоз­нательное мышление могло прятать или затушевывать некоторые болез­ненные аспекты истинной ситуации (психически больной отец).

Объяснение точности, вероятно, гораздо важнее, чем объяснение ошибок.

МАТЬ И РЕБЕНОК ВСПОМИНАЮТ

В последующих повествованиях воспоминания матери и ребенка об одном рождении для сравнения расположены последовательно. Они иллюстриру­ют когерентность и соответствия, обнаруженные в данном исследовании.

Эти повествования — независимые рассказы матери и ребенка, находив­шихся в гипнотическом состоянии. Совпадающие описания и детали явля­ются признаком того, что эти воспоминания — не фантазии (которые не­избежно расходились бы и противоречили друг другу), а две истории од­ного рождения, рассказанные с разных точек зрения.

Процесс рождения — это общий опыт матери и ребенка, особенно во время родов, воссоединения в больнице и по дороге домой. Отчеты об этих собы­тиях часто совпадают. Однако два человека имеют индивидуальные инте­ресы, весьма четко отличающиеся. Например, мать может остановиться на описании чисто внешних деталей, относящихся к получению эпидуральной анестезии, тогда как ребенок рассказывает о внутреннем мире сжатий. Ребенок может описать, как врач поворачивает и скручивает его шею, пы­таясь вытянуть ее, тогда как мать может не видеть или вообще не думать об этом.

Наиболее очевидные разрывы в воспоминаниях включают периоды нахож­дения в инкубаторе или детской палате. Память ребенка о временном пре­бывании там обычно отражает рассказ его одного, без параллельного рас­сказа матери, которой там не было. Поэтому рассказы о детской в этом раз­деле опущены.

Линда и ее мать

Начало схваток

Линда: Я чувствую, что моя мама напряжена, и я напряжена. Затем я рас­слабляюсь. Я чувствую, что куда-то хочу идти, но остаюсь на месте. Там внутри я вся хлюпаю. Когда я вся хлюпаю, я хочу идти вперед, а когда расслабляюсь, я хочу оттолкнуться назад.

Мама: Мой муж не поверил мне, что у меня начались схватки. Он не хотел вызывать доктора, тогда я сама позвонила врачу, и он велел мне при­ехать в больницу. Я была рада, что пришло время. Мой муж посадил меня в машину.

Линда: Она гуляет... села в машину или что-то другое. Я в смешной пози­ции. Я чувствую вибрации машины. Это действительно неудобно, по­тому что я в очень неудобном положении... Я вся сжата. Мои плечи сжаты, но моя шея вывернута. Я хочу распрямиться, но у меня не по­лучается.

В родильной комнате

Линда: Я предполагаю, что на столе сейчас моя мама. Моя мама на кого-то зла, но не на меня. Она сердится. Я думаю, что это женщина, но не доктор.

Мама: Какая-то женщина кричит в соседней комнате. Она продолжает кри­чать и заставляет меня кричать! Мои нервы на взводе. Я пытаюсь ды­шать, пытаюсь справиться со своими чувствами. Я хотела крикнуть, чтобы она заткнулась! На самом деле она кричала не от боли, а от желания постоянно получать внимание.

Линда: Она лежит на столе. Кажется, все участвуют в этом, все смотрят. Я не могу видеть их, но могу сказать, что они там. Моя мама хочет, что­бы я поторопилась. Я чувствую, как она думает, что это слишком долго продолжается. Я чувствую сильное сжатие, но моя шея не сдавлена. Перед тем, как она расслабилась, я хотела снова уйти на­зад. Теперь, когда она расслабилась, я остаюсь на том же месте и не ухожу назад. Моя голова сильно сжата, но это сжатие не чувствуется на верхушке головы.

Мама: Доктор входит. Я рада. Он спокоен за меня. Он задает медицинской сестре несколько вопросов. Должно быть, о том, почему его так по­здно позвали.

Они надавливают на позвоночник. Мне очень неудобно на спине. Тя­жело дышать. Схватки болезненные. Они привязывают мое тело, в то время как я сопротивляюсь, и доктор делает мне укол.

Роды

Линда: Я повернула голову вокруг, не знаю как. Моя голова немного сна­ружи. Я начинаю поворачивать голову, то же самое делает мое тело, потому что она высунута наружу. Я беспокоилась о том, чтобы дер­жать голову прямо.

Доктор положил руки мне на виски. Я хочу, чтобы он ушел. Я пыта­юсь отодвинуться назад, потому что мне это не нравится. Я чувствую себя разочарованной, потому что хочу сделать все сама. Я хочу, что­бы это было предоставлено сделать мне. Я не хочу, чтобы он прика­сался ко мне. Я чувствую здесь давление. Это может занять немного больше времени, но я чувствовала бы больше комфорта.

Он не стал делать это осторожно, он просто пытался покончить с этим. Затем он потянул! Моей спине больно! Затем он повернул меня вокруг — я не надеялась ни на что! Он вытащил меня, поднял в воз­дух и отодвинул от себя. Затем он ударил меня — не очень сильно, и я начинаю плакать.

Моя мама хотела бы, чтобы я была рядом с ней, и я хочу быть рядом с ней, но ни я, ни она ничего не можем с этим поделать. Я хочу подле­теть, но не могу. Это безнадежно.

Тут есть какая-то машина или что-то похожее... И они накладывают ее на мой рот. Это было действительно странно, подобно белой машине в форме трубы. Я думаю, что они хотели вытянуть мои легкие или что-то в этом роде.

Мама: Я не чувствовала больше схваток, просто давление, не боль. Доктор приспособил зеркало так, чтобы я могла видеть. Я могу видеть чер­ные волосы малыша.

Они все говорят о моей следующей схватке. Они хотят, чтобы я ту­жилась. Я этого не чувствую, поэтому не знаю, когда тужиться. Аку­шерка встает надо мной и нажимает на мой живот. Я думаю, если смогу это выдержать, то скоро все закончится.

Голова малыша снаружи. Много черных волос.

...Сейчас я думаю только о малыше. Доктор кладет свой палец на ее ротик, чтобы засунуть ложечку. После этого медицинская сестра дает ему белую спринцовку, которую он кладет в ее рот, чтобы высосать жидкость.

Малыш родился, и он говорит мне, что это девочка. Прекрасно. Я

счастлива

На животе мамы

Линда: Они положили меня на живот мамы. Я чувствую себя намного луч­ше. Я пыталась ухватиться за нее, и она смотрела на меня.

Я посмотрела вверх на нее. Я хотела, чтобы она не позволила им за­брать меня, но когда я увидела ее лицо, то поняла, что она не хотела это делать. Затем я просто сдалась.

Кто-то вытирает меня, заворачивает в одеяло, протягивает медицин­ской сестре, и она выносит меня в маленькую комнату. Она кладет меня вниз в одну из этих корзинок для маленьких детей. Я думаю, что они фотографируют меня. Я хочу отвернуться и уснуть...

Мама: Затем они приносят ребенка и кладут ее на мой живот. Она плачет. Они положили ее поперек моего живота лицом вниз. Я думаю, что она красивый ребенок. Я заплакала. Я в восторге от того, что они по­ложили ее на мой живот. Она лежит поперек моего живота с голов­кой, повернутой влево. Я со стороны могу смотреть на ее лицо. Она поднимает голову вверх и плачет. Я думаю, что не предполагала притронуться к ней.

 

Они забирают ее. Мне это не понравилось, но я поняла, что так долж­но быть. Она прекращает плакать. Она осматривается вокруг.

Они завернули ее в одеяло. Они положили ее в коробку со стек­лянными или пластиковыми стенками; она там на другой стороне комнаты.

В детской

Линда: Я думаю, что я ушла первой. Мои глаза закрыты, и я вся скручена, потому что они забрали меня от моей мамы. Я завернута в одеяло.

...(Я пришла) в комнату, куда идут все малыши. Я хотела быть с моей мамой. Я могла бы сказать, что здесь было много других малышей... но моей мамы там не было.

Мама: Они везут меня вместе с ребенком, мы рядом друг с другом. Мой муж в холле, он видит ребенка. Он сейчас улыбается. Слезы катятся у меня по щекам, и они ведут меня в мою комнату. Они берут ребен­ка в детскую. Я не знаю, когда увижу ее снова. Я хочу держать ее, смотреть на нее. Я планирую, как буду нянчиться с ней.

Воссоединение

Линда: Сестра понесла меня и прошла одну кровать. Я думаю, моя мама ле­жала дальше всех от двери. Затем я увидела ее. Я чувствую себя хо­рошо. Я знала, что она несет меня к ней.

Мама: Я занимала кровать, которая стояла дальше всех от двери...

Линда: Мама протянула руки и взяла меня. Она обняла меня и начала меня кормить. Самочувствие хорошее. Сестра стояла рядом в течение ми­нуты... Она спросила мою маму, нужно ли ей что-то... В комнате еще кто-то был, другая пациентка. Я обращала больше внимания на то, чтобы быть с моей мамой.

Мама: Я повернулась на сторону, опираюсь на локоть, потому что они со­бираются положить ее рядом со мной. Я лежу на левой стороне. Они опускают ее вниз, на кровать, и я открываю свою ночную рубашку, чтобы ее кормить. Сестра старается помочь мне и говорит, что для многих женщин это тяжелое время. Я хочу, чтобы она просто остави­ла меня одну. Я стараюсь выкинуть ее из головы и обратить все вни­мание на ребенка. Проблем нет. Она берет сосок с первого раза. И сестра уходит. Она сказала, что я сделала все хорошо.

Линда: Я все хочу обнять ее, но не могу. Я просто двигаю руками, хватаю за вещи, как будто за ее руки. Она говорит мне, что я симпатичная

 

малышка. Она проводит своим пальчиком по моим волосам. Она ска­зала мне, что у меня хорошие волосы. И это делает меня счастливой.

Время от времени она просто смотрит на меня и улыбается. Я чув­ствую, что она счастлива, хотя я ей причинила проблемы в самом на­чале. Она об этом уже не помнит.

Мама: И затем я начала раскутывать ребенка, смотреть на ее ножки и ступ­ни, говорить с ней. Я сказала: "Какая ты симпатичная, Линда! Привет Линда! Я люблю тебя. Я твоя мама".

По дороге домой

Линда: Они кладут меня в матерчатую сумку. Мой папа здесь. Он кажется не очень уверенным, когда рядом со мной. На улице я чувствую себя по-другому. Здесь очень ярко. Я все время протягиваю ручки вперед и назад. Мои мама и папа помогали друг другу. Мой папа собирался вести машину домой... Они сказали мне, что я увижу мой дом, и я знаю, что сестра больше не унесет меня.

Мама: Я сажусь в машину, чтобы ехать домой, сестра протягивает мне ма­лышку. Тэд везет нас домой. Я чувствую себя хорошо. Я знаю, что смогу быть хорошей мамой. Я рада этой перемене — быть одной со своей малышкой. Я предвкушаю тот момент, когда покажу ее моим родителям.

Линда: Я осматриваюсь вокруг, внутри квартиры, которая поднимается на несколько ступенек... Они кладут меня в спальне. Это не только моя спальня... Кажется, вокруг меня люди. Я чувствую себя намного луч­ше, чем в больнице.

Мама: Мы снимали верхний этаж большого дома в Виттиере. Мои мама и папа здесь. Тэд понес малышку наверх (внутрь дома)... Мой папа го­ворит мне, что она чудесная малышка. Он кажется очень гордым.

Я кладу ребенка в колыбельку. Она стояла рядом с моей кроватью. Я оградила ее "барьером", она казалась там такой маленькой...

Кэти и ее мама

В родильной комнате

Кэти: Это достаточно большая комната, внутри много всего серебристого. Люди, кажется, очень заняты. Я думаю, здесь четыре или пять чело­век. Стало холодней, чем было сначала. Я чувствую, как я кручусь,

поворачиваюсь слишком быстро. Они тянут и тянут меня. Доктор не­рвничает... дрожит... трясется, и это беспокоит меня.

Мама: Это достаточно большая комната и прохладная. Я могу видеть ее го­лову, выходящую из моего влагалища. Здесь два доктора. Молодой доктор (в зеленом) и старый доктор с седыми волосами (в белом). По сторонам стоят акушерки. Молодой доктор занят. Они сдерживают головку... Головка снаружи (сейчас).

Кэти: Они кладут меня ей на живот, как будто выгрузили меня на нее. Доктор разговаривает с моей мамой. Все, кажется, в порядке и она выглядит спокойной. Он, кажется, все еще нервничает, поднял меня вверх и отдал кому-то. Я чувствую себя больше и тяжелее. Я могу ее видеть, но я не рядом с ней. Ее волосы завернуты как будто в бигуди или что-то подобное. Она выглядит усталой, вспотевшей.

Мама: Они, похоже, положили ее на мой живот, но все еще поддерживают ее. Я могла видеть ее... много крови и белой жидкости. Она плачет. Я могу видеть пуповину. Мои руки привязаны внизу, поэтому я не могу протянуть их и дотронуться до нее. Я хотела бы двигать ими, взять и завернуть ее. Кто-то, наконец, берет ее. Я говорю с докто­ром... Я полагаю, что они надели белую шапочку на мои волосы.

Кэти: Никто со мной не разговаривает. Они говорят обо мне, я думаю, но не со мной. Они действуют так, как будто знают, что я здесь, но будто я не знаю, что я здесь. Акушерка, похоже, вытерла... вымыла меня. Затем они принесли меня и положили рядом с моей мамой. Она не плакала, но было что-то очень похожее. Она первой заговорила со мной. Она сказала: "Привет!" Больше никто, похоже, не думал, что я была действительно здесь. Затем она побеседовала с доктором, и они снова забрали меня.

Мама: Они, наконец, освободили мои руки, и акушерка принесла ее с левой стороны от меня. Но она держит ее так близко, что я могу дотронуть­ся до нее. Я действительно чувствую себя разочарованной. Я говорю ей: "Привет!" Она такая симпатичная и маленькая, но все еще немно­го грязная. Они кладут ее в маленький обогреватель. Я беседую с доктором о ее весе.

В детской

Кэти: Я не знала, куда они собрались унести меня и почему. Я покинула комнату раньше мамы. Я больше не вижу моего папу. Он был ря­дом... но не долго. Я действительно не знаю точно, где он был... по­зднее.

Затем они снова унесли меня в другую комнату с множеством других людей (детей). Я была там в компании других малышей, и люди вхо­дили и беспокоили, будили нас.

Мама: Мы были готовы уезжать. Я на подвижной кушетке. Они увезли ее первой. Мы спустились вниз, в холл. Ее папа там, смотрит на нее (но не прикасается). Я не помню, легла в кровать, но я в кровати. Я не знаю, что случилось с малышкой или с моим мужем. Они поместили малышку в другую комнату.

Воссоединение

Кэти: Иногда они приносили меня к маме, но всегда снова возвращали в комнату (в детскую). Это было действительно четко. (Мама) казалась счастливой, уютной. Ее волосы были распущены. Я устала и хотела спать. Мне нравится, когда меня кормят грудью. Сестра постоянно входила и выходила. Все знали, что происходит, кроме меня. Я не знала, почему они забирали меня и где я была в действительности.

Мама: Я в двухместной комнате, мы обе чистенькие. Она в маленькой плас­тиковой кроватке. Они перемещают ее будто в комнате. Я беру ее на руки, разворачиваю, удобно устраиваю на кровати. Она рассматрива­ет меня. Я говорю с ней... Я кормлю ее грудью. Затем кладу ее обрат­но в кроватку. Ее папа входит навестить (но не прикасается). Ночью они снова забирают ее в детскую.

Уход из больницы

Кэти: Мой папа пришел забрать мою маму с моей сестрой и еще с кем-то, другим мужчиной, но я не знаю, кто он. Моя мама была в передвиж­ном кресле и держала меня. Меня завернули в одеяло, шелковистое, с маленькими розовыми цветочками.

Дорога показалась действительно долгой. Каждый казался счастли­вым.

Мама: Я приготовилась. Я одета и с нетерпением жду отъезда. На малышке фланелевые ползунки и маленькая кофточка с розовыми бутончика­ми внизу. Ее отец входит и говорит мне, что наша дочь и мой свод­ный брат ждут внизу. Входит медицинская сестра. Я сажусь в пере­движное кресло и держу малышку.

Кажется, мы долго едем. Нужно много времени, чтобы добраться до дома. Много шуток, идет легкая беседа.

Кэти: Я была в белой колыбельке... и что-то висело над моей головой. Вначале я подумала, что это немного странно, потом привыкла.

Мама: Малышка лежит в плетеной колыбельке с верхом. Она не спит, но кажется действительно счастливой. Я думаю, мы прикрепили к ее кроватке мобильный телефон.

К объяснению памяти родов систематически обращались три теории. Неко­торые подозревают, что воспоминания ребенка — это фактически воспо­минания матери, которая в детстве случайно передала их ребенку и забы­ла. Это объяснение весьма вероятно, но не согласуется с содержанием вос­поминаний. Во-первых, обстоятельства, которых не знала мать, и обстоя­тельства, о которых она не хотела рассказывать. Иногда память ребенка подтверждается чаще, чем память матери, хотя слова, обычно используе­мые ими, не являются теми "техническими" словами, которые предпочита­ют взрослые.

Вторая теория заключается в том, что воспоминания родов — это полотна фантазии, сотканные из накопившихся кусочков информации, и сшитые вскоре после рождения. Такой продукт фантазии был бы более стереотип­ным и предсказуемым, чем рассказы о рождении, которые мы слышали. В воспоминаниях моих 10 пар фантазия была редкой и легко определяемой. Она не может объяснить реалии, общие для обоих рассказов.

Наконец, некоторые полагают, что дети не понимают, что говорят во время родов, пока не научатся разговаривать, и, таким образом, видят родовые травмы как ретроактивные. Эта теория запоздалого влияния отвергает на­личие осознанного общения при рождении. Между тем жизнь представля­ется нам прогрессивной, а не ретроактивной. Детей шлепают сейчас не для того, чтобы они реагировали позже. Искусная коммуникация при рож­дении не является доказательством задержки интеллектуального развития.

Учитывая все эти факты, мы приходим к выводу, что объективно собран­ные воспоминания о рождении являются истинными воспоминаниями о прошлом опыте. Воспоминания о родах в моих 10 парах определенно явля­ются реальной памятью, а не фантазиями; личными воспоминаниями, а не воспоминаниями матерей, и чаще являются действительными, чем фальши­выми. В разумных пределах эти воспоминания служили надежным ориен­тиром в том, что происходило при рождении.

 

Глава 9