Или. «существуетъ съ 1861 года. Фотография удостоеннаяъ высочайшихъ наградъ государя императора великихъ князей. Вишневского В астрахани на канаве. Дом ном 81 негативы хранятся».

С этих фотографий смотрят на меня прабабушка и её взрослые дети.

Для того, чтобы кто либо из наших потомков, не сжёг их безымянными, я расскажу то, что хранится в моей памяти. Их жизни достойны того, чтобы о них помнили. Они честно их прожили и передали нам по наследству свой ум, талант и умение в любой ситуации не подать духом.

Понятие времени в разном возрасте - весьма относительно. То оно лениво растягивается на десятилетия, то сжимается до одного дня. Моя мама прожила большую жизнь, но годы войны навсегда остались для неё временем её жизни, словно восемьдесят лет были сжаты в эти ужасные четыре года. Всё пролетело, как мгновение, но эти годы тянулись бесконечно.

С относительностью времени я столкнулась, когда решила выяснить, в какие годы жили мои прабабушка и прадедушка по маминой линии. Оказывается, это были годы крепостного права. Я просто ужаснулась: всего три поколения назад, почти рядом со мной, существовало всеми проклинаемое крепостничество, как много мы приобрели за прошедшее время и как много потеряли. Мы очень хотели стать свободными, поэтому восемьдесят лет после революции, рвали на себе цепи рабства, круша всё вокруг себя. Но только спустя годы, оглядываясь назад, можно удивиться, какова рабская сила, если при живом ещё поколении освободившихся крепостных, их, уже свободные, дети смогли перевернуть целый мир, чтобы получить утопическую свободу.

В моей памяти (по рассказам мамы) всё началось, когда красавец - силач, победитель всех кулачных боёв, положил глаз на маленькую певунью белошвейку. Это были сороковые годы восемнадцатого столетия. Прадед, Иван Евдокимов, принадлежал камышенскому купцу. Летом ходил бурлаком по Волге в Саратов и Астрахань, а зимой работал грузчиком в Камышинском порту. Прабабушка была белошвейкой у того же купца, обшивала свою барыню и выполняла монастырские заказы на изготовление постельных подзоров и кружевных накидок (я собственными глазами видела у бабушки, чудом сохранившиеся, шедевры её работы).

Поскольку влюблённые принадлежали одним господам, то вопрос женитьбы быстро решился и после свадьбы они зажили в маленьком домике на улице, примыкающей к пристани. Красивые и счастливые, они много работали и были в почёте у своих господ. Прадед был безграмотным, а прабабушка, ещё в детстве, кончила церковно-приходскую школу и умела читать и писать. Прабабушка была врождённым модельером и наряды, которые она шила барыне, прославили её не только в Камышине, но и в Астрахани, куда господа частенько уезжали зимовать.

В семье родились пять девочек, каждая из них, подрастая, приучалась к семейному делу - шитью и вышивке. Не была забыта и приходская школа. Всех женщин Бог наградил чудесными голосами: за работой они много пели и часто просто не замечали, как под окнами собирались прохожие, заворожено слушая их пение. Девочки, ещё учась в приходской школе, пели в детском церковном хоре и бывали в женском монастыре, где брали заказы на изготовление подзоров и накидок. Монашки всегда с радостью встречали их и часто давали почитать книги из монастырской библиотеки. Это были книги не только о жизнеописании святых, но и мирская литература: Жуковский, Пушкин, Лермонтов и другие писатели.

Девочки росли, и уже стали невеститься, как в дом пришло несчастье. При погрузке парохода у, впереди идущего, носильщика сорвалась с плеч бочка и, покатившись по трапу, сбила с ног и поломала спину отцу. Он умер на месте. Прабабушка осталась одна с пятью дочерьми на выданье: Елена, Дуняша, Анюта, Нина и Клавдия. Все девочки были работящие и очень красивые, что не заставило долго ждать женихов и раскидало их судьбы по белу свету. Дуняша стала моей бабушкой, о ней попозже, а про остальных сейчас.

                                    Елена.

Елена была старшей, рано вышла замуж и уехала в Саратов. Я про неё ничего не знаю, кроме того, что после её смерти баба Дуня взяла двух её младших девочек на воспитание. Они росли вместе со старшей дочерью Шурой. Повзрослев, обе уехали в Саратов к своей старшей сестре. Мама была значительно младше них, и дальнейшие отношения с ними не поддерживала. Тёте Шуре они были ближе, поэтому клан Саратовских родственников довольно полно отражён в её фотоархиве.

           Сёстры повыходили замуж, нарожали детей, их дети, своих детей. Я могу по фотографиям, которые они дарили Бабе Анюте и тёте Шуре, восстановить только две фамилии: племянники бабы Анюты и моей бабушки – Дуни, Лиза Цивелёва и А.И. Спрыгин. Обе фамилии из Саратовского клана Евдокимовых. У них много детей и внуков, о рождении которых сообщается на фотографиях.

                                

 

.      

На первой фотографии слева мамина старшая сестра Шура Турыжникова. Вторая справа, бабушка Анюта, сестра моей родной бабы Дуни, и три её Саратовские племянницы, Июнь 1949 года. Ниже семейство племянника А.И. Спрыгина. Отдельно, племянница Лиза Цивилёва, май 1953 год. Она же крайняя справа на первой фотографии. Кто знает? Может эти фамилии однажды пересекутся с нашими. Жизненные кульбиты порой непредсказуемы.

 

 

                                 Нина.

В Камышин, на зимний постой, прибыл гусарский полк. Город закружился в гуляньях и балах. Дуняша была всегда очень серьёзной и не очень-то любила всякие гулянья, Клавдия была ещё мала и в счёт не шла, а вот Анюта и Нина не пропускали ни одной возможности покрасоваться перед роскошными гусарами. Их старания не пропали даром и вскоре обе стали появляться с кавалерами. Они были совсем разными. Маленькая, изящная, с ярко-синими глазами, подвижная, как ртуть, всегда улыбающаяся, очень похожая на мать - Анюта. Высокая, стройная, с толстой, ниже пояса, косой, с громадными, сливообразными, зелёными глазами, рассудительная и не улыбчивая - Нина, была похожа на отца. Анюта меняла кавалеров, не переживая за их страдания до тех пор, пока красивый и надменный гусар не влюбил её в себя на спор перед своими сотоварищами. Страстная любовь обернулась трагедией для Анюты. Полк ушёл, а Анюта в ужасе обнаружила, что беременна. Ничего, несказав матери, побежала к повитухе и, сделав неудачный аборт, на всю жизнь осталась бездетной.

 

Нина же покорила сердце гусара, который после первой же встречи с ней, как говорят, присох, не отходил от неё ни на шаг и не подпускал ни кого к ней даже близко. Нина спокойно воспринимала его ухаживания. Трудно было определить, нравится ли он ей. Но, когда пришла пора гусарам сниматься с постоя, оказалось, что парень давно подал прошение об отставке и получил её. Ранним, весенним утром к дому подошёл прекрасно одетый юноша и направился прямо к матери. Выразив своё уважение матери и всему семейству, он попросил руки Нины. Мать после долгих разговоров с ними обеими, согласилась. Венчание в церкви. Молодые уехали в Астрахань. Спустя какое-то время семья перебралась в Париж. Из Парижа шли добрые письма. Молодая семья купила себе квартиру и Нину без проблем, отметив её прекрасный голос, взяли в кабаре, где она с большим успехом поёт. На будущее, как только приживутся, они планируют открыть своё кабаре.

Перед первой мировой войной, один из очень близких Дуниных друзей ездил в Париж и, по её просьбе, нашёл там Нину. У них уже было своё кабаре. Нина пела не каждый день. В кабаре была очень хорошая труппа и, самое приятное, отличная русская кухня, что привлекало много народа. Нина с мужем хорошо справлялись с хозяйством, но забот было много, поэтому Нина не могла выступать каждый день. На публике она появлялась в качестве хозяйки и только по торжественным дням выходила на сцену. Было много друзей и поклонников, которые приходили слушать только её. В такой день и пришёл Дунин знакомый.

Ближе к полуночи, на сцену вышли музыканты: пианист, виолончелист, скрипач. Музыканты начинают играть и из зала, от одного из столиков, поднимается женщина и, начиная петь, идёт на сцену. В зале воцаряется тишина, грудной голос обволакивает всё вокруг, приковывая к себе всеобщее внимание. Высокая, стройная, молодая женщина, с красивой причёской, затянутая в чёрный бархат, вплетает свой голос в звуки виолончели, скрипка подпевает ей первым голосом и эта гармония потрясает. Она поёт романсы и русские песни, голос льётся так легко и свободно, так проникновенно звучат слова, что кажется: эта женщина поёт только для тебя одного.

Потом началась война, затем, революция и след Нины пропал, письма не доходили ни в Париж, ни из него. Да и времена настали такие, что самим бы живыми остаться.

Виктор, двоюродный брат Нины, вступил в коммунистическую партию, будучи подмастерьем, в портовой мастерской и после революции пошел в гору. Он окончил школу и институт дипломатических отношений. Ему помогла способность к иностранным языкам. Свободно овладел тремя языками: английским, немецким и французским. Проявив большую эрудицию, он был отправлен на дипломатическую работу во Францию. И, более чем через двадцать лет произошла его встреча с Ниной. Виктор не сразу стал её искать. Дела кружили, выбрать время для себя было невозможно. Когда Виктор освоился с обстановкой, завёл необходимые знакомства, его пригласили посидеть вечерок в русском кабаре, обещав сюрприз.

Выступал кордебалет, пели русские и цыганские песни, спокойно текла беседа обо всём сразу и ни о чём. Ближе к полуночи, в зале появилась женщина и села спиной к ним за соседний столик. Виктору показали на неё, сказав, что это хозяйка, её пение, и есть тот сюрприз, который ему обещали.

На сцену вышли музыканты: виолончелист, скрипач, пианист. Зазвучала музыка. Женщина встала. Роскошные, тронутые сединой волосы, были подняты в высокую причёску и локонами струились по спине. Чёрный бархат облегал, слегка располневшее, но не потерявшее своей стройности тело. Она запела и медленно пошла к сцене. Её голос заставил Виктора вздрогнуть, что-то, очень родное, вдруг затрепетало в груди. Он представил себе Волгу, палящее солнце, горячий песок под босыми ногами. Просто, очень соскучился по дому и русской речи, подумал он. В это время певица вышла на сцену и повернулась к залу. Виктор не спускал с неё глаз. Было трудно определить, сколько ей лет. Она не выглядела старше сорока, но седина придавала ей загадочность, словно женщина специально прибавляет себе года. Громадные, зелёные глаза были всем на её лице, от них невозможно было оторвать своего взгляда. Певица пела, сама для себя и от этого казалось, что ты подслушиваешь чужую тайну. Перед очередной песней, после поклона, она обвела взглядом присутствующих в зале и вдруг, словно споткнулась, остановила его на Викторе. Он сидел полуоткрыв рот и не сводил с неё глаз. Она продолжала петь, уже изредка поглядывая на Виктора. Вдруг, её голос дрогнул и после конца очередной песни, она, остановив рукой музыкантов, запела без сопровождения. Теперь она пела протяжные русские песни, песни своего детства. Голос выводил мелодию, за мелодией, слова журчали, как ручей родника, к которому он в детстве ходил за водой, Перед глазами, так ярко, вспыхнула картина, как он, будучи мальчишкой, застывал перед тёткиным домом, когда его двоюродные сёстры пели за плетением кружев. Это могла быть только Нина. Теперь он, широко улыбаясь, смотрел на неё и понял, что она узнала его тоже. Она медленно спустилась со сцены. Зал бушевал. Но она не слышала ничего. Сев за их столик, она взяла его руки в свои и, не моргая, смотрела своими зелёными глазищами на него. Слезы заволокли глаза и, скатившись, с нижних ресниц, шлёпнулись на скатерть. Не отпуская его рук, она тихо шептала его имя, а, оторопевшие, французы с удивлением смотрели на свой «сюрприз», не понимая, что происходит. А Виктор уже рассказывал о доме, о сестрах: все живы, здоровы, Анюта с Дуняшей в Астрахани, Клава в Москве, его семья тоже в Москве, а он вот здесь, работает в дипломатическом корпусе.

Виктору приходилось очень много работать, встречи с Ниной были редкими. Спустя какое то время, приходит срочный вызов в Москву и он, решив, что скоро вернётся, даже не забежал проститься с Ниной.

Дома его встретили с радостью. Прибежала Клавдия с мужем. Целый вечер разговорам не было конца. Разошлись поздно. Ранним утром, ещё и не собирались вставать с постелей, к Клавдии приходит жена Виктора. Бледная. Не раздеваясь, садится прямо в прихожей и рассказывает, как на рассвете пришли к ним трое представителей КГБ и попросили Виктора пройти с ними. Виктор оделся и пошёл. Она подошла к окну и увидела, как его посадили в чёрный ворон, машину, увозящую людей, которые больше не возвращаются.

Клава подняла семью и, гостивших у неё, Генриха и Лизу – моих родителей. Было решено в этот же день гостям уезжать из Москвы. Жене Виктора немедленно помочь выяснить, где он и, что произошло. Это было в тридцать шестом году. На все запросы, относительно Виктора, был один ответ: враг народа, связавшийся с французской разведкой. Вот такой трагедией обернулась встреча с Ниной. Оборвался корешок, потянувшийся во Францию. Наверняка Нинины внуки и тем более правнуки, не знают, что в России у них есть родственники.

 

Анюта

 

 

Согнутая пополам с простой клюкой, в идеально выглаженном и кипельно белом платочке, она всегда для меня была тётей Анютой, младшая сестра нашей бабы Дуни.

 Ранним утром, пока жара не накрыла город дрожащим маревом, мы идём на р. Кутум за рыбой для пирога. В Астрахани существовало два рынка, где можно было купить свежайшей, разевающей рты и бьющей хвостами, рыбы. Один на Балде на Больших Исадах, другой на Кутуме. На бабушках длинные, до пят, пышные, тёмные юбки, светлые блузы и белые платки. Они идут важно, беседуя о последних новостях, услышанных на вчерашней вечерни в церкви. За очередным поворотом открывается изумительная картина. Прижавшись бортами и уткнувшись носами в берег, покачивая мачтами со спущенными парусами, стоят широченные лайбы. Зелёные горы полосатых арбузов, кажется, вот-вот раздавят их. Чёрные от загара, узкоглазые мужики, играют громадными арбузами, как воздушными шарами. Я не могу оторвать от них глаз, а бабушки волокут меня ближе к берегу. Чуть не споткнувшись, столбенею перед ужасным чудовищем, распростёртым у моих ног. Огромная, круглая голова с красными глазами, длинными усищами, разложенными на песке, двигает створками, приоткрывающими бордовые жабры. Тёмное туловище, покрытое слизью, слегка вздрагивает плоским хвостом. Рядом лежат остроносые осетры. Мужики поливают все эти чудовища из вёдер водой из Волги, отчего они блестят на солнце, а брызги воды радугой стекают на песок. Я смотрю и думаю, неужели этих трёхметровых рыбин можно съесть? Но мы идём дальше, туда, где разложены рыбины поменьше. Мои вожаки долго торгуются и выбирают приглянувшуюся им рыбину. Затем идём к бочкам с солёной рыбой, покупаем толстопузую селёдку – залом, с которой капает не только рассол, но и жир. Осталось купить визигу. Визига – это спинной мозг осетровой рыбы, высушенный, и как верёвка смотан на локоть. Выбираем моток потолще. Покупки сделаны, и мы отправляемся домой. Солнце уже сильно припекает, острый запах рыбы и тучи вьющихся мух, заставляют ускорить шаг, а я еле успеваю за своими спутницами. 

Дома у тёти Анюты, мама начинает разделывать рыбу. Маленький котёнок вьётся у её ног. Вдруг он подпрыгивает и вцепляется в рыбину с такой силой, что мы со смехом не можем его оторвать от хвоста. Голова, хребет и хвост отправляются на уху. Варится до мягкости визига, затем прокручивается через мясорубку. Тесто вылезает из эмалированного ведра и просится в пирог. Начинается волшебство. Тётя Анюта раскатывает на противень толстым слоем тесто, на него высыпает визигу, а сверху раскладывает плотно куски рыбного филе. Затем, всё покрывается хорошим слоем нарезанного кольцами лука, и прячется под слоем теста. Сверху пирог намазывается при помощи гусиного пера маслом, накрывается чистой салфеткой и ставится отдохнуть.

Когда уха и пирог готовы  с работы приходит дядя Женя. Чуть позже, тётя Шура с дядей Мишей приносят арбуз килограмм на 15. На веранде раскладывается большой дубовый стол и пиршество начинается.

Всё это запомнилось так ярко, даже запах пирога и ухи, потому, что жили мы с мамой очень бедно. Такое изобилие могло быть только в южной сказке.

Анюта была любимицей семьи за свой жизнерадостный характер. Она первая бежала на помощь, отбрасывая свои проблемы в сторону. Долго не могла заниматься одним делом, но как ни странно, всё, что выходило из её рук, было законченно и очень красиво. Что приготовить на всю семью обед, что сплести кружево, всё делалось легко и с удовольствием. Хороводы парней вились вокруг, не смотря на полное её равнодушие к ним. Беззаботность кончилась, когда красавец гусар, наобещав ей горы золотые, уехал с полком, оставив её беременной. Всё почернело вокруг. Бесконечные слёзы не приносили облегчения. Тогда она попыталась возненавидеть свою любовь и в отчаяние кинулась к повитухе. Если бы сёстры сумели остановить её в этот момент, жизнь пошла бы по другому пути. Но она сама выбрала свою дорогу.

 

(Тётя Анюта со своей мамой)

 Просидев взаперти и досыта нагоревавшись, Анюта стала появляться на людях. Сначала казалось, что все смотрят на неё и безжалостно обсуждают, стоит только отвернуться. Но постепенно, гордая и независимая, она отстранилась ото всех и не заметила, как парни стали вновь искать её благосклонности. Среди них был очень скромный и молчаливый счетовод, только что приехавший из Царицына. Он даже не пытался с ней познакомиться, просто незаметно появлялся везде, где была она. Сначала это её раздражало, затем вызвало любопытство, потом стала нервничать, когда не находила его взглядом. Кончилось это тем, что однажды она сама подошла к нему и пригласила прогуляться на берег Волги. Так начались их молчаливые прогулки по берегу Волги.

Безмолвно, как призраки, проплывали мимо плоты, похожие на гигантских змей. Или, шлёпая колёсами, сияя, как драгоценный камень, проплывал пароход, снова погружая всё вокруг в трепещущую черноту. Звезды на небе и красные звездочки бакенов, запах прелого дерева от воды и остывающей земли с берега. Анюта удивлялась тому, что чувствовала себя очень легко с этим застенчивым парнем, чем дольше длилось их знакомство, тем незаметнее она попадала под его влияние. Оказывается, кто-то может незаметно решать её проблемы, что молчание может о многом говорить, ну например,

 

 

не бойся, я рядом. Такие отношения вернули прежнюю Анюту. Она стала вновь смеяться и петь, а он только восхищённо смотрел на неё и молчал. Зимой он пришёл нарядный, с подарками, и попросил у матери руки Анюты.

(Дядя Женя. 1906 год.)

С тех пор Евгений Ротенко и тётя Анюта не расставались никогда.

Дядя Женя из простого счетовода дослужился до главного бухгалтера Каспийского рыбтреста. Их жизнь не была сладким пряником.

(Тётя Анюта перед замужеством)

 

 

Через несколько лет после замужества тетя Анюта с ужасом узнала, что у них с мужем никогда не будет детей. Это было крушением всех её надежд на большую и многодетную семью.

В это время старшая сестра Дуняша, осталась одна с маленькой Шурочкой на руках. Вся, не растраченная материнская любовь, была отдана воспитанию племянниц от старших сестёр и особенно Шурочке.

Революция и гражданская война не отразились на карьере дяди Жени. Он был просто счетоводом. Тяжёлое буржуазное прошлое не висело над ним, как дамоклов меч. Бухгалтер, затем старший бухгалтер, перед отечественной войной, заместитель главного бухгалтера Астраханского рыбтреста. Во времена, когда уже я знала его, он командовал финансами всего Каспийского рыбного хозяйства. Семья жила в хорошем достатке. Дважды их грабили подчистую. Один раз грабили, когда дома никого не было, второй раз, заперли в чулан, пока выносили всё из дома. Но после каждого раза они постепенно обживались по-новому.

Добившись высокого положения в работе, дядя Женя стал принадлежать к Астраханской элите. Тётя Анюта появлялась в обществе вместе с мужем и племянницей Шурочкой, которую принимали за её дочь. Концерты, театр и просто хлебосольные приёмы у себя дома, везде Анюта была в центре внимания.

Конечно, не всё было счастливо и благополучно. Как и во всякой семье, были и болезни, и ссоры, крушение надежд, и безумное счастье. Любовь между тётей Анютой и дядей Женей вынесла всё. Если я, будучи ребёнком, заметила, как они неразлучны, и как понимают друг друга без слов, это о многом говорит.

Вся жизнь тёти Анюты была связана с Богом и церковью. В детстве, церковный хор и монастырская библиотека. Затем довольно частое посещение молебен. Когда мне было два года она с бабой Дуней, тайно от родителей, крестили меня в церкви, дав мне новое имя – Нина. Я помню, как они водили меня на причастие, а на пасху, на крестный ход. Всё это происходило без надрыва и фанатизма. Для меня эти посещения были, как поход в сказку или театр. Пламя свечей дрожащими искрами сверкало на золотых окладах икон. Священник, одетый в причудливую одежду, монотонным голосом произносит совершенно не понятные речи. Толпа торжественно одетых людей, сверкание золота и полумрак самого помещения. Вдруг, все разом заговорили, развернулись и быстро начали пробиваться к выходу. У дверей сильно зажмуриваюсь от слепящего солнца. И вот мы на церковной площади. К нам тянутся грязные руки нищих и калек. Бабушка кому даёт милостыню, кому нет, и мы направляемся на татар-базар, где божественно пахнет фруктами и пряностями.

Я уже достаточно повзрослела, чтобы обо всём иметь своё мнение. Мне было лет 14-15, когда, при очередном посещении Астрахани, тётя Анюта пустила меня в свою библиотеку. Библиотека хранилась в большом сундуке, найти там, что-либо интересное было сложновато. Но я нырнула в него с головой. Старые, 1900-1905 года, подписки журнала «Нива» и самое уникальное – светские издания жизнеописания святых. Всё проглатывалось без разбору. Тётя Анюта вытаскивала меня из мира книжных миражей, что бы поесть или сходить в магазин за продуктами. Это чтение произвело на меня довольно странное впечатление. С одной стороны Бог жутко наказывает за грехи, с другой стороны, большинство святых, пока молоды и здоровы, грешат самым ужасным образом. Нажившись в грехе, заработав кучу болезней и опустившись почти на дно людского порока, изгнанные из нормальной жизни, грешники уходят в скитания, обрекая себя на общение только с Богом. В награду они получают ещё лет 50 жизни и звание святых. Конечно, это слишком примитивно, но, возвращаясь домой, на пароходе, я сидела на корме четвёртого класса. У моих ног двумя шумными бурунами расступалась вода, обдавая прохладными брызгами, а я думала о том, как страшно жить, когда грехи окружают тебя повсюду. Не обмани! Если сам не обманешь, обведут вокруг пальца. Говори только правду! Тебе же и достанется больше всех. Но самое тяжёлое – умей прощать! Ага! Тебя подставляют, оскорбляют, а ты улыбаешься и восхищаешься, какие все хорошие! Ничего не проходит бесследно. Что-то в моём характере изменилось, появилось более внимательное отношение к окружающим меня людям.

 

 

Умерли и баба Дуня, и дядя Женя, а тётя Анюта встречала меня в белом платочке, сидя на крутой деревянной лестнице у входа в свой дом.

 

Когда мы начали читать Ванечке детские стихи, яркой вспышкой пронеслось чудное видение: «Приходите тётя лошадь, нашу детку покачать!»

(Та самая лестница в доме тёти Анюты. Тетя Шура, сестра Оля с сынишкой Димулей.)

 По крутой деревянной лестнице, важно взбирается лошадь, торопясь к мышонку со своей колыбельной песенкой. Оказывается, детство может преподносить подарки уже повзрослевшим людям.

 

                                           

ЕВДОКИЯ.

Каждый раз, когда начинаю писать очередную историю жизни моих родных, я снова и снова ныряю в девятнадцатый век. Удивительное дело, другая одежда, причёски, лица, запахи. Да, да, запахи. Запах Волги, пахну­щей машинным маслом и мокрыми брёвнами. Запах прокалённых Астрахан­ских улиц, пахнущих рыбой, яблоками, керосинками. Вот я, как мама и тётка Нина, пою народные песни, когда брожу в одиночестве по лесу, а молчали­вые деревья, аккомпанируют мне шелестом листвы. Или, как тётя Анюта, на­слаждаюсь гармонией стихов, и удивляюсь необыкновенным полётом мыслей их авторов. Или, много лет склоняюсь над бабы Дуниной швейной машинкой и с любовью одеваю всех родных в нарядные платья и костюмы.

Мои далёкие предки, я понимаю их страсти, радости и печали. Они все во мне в моих поступках. Оглядываясь на прошедшие годы, я ощущаю силу’ наследственности, понимаю, почему я поступала так, а не иначе. Совершенно не похожая ни на кого из них, я вынесла из девятнадцатого века умение жить и радоваться жизни.

Поэтому я пишу эти строки, как дань прошлому, которое передаю на­шим детям и внукам. А дальше их дело: оставить всё это себе, или выбросить в огонь. (Только не в мусорное ведро.)

Бабушка Дуня, Дуняша, как называла её тетя Анюта. Она была старше Анюты, но по жизни, Анюта стала её покровительницей. На это существовало несколько причин. Первая и основная, это то, что тётя Анюта в любви и со­гласии прожила с одним мужем, имела почти всегда достаток, но за неимени­ем детей взяла под своё покровительство старшую дочь Дуняши, Шурочку. Вторая причина, Несчастная любовь Дуняши, плодом, которой явилась кра­савица дочка, Шурочка. Молодой адвокат, сын очень богатых астраханских заводчиков Седельниковых, влюбился в прекрасную кружевницу Дашеньку, и тайно обвенчался с ней в деревенской церквушке. Их поверенной стала его сестра. Когда родилась дочка, Седельников решил, что она примирит их с его родителями. Но случилось всё наоборот. Разгневанные родители не только не пожелали видеть свою внучку, но и создали сыну такие условия, что он вы­нужден был оставить жену и дочь. Брак был признан не действительным, сын вернулся в лоно семьи и, вскоре женился на более «достойной» женщине. Но любовь осталась любовью навек. В Астрахани Седельников открыл свою ад­вокатскую контору и, вскоре купил для своей любимой домик. На протяже­нии многих лет, вплоть до революции, Седельников помогал растить дочь.

Шурочка росла, Дуняша обшивала Астраханских барышень, но расходы рос­ли быстрее доходов.

В это время умирает старшая сестра, которая жила в Саратове. Дуняша берёт на воспитание двух её маленьких детей. Старшая дочь остаётся в Сара­тове. Девочки были почти ровесниками с Шурочкой, поэтому все трое росли дружно, помогая ей во всём. Нужда заставила Дуняшу сдавать комнату по­стояльцам. Один из них, рыбак помор, предложил ей выходить за него замуж и покончить с одинокой жизнью. И вот, в возрасте сорока лет, она венчается с Иваном Ивановичем Почиваловым. Иван принимает Шурочку, как свою дочку. Чем вызывает недовольство со стороны Анюты, которая не желала принять «безродного» рыбака в родственники.

Дуняша рожает вторую дочь, Лизоньку. Счастливое ожидание ребёнка разлетается, как мыльный пузырь. Девочка рождается абсолютно слепой. Оба глаза закрыты белой плёнкой. Шурочка переходит жить к Анюте, а Дуняша растит доченьку, приспосабливаясь к жизни со слепым ребёнком.

Однажды, тёплым, весенним днём, когда Дуняша развешивала во дворе стиранное бельё, стучат в ворота. Дуняша открыла калитку. Здоровый волко­дав, лениво потягиваясь, вылезает из конуры и ложится у ног нищенки. Хо­зяйка говорит:

-Да вы не бойтесь, он кто с добром приходит, того не трогает'.

Нищенка переступила порог и робко закрыла за собою калитку. Дуня­ша, посмотрев на женщину, ласково сказала:

- Вы, бабушка, проходите на крыльцо, отдохните немного. У меня пироги готовы, сейчас вынесу.

Нищенка сняла с плеч котомку и присела на крыльце. Дуняша, покон­чив с бельём, зашла в дом. Собака подошла к женщине и положила свою го­лову ей на колени. Женщина спокойно стала гладить лохматую голову. На крыльцо выползла маленькая девочка, села, поджав под себя ножку, стала прислушиваться к тишине. Потом тихо позвала собаку:

- Пират, Пират!

Собака подошла к девочке и легла рядом с ней. Маленькие ручки де­вочки утонули в лохматой собачьей шерсти. Девочка подняла глаза и женщи­на ахнула. Она увидела абсолютно белые глаза и не сразу поняла, что глазки девочки закрыты бельмами. Вышла Дуняша и, увидев реакцию нищенки, го­рестно покачала головой:

- За грех свой расплачиваюсь. Родила я старшую дочку по любви большой, а жениться нам его родители не позволили. Десять лет одна дочь растила. Потом полюбил меня рыбак, угол снимал в хате, пошла за него замуж. Дочку родила, да видать Богу не угодила, наказал меня за жизнь греховную. Где только не была с девочкой, никто помочь не мо­жет. Ну да это моё горе. А тебе бабушка, на пирогов да, если не побрезгу­ешь, узелок с одежонкой.

Э, девка, не говори так! Какой же грех ребёночка родить. Нет, всё хорошо будет. Каждому ребёнку своё счастье отпущено. А если позво­лишь остаться мне на ночь, постараюсь помочь тебе. Только печь рас­топи, муки с полстакана насыпь, воды кувшинчик принеси. Да вот ещё, ставни закрой плотненько да тряпицей красной в комнате окна занавесь. Пусть дня два доченька в таком свете поживёт.

На что не пойдёшь ради дитя своего?

 Пустила хозяйка нищенку в дом. Всё как просила, сделала. Постелила рядом с дочерью постель ей на ночь. Сама ушла в другую комнату. Смотреть, что да как будет делаться, не велено было.

А нищенка открыла котомку свою, вынула узелочки с травками, зава­рила их в кувшинчике, сгребла золы пушистой из русской печи, да замесила её с мукой на отваре травяном. Слепила тёплые лепёшки, положила на глазки девочки, завязала платочком, да спать легли.

Утром заходит Дуняша в комнату, девочка спит сном крепким, а ни­щенки и след простыл. Когда ушла - не ведает, даже собака голоса не подала. Кинулась она на улицу, да разве сыщешь? Где она, куда делась? Приходит в комнату. Дочка просыпается. Взяла её на руки, повязочку медленно так сни­мает и глазам своим не верит. Смотрит на неё доченька глазами чёрными, как угольки и понять не может, что за мир возник перед её глазами. А мать сле­зами обливается, Бога благодарит, да нищенку’ зовёт шёпотом, как же упус­тила она её, да спасибо не сказала! Одно на уме:

- Мир не без добрых людей!

Девочка, когда мать повязку сняла, увидела мир в красном сиянии. Так и осталось это самое первое восприятие мира с ней на всю её долгую жизнь.

Стала эта девочка потом, нашей мамой.

С выздоровлением дочери, жизнь у Почиваловых пошла совсем по- другому руслу. Счастливый Иван работал, не покладая рук. Ходил в путину⁷до Персии и Турции. Привозил оттуда ковры и рассказывал любимой дочень­ке, как он их выбирал. Все рассказы казались ей волшебными сказками, за­помнившимися на всю жизнь. Потом она рассказывала их нам с сестрёнкой.

Дуняша прожила долгую жизнь похоронив Ивана , пережила войну вместе с дочерью Шурой , дождалась и понянчила внучек ( меня и Олю) , успела нашить им кукол с которыми они не расставались и передала старшей внучке ( т.е. мне) умение быть мастерицей на все руки даже без скуки . Самое удивительное заключается в том , что я спустя почти ДВА ВЕКА с трепетом прикасаюсь к ее наследству , ШВЕЙНАЯ МАШИНА ФИРМЫ ЗИНГЕР которая помогала мне одевать маму, меня , мою сестру , моих детей и внуков ( ее пра - пра - правнуков ! )

             ВОТ ТАКАЯ ВОТ ДИВНАЯ ИСТОТИЯ ДЛИНОЙ В 200 ЛЕТ. !!!

 

Сказка о ковре.

Далёкий персидский город славился своими коврами. Со всего мира съезжались туда купцы. Рулоны скатанных ковров переправлялись на кораб­ли. Прекрасные красочные орнаменты украшали салоны и дворцы Европы. Никаким золотом не возможно было выкупить у персидских ткачей секрета изготовления стойких ковровых красителей. Ковры сияли такими яркими красками, что их приходилось несколько слушёвывать. Самым ценным счи­тался такой ковёр, у которого краски были похожи на, слегка выгоревший от времени, старинный узор персидской фрески. Для того, что бы придать ковру такую окраску⁷, его стелили под ноги прохожим прямо на тротуарах. Затёр­тый, до неузнаваемости, совершенно безликий ковёр, потом кидали в море. Солёная вода не только вымывала всю грязь, но делала ворс мягким, пуши­стым, словно шерсть молодого ягнёнка. Высушенный на испепеляющем персидском солнце, ковёр превращался в дорогостоящий товар. Иван ходил по узким улочкам, где ноги утопали в пушистом ворсе расстеленных ковров, и выбирал среди развешанных на продажу тот, к которому притягивало серд­це. Ковёр покупался тогда, когда, усталые ноги каждый раз приводили его к одному и тому же, полюбившемуся. Так в доме Ивана и Дуняши появилось три ковра. Родительский, Шурочкин и Лизонькин.

Почему я так подробно пишу об этом? На этом ковре выросла мама. Он был в Астрахани. Мама, уехав из родного дома, моталась с отцом по строй­кам. Ковёр просто некуда было пристроить. После войны, когда, брошенная отцом мама, не нашла приюта с двумя детьми у родной сестры, она вынуж­дена была уехать к свекрови, на Управленческий, где по старым связям мож­но было определиться с работой. Мамино наследство, старинный столовый сервиз, был упакован в наследственный ковёр, обшит тряпками и отправлен багажом в поезде в Куйбышев. Багаж пришёл, но, увы, часть тарелок поби­лось, а ковёр с одной стороны был обгрызен багажными крысами, Места в девяти метровой комнатушке не было, мебели тоже. Из досок и чурбачков соорудили дивный топчан, закрыли его старым матрацем. По стене, от потол­ка, спустили ковёр. Он закрыл новоиспеченный топчан и опустился до пола. Пресловутый обгрызаный край, закрыла подушка. Это стало моей постелью. Я ложилась спать, утыкала нос в пушистый ворс ковра и мечтала. Таинствен­ный орнамент ковра притягивал к себе, я поверяла ему⁷ свои тайны, пушистый ворс щекотал щёку и руки, согревал, когда в доме был ледяной холод. Летом из ковра выбивали зимнюю пыль, развесив его на заборе. Иногда ковёр сти­рали, разложив его на траве. Мылом и щёткой тёрли, ползая на коленях, а по­том, набирая ледяную воду из колонки, бурным потоком смывали мыльную пену. Ковёр сушили на перилах маленького балкона, свесив его до окон пер­вого этажа. С годами ворс ковра стёрся, и он спустился со стены на пол. А мне продолжал сниться в цветных снах. Так он и жил с мамой, согревая зи­мой её больные ноги. Последний раз я стирала ковёр на Мокреце. Развесив, стираный ковёр на кустах, я лежала рядом, ела спелые помидоры, крепко по­сыпая их солью, и удивлялась: осталась одна мздра, а орнамент сверкает красками, как новый, жёлтый, голубой, коричневый и- несколько оттенков красного, словно только что нанесённые мазки ещё не просохшей краски. А ведь ковру почти девяносто лет. Он стал совсем легким, я без труда спустила его с горы и подняла назад домой. После смерти мамы ещё не развалившийся край ковра я аккуратно обрезала и постелила в коридоре. Затем меня застави­ли заменить его новенькой дорожкой. Кусок ковра переселился на лоджию. Моим родным трудно понять, почему я не могу расстаться с этой рванью?

Когда родилась Танюша, я купила, расписанный палехской росписью, детский столик и стульчик. В то время это были очень редкие вещи. Места в однокомнатной квартире не было и я оставила его у мамы. Когда мы получи­ли двухкомнатную квартиру, мама отказалась отдать столик, он сросся с её квартирой. Так этот набор и дождался Илюшеньки. Сегодня, грязный, поца­рапанный и не нужный стульчик я обнаружила у детей на балконе. На просьбу

привезти его в Прибрежный, услышала знакомую фразу: - зачем тебе это старьё? В магазинах полно таких новых?

Трудно расстаться с вещами, которые тянут за собой целый ворох вос­поминаний, и нет чердаков, на которые их можно забросить. Остаётся только выбросить. А то бы Илюша, став большим, обнаружив на чердаке запылив­шийся столик, рассказал своим детям про машины, которые он рисовал на нём.

 

 

Я пишу про бабу Дуню. Теперь это не только её жизнь, но и моя, мои воспоминания. Каждая вещь, принадлежащая ей и дошедшая до меня, живая и тёплая. Кружево от подзора, сплетённое её руками, долго висело у нас пришитое к цветной занавеске на кухне. Гости спрашивали, откуда у нас та­кая красота? Я с гордостью отвечала, что это бабушкина работа. Швейная машинка от фирмы Зингер, покрыта уже легендами моего творчества. А кру­жевная салфетка на пианино? Ей уже много больше ста лет.

 

 

Дед Иван Почивалов ради семьи готов был работать месяцами в море. Путина дли­лась по полгода, а весной, в сезон добычи икры, он был первым икрянщиком, которого нарасхват приглашали на засол именитые Астраханские купцы. Осетровая икра очень нежный продукт, требующий особых секретов засолки. Иначе, пока товар дойдёт до потребителя, им можно отравиться. Плохо засо­ленную икру, тоннами закапывали в ямы. Дед знал мудрёные секреты, к тому же, его руки сами творили волшебство. Скольких помощников не учил, толку⁷было мало. Это, как хорошая хозяйка, солит капусту, всем показывает и рас­сказывает, как и что надо делать, а лучше неё ни у кого не получается.

Шурочка стала невеститься. Приёмные племянницы подросли и уехали в Саратов к старшей сестре. Надо было устраивать и свою жизнь. Постепенно дед купил в центре Астрахани сначала один дом, затем, в этом же дворе ещё два дома. Большой двор, за высоким деревянным забором, где, в виде коре, стояли три дома: родительский, Шурочкин и Лизонькин. В дома дочерей пус­тили квартирантов. В мамином доме в полуподвале (окна чуть поднимались над землёй) жила семья портного, еврея. Я помню маленького седого портно­го в жилетке и с сантиметром на шее. Его жена, круглая, как шарик, добрая и приветливая. Они прожили там много лет и только после войны, когда тё­тушка решила продавать наш дом, они куда-то переехали. Тётушка, когда вышла замуж за Турыжникова Михаила, стала жить в своём доме.

Я там никогда не была. Тётушка не имела  детей и её казалось, что мама не так меня воспитывает и что у меня жуткий характер неимоверно избало­ванного ребёнка. А ведь мне не было и трёх лет.

Дом бабы Дуни и деда Ивана был крепостью, в которой я пряталась от всех неприятностей.

Но сейчас не обо мне.

Баба Дуня стеснялась показывать рыбака Ивана высокому обществу, в которое была вхожа через Анюту. Да Иван и не стремился к ним сам. Полго­да путины были тяжелы и оказываясь дома он наслаждался теплом, уютом и маленькой дочкой. Какие там гости? В доме всегда была полная чаша. В се­нях, в тёмном чулане, под потолком подвешены золотистые балыки, один, два копчёных окороков, бочоночек с солёной черной икрой. За то время, пока он был дома, переделывались все мужские дела не только в своём доме, но и у Анюты. Ведь её муж был большим человеком, всегда занятый на работе, а Ивану в промежутках между путинами всё равно делать было нечего. Так считала и Дуняша и Анюта. Иван не обижался. Любая работа ладилась, певу­нья доченька всегда была рядом, пёс Пират преданно ходил за ним следом, а что до светских приёмов, так они ему и не к чему, это Дунины дела. Пеклись пироги, готовились всякие яства. Дуняша с Шурочкой наряжались и встреча­ли гостей. Иван с дочкой в обнимку усаживались на крыльце. Черный, лохма­тый Пират устраивался у их ног. Отец рассказывал о море, о друзьях рыбаках, и кучу всяких морских баек. Иногда встречи устраивались в Анютином доме. Тогда Дуняша с Шурочкой, набрав полную корзину всякой снеди, отправля­лись туда. Но Ивана никогда не приглашали.

Если не считать этих приёмов, в семье царило согласие. Дуняша почти не отрывалась от швейной машинки. Заказов всегда было много. Старшую дочку одевали по последней моде, ведь она была на выданье. Женихи вились возле неё, она долго не выбирала и остановилась на скромном счетоводе, сы­не известного Астраханского купца Турыжникова, Михаиле. Молодые посе­лились в Шурочкином доме.

Младшая дочь росла папиной любимицей. Главным хозяином папы и дочки был громадный пёс - волкодав Пират. Масса историй связана с этим удивительным псом.

Если Пират рвал цепь, значит рыбаки уже на подходе к городу. Пирата спускали с цепи, он немедленно нёсся ну улицу и усаживался на перекрёстке, мордой к Волге. В такой позе Пират мог просидеть несколько суток. Вся ок­руга знала, что поморы скоро будут дома.

Собачья конура всегда была самым надежным местом для хранения самогонки. Где бы Иван не прятал заветные бутылки, Дуня всегда их находи­ла и выливала, но собачья конура была неприступна: пока там хранилась за­начка, пёс находился на посту.

Маленькую Лизу Пират катал на санках по замёрзшей Канаве, а когда она пошла в школу, провожал её до подъезда, неся в зубах портфель, и уст­раивался в кустах, ожидая конца уроков.

Шли годы. Лиза взрослела, её голос окреп и превратился в бархатное сопрано. Как всегда, прохожие замедляли шаги, когда из окон приземистого дома звучало Лизонькино пение. Ни в школе, ни дома, не со­мневались, что Лиза станет оперной певицей.

В школе самой любимой учительницей была француженка. Её уроки превращались в игры на французском языке. Часто она приглашала детей к себе домой на чашку чая, где всё общение проходило только на французском. Однажды, ребята с учительницей пошли в театр на очередную премьеру. В зале собрался весь городской высшийсвет. В антрактах дети делились впе­чатлениями, как обычно, на французском языке. Каково же было их удивление ­когда на следующий день в городской газете появилась статья о необыч­ном классе, который в совершенстве владеет иностранным языком.

Уже после войны, мы с сестрой и мамой, сидя в малюсенькой комнат­ке, с восторгом, слушали песни в исполнении Ив Монтана, льющиеся из чёр­ной тарелки репродуктора. Вдруг, мама стала тихонько переводить текст песен. Наше изумление было безгранично. Вот тогда она и рассказала нам о своей учительнице.

Отзвенел последний звонок, получен аттестат. Лиза бежит подавать до­кументы в консерваторию на вокальное отделение. Блестяще сдав экзамен по вокалу, она ищет себя в списках поступивших, но увы, не находит. Она идёт в приёмную комиссию, где ей объясняют, что в консерваторию принимают только детей рабочих и крестьян, а у неё отец рыбак, да к тому же владеет баркасом.

Вся в слезах примчалась Лиза домой и, повиснув на груди отца, заби­лась в истерике. Долго отец успокаивал дочь, пока не выяснил, кто же её так обидел. Выяснив, долго смеялся от всей души.

- Родная моя, разве тебе запретили петь? Разве у тебя отняли богом данный дар? Всё это остаётся с тобой и ещё ни один раз этот дар спасёт тебя. Ну, а то, что отец твой рыбак, так кто этого стыдится? Ты посмотри вокруг, пол -города у нас рыбаки. Разве они нелюди?

Спустя много лет, уже я, её дочь, безумно рыдала в подушку от того, что мама сказала, что таких высоких девочек в балет не берут. Это было, когда я училась в пятом классе, рухнула сказочная мечта моего детства.

Когда я кончила школу, металась, выбирая себе профессию, мама от­брасывала предлагаемые варианты: ХИМИКОМ, ни в коем случае, хватит одного химика в семье, ГЕОЛОГОМ, ещё чего придумала, всю жизнь сло­няться бездомной, и так далее. Всё сопровождалось истериками и рыдания­ми.

Сейчас смотрю на внучку, на её безразличный взгляд по поводу предла­гаемых перспектив по выбору профессии и улыбаюсь. На какой путь она не встанет, всё у неё будет хорошо.

 

В душе, Иван очень переживал, что огни рампы для его любимицы от­ступили на далёкое будущее, но что они будут, он не сомневался. А пока, до­ченька пошла работать. Она, ещё в школе, проявляла себя, как активная ком­сомолка, и городской комитет комсомола пригласил её на работу инструкто­ром в культсектор.

Шурочка, жила в своём доме в одном дворе с родителями. Они с мужем успешно продвигались по карьере под патронажем дяди Жени. Отсутствие у них детей сначала очень всех беспокоило, но потом тема детей стала закры­той, а жизнь спокойной и размеренной. Шурочка с мужем ездили по курор­там, вели светский образ жизни, общались с двоюродными сёстрами, которые воспитались в их доме. Лиза, по возрасту младше сестёр на 10-12 лет жила своей жизнью и не очень переживала, что для сестёр она просто не существовала . Ей хватало того, что она всегда была одета лучше всех своих подружек. Взрос­лея, Лиза всё больше и больше привязывалась к отцу, а он платил ей безгра­ничной любовью.

Дуняша по-прежнему не разгибалась крутила педаль швейной машин­ки. Иван перестал ходить в плавание и находил работу на берегу.

Однажды в калитку постучал молодой человек, о котором Лиза уже пе­рестала думать. Слишком короткой была их встреча. Всё завертелось с такой быстротой, что годы, проведённые рядом с ним, для Лизы превратились в мгновения счастья и годы самых ужасных испытаний.

Лиза упорхнула из дома, оставив родителей, нырнув во взрослую жизнь, мотаясь с мужем по грандиозным стройкам, знакомясь с чудесными людьми, создавая семейное гнездо, на любом месте, куда служба посылала его. Отпуска проводили в Москве у тётушки Клавдии или в Астрахани.

Через пять лет, родилось долгожданное чадо. Жизнь для бабушек и де­душек превратилась в сплошные радостные встречи и горькие расставания. Иван переставал пить и не выпускал внучку из рук. Дуня нашивала наряды дочери и внучке, а Шурочка впадала в депрессию, ревнуя и завидуя младшей сестре. Всё это длилось три года. Через три месяца после счастливой вести о рождении второй внучки, грянула война.

В 1942 году умер Иван.

Когда исход войны был решён и наши войска освобождали один город за другим, баба Дуня прислала нам посылку. Был страшный голод. Посылка казалась величайшим даром. Бабтя, бабуля, мама и мы с сестрёнкой склони­лись над душистой посылкой. Крышку открыли, а там, краснобокие, жёсткие яблоки были переложены тряпичными куклами. Забыв про яблоки, мы с се­стрёнкой вытаскивали и раскладывали на полу куклы. Они были все разные, в сказочных одеждах и не сразу заметили, что у них не нарисованы лица.

Но это было не важно. Лица сразу воображались, У Оли своё, у меня своё. Куклам дали имена, их выносили на улицу и рассаживали на тёплые доски крыльца. Играли всем двором, но ни кому не приходило в голову нари­совать им лица.

Эту⁷ же странность я заметила, когда внучка Лизонька, сидя у меня на коленях во время шитья очередной обновки просила: - «сшей куклу». Я шила примитивную куклу, набивала головку и туловище ватой, а Лизонька была счастлива и сладко с ней засыпала. Эти куклы назывались у нас «Засыпуш-ки». Ни одной из этих куколок она не нарисовала лица. Воображение сильнее рисунка.

А бабе Дуне эти куклы помогли выжить в самое тяжёлое военное вре­мя. Я представляю, как она, разбирая залежи лоскутов; шьёт кукольные сара­фаны и платья.

                                 КЛАВДИЯ.

 

Она была самой младшей в семье Евдокимовых. Трое её детей по воз­расту были близки моей маме, поэтому мама часто бывала в её семье, сначала одна, а потом и с мужем. Это были самые счастливые годы маминой жизни. Не удивительно, что она часто возвращалась к воспоминаниям, дающим силы пережить тяжелейшее время войны и после неё.

На улице трескучий мороз. В маленькой комнатке тепло. Над столом висит лампа под самодельным абажуром. Со стены спускается на топчан пушистый персидский ковёр. Топчан около балкона, через стол, у стены на­против, мамина железная кровать. Между окном и балконной дверью эта­жерка с книгами и учебниками. Печка отнимает у комнатки большой угол, топится из коридора. К печке пристроена голландка на две конфорки, возле её поддувала на полу железный лист, на котором лежат, пахнущие морозом поленья. Входная дверь напротив стола и окна за ним. В углу за дверью чёр­ная тарелка репродуктора. Мама готовит ужин. Но репродуктору переда­ют трансляцию оперы «Кармен» из Большого театра. Мама объясняет, что происходит на сцене, во что одеты герои и почему музыка звучит тревож­но. До войны она просмотрела весь репертуар театра и видела именно этих артистов. Я заворожено смотрю на чёрную тарелку и вижу пылающий костёр, разодетых цыган, тоненькую, изящную Кармен. Транслягщя оперы кончается. Строгий голос Левитана объявляет: «Говорит Москва' Переда­ём указ главнокомандующего вооружённых сил Советского Союза товарища Сталина'» Мы замираем. Голос очень торжественный, но не предвещает плохих событий. Речь идёт о присвоении звания Героя Советского Союза, далее перечисляют фамилии. Вдруг, мама замирает, и я невольно прислуши­ваюсь. «Награждается вторым орденом Героя Советского Союза лётчик полярной авиации, за многочисленные заслуги по охране северных границ на­шей Родины, Перов Владимир Николаевич!» Мама шепчет: - Жив Володень­ка!

Уже за ужином, мама рассказывает, кто такие Перовы.

Клава, хоть и младшенькая, но очень са­мостоятельная девчонка. После гибели отца она сразу повзрослела и взяла на себя почти все обязанности по дому. Когда за ней стал ухажи­вать худой, длинный, нескладный Колька Пе­ров, работающий слесарем в Камышинскомпорту, она ввела его в дом, как главного по­мощника по всем мужицким делам. А он и не возражал. Лишь бы маленькая хозяюшка была
рядом. Страна бурлила. Молодёжь собиралась в различные группировки, трудно понять, кто куда тянет. Николай был в центре этих метаний, в резуль­тате выбрал большевиков. Грамотный, не крикливый, очень основательный, он быстро превратился в лидера. Его заметили и стали продвигать по партий­ной линии. Революция, гражданская война, становление советской власти, везде Николай в первых рядах. Рядом с ним маленькая, заботливая жена, ро­дившая ему троих детей. Владимир, Виктор и доченька Нина. К этому време­ни Николай превратился в большого, сильного и представительного мужика. Его авторитет, как партийного деятеля был настолько велик, что он был при­глашён в Москву для работы в Наркомате. Семья обосновалась в Москве в большой и просторной квартире.

Дети росли, взрослели. Вот уже Во­лодя выбрал себе специальность, пошёл учиться в лётную школу. И вдруг, страш­ное несчастье обрушивается на семью. Николай возглавил делегацию, летевшую на переговоры в Японию. При подлёте к Японии самолёт попадает в воздушную яму, лётчик, не справившись с управлени­ем, теряет высоту⁷ и самолет подает в воду. Мама рассказывала, что спасли почти всех, один Николай, пытаясь вынырнуть, запутался в ремнях и погиб. Налаженный быт, достаток, определённый круг знако­мых и друзей, всё, рухнуло в одночасье. Мама с отцом, перед поездкой в Заполя­рье, побывали у них. Володя уже служил в Заполярье, Виктор учился в танко­вом училище, а Нина поступила в медицинский институт. Дети жили своей жизнью, а Клава никак не могла справиться с горем. Ходила, как потерянная, по квартире. Самое страшное было впереди. Началась война. Володя с пер­вых дней войны оказался на передовом фронте. Виктор, пройдя ускоренный курс обучения, сразу отправился на фронт и в первый же год войны сгорел вместе с экипажем в танке. После получения похоронки, Клавдия застыла и категорически отказалась эвакуироваться вместе с семьями министров. Нина, имея два курса образования в медицинском институте, пошла в военкомат, с просьбой отправить её в партизанский отряд. Ей помогло превосходное зна­ние немецкого языка. Нина прошла курсы связистов и была переправлена в тыл врага в качестве связистки, переводчицы и медсестры. Лютой зимой 1942 года, за Клавой погнался мародёр, пытаясь стащить с неё шубку-. Она вырва­лась и побежала на подходивший трамвай. Не успела она поставить ногу на подножку трамвая, как мужик потащил её за шубу и сбросил под трамвай.

 

Несчастной Клаве не пришлось услышать очередную страшную новость. Уже наши войска освободили половину России от фашистов, уже появилась на­дежда на победу, уже гремели залпы в честь освобождённых городов, а нем­цы зверствовали в бессильной злобе. Нина была схвачена при выполнении очередного задания, её страшно мучили, пытая, и повесили на глазах со­бравшихся селян, после чего село сожгли дотла.

Война кончилась. Казалось, мы давно живём в мире. Но мамин рассказ разрушил этот мир и обрушился на нас жуткой чернотой. Я спрашиваю, по­чему мама не напишет письмо Перову? «А куда? Где он сейчас? И нужны ли мы ему? Столько всего пронеслось! Я просто рада, что он жив.»

Я кончила институт, по направлению поехала на Дальний Восток, пуль мой лежал через Москву. Мама с бабушкой никак не могли смириться с моим отъездом. Мы с мамой сидим на пороге балкона. Воздух после летней грозы пьянит. Среди рваных туч прорывается солнце и тотчас на небе вспыхивает яркая радула. По радио передают концерт лауреатов вокального конкурса. Мы слушаем дивный голос молодой исполнительницы - Елены Образцовой. Мама говорит: - Запомни юту- фамилию. У неё прекрасное будущее! Концерт окончен. Передают последние известия.

- Полярный лётчик, герой Советского Союза Перов Владимир Николае­вич назначается руководителем общества ДОСААФ.

Мы с мамой смотрим друг на друга и хором произносим - Володя!

Я прошу у неё разрешения найти его в Москве.

- Вообще то это ни к чему. Ну, попробуй, может и найдёшь.

Я встаю, а мама ещё долго в задумчивости сидит на пороге балкона.

В жизни бывают моменты, когда, вроде и незаметные события вреза­ются в помять вместе со звуками и запахом. Так и для меня, почему-то этот момент оказался важным. Наверное, подсознательное желание встретить на­стоящего, сильного, да ещё и родственного мужчину. Как бы то ни было, но за Еленой Образцовой я слежу всю жизнь, и очень рада, что мама не ошиб­лась. А вот с Перовым случился, как ныне говорят, облом.

В Москве, через справочное бюро, я нашла, где живут Перовы. Про­спект Ленина. С провинциальной дотошностью, я прошла почти весь пеш­ком. Вот их дом, вот и подъезд, какой надо. Стучусь в дверь. Открывает дама, в красивом шёлковом халате и, не пуская в дом, разглядывает меня. Начинаю лепетать, что я, мол, дочка Лизы Почеваловой - Шиллинг, вот, проездом че­рез Москву, нашла Вас, и хочу передать привет Владимиру Николаевичу. Может, он ещё не забыл, кто она такая?

- Да, я помню Лизу, а ты, значит дочка? Похожа  на неё. Но Владимира Николаевича сейчас нет дома, он на курорте. Приедет недели через две. За­ходите тогда. Ах! Уезжаете? Ну, я передам ему привет.

Двери закрываются. Глотая слёзы разочарования, побрела я по Ленин­скому' проспекту строить свою жизнь без, овеянных славой, мифических род­ственников. Когда я рассказала всё маме, она с улыбкой объяснила, что ниче­го не изменилось за прошедшие годы. Муза (жена Володи) никогда не отличалась гостеприимством. По молодости они даже подтрунивали над ней по этому поводу. А она отвечала, что в семье хватает простодыр, нужен кто ни- будь, кто не даст дому превратиться в притон для бедных родственников. В Москве и поныне живут де

 

Шли годы ….Наш сын Ванечка где  то в интернете находит конкурсное сочинение московского школьника Володи Перова о деде полярном летчике трижды Герое СССР прошедшем всю войну и не оставлявшем свою службу до конца жизни. 

 

Вот так через почти 200 лет протягивают нам руки КРЕПОСТНОЙ БУРЛАК ЕВДОКИМОВ ИВАН И КРАСАВИЦА БЕЛОШВЕЙКА ДУНЯША !

      А ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ ….

 

                                 ГЛАВА 2.

КРАСОВСКИЕ - ШИЛЛИНГИ.

1.

Яркий луч солнца проскользнул между плотными шторами и коснулся трепетных, вот-вот готовых вспорхнуть, пушистых ресниц маленькой девочки. И они вспорхнули, открыв, неожиданно синие, озорные глаза, в которых даже не было следов сна. Только детям свойственно, так неожиданно просыпаться, словно неотложное дело уже заждалось своего исполнителя. А дело было поистине серьёзное и требующее немедленного выполнения. Вся тайна скрывалась в том, что каждое утро маленькая Яся, просыпаясь и открывая шторы, обнаруживала на подоконнике смешного яблочного ёжика, у которого вместо иголок торчали гвоздики, настоящие гвоздики, которыми садовник Фёдор чинил калитку. Осторожно, спустив босые ножки на тёплую полоску света, Ясенька на цыпочках подкралась к окну и резко отдёрнула штору. Чья-то рука успела соскользнуть с подоконника и ёжик, покачавшись, хитро посмотрел на девочку. Она мигом взлетела на подоконник и увидела, быстро удаляющуюся фигуру любимого доктора.

-Поймала! Поймала! Оказывается, это Вы приносите ёжиков, а не лисичка!

Доктор оглянулся и помахал ей рукой. Разгаданная тайна наполнила Ясенькину душу таким победным маршем, что, повыдергав гвоздики из яблока, она с хрустом вонзила в него свои зубки и с радостным криком побежала к маме, докладывать о своём разоблачении.

Маму она обнаружила на кухне, обсуждающую меню на выходные дни, обычно кухарку отпускали отдыхать, мама беспокоилась, хватит ли продуктов, чтобы не уморить семью голодом.

-Что за беготня босиком? - очень строго сказала мама, но, не выдержав своей строгости, подхватила дочку на руки и, смеясь, побежала в детскую комнату.

Пока мама с дочкой, хулиганя и устраивая пряталки, наряжались к завтраку, Ясенька объяснила маме, что это вовсе не лисёнок приносил яблочных ёжиков, а любезнейший доктор Леонид Максимович и, что сегодня она самолично это видела

-А ты помнишь, когда появились ёжики? - спросила мама.

Какой прекрасный был этот солнечный майский день! Аромат сирени заполнил всё пространство. Казалось, стоит подпрыгнуть, и ты поплывёшь в этом густом запахе, то, взмывая вверх, то, ныряя до самой земли. Все ждали грозы, а небо было прозрачно-голубое со смеющимся солнцем. Вдруг, тихохонько подкралась, из-за сада, чёрная туча и начался настоящий праздник весны. Сначала, кто-то на небе стал из этой тучи чайными ложками выливать на дорожки воду, вода плюхалась, раскидывая брызги во все стороны. Дети, в том числе и Ясенька, вылетели в сад и стали носиться между капель. Вроде и дождь идёт, а можно остаться сухой, если быть попроворнее. Игра так увлекла, что, когда хлынул, как из ведра, дождь, дети сначала оторопели, а затем, раскидав по траве сандалии, стали исполнять танцы диких племён. Дорожки сада превратились в бурные реки, на которых взрывались громадные пузыри таинственных снарядов, сопровождаемые раскатами грома, от которых дрожала земля. Ах, как чудесно было кружиться под этим дождём в прилипшем к телу сарафанчике и разлетающимися во все стороны косичками, с которых стекала вода, как с маленьких фонтанчиков. И вдруг всё неожиданно кончилось. Сильные руки отца вырвали Ясеньку из этого водоворота и потащили в дом. Она сопротивлялась, кричала, но отец был неумолим. С неё еле стащили прилипший сарафан, завернули в пушистое полотенце и велели сидеть смирно и сохнуть. Весь праздник кончился воспалением лёгких, долгим лечением с высокой температурой и частыми посещениями любимого доктора Леонида Максимовича. Вокруг говорили полушёпотом, придумывали, чем бы покормить ребенка и как в него впихнуть побольше железа, так как развивающееся малокровье могло затянуть процесс выздоровления. А бедной Ясеньке казалось, что вот сейчас в неё будут засовывать железную кочергу, уговаривая, что это очень вкусно. Однажды, ранним утром, когда мама открыла штору, на подоконнике появился большой, очень симпатичный, ёжик, а на его гвоздиках-иголках сидела записка.

Привет, больной ребёнок! Пожалуйста, поиграй в моего ёжика, если он тебе понравится, выдерни колючки и съешь его, тогда завтра я тебе принесу ещё одного, у меня, их много.

Лисёнок.

Ясенька долго играла с ёжиком, гвоздики постепенно выпадали и, когда она чуть-чуть надкусила яблоко, оно оказалось таким вкусным, что было съедено мгновенно. Вот с тех пор, каждое утро, лисёнок не забывал выполнять своё обещание.

- Мама, а можно пусть всё равно лисёнок существует, хотя я и знаю, что это Леонид Максимович?

- Конечно, моё солнышко! Ведь так прекрасно, когда твою жизнь превращают в сказку!

Так получилось, что для Яны Красовской это событие явилось воплощением беззаботного, радостного и самого первого воспоминания детства. А вообще то жизнь была прекрасна. Её любили и баловали дома. У неё были подруги, с которыми она могла забраться на кухню и с молчаливого согласия кухарки, изводить десятками яйца, фунтами муку и сахар, осваивая самые мудрые рецепты бабушкиной кулинарной книги. Зато сколько похвал и дифирамбов они выслушивали, угощая родителей своими шедеврами. А дед, когда Яна жила у него летом, давал ей пятак и велел на рынке выбрать, а потом, вместе с бабушкой, сшить себе сарафан. Маме всегда было жалко испорченный материал, а вот с бабулей ничего никогда не портилось и выходило сказочно красиво.

 

2.

Учёба в гимназии давалась легко, играючи, а мальчики, ухаживающие за ней, могли годиться только для провожания домой после танцев у подружки, так как никто из них не пленил её сердца.

Яна училась в последнем классе, когда в их доме появился молчаливый студент - практикант, часто приходивший к отцу. Они закрывались у него в кабинете с книгами, тетрадями и чертежами. Он был, во первых взрослый, во вторых очень красивый, в третьих всегда так забавно смущался при встрече с ней, что ей доставляло удовольствие лишний раз прошмыгнуть мимо него или, словно по необходимости, забежать к папе в кабинет, то за книгой, то за карандашом. Все, конечно, кончилось случайным столкновением возле калитки, где выяснилось, что им оказывается, по пути. Так произошло знакомство Яны Красовской с Сигизмундом Шиллингом. Ещё гимназистка, Яна сначала просто гордилась перед своими подружками таким блистательным кавалером, а потом обнаружила, что жить не может, если хотя бы день не увидит его. Он покорил её своим тактом, эрудицией и необыкновенной скромностью. Однажды, среди его чертежей, разложенных у папы в кабинете, сквозняком из окна, сдуло небольшой листок бумаги, Яна подняла его, перевернула и вдруг обнаружила свой портрет, нарисованный синим карандашом. Это очень смутило Сигизмунда, но потом, они часто стали удаляться в сад, где за ничего не значащей болтовнёй, рисовались бесчисленные портреты синеглазой красавицы.

Экзамены сданы, гимназия окончена, предстоял выпускной бал. Голова была забита подготовкой к балу. В этот момент Сигизмунд пришёл с громадным букетом цветов и торжественно попросил у её родителей руки и сердца их дочери. Яна стояла, как вкопанная, не спуская глаз с жениха и, когда родители ответили согласием, счастливее её не было на свете никого.

Дни полетели, словно озарённые теплым солнечным сиянием. Молодые уехали на новое место работы Сигизмунда в Житомир, где его назначили начальником железнодорожного узла.

Свой дом! Как приятно самим выбирать мебель, покупать прелестные безделушки, радующие взор, запасать продукты и готовить вкусные обеды, а потом ждать мужа с работы. У неё всё горело в руках. Ей нравилось удивлять любимого бесконечными сюрпризами: то комнаты оказываются украшены прелестными букетами цветов, то на столе появятся вышитые её руками салфетки, то приглашаются на ужин, со свечами, друзья. Когда она забеременела, в доме появилась кухарка. Ожидание ребёнка превратилось в радостные хлопоты. Часто приезжала мама, велись бесконечные разговоры за шитьём пелёнок и распашонок. И вот родилось чудесное создание, которое назвали, в честь деда Генрихом. Когда тебя окружают любящие родные, когда бегут тебе на помощь по первому твоему зову, кажется, что так будет всегда, но оказывается за всё надо платить и расплата приходит так неожиданно, что, кажется, рушится мир и воцаряется темнота.

Через два года родилась лапочка - дочка, Стасенька. Когда ей исполнилось два года, она заболела воспалением лёгких и никакие старания докторов не могли её спасти. Горе было так велико, что Яна перестала выходить на улицу, её силой заставляли есть, а на мужа обрушивались потоки обвинений и претензий. Приехала мама и силой увезла её сначала в Варшаву, а затем на Трускавецкие воды. Время сделало своё дело, Яна успокоилась, домой приехала молчаливая, мягкая и задумчивая, повзрослевшая женщина. Вернулась любовь, но это было уже не безумное слепое обожание, а чувство необходимости быть всегда рядом, помогать ему во всём, видеть его усталость, уметь снять раздражение, вызванное неприятностями на работе и самое главное, уверенность в нем, что он никогда не оставит её в беде.

Она так была поглощена собой и своей семьёй, что, всё происходящее вокруг, существовало помимо неё, она как бы естественно приспосабливалась к меняющейся обстановке, стараясь не замечать и не пускать в дом всё то, что не касалось её лично.

 

3.

А происходило даже очень многое.

Шла первая мировая война. Посёлок железнодорожников был расположен вдали от основного города и жил жизнью, диктуемой состоянием железной дороги. В каждом доме старались сохранить уверенность в спокойном будущем своей семьи. Мужья работали, жёны рожали и воспитывали детей, играли свадьбы, хоронили умерших, ругались, мирились. Всё, как всегда. Только стало появляться много чужих людей. Они приходили, собирали возле себя компании поселковых парней, громко кричали, устраивали молодёжные сходки, потом исчезали, покой водружался на улицах и в домах. Железная дорога не терпит бездельников и не допускает нарушений дисциплины: на карту всегда ставятся сотни жизней ни в чём не повинных людей. Сигизмунд пропадал на работе, поток грузов был так велик, что диспетчера не успевали корректировать расписания движения поездов.

В 1915 году родился второй сын - Сашенька. Яна расцвела, забота о мальчиках полностью поглотила всё её свободное время.

Осенью 1917 года пришло сообщение о прогремевшей революции. Зимой усилился поток солдат, возвращающихся с войны. Некоторые из них сходили на станции и оставались зимовать, устроившись на работу. Посёлок разбухал от чужого люда. Появился разбой и воровство, стало неуютно ходить по улицам и в магазины. Ждали весну. Казалось, что тяжёлая зима унесёт всё беспокойство и с весной установится спокойная жизнь.

Наконец-то весна брызнула цветущими садами, ароматом распустившейся сирени и безумным пением соловьёв.

Май, сколько надежд любви и мечтаний! Сколько уверенности в будущем!

В конце рабочего дня, когда подведены итоги проделанной работы и составлен план работ на завтра, послышался топот в приёмной начальника станции. Резко распахнулась дверь кабинета. С шумом вошли пятеро вооружённых людей и остановились возле рабочего стола молодого начальника Сигизмунда Шиллинга. (Весь персонал железной дороги числился на военной службе, а начальник имел звание офицера.) В вошедших людях Сигизмунд узнал двух своих сотрудников, трое были ему не знакомы. Вперёд вышел молодой человек с очень решительным и не добрым лицом. Он вынул из кобуры пистолет и, сделав им круговое движение, показывающее на дверь, резко сказал:

- Ты белогвардейская рожа, выметайся из кабинета, твоя власть кончилась – и мотнул головой на одного из подчинённых Шиллинга - занимай его место!

- Господа, может, Вы сначала объясните... - произнёс Сигизмунд и увидел, как на слове «господа» резко поднялся ствол пистолета и прогремел выстрел.

В окно залетел лёгкий порыв ветра, перемешав чарующий запах сирени с запахом пороха. На стол рухнул, так и не понявший, что же в этом мире происходит, Сигизмунд, заливая своей кровью «План работы на завтра».

 

                                        4.

Яна не выходила из своей комнаты уже неделю. После похорон мужа ничто не могло вернуть её к существующей реальности. Одно желание - умереть. Не слышать детских голосов, не думать о завтрашнем дне, не вспоминать про погибшего мужа. Кухарка ушла, не попросив расчета. Няня старалась сохранить для мальчиков видимость прежней жизни. Когда кончились продукты, а хозяйка не внимала её просьбам, дать хоть немного денег на продукты, она нашла адрес её матери и дала телеграмму:

-Приезжайте Яна и дети погибают.

 

                                      5.

Получив телеграмму, Виктория очнулась, словно вынырнула из глубокой пропасти. Всё её горе отступило перед необходимостью спасать дочь и внуков. Она не ожидала, что в ней может таиться такая энергия, которая может отодвинуть личные страдания далеко в сторону.

Прожив 60 лет, она никогда, даже в страшном сне, не могла себе представить, что способна сама решать все проблемы. Окружённая любовью и заботой мужа, она не предполагала, что знание французского языка и приличная игра на фортепиано, могут оказаться той, пусть эфемерной, соломинкой, которая удержит на плаву её обезглавленное семейство.

Телеграмма стряхнула горе с её плеч, постелив его под ноги и сделав опорой. Ради погибших, каких бы не стоило ей трудов, она обязана сохранить и достойно воспитать внуков. Перестав жалеть себя, Виктория кинулась спасать дочь и её детей.

Сначала она определила для себя план действий.

Она может работать, гувернанткой – раз, давать уроки французского языка и музыки – два, Яна может работать счетоводом или бухгалтером.

необходимо сменить место жительства. Варшава и далее отпадает. Их наверняка не выпустят, слишком многие их знают. Желательно уехать в большой город, где, врятли, кого будут интересовать две одинокие женщины с маленькими детьми. Возможно это Киев или Харьков, Там, кстати, есть за кого зацепиться.

Надо сменить биографию, ну не сменить, то хотя бы суметь промолчать, что наши мужья были белыми офицерами. В той суматохе, что твориться сейчас, об этом могут и не спросить. Вся страна кочует с места на место.

Срочно продать всё, что можно продать, а нет, так бросить и ехать к Яне.

За три дня, убитая горем, сгорбленная старуха, преобразилась. Она сдала свой дом на усмотрение новой власти, распродала за гроши мебель, собрала пару чемоданов. Купила себе дорожный костюм, постригла и покрасила, давно не видавшие парикмахера, волосы и не узнала себя в зеркале. Где выражение томной беспечности, не защищённости? В зеркале отражалась не молодая, но ещё красивая женщина, глаза смотрели уверенно, фигура подтянулась и она казалась гораздо выше, чем была на самом деле.

На четвёртый день она уже стояла у калитки дома дочери. На встречу выбежали два мальчика и, узнав, с радостными воплями бросились в её объятья. Как только эти два существа коснулись её, она поняли, что ни что не разлучит её с ними. Что она готова работать посудомойкой, дворником, да кем угодно, лишь бы сохранить жизнь этим двум сокровищам.

 

                                 6 .

Зайдя в комнату к дочери, Виктория пришла в ужас. Истощённое, бледное лицо, с тупым взглядом, даже не прореагировало на её появление. Стащив одеяло, она посадила дочь на кровать. Взяв гребень, стала аккуратно расчёсывать, свалявшиеся в кубло, волосы и спокойным голосом начала рассказывать о своей трагедии.

Отец пришёл с работы очень возбуждённый. Говорит, что приезжала целая куча нового начальства. Все кричали и требовали не возможного. Его мнение, мнение начальника крупнейшего железнодорожного узла, посчитали не компетентным. Кончилось совещание тем, что отцу заявили – раз не можешь сделать, как нам надо, значит, вы никчёмный специалист и намеренно саботируете наши указания.

Я его успокаивала, как могла, уговаривала уйти в отставку. А он всё твердил, что не может в такой тяжёлый момент, оставить коллектив, что хочет сохранить то, что создавалось с таким трудом.

Поздно вечером приходят с ордером на арест. Мы посмотрели в глаза друг другу и поняли, что больше никогда не увидимся. Я не помню, что собирала в дорогу? Помню, всё время думала, что ничто не пригодится.

Через неделю пришли с постановлением освободить квартиру в течение месяца. Меня удивило, почему не сразу? Потом поняла.

Я эту неделю жила, как в тумане. Люди перестали здороваться, обходили стороной, как чумную. Где-то помню, среди ночи, бегали, кричали, разносили раненых, но меня это не трогало. Оказывается, новое начальство сделало, как задумало, но по недосмотру, что-то не состыковалось, и столкнулись два пассажирских поезда. Отец оказался прав, но уже не кому было приносить извинения.

По мере того, как Виктория рассказывала, не мигающие глаза дочери стали заволакивать слёзы. И вот уже неудержимым потоком они хлынули, скатываясь с лица на измятую ночную рубашку.

- Плачь доченька, плачь, пусть это будут твои последние слёзы. Нам надо быть очень сильными, чтобы поставить на ноги мальчиков. Эти два огонёчка не должны видеть нашу слабость, ведь они мужчины, а когда вырастут, будут нам надёжной опорой.

Так нашёптывала мать, нежно гладя доченьку, а она, уткнувшись ей в плечо, уже рыдала навзрыд, выплакивая своё горе.

 

                                            7 .

Понадобился ни один день, что бы сильно ослабевшая, за последнее время Яна, смогла начать здраво мыслить и постепенно включиться в деятельность, развёрнутую матерью.

А Виктория, тем временем разослала телеграммы в Киев и Харьков, всем знакомым и друзьям. Ответа ждали, как спасение. Кто-то промолчал, кто-то ответил отказом с извинениями, мол, сами в таком же положении. И лишь одна телеграмма из Харькова вселила надежду. Друзья сообщили, что у себя могут разместить их на время, но обещали подыскать жильё и работу, но, к сожалению, низкооплачиваемую. Если они смогут немного повременить, то приедут в уже подготовленное жильё.

Срочно отправили телеграмму со своим согласием и стали готовиться к отъезду.

 

                                        8 .

Харьков встретил их шумом, очередями в магазинах, полным безразличием, суетящихся прохожих и тревожным ночным затишьем.

Две маленькие комнатки с отдельным входом, оказались надёжным убежищем для их семьи. Друг, известный врач терапевт, встретил несчастных женщин на вокзале. Несколько дней они прожили у них в большой квартире в центре города. Его жена, завуч в гимназии, сказала, что подыскала им работу в школе, рядом со снимаемой квартирой. Для Виктории – завхозом, а Яне – преподавателем в начальных классах.

Всё сложилось, неожиданно, даже лучше, чем можно было ожидать. Жильё, работа и, главное, врач, так необходимый для маленьких детей.

Началась совершенно новая жизнь, к которой надо было приспособиться.

 

                                           9 .

 

«Сколько же пролетело лет?» - Виктория сидела перед маленьким зеркалом, разглядывая, постаревшую, совершенно седую женщину, и вспоминала свою жизнь. Усталость навалилась камнем на грудь, ей вдруг стало совершенно безразличны и судьба дочери, и будущее внуков.

Генрих кончает десятый класс, а Сашенька седьмой. С матерью они решили, что оба будут поступать в гидротехнический техникум в Киеве и сейчас обсуждается вопрос о перемене места жительства. Яна, просто не может себе представить жизни вдали от мальчиков. А у неё, нет больше сил, начинать всё с начала.

Калейдоскоп событий вертелся в голове, путая прошедшее с настоящим. Сияющий огнями бал, где она познакомилась с будущим мужем, театры, поездки в Варшаву, Трускавец, на море. Рождение детей, их взросление и полёт в самостоятельную жизнь. Она после смерти мужа старалась не думать о детях, словно одна мысль о них, могла погубить и её, и детей, и внуков. Рядом была только дочь и её дети. Всё остальное осталось в другой жизни.

Смеющиеся, увлечённые своими детскими мечтами, всегда охочие до знаний, с кипами литературы, разбросанной по всему дому, мальчики. Это её сегодняшняя жизнь. И вот, мальчики выходят в самостоятельное плавание. Будет ли ей место в их жизни? Не станет ли она обузой, сможет ли она в очередной раз приспособиться к новым изменениям в их судьбе? Ведь на неё навалился седьмой десяток лет и, кажется, что умереть бы самое время. Давно не видевшие слёз глаза подёрнулись туманной плёнкой, сердце замерло. Она не почувствовала, как теряет сознание. Сильные руки подхватили её и, словно из небытия, испуганные голоса мальчиков стали вытаскивать рухнувшее сознание в действительный мир. Виктория удивлённо смотрела на мальчиков, а они совершенно по взрослому, суетились возле неё. Открыли окно, помогли лечь в постель, напоили лекарством. Разглядывая внуков, словно впервые видя их, Виктория поняла, что является частью их жизни, что ещё нужна им, а умирать, как-то рановато.

На вечернем семейном совете было решено, что в Киев едут сразу все вместе. Квартиру подыскал сын их друзей, тоже доктор, уже давно работающий в Киеве. Бабуля бросает работу и занимается домом. Мама будет работать в школе бухгалтером. Мальчики постараются учиться только на стипендию и при бережном бабушкином хозяйствовании они будут довольно прилично обеспечены.

 

                                   10 .    

Жизнь понеслась в новом русле. Учёба доставляла мальчикам большое удовольствие. Громадное строительство, развернувшееся по всей стране, пьянило сознание. Специалисты всех профессий ценились на вес золота. Им предоставляли жильё, хорошие зарплаты, заманивая во все уголки страны. Скорее бы кончить учёбу! Ни бабушку, ни маму оставлять в Киеве не собираются. Они всегда будут рядом. Наконец то души одиноких, истерзанных жизнью женщин, стали оттаивать. Можно было помечтать о будущем, о свадьбах, о внуках, о жизни, когда ребята смогут взять заботы о них на себя. Яна ещё поработает, но это будет не сведение концов с концами, а удовольствие Можно позволить себе то, что хочется, а не необходимо. Виктория боялась расслабиться, она жила, оставляя радости на потом, улыбалась ласково, усмиряя, разбушевавшихся в бурном веселье совсем взрослых мальчишек. Вот уже и преддипломная практика. Ребята уехали в Астрахань. В доме воцарилась тишина и ожидание перемен.

 

                                  Глава 3 .

             ПОЧЕВАЛОВЫ - Шиллинг.

 

 

.

Генрих приехал сияющий, ошалевший от любви и счастья. В Астрахани на заводе, где они проходили практику, из райкома комсомола пришли путёвки на водный праздник с прогулкой на пароходе. Они с Сашкой, конечно, оказались в числе первых и на целый день отправились на гулянье. Молодёжи было полно, на палубе негде было развернуться. Вдруг, мимо пронеслась черноглазая, длинноногая, вся золотистая от загара девчонка. Генрих кинулся за ней, но она, как сквозь землю, провалилась. Настроение сразу испортилось. Он медленно побрёл через трюм на нижнюю кормовую палубу. Проходя мимо весёлых, собравшихся в кучки компаний, он тщетно искал потерянную смуглянку. Выйдя на корму, он застыл от изумления. Смуглянка сидела на самом краешке кормы, опустив в пенящийся поток воды ноги, и пела, каким-то волшебным голосом, грустную русскую песню. Казалось, что русалка, вынырнув из пены, удобно устроилась на гребне волны и манила из подводного царства своих подружек. Генрих, как зачарованный застыл на месте, и, боясь спугнуть, слушал низкий, бархатный голос. А песни лились одна за другой, и не было ни людей, ни суеты, только голос и шумный бурун за кормой. Вдруг из трюма выскочила компания молодёжи и с криками: «Лизка, ты зачем нас бросила?», прекратила волшебство. Лиза выдернула ноги из бурлящей пены, встала, одёрнула сарафан, и босая, с сандалиями в руках, медленно пошла им на встречу. Проходя мимо Генриха, она вдруг остановилась, глянула на него чёрными глазищами и на мгновение замерла, тряхнув копной чёрных волос, весело побежала за ребятами. Генрих, как телёнок ходил за ней, искал момент, когда можно будет оказаться рядом. Наконец ему это удалось и они познакомились. Разговорившись, они оба удивились тому, что, казалось, они знакомы вечно. Пароход причалил, Лизу утащили ребята под предлогом, что без неё ничего не могут найти и собрать вещи. Генрих сошёл на берег и решил дождаться её там. С парохода уже сошли все пассажиры, разбрелись все на причале, а Лиза пропала, и не было ни какой надежды найти её или, хотя бы, узнать, где её найти. На следующий день Генрих с Сашей разрабатывали план поиска, пропавшей, в большом городе, девушки. Всё, что они о ней знали, укладывалось в очень невнятные приметы. Красивая, высокая, черноглазая, звать Лиза, поёт великолепно. Оказалось этого достаточно для ребят из комитета комсомола завода, которые тайно были влюблены в прекрасную певунью из городского комитета. Спустя неделю, после весёлого праздника, Генрих открывал калитку на улице Минской в дом номер семь. Ему на встречу несся громадный, чёрный пёс водолаз. Генрих застыл, мысленно прощаясь с жизнью. Пес подбежал, поставил ему на плечи лапы и серьёзно посмотрел в глаза, оскалив, разинутую пасть. Женщина, стоящая на крыльце, в испуге застыла в полуобороте. Пёс, щёлкнув зубами, неожиданно высунул язык и лизнул Генриха в щёку. Послышалось, запоздалое: «Пират, на место!» Пират, виляя хвостом, уселся рядом с гостем. С возгласом: «Мама, кто пришёл?» на крыльцо выпорхнула прелестная черноглазка.

                                      1 .        

 

Виктория смотрела на счастливое лицо внука и не могла поверить, что дожила до такого момента. Всё в доме перевернулось. Виктория радовалась за внука и желала поскорее познакомиться с его возлюбленной. Яна бушевала тихим гневом и, еле сдерживая себя, вкрадчивым голосом объясняла сыну, что время женитьбы ещё не пришло, что они только начали нормально жить, что в семье так много проблем, и они не могут себе позволить взять в дом девушку неизвестного происхождения. Генрих был глух. Он твердил одно, что никогда не оставит маму и бабушку без своей помощи, что он очень сильно их любит, но свою жизнь будет строить сам.

1930год, год встречи Генриха и Лизы.

Получив диплом, Генрих отправился на строительство Беломоро-Балтийского канала вместе с женой, Елизаветой Почеваловой.

Сашенька так же ушёл в самостоятельную жизнь и женщинам оставалось ждать писем и издали следить за событиями, происходящими во круг их сыновей.

Через пять лет, женился Сашенька и последняя надежда приобрести достойных, как считала Яна, родственников, лопнула, как мыльный пузырь. Сашенька женился на Марьете, дочери, оставшегося в России после революции, сына греческого купца, потерявшего всё и утратившего связи с родиной, Марка Ламбринаки. Самое печальное это то, что Марьета отказалась от родства с ними, оставив свою девичью фамилию при себе.

1937 год. Марьета, Саша, Генрих, Лиза.

Две снохи: Марьета Марковна Ламбринаки и Елизавета Ивановна Шиллинг.

 

К великому счастью обеих женщин, чёрная полоса разочарований кончилась тем, что Генрих приехал за ними и увёз на новую стройку, где получил хорошую квартиру, и, куда в скором времени должен привезти жену, уехавшую в Астрахань к родителям рожать.

Виктория с правнучкой Яной 1939 год.

 

Появление в доме маленькой девочки возродило всё вокруг. Виктория помолодела и с большим энтузиазмом взялась помогать Лизоньке, растить малышку. Девочку назвали Яной в честь бабушки. Сама бабушка не ожидала такого подарка от детей и возилась с внучкой с благоговением, всматриваясь в такие родные черты, и осторожностью. Самой то пришлось воспитывать мальчиков, поэтому девочки были для неё загадкой.

Через полгода пришло письмо от Сашеньки с известием о рождении внука Игоря.

Жизнь приобрела новый смысл. Внуки встали на первый план. Благополучие, наконец-то, поселилось в их доме. Генрих и мать работали. Виктория с великим удовольствием, вместе с Лизонькой, занимались ребёнком и хозяйством, в котором появился полный достаток. Молодёжь устраивала праздники, а «старики» радовались, глядя на них. В посёлке жила одна молодёжь и «бабушка» обрастала внуками, от всех соседей, живших рядом.

Глядя на кружившуюся возле неё молодёжь, Виктория радовалась, что случилось дожить до такой счастливой старости. Многого она не понимала, всё не так, как в её молодости, но ведь внуки живут своей жизнью и она им, эта жизнь, нравится. Красивая, честная и очень талантливая молодёжь поражала своим энтузиазмом. Всё у них получалось, а планы на будущее были по истине грандиозными.

Янне 7 месяцев. 1938 год.

 

 

                                         2 .

Молодость самое бесстрашное время. Белоснежный двухэтажный дом, где поселилась семья Шиллингов, жил по своим законам. Заходишь в подъезд, и все тяготы жизни остаются за его пределами. Сегодня жёны решили сделать общий ужин. Запахи дурманят уже на подходе к дому. Одна из квартир превращается в шикарный ресторан, дети под присмотром Виктории, собраны в их квартире, но самое необыкновенное встречает мужей на входе в подъезд: большая бочка пива. Сегодня привоз продуктов и бочка была выкуплена на корню и закатана в подъезд прямо с продуктовой машины. После сытного обеда бочка выкатывается во двор, выносятся стулья и стелятся одеяла. Пир продолжается далеко за полночь. Всяк, проходящий мимо, мог присоединиться, кто просто поболтать, кто со своими дарами и стульями. Пели в полголоса, чтобы не разбудить детей и не мешать спящим соседям. Завтра выходной и ни кому не хочется расходиться. Виктория, уложив детей спать, устроившись на балконе, смотрела на звёзды и слушала прекрасное пение Лизоньки, сопровождаемое чуть приглушённым хором всех присутствующих. Всё было благостно и покойно.

 

Лиза и Генрих                                                                                Генрих с дочерью Яной. 1939 год.

 

 

Генрих сдал здание школы и с гордостью говорил, что его дети будут учиться в ней и труд его приобрёл ощутимую видимость.

P. S. Школу эту кончили его двое дочерей: Янна и Ольга. Спустя 60 лет в эту школу пошёл учиться его правнук – Илья Репкин.    

Тут приходит известие, что стройку замораживают. Ранее проведённые геологические исследования оказались не достаточными. Строительство плотины и ГЭС через Волгу в этом месте опасно в виду наличия карстовых пещер в горах с обеих сторон. Строительство откладывается до определения нового места, а уже заложенные посёлки и заводы будут функционировать на полную силу, обеспечивая всем необходимым другие стройки.

Инженерный персонал стройки переводят на другой объект, одновремённо, закладывают для них дом в Ленинграде. Перспектива стать жителями одного из прекраснейших городов страны, сгладила, как тогда казалось, временное расставание.

Генрих с беременной женой и дочерью уезжает осваивать заполярные просторы Вытигры, а мать с бабушкой остаются ждать их вызова.

Для Виктории это ожидание обернулось резким ухудшением здоровья. Дочь уходила на работу, а она бродила по пустому дому, в каждом углу ей слышался смех и суета уехавших детей. Через год ей исполняется 90 лет. Старость навалилась на неё неподъемным грузом. Ноги плохо слушались, но главное начал отказывать разум. Периодами она забывала названия окружающих её вещей. Яна приходя с работы, видела не съеденную приготовленную для матери, еду, неприбранную комнату, злилась, ворчала, но, встретив безразличный взгляд матери, замолкала. В периоды просветления Виктория просила у дочери прощения, вспоминая старую поговорку: когда свинью палят, ей не до поросят.

В конце марта 1941 года пришло письмо от Генриха с известием, о рождении дочери Оленьки. Оно, на какое то время, встрепенуло Викторию и ожидание снова приобрело смысл.

Но вдруг несчастье с чудовищной силой вновь обрушилось на бедных женщин.

                                               3 .

 

 Война. Всё, в одно мгновение, было сметено из их жизни. Опять они оказались ни с чем, да ещё одинокими и беспомощными. Их мальчики ушли на фронт в первый же день войны. Лиза, с двумя крошками, казалась потерянной навсегда в лютых просторах заполярного круга.

Прошло какое то время и от Лизы получают телеграмму: - «Еду с детьми на барже по Волге. Ждите.»

Лиза приехала измученная до неузнаваемости. В летнем сарафане, босоножках, в которые еле влезали распухшие от голода ноги. Ни продуктов, ни одежды, только двое крошечных детей. Одной три года, дрогой пять месяцев. Хорошо, что не пропало молоко. Каким то чудом молоко не покинуло её. Значит, Оленьке была уготована судьбой жизнь. Они поселились в двух крошечных комнатках. Оставшиеся с прошлых времён хорошие знакомые устроили Лизу на работу. Так началась жуткая война.

 

                                          4 .

                              

Трудно сказать, кому было легче ? Солдатам  под пулями врага,, но с куском хлеба для остающихся в живых  после очередного наступления, или их жёнам и матерям, у которых на глазах умирали от голода дети. 

 

С этого момента начался наш род. Всё, что было до этого, провалилось в забвение. Мои прабабушка и бабушка, сколько сохранила о них память, никогда не говорили о своей жизни ДО того, сохраняя в безопасности наше существование. Прошлое проскальзывало в случайных воспоминаниях по какому либо поводу, оставляя в сознании зацепки, формирующие наши привычки: как накрыть на стол к празднику (в обычные дни мы редко собирались вместе), как , обязательно, к Новому Году сделать своими руками игрушки и, как, после зимних каникул, посидеть в темноте возле открытой печки, глядя на пламя сгорающей, отслужившей свой срок, новогодней ёлки.

 Обязательно надо загадывать самое сокровенное желание, например, выиграть по облигациям самую большую сумму и что бы мы на неё купили. Было много радостных моментов, но никогда я не слышала от них жалоб на несостоявшуюся жизнь. Это ещё одна привычка - видеть во всём хорошее, а если, кто обижает, так пусть ему будет хуже, ведь это у обидчика злость кипит, за это его пожалеть надо. Пока жив - всегда можно найти повод порадоваться даже самой маленькой мелочи.

Как это не удивительно, но мечты возле открытой печки в течение нашей жизни постепенно сбывались, но мы как то не связывали их с теми новогодними посиделками, наверное, мечталось в те тяжёлые годы о самом необходимом и достаточно реальном. Правда выиграть ни в какую лотерею нам никогда не удалось, хотя хотелось ужасно, «халява» для нашей семьи всегда была запретным плодом.

 

                                 5 .

Вернёмся в те далёкие харьковские годы. Генрих и Саша росли уже в совсем другое время. Женщины стремились создать все условия, что бы мальчики не чувствовали себя изгоями, поэтому разговоры об отце и жизни до революции в доме не велись. Безотцовщина была рядовым явлением, дети считали за счастье, что росли в семье, а не в приюте, как многие. У мальчиков был свой мир, своя Родина, которую они любили, которая их выучила, дала специальность и работу и они не спрашивали у двух одиноких женщин, какой груз воспоминаний они несут в своём сердце.

Только однажды, во время второй мировой войны, младшего сына, принимая, перед большим боем, в партию, спросили, кто его отец. В это время Александр Шиллинг имел звание капитана разведки. С первых дней войны он был разведчиком. Своими разумными и отчаянными поступками он сохранял жизни своим людям. Но каждый раз, когда ему предлагали вступить в партию он отвечал - « Не готов ». В 1943 году, перед большим боем, его группу отправляли в разведку, на партийном собрании он решил вступить в партию. На вопрос - « Кто ваш отец? » - он ответил - « Белый офицер». Нашёлся ретивый партиец заявивший, что мол, надо выразить недоверие и в такую ответственную операцию не пускать. Тем самым сохранил ему жизнь. Из той операции ни один разведчик не вернулся живым. Может дух отца хранил его, он прошёл всю войну и ему было дано ещё много лет мирной жизни.

Генрих кончил с отличием гидростроительный техникум и, когда стал мотаться по стройкам, всегда рядом с ним была мать и бабушка. Поэтому, когда он женился, вопроса об отдельном существовании никогда не ставился. Моя прабабушка, Виктория Красовская, дождалась внуков с войны и умерла в возрасте 96 лет в голодный 1946 год.

Бабушка всегда жила с нами, даже когда умер отец, при ней я кончила институт и пошла работать. Она долго работала бухгалтером в школе, где мы с сестрой учились. В неё тайно был влюблён учитель географии по прозвищу Глобус. Об этом знала вся школа, но хранили тайну всем коллективом. Когда бабулю хоронили, они давно уже не работали - были на пенсии, он пришёл её проводить и долго стоял и плакал.

 

                                 6 .

 

Что я, правнучка Виктории, помню о ней? Мы её называли бабтя, а бабу Яну – бабуля. Помню тёмные летние ночи, когда мама приходила с работы, отмывала Олю пол дня пролежавшую между бабтей и стеной. Бабуля это делала, приходя на обед. Она работала в школе и могла днём забегать домой. Мама кормила нас всех, а потом, с запеленатой Оленькой выходила на улицу. На небе, как фонари сверкали звёзды. Кругом была непроглядная чернота. Периодически проходили дежурные по ПВО, проверяя светомаскировку на окнах домов. В воздухе стоял пряный запах петуньи, он дурманил голову и переплетался со сказками, рассказываемыми мамой. То Тараканище вылезал из темноты, то тётя Лошадь, шуршащим голосом, пела свою колыбельную песню мышонку. После гулянья мы приходили домой, а бабтя встречала нас, аккуратная, с гладко зачёсанными седыми волосами, всегда улыбающаяся виноватой улыбкой. 

Ещё, помню, мы с соседскими девчонками, играем с тряпичными куклами на чисто вымытом, пахнущем разогретыми досками, крыльце. Мама с бабулей выводят погреться на солнышке бабтю. Они усаживают её на скамейке и бережно закрывают пледом. Дети замолкают, а, самая смелая, шёпотом говорит мне: - «Я её боюсь, она похожа на бабу Ягу.» А она только улыбается, жмурясь на солнышко.

Виктория умерла в возрасте 96 лет. Бабуля уехала к нашему отцу, оставив её на попечение младшего сына, Саши. Они с женой работали и не могли каждый день навещать её. Умерла она в одиночестве, от истощения и глубокой старости.

Со смертью Виктории оборвались все нити, связывающие нашу ветвь с далёким прошлым. Бабуля редко вспоминала былое, а тем более о своих братьях и сёстрах. Единственное, что мы знали, но ни кому не смели говорить, что наши предки из очень знатных семей. Что Красовские, что Шиллинги имели в своём роду и учёных и инженеров, были талантливыми людьми. Все они обитают, где-то в Европе. А где? Зачем нам знать, ведь наши судьбы разошлись так далеко, что соединить их просто невозможно.

Сейчас, я глубоко убеждена в том, что многие черты моего характера и характера наших детей, заложены в том далёком прошлом, которое кануло в небытиё. Поэтому знание его может оградить от многих ошибок и объяснить многие поступки, совершаемые нами. Наверное, поэтому я пишу эти записки, и хочу, чтобы они не пропали, как моё далёкое прошлое.

 

Продолжение следует.

 

 

ПОЧЕВАЛОВА ЕЛИЗПВЕТА ИВАНОВНА +

ШИЛЛИНГ ГЕНРИХ СИГИЗМУНДОВИЧ

 

 ИХ ДОЧЕРИ ЯНИНА И ОЛЬГА

 

И пошли две веточки прививаться каждая к своему любимому дереву.

      ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ !