Из Константинополя в Херсонис

 

С. Булгаков.

У стен Хирсониса. — СПб.: Дорваль, Лига, Гарт, 1993. — 160 с.

ISBN5-8308-0021-7

 

Подготовка текста и вступительная статья А. М. Мосина

©А. М. Mossine, 1991, 1993

См. о православно-католическом примирении.

В конце XVI столетия, приблизительно через полтора, столетия после падения Византийской империи, неподалеку от Стамбула (Константинополя) повстречались Странник с Начетчиком; между ними начался следующий диалог:

Странник: Скажи мне, сын мой, какой это город по той стороне с севера?

Начетчик: Этот город издавна назывался Византиею, потом был переименован Константинополем, Новым Римом; в этот город Константин Великий перенес свою столицу. А это Место, на котором мы теперь встретились, называется Галата.

Странник: Почему же тот город так сильно изменился, что кажется не Константинополем, а каким-то другим городом"!

Начетчик: Все это за наши грехи, да и весь народ наш унижен и умален. И конечно, мы были бы до остатка истреблены и искоренены, <...> если бы только мы не имели Православия, которое, при помощи Божией, и по сей день сохранилось у нас целым и ненарушимым. И это-то Православие делает нам у Бога то, что Господь является милосердым и милостивым к нам <...>. Поэтому, хотя мы и грешны, но ради Православия человеколюбивый Бог благоволит хранить нас, не погубляет нас, не обращает нас в ничто, — для того чтобы видны были истина и Православие, которое хранится у нас. Итак, справедливо то, что Он наказывает нас за грехи, как присных детей своих. Тот не был бы присным чадом Его, кого бы Он не посещал своими наказаниями <...>.

Странник: Но некоторые говорят, что есть другая причина всех этих бедствий и угнетений, какие терпят православные христиане, а также падения и самого царства греческого (Малышевский, 1872, с. 282 — 284)

И далее убежденный начетчик настойчиво внушал почтенному путешественнику мысль о том, что греческий народ есть носитель Православия, которое является главной силой и единственной опорой исторического существования и призвания этого народа.

В 1922 г., через несколько лет после крушения Российской империи, у развалин древнего Херсониса встретились два других собеседника — Беженец и Светский богослов, которые как бы продолжили диалог, начатый три с половиной столетия тому назад в Стамбуле:

Светский богослов (раздумчиво): Какая святая земля. Даже страшно ступать по ней. Во всей России нет места более древнего и священного. Здесь залегло несколько пластов античной культуры, перед нами вскрытых, здесь и родилась духовно наша родина, в этом храме хранится купель святого Владимира. И как трудно связать эти истоки России с теперешним потопом грязи и крови...

Беженец (медленно): Да, тут говорят самые камни, и это молчание веков полнозвучнее всего теперешнего гама. Оно повелевает внять ему... Таинственная воронка, которая ведет в центр земли, для России находится здесь, и, вопреки вам, одна только мысль и владеет теперь моим сознанием, что только здесь и отсюда можно уразуметь происходящее... Ключа к трагедии России надо искать не в Петербурге, не в Москве, не в Киеве, но... в Херсонисе: здесь совершился «пролог в небе», и «потоп», как вы выразились, предопределился тоже здесь (с. 7— здесь и далее страницы указаны по настоящему изданию).

В действительности Беженец и Светский богослов продолжают диалог, начатый ими еще в Москве в апреле-мае 1918 г. (Булгаков, 1921). Эти московские диалоги, носящие общее название «На пиру богов», вращались главным образом вокруг той роковой катастрофы, что обрушилась на Россию в начале XX-го столетия. Последний из московских диалогов носит эпиграф из Достоевского («Русская Церковь в параличе») и посвящен проблемам, с которыми столкнулась Русская Православная Церковь после крушения Империи.

Углубленному обсуждению этих и многих других вопросов, вставших перед Церковью за четыре года, прошедшие со времени московских бесед, и были посвящены новые собеседования у легендарной купели князя Владимира.

В них приняли участие уже не двое, но четверо собеседников, как бы представлявших два главных течения тогдашней церковной России. С одной стороны выступают Беженец и Приходский священник, с другой — Светский богослов и Иеромонах.

Безусловно, точная идентификация всех участников херсонисских диалогов вряд ли возможна. Тем не менее возможно с известной долей вероятности соотнести собеседников с реальными историческими лицами.

Беженец — это сам С. Н. Булгаков, так как именно Беженец говорит о своем друге, священнике Павле Флоренском, который по требованию церковных властей заклеивал слово «София» в экземплярах своей диссертации (с. 53-54).

В полном единомыслии с Беженцем пребывает Приходский священник. Он Носит имя Сергия (с. 115) и неоднократно упоминает преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского (с. 117-119). Вероятнее всего, перед нами племянник В. С. Соловьева — отец Сергий Соловьев, который написал цикл стихов о Сергии и Серафиме и вел о них многочисленные беседы (Мария, 1977, с. 14; Венгер, 1977, с. 5-7). Подобно Приходскому священнику, он в 1917 г. призывал к соединению с Римом (Соловьев, 1911, Соловьев, 1917; сч. с. 117), что и исполнил в 1923 г., присоединившись к Греко-Католической Церкви (Мария,1977, с. 14; сч. Венгер, 1977, с. 3-4).

Значительно сложнее идентифицировать двух других участников херсонисских диалогов. Так, Светский богослов называет славянофилов своими «духовными отцами» (с. 18); его отличает воинствующий антикатолицизм (с. 41, 80), скрытый антисемитизм (с. 16), приверженность к двум основополагающим, по его мнению, началам — Православию и Народности (о Самодержавии после его падения Светский богослов умалчивает) (с. 11). Исходя из контекста высказываний и деклараций Светского богослова, его вполне можно соотнести с русским духовным писателем Сергием Нилусом, который, в частности, открыл и опубликовал беседы старца Серафима с Н. А. Мотовиловым, а также знаменитые «Протоколы собраний Сионских мудрецов». В полном духовном единстве со Светским богословом пребывает Иеромонах, в котором можно увидеть характерные черты архиепископа Никона (Рождественского, 30 декабря 1918). Известно, что С. А. Нилус был одним из ближайших сподвижников архиепископа Вологодского и Тотемского Никона (Рождественского), ранее Соборного Иеромонаха московского Донского монастыря; автора множества обличительных статей; издателя «Троицких листков», «Троицкого слова», «Троицкой народной беседы» и пр.; участника знаменитой экспедиции на военном корабле, которая была послана в 1913 г. на Афон для изъяснения непокоривым монахам учения об Имени Божием (Ма-nuil, 1987, s. 250— 261).

Московские беседы, «На пиру богов», были опубликованы вскоре после их написания, херсонисские же диалоги, из-за остроты поставленных в них проблем и высказанных суждений, отец Сергий Булгаков опубликовать так и не решился.

Значительно позднее, в 1940 г., отец Сергий Булгаков, как бы подводя итоги своих многолетних экклезиологических размышлений, писал: «..я должен поведать о своем искушении <.. .> которое я пережил в страдные дни своего Крымского сидения под большевиками во время самого первого и разрушительного гонения на Церковь в России. Перед лицом страшного разрыва церковной организации под ударами этого гонения, так же как и внутреннего распада, выразившегося в возникновении „Живой Церкви", я испытал чувство страшной ее беззащитности и дезорганизованности, неготовности к борьбе <.. .>. Перед лицом этого исторического экзамена для русского Православия <.. > я обратил свои упования к Риму. <.. > Под совокупным впечатлением церковной действительности, как и моего собственного изучения, я молча, никому не ведомо, внутренно стал все более определяться к католичеству (этот уклон моей мысли выразился в ненапечатанных, конечно , моих диалогах „У стен Херсониса")».(Булгаков, 1946, с. 48— 49).

Однако диалоги «У стен Херсониса» не есть единственное проявление подобного образа мыслей в русской религиозной философии и историософии. Так, практически одновременно с написанием «Диалогов» священник Павел Флоренский предложил «выработать особые, более честного характера тезисы объединения с Римско-Католической Церковью; главным образом тут должно быть формулировано первенство чести и всехристианской инициативы, по праву принадлежащее Римскому Епископу» (Флоренский, 1989, с. 81).

В это же время Н. О. Лосский высказывал сходные мысли в статье «О единстве Церкви» (Лосский, 1924). Несколько ранее, в 1917 г., подобные идеи рассматривал в своих статьях племянник В. С. Соловьева православный священник Сергий Соловьев (Соловьев, 1917а; Соловьев, 1917). Значительно позднее, в период второй мировой войны, С. Л. Франк писал: «В наши смутные и тяжкие дни, когда мир снова ополчился против христианства, единственной земной инстанцией, на которую можно возлагать надежды в деле спасения христианской культуры, остается Римско-Католическая Церковь — в неукоснительной твердости действующей в ней церковной дисциплины и власти» (Франк, 1964, с. 328). Итак, в годы революции, под влиянием политический событий и церковных нестроений среди определенной части православного священства и православной интеллигенции создалось представление о том, что одной из возможностей для преодоления возникших трудностей может быть воссоединение с Западной Церковью. Эти представления, несомненно, были определяющими, когда 29 мая 1917 г. в Петербурге, в день открытия Епархиального Собора Греко-Католической Церкви, было основано «Общество Поборников Воссоединения Церквей». В это общество входили как католики (митрополит Андрей Шептицкий, отец Леонид Феодоров, отец Иоанн Дейбнер и другие), так и православные (епископ Геронтий Петроградский, кн. Е. Трубецкой, кн. П. Волконский, Г. А. Рачинский, отец Сергий Соловьев и другие). В Москве к числу «поборников» присоединился и С. Н. Булгаков (Василий, 1966, с. 333 — 336). В силу последующих событий деятельность Общества в Петрограде практически прекратилась, хотя в Москве она еще некоторое время продолжалась.

Следует отметить, что эти идеи, это вновь и вновь повторяющееся «искушение» Западом не были чем-то новым для русской религиозной мысли: Тредиаковский, Чаадаев, Гагарин, Печерин и особенно Владимир Соловьев, творчество которого во многом повлияло на мировоззрение и отца Павла Флоренского, и отца Сергия Соловьева, — вот представители той традиция, к которой восходит публикуемый нами текст. Этот текст свидетельствует также о том, что и отец Сергий Булгаков, и его собеседники мучились теми проблемами, которые лишь полвека спустя будут поставлены во главу угла на Втором Ватиканском Соборе.

Написанные в 1923 г., «Диалоги» остались в рукописи по причинам, указанным самим отцом Сергием Булгаковым. Тем не менее он сохранил их при пересмотре своего архива в 1940-х гг. Впоследствии, в 1963 г., когда текст во многом приобрел характер исторического памятника, В. А. Зандер подготовил машинописный "вариант текста для последующей публикации. Вероятно, именно этот текст использовал в своей работе С. Шверкош, диссертация которого посвящена изучению экклезиологли о. Сергия Булгакова (Swierkosz, 1980). Исследователь впервые ввел в научный оборот диалоги и опубликовал большие фрагменты текста на русском языке {Swierkosz, 1980, р. 209 — 225) и во французском переводе (Swierkosz, 1980, р. 152 -171,202 — 204).

К сожалению, подготовленный В. А. Зандером текст так и не был напечатан, однако его более или менее полные копии стали распространяться в Самиздате. Публикуемый ниже текст, представляет собой наиболее полную редакцию текста, бытовавшего в Самиздате. Впервые он был опубликован в 1991 г. в 25-м номере журнала «Символ». Настоящее издание содержит текст, изданный в 1991 г., исправленный и дополненный на основании новых материалов. Невозможность сверки публикуемого текста с оригиналом, который, вероятно, находится в архиве отца Сергия Булгакова или В. А. Зандера, и неизученная история бытования текста в Самиздате определили следующие принципы, положенные в основу публикации текста: все сокращения раскрыты; уточнена библиография; все цитаты сверены и исправлены по оригиналам; встречающиеся в тексте цитаты на иностранных языках снабжены переводом; фигурные скобки означают добавления, внесенные при подготовки текста к публикации; многоточие в угловых скобках заменяет текст, опущенный при цитировании; многоточие в квадратных скобках обозначает лакуны в тексте; квадратные скобки и курсив принадлежат С. Н. Булгакову. Текст печатается по современной орфографии, с соблюдением всех особенностей языка и стиля С. Н. Булгакова.

ЛИТЕРАТУРА

Булгаков, 1921 — Булгаков С. На пиру богов. Pro и Contra. Современные диалоги. София, 1921.

Булгаков, 1946 — Булгаков С. Автобиографические заметки. Париж, 1946.

Василий, 1966 — Василий (диакон), ЧСВ. Леонид Федоров. Жизнь и деятельность // Научни и литературни публикаци «Студион» студитьских монастирив.Roma,1966, ч. Ш— V.'

Венгер, 1977 — Антоний Венгер (иеромонах). Материалы к биографии Сергея Михайловича Соловьева // Соловьев С. U. Жизнь и творческая эволюция Владимира Соловьева. Брюссель, 1977, с. 1-12.

Лосский, 1924 — Лосский Н. О. О единстве Церкви // Проблемы русского религиозного сознания. Сб. статей. Берлин, 1924.

Малышевский, 1872 — Малышевский И. Александрийский патриарх Меле-тийПигас и его участие в делах Русской Церкви. Киев, 1872, т. 1.

Мария, 1977— Из воспоминаний сестры Марии // Соловьев С. М. Жизнь и творческая эволюция Владимира Соловьева. Брюссель, 1977, с. 13-15.

Соловьев, 1917а — Сергий Соловьев (священник). Национальные боги и Бог Истины. Христианская мысль, 1917, № 3,4.

Соловьев, 19176 — Сергий Соловьев (священник). К вопросу о соединении Церквей в связи с падением самодержавия. М., 1917.

Флоренский, 1989 — Павел Флоренский (священник). Христианство и культура. Символ, 1989, № 21, с. 69-83.

Франк, 1964 — Франк С. Л. С нами Бог. Три размышления. Париж, 1964.

Manuil, 1987— Manuil (Lemesevskij), metropoliL Die Russischen Ortohodoxen Vi-sch6fevon 1893 -1965. Edangen, 1987, T. V, Nazarii(Andreev)— Rufim(Troickij).

Swierkosz, 1980 — Swierkosz, S., s.j. L'eglise visible selon Serge Bulgakov // OrientaliaCristiana Analecta, 211, Roma, 1980.