Я никогда не… расставался с Ким Минсоком.

 

Все заканчивается в мае, за несколько недель до выпуска Минсока из университета. Полгода «до»наполнены затянувшейся пульсирующей агонией мышцы в груди и постепенным пониманием всей бессмысленности и ненужности дружбы с Ким Минсоком в жизни Бекхёна, когда в каждом вдохе «люби меня, пожалуйста», а в ответ «я тебя хочу» после каждой вечеринки, сопровождающийся пьяными поцелуями, скомканными простынями и необъяснимым, отвратительным чувством неправильности происходящего. Бекхён не знает, в какой день (час, секунду) он переступает ту черту, за которой «я буду ждать тебя» превращается в «все или ничего», и ничегорассматривается все чаще.

Возможно, это случается в тот момент, когда Минсок в очередной раз лежит под ним – взлохмаченный, насытившийся, с прикрытыми глазами и блуждающей улыбкой на зацелованных губах – и шепчет: «Это было круто! Повторим через неделю, Бекки»?

Или это случается чуть позже, когда Минсок неожиданно приводит на вечеринку в честь дня рождения Бекхёна невзрачного парня из Канады – У Ифаня, который, на самом деле красив, как бог, носит дорогие часы «Girard», работает юрисконсультом в «POSCO» и имеет ауру «хозяина мира». И «знакомьтесь, мы встречаемся», как сотни стрел в незащищенное, раскрытое, ранимое.

- Не веди себя так, - говорит Минсок в тот вечер, когда они выходят вдвоем на балкон покурить.

- Как? – Бекхён даже не поворачивается к нему, пытаясь сохранить то хрупкое равновесие внутри себя.

- Вот так, как будто я тебе принадлежу.

- Как я могу, ведь ты не, - искренне отвечает Бекхён, пожимая плечами и улыбаясь в пустоту. Минсок щелчком откидывает недокуренную сигарету через перила, смотрит несколько долгих секунд на профиль Бекхёна и уходит с балкона, а потом и с вечеринки, оставляя после себя горечь недосказанности и привкус металла на языке.

А может, все ломается окончательно тогда, когда Бекхён тащится с Чанёлем через неделю после дня рождения в клуб, где после бесчисленного количества пива знакомится с местным симпатичным танцором ночного шоу, и уже через полчаса они самозабвенно трахаются в грязном, вонючем туалете. И вот тут сюрприз для все еще наивного и верящего в «истинную светлую любовь до гроба» Бён Бекхёна, потому что, оказывается, можно одинаково хотеть едва знакомого парня из подтанцовки и Ким Минсока, потому что чужие губы на собственном члене, в общем-то, ничем не отличаются от губ Минсока, и заставляют стонать в голос и цепляться за пластиковые стены кабинки, потому что задница парня не уступает заднице Кима.

И боже, Бек наконец-то может понять его поведение, которому раньше искал сотни оправданий – легче сердцу не становится, но, по крайней мере, воздушные замки рушатся под натиском реальности за одну ночь. Здравствуй, взрослая жизнь с сексом без обязательств и любви. Это больно, да. Первая – она всегда такая, видимо.

- Повторим? – говорит он парню, застегивая ремень на джинсах.

- Я не против, - отвечает тот, споласкивая руки и поправляя прическу перед зеркалом. – Телефон записывай.

Бекхён после возвращается к Чанёлю у барной стойки, ловя на себе цепкий взгляд цвета темно-золотых песков Арнсайна по другую сторону мраморной столешнице, но делает вид, что не замечает беспокойства в чужих глазах, расплываясь в наигранной дурной, пьяной улыбке и нечаянно заваливаясь на Пака. Минсок, недолго думая, перегибается через стойку, хватает его за волосы на затылке и тянет на себя, а на деле словно душу вытягивает. Бек пытается отбиться, но где уж ему против трезвого Мина и его сильных рук, а потому приходится стерпеть в свое лицо ехидное:

- Ты хотя бы презервативами пользовался, малыш?

Бекхён задыхается от этого «малыш», хватается пальцами за рукав минсоковской рабочей рубашки и дышит в раскрытые губы напротив:

- Отвали, хён.

И его слушаются, тут же отпуская. И ступай на все четыре стороны, пока добрый.

- Я думал ты избирательнее, - глухо произносит Минсок и отходит на другой конец к клиенту, который уже минут десять настойчиво размахивает руками.

Бекхён теперь знает, что никакого подтекста в действиях Минсока нет, как бы он ни хотел видеть в каждом брошенном взгляде в свою сторону ревность или стремление удержать. Но все это забота чистой воды, что, не считая тех нескольких раз дружеского перепихона, которые для него значили раз в сто больше, чем для самого Минсока, тот друг-то отличный, который и в огонь, и в воду за тебя, и последние презервативы, если надо. В общем, все тебе отдаст, кроме того, что действительно нужно. Потому что у Минсока чертов У Ифань, вновь бьющееся сердце, грандиозные планы на будущее и Бекхён, который Ким Минсоку, как мужчина, как любовник, как любимый, нахрен не сдался.

Бекхён вдруг ощущает себя безмерно уставшим, когда возвращается под утро в общагу.

Бекхён выжит, истощен, исчерпан. И морально, и физически.

Стремясь избежать ненужных встреч и разговоров, он с головой погружается в учебу, подготавливаясь последующие дни к сессии. В университете старается держаться своей компании друзей подальше, и ему почти удается – с Минсоком он сталкивается лишь раз, да и то в коридоре, на ходу, между парами и ограничивается ничего не значащим «привет», спеша дальше и не обращая внимание на прожигающий взгляд между лопаток. Темно-золотые пески Арнсайда его больше не удерживают, не засасывают в свою глубь. У Бека получается - впервые за три года - их обходить стороной.

Так проходит несколько недель, наполненных зубрежкой и потугами избавиться от наваждения, занять себя настолько, чтобы не думать, не чувствовать, не искать глазами (сердцем), и «все пройдет, я знаю» каждую ночь вместо билетов по «Гражданке». Только, видимо, у кого-то там наверху совсем другие планы и точка, которая в любой момент грозила стать запятой, все же обводится повторно, чтоб уж точно, наверняка, когда в один из вечеров, вместо статей Уголовного кодекса ЮК он читает сообщение в «KakaoTalk». Оно заставляет покрыться холодной испариной, а руки нервно задрожать.

«Это Ифань. Минсок пропал. Он не с тобой?»

 

Бекхён перечитывает несколько раз, пока смысл слов не доходит полностью. И, нет, мать вашу, он не со мной, хочется кричать Беку, но в сообщении этот крик не отправишь. У него все внутренности переворачиваются от страха, когда он набирает знакомый номер. Но долгие гудки в телефоне бьют буддийским колоколом в голове, пуская по телу омерзительную вибрацию.

«Абонент недоступен, попробуйте еще раз…»

Бек набирает второй номер в его списке важных контактов уже на выходе, натягивая одной рукой кроссовки, а второй придерживая телефон. На том конце раздается хриплое: «Я у Мина, приезжай», что доводит Бёна до паники. Если Чанёль вмешался, то дело действительно плохо.

У Бекхёна, похоже, за эти годы вырабатывается животный рефлекс – бояться за Минсока, что неудивительно после всего. Он мчится вслед отъезжающему автобусу, стуча по дверям. Он бежит до дома Минсока, не замечая дождя, что буквально стеной обрушивается на город, в котором, где-то там, прячется от мира Ким. Бекхён со всех ног несется к началу конца.

Бек находит в квартире Мина сидящего в кресле необычайно сосредоточенного бледного Чанёля, листающего в смартфоне список контактов и названивающего знакомым, и, мечущегося из угла в угол, взъерошенного У. Бек выливает все свое беспокойство на последнего, прижимая того к стене и цедит сквозь зубы:

- Что ты сделал?

И плевать, что дышит Ифаню в подбородок и тот при желании скрутит его, субтильного, в два счет и без особых усилий, но в нем руководит смятение и злость – не мог Ким Минсок так просто, без причины пропасть со всех радаров.

Ифань не сопротивляется, смотрит только с неприятием, не моргая, виновато поджимая при этом губы, и от его взгляда новая волна неконтролируемой вибрации по телу.

- То, что должен был сделать ты, если бы не был трусом.

- Что. Ты. Сделал?

- Это как отношения втроем – кого-то устраивает, а вот меня нет. Не люблю делиться своим, даже с мертвыми. А тут целый комплект – влюбленный лучший друг и горячо любимый бывший.

- Ты его ударил? – спрашивает Бекхён первое, что приходит на ум, и сам себе не верит. Минсока физически обидеть не так просто, а вот морально…

- Боже упаси, мне еще дорог мой нос! – Ифань отталкивает его от себя. – Я, знаешь ли, готов ему был простить тебя, когда он мне по пьяни месяц назад признался, что вы – лучшие друзья с «привилегиями». Но вот то, что он всякий раз после встреч с тобой часами перебирал файлы со своим, этим… тут у любого здорового мужика крышу снесет. Я же не думал, что он такую истерику закатит из-за нескольких видюшек и фотографий.

Бекхён игнорирует удивленное лицо, со своего места прислушивающегося к их разговору на повышенных тонах, Пака, который становится, кажется, еще бледнее после слов о друзьях с «привилегиями». Скрывались они ото всех хорошо, да, только объясняться сейчас с Чаном нет ни желания, ни времени.

- Блядь! – вскрикивает от злости и досады Бекхён и отступает от У, пиная со злости угол дивана. И физическая боль, прошившая ногу, отрезвляет. Убить этого идиота хочется немного меньше. Идиота, который своими ручками влез туда, куда всем дверца была закрыта, туда, куда всем остальным (и китаец прав, черт бы его попрал) смелости бы сунуться не хватило. Бекхёну бы не хватило.

Но опять же, это сейчас не самое важное. Главное, найти Минсока и желательно в целости и сохранности, и не столько сохранности тела, сколько души. Бекхён резко разворачивается и идет в прихожую.

- Эй, ты куда? – Чанёль хватает его за локоть у распахнутой двери. – Ты знаешь, где может быть Мин-хён?

Бекхён не отвечает, мотает лишь головой и дергает руку, мол, отпусти, а потом скрывается в лифте.

- Позвони, когда найдешь! – кричит в спину У, появляясь позади стоящего в дверном проеме Пака и заламывая в беспокойстве руки. – Я пока что еще раз проеду по городу.

Бекхён кивает уже своему отражению в зеркальных створках дверей лифта и давит пальцами на виски. Ему кажется, что он должен знать, где сейчас Минсок. Он один должен знать.

Точки должны быть точками, без возможности исправления.

***

 

Бек доверяет своей интуиции. Доверяет настолько, что едет через весь Сеул в «Эверленд» (и для этого надо было вспомнить все немногочисленные разговоры с Минсоком о его прошлых отношениях, да), потому что, если не здесь, то Бекхён просто не представляет, где еще. Он быстрым шагом обходит парк и нервно дергается, когда замечает в закутке за высокими кустами туи Ким Минсока, сидящего на скамейке - прямого, как стальной прут и с отсвечивающей солнцем на фоне пасмурного, серого городского пейзажа шевелюрой – перекрасился, значит. Густые кроны деревьев, видимо, спасли Минсока от ливня, потому что кроме нескольких капель на футболке, он не выглядел промокшим. Либо ему хватило мозгов спрятаться от дождя под навесом у карусели. В любом случае, одной проблемой меньше, и Минсоку вряд ли грозит пневмония. Ким стеклянным взором смотрит в одну точку – колесо обозрения, и даже не замечает (или делает вид, что не) его. Бекхён острым взглядом, на всякий случай, если У обманул, осматривает Кима на предмет видимых повреждений или травм, но те скорее душевные, что не облегчает задачу, а скорее наоборот. И «черт, мать твою!» сквозь зубы.

Бён осторожно подходит, будто боясь спугнуть. Его солнце, его личная птица счастья - отстраненная, далекая с этим своим взглядом в никуда. И вроде протяни руки, возьми, но это как в той китайской легенде о соловье – петь-то все равно не будет. А зачем ему неживая? Поэтому руки в карманы, чтобы ненароком не схватить, не сжать, не забрать себе против воли и лишь позволить себе осторожно присесть с другого края скамьи, чувствуя, как джинсы на заднице становятся влажными от лужиц на деревянной поверхности, и ему с мокрым задом через весь город возвращаться, вообще-то. Бек подавляет в себе приступы раздражения от чрезмерного беспокойства, испытанного за эти несколько часов поисков, и молчит в унисон.

У Бекхёна не так чтобы все хорошо с внутренними часами и кажется, что прошла вечность, но на деле минут двадцать не больше. Телефон в кармане надрывается от вибрации входящих, а по коже бегут мурашки от вечернего сырого ветра с реки, и надо уже что-то делать, говорить, дышать уже начать, в конце концов. Он вытаскивает из кармашка кимовского рюкзака, лежащего между ними, пачку сигарет и зажигалку, прикуривает, выпуская дым, и старается говорить спокойно, не повышая голоса, хотя у самого все бурлит и плещится:

- Почему не отвечал на звонки? Я… мы волновались за тебя.

Минсок ведет плечом, морщит брови на слове «мы», но не поворачивается к Беку, не смотрит на него. И ощущение, что он где угодно, только не здесь, не с ним. Словно оболочка одна осталась, которая дышит-существует бессознательно, а внутри – ни черта. И это, наверное, не далеко от истины.

- Зачем ты пришел? – приглушенно спрашивает Минсок и наклоняет голову вбок, переставая напоминать статую. - Тебя не должно быть в этом месте.

Минсок готов выстраивать монументы и храмы вокруг своей «первой и единственной», чем вызывает новый приступ едва контролируемого недовольства у Бекхёна.

- Да, в этом месте должен быть кто угодно, но не я. Но если уж так получилось…

Ким неожиданно встает и отходит на шаг к кустам, обхватывая свои плечи руками. Из-за натянутой ткани футболки прочерчиваются напряженные мышцы спины, и Бек невольно сглатывает. Даже такого – раздражающего, безвольного – все еще хочется.

- У меня вся жизнь состоит из «так получилось». Вот и с тобой…

Бекхён ждет продолжение фразы, но Мин заканчивать не собирается. Он опускает голову и поворачивается - на губах его ироничная ухмылка, что никак не вяжется с предыдущим образом унылого рыцаря. Это умение резко переключать эмоции сбивает с толку не в первый раз.

- Я продрог, хён. И у тебя кожа синяя. Пожалуйста, пойдем домой.

Улыбка Мина становится еще шире. Он прячет руки за спиной и почти искренне спрашивает, словно не расслышал:

- Домой? – Минсок хмыкает. - Чтобы продолжать делать вид, что все идет по плану, что все так, как должно быть? Не хочу. И видеть этого ревнивого сукина сына не хочу. И тебя тоже не хочу.

Бекхён проглатывает. Как в свое время проглотил наживку из «это легко исправить». Как проглотил «делай уже что-нибудь». Как совсем недавно глотал «знакомьтесь, это У Ифань». Это же Ким-мать его-Минсок, который априори не может сделать что-то специально. Это же, черт возьми, его Ким Минсок, которого сам решил когда-то любить и принимать всяким.

Бекхён измученно улыбается и тоже поднимается с насиженного места, морщась от неприятно прилипших к бедрам и заднице штанов. Или он все же морщится от Минсока?

- А что ты хочешь, Мин? Сдохнуть тут от холода или разрыва сердца?

- Ты же знаешь, что значит для меня это место? Думаю, разрыв сердца - отличный исход для трагикомедии под названием «Неудачные любовные связи Ким Минсока». Один бросил, другой предал, третий… - Минсок вновь замолкает на полуслове и смотрит внимательно прямо в глаза. Смотрит. Смотрит. Смотрит. А потом вздрагивает всем телом, словно только сейчас почувствовал холод, и совсем тихо повторяет свой первый вопрос, но уже увереннее, злее: – Зачем ты пришел?

Бекхён пожимает плечами. Ким Минсок даже будучи старшим и по природе должен быть опытнее и разумнее, всё больше напоминает мальчишку, который так и не догоняет важного. Но первичная задача - и Бён правда уже устал от всего этого - вытащить из своей скорлупы Ким Минсока.
Бекхён тоже многого не догоняет, но в силу опыта и возраста ему простительно.

- За тобой. Это всего лишь фото, Мин. Я не оправдываю Ифаня, но понимаю.

Смех Ким Минсока звучит натужено и совсем неискренне, и Бекхёну хочется зажать уши руками и попросить прекратить от этого каркающего звука. И голос Минсока звучит непривычно громким и нервным, захлебывающимся, что с трудом удается разобрать слова.

- Всего лишь фото? Не говори о том, чего не знаешь! Я все чаще забываю его смех, его голос, его походку, понимаешь? И мне страшно, очень-очень страшно, что однажды я проснусь и не смогу вспомнить его совсем. А я не хочу! Я не могу забыть человека, с которым связаны семь лет счастья. Это несправедливо! И вина, ее никакими Ифанями не вытравишь! Словно я предаю его эти два года. И в этой папке то, что не давало мне сойти с ума от ненависти, то, благодаря чему я мог дышать. Эта папка единственная напоминала, ради чего я еще жив. Всего лишь фото? Это моя жизнь, Бён Бекхён, которую я, к каким-то херам, тяну за двоих.

- Возможно, это твой шанс начать все с чистого листа, Мин? – Бек тоже невольно повышает голос, позволяя части скопленной злости вырваться наружу тянущимися гласными на конце. - Non progredi est regredi, помнишь? Ты либо идешь вперед, либо топчешься на месте, лелея свою боль.

- И ты ждешь, что мы сейчас дружно возьмемся за руки и отправимся отмечать начало новой жизни?

Мин фырчит по-кошачьи, раздражающе, что не добавляет сил для сдерживания своих собственных вулканов в голове. И чем горячее дыхание и быстрее пульс, тем холоднее становится бекхёновский голос:

- Можем просто переспать, как обычно. Ты забудешь на время своего покойного и Ифаня, а я хотя бы согреюсь.

И вот он удар, которого Минсок совсем не ожидает. Он открывает рот, тяжело выдыхая, и начинает трястись, как осина на ветру. В нем самом, оказывается, непонятного, необъяснимого гнева не меньше, чем в друге. И лихорадочный блеск в глазах выдает его с потрохами.

- Когда ты стал таким, Бек? – вскрикивает Ким, презрительно кривя рот.

- Каким? – пренебрежительно отвечает тот, отзеркаливая кривую линию губ.

- Жестоким и равнодушным?

- Жестоким и равнодушным, да, - усмехается Бекхен. - А может, ты прекратишь прикрываться своей потерянной любовью, перестанешь быть эгоистичным ребенком и, наконец, признаешь очевидное.

Черта с два, он признает - Бекхён слишком хорошо его знает. Ведь проще так, в своем собственном мирке под печальные аккорды Клинта Мэнселла, чем копаться в чужом и искать причины поступков. В этот раз ему придется выйти на свет, думает Бек, но сам не может объяснить, почему ему так важно минсоковское признание очевидного.

- О чем ты? – Минсок уже скорее растерян, чем зол. И Бекхён наносит контрольный, чтобы точно удостовериться, что Мин ухватит суть.

- Ох, с проницательностью у тебя совсем беда, Ким Минсок. Представляешь, хён, я был настолько неосторожен, что влюбился в тебя с первой встречи. И я продолжаю быть неосторожным, потому что люблю тебя до сих пор. Иначе, что я еще здесь делаю? Я никогда ни на что не претендовал. Я все эти годы старался забрать себе всю твою грусть, всю твою боль, лишь бы ты был счастлив. Наивный идиот. И что в ответ? Ты мне всю душу рвешь на части своими метаниями из стороны в сторону. Любишь его – люби, встречаешься с Ифанем – да ради бога. Хочешь захлебываться в жалости к себе – пожалуйста! Вот только не надо мне ничего говорить о жестокости и равнодушие. Вот только не ты, Ким Минсок!

- Замолчи, Бекхённи…

- Молчать? Много просишь, Минни. Я и так находился слишком долго в стороне, принимая твои подачки как должное. Я бы, может, и поборолся за тебя, но понятия не имею с кем: с тобой самим, или Ифанем, или мертвецом. И если в борьбе с тобой и Ифанем у меня был бы хоть мизерный шанс, то, прости, я не знаю, как противостоять мертвому. Его нет, а ты все еще принадлежишь ему. И знаешь, что? Гори и ты, и он, и ваша такая идеальная долбанная любовь адским пламенем!

- Бек…

- Нет, Ким Минсок, с меня достаточно. Я больше в этой гонке не участвую. Уверен, что в череде ужасных потерь папок с фото, ты даже не заметишь мое отсутствие.

И потом Бекхён просто уходит. И потом Минсок даже не пытается его остановить. Между ними вновь встает стена из дождя, ограждая закоулок за кустами туй от главной аллеи, по которой твердо вышагивает Бекхён, сжимая кулаки и опустив плечи. Разве можно разойтись и стать чужими после всего, что было, после стольких откровений? Бекхён уверен, что его уже завтра будет ломать от невозможности вернуть все обратно. Вернуть те слова, что были сказаны. И только слепая вера в то, что если сейчас он не оставит Минсока, то он не сможет это сделать до конца своих дней, исполняя роль верной псины на побегушках и временного любовника между уифанями. И лучше от Ким Минсока избавиться вот так, резко разрывая на «до» и «после», потому что потом будет в стократ тяжелее.

Бекхён, конечно, переоценил свои возможности. Ким Минсок выдирается с кровью из носа от переутомления, сухим кашлем от выкуренных сигарет, ночными немыми криками в подушку и тошнотой по утрам от непрочитанных сообщений в «KakaoTalk». От Ким Минсока, как от паразитического инородного организма, невозможно избавиться полностью - он не вытравливается ни алкоголем, ни связями на одну ночь, ни задушевными разговорами с понимающей матерью на том конце провода телефона. Но его можно забить далеко вглубь, придавить тяжелой плитой реальности и постараться если не забыть, то выбить из настоящего. С глаз долой, как говорится. Бекхён знает, что ремиссия рано или поздно наступит, стоит только потерпеть.

Последнее, что Бекхён слышит о Ким Минсоке от Чанёля, это то, что он через две недели после их ссоры, не дождавшись окончания выпускных экзаменов, отправился служить в армию. «Идиот», - пишет на старый номер Мина Бек, прекрасно зная, что тот с его призыва отключен. Он не до конца понимает его поступок - что и кому он хотел этим доказать – но думать дальше о нем Бекхён не может. Бек намекает Паку, что дальнейшая информация о жизни Кима не желательна в их разговорах, и Чанёль без лишних вопросов соглашается и перестает донимать его своим «А Мин-хен». Бекхён часто говорил, что Минсоку надо идти дальше. И сам он тоже следует своему совету.

Точка...

 

Только прошу не пропадай без вести,
Оставь хоть какие-то ниточки, адреса
Я буду искать тебя до бесконечности
Пока мне будет сниться наша весна

 

- Я никогда не…

 

Всё начинается со звонка Чанёля поздним вечером в ноябре и его придурочного «ты еще не чокнулся со своей работой, тебя не пристрелили в переулке, а то я в Сеуле и готов в очередной раз натянуть тебе трусы на голову, зубрила». Их дружба выдержала испытания временем, армией, двухлетним отсутствием Пака в США и редкими звонками в Скайпе. Его возвращение, как глоток свежего воздуха, в наполненной уголовными процессами и отписками-отчетами жизни. И Бекхён скучал очень именно по этому легкому общению, что возможно только со старыми друзьями, которые знают тебя как облупленного, поэтому не строишь из себя серьезного, грозного первого помощника Генерального прокурора города Сеула или раздолбая из местного клуба.

Нет, Бекхён ни в коем случае не сетует на свою жизнь. Ему двадцать семь и он в том периоде времени, когда не ощущаешь себя достаточно зрелым, чтобы зудеть и сожалеть о потерянных годах, но и далек от юношеского максимализма, который толкает на бездумные поступки. У Бекхёна в профессиональном плане все более, чем прекрасно. После университета он год перед армейской службой проработал в Департаменте Юстиции, в который попал с легкой руки куратора по дипломной работе, а после службы удачно устроился в Центральную прокуратуру, где явно была нехватка в талантливых, амбициозных молодых юристах. Бек нашел там свое место под солнцем. Это место занимало все его время и мысли, удачно порою замещая сон и еду. И порою секс, да.

На любовном фронте дела обстоят немногим хуже. В прошлом месяце у Бекхёна закончились двухлетние отношения, и винить в этом работу не получается, как и мальчишку, которого повстречал в отпуске на Чеджу, и закрутилось. Джехён обаятельный, веселый и вдумчивый, и с ним, правда, до невозможного было хорошо. И Бек до сих пор в глубине души жалеет, что все закончилось. И Бек рад, что все закончилось дружбой, на которую он и не рассчитывал. Но привязанность Джехёна оказывается сильнее, как и привязанность Бекхёна к нему – к человеку, который смог показать, что и его, раненного и потерянного Бён Бекхёна, можно любить и обожать. Забота бывшего парня до сих пор сквозит в каждом контейнере с домашней едой, которыми забит холодильник (и когда успевает, спрашивается), в каждом сообщении «одевайся теплее, олух», в каждом звонке «ты забыл забрать рубашку из химчистки». Бек надеется, что Дже будет счастлив (обязательно будет), и очень печально, что не с ним. Хотя в его «Я подожду, пока буду тебе нужен больше, чем работа, подожду, пока твое «люблю» будет означать то, что ты говоришь, но в данный момент…». У Бека не было причин его держать – держать во вред самому парню. Он ведь действительно его уважал и любил. По-своему. Да и чем черт не шутит. А вдруг, однажды, Джехён все же добьется с помощью всей этой видимой заботы и еще не остывшей любви ответные учащенные удары сердца в груди при виде него? Бек не загадывает. Бек просто работает.

И тут Чанёль.

У Бекхёна нет повода отказать вернувшемуся издалека другу, разве что любимая работа, которая имела его похлеще ненасытного любовника и в последнее время сжирала все силы. «Я приду» печатает он в смартфоне и отправляет, переключая внимание на начальника, который, брызгая слюной, распинается о «Каннамском Потрошителе» и возможности упустить богатого подозреваемого, если прокуратура «просрёт» все сроки предъявления обвинения и улики заодно. Все это Бек слышал вчера и позавчера, а потому спокойно переворачивает страницу «Новости Кореи» и краем глаза следит, чтобы не попасть под «обстрел» слюнных выделений босса.

Бекхён почти валится со стула, когда в гробовой тишине звучит его имя.

- Что? – моргает он глазами, откладывая газету в сторону, и смотрит вопросительно на Прокурора.

- Повторяю для отсталых, Бён. Возьмешь на себя подготовку дела к суду.

Вот и погуляли, Пак.

Бек листает седьмую папку, пересматривая отчеты, неаккуратно расположенные в отдельных файлах, скрупулезно изучая перемешанные по дате улики, и хмурится. Вот чего не отнять у полицейских, так их настойчивости и абсолютного нежелания все делать по правилам. Он вздыхает, поглядывая на часы, и опаздывает уже критично. Мысль, что сегодня хрен он разберется, потому что в своих мечтах потягивает второй стакан пива, не покидает его, а потому с чистой совестью, после получасовых попыток сосредоточиться на документах, выключает настольную лампу, ноутбук и спешит на выход. Вечер пятницы бодрит, и до ресторана, где ждет его со своей невестой Пак, Бек добирается в довольно приподнятом настроении.

И Бекхён, вроде, не дурак и голова у него золотая, о чем свидетельствует и его диплом с отличием и школьный аттестат, да и вообще другие родители и старые учителя в родном городке его детям в пример ставят. Но вот подумать над тем, что Ким-мать его-Минсок тоже будет присутствовать на дружеской встрече, мозгов не хватило. И он замирает пораженно в нескольких метрах от столика, радуясь, что удачно расположенные кадки с фикусами на перегородках скрывают его от друзей, но не друзей от него, и сердце пропускает не один удар, и даже не два – останавливается сердце от взгляда на знакомые, до боли родные черты, а потом падает куда-то вниз, к ногам.

И Бекхён, вроде, не трус, не трепетная лань, о чем свидетельствует наградной лист и медаль со времен армейской службы, где он вместе с командиром во время патруля на границе с «северными братьями» поймал пытавшихся пересечь кордон шпионов. Да и во время тренировок по хапкидо никогда не страшился заведомо сильных соперников, отрабатывая удары со спаринг-партнерами любой сложности. Но при виде Ким-черт бы его попрал- Минсока колени дрожат и непроизвольный страх сдавливает грудь, и «не сейчас, пожалуйста, не сегодня – лучше никогда» красной строкой в голове.

И Бекхён, вроде, не сумасшедший, не человек, страдающий раздвоением личности, о чем свидетельствуют справки из диспансера, где он вынужден проходить комиссию каждые полгода для подтверждения занимаемой должности, да и в семье таких не имеется. Но, несмотря на все свое вмиг взыгравшееся отторжение к данному месту, весь душевный диссонанс, который вызывает Ким-красивый, сука-Минсок, Бекхён не разворачивается и не уходит, а в несколько шагов преодолевает эти несколько метров, прицепляя к губам служебную улыбку, и, перекрикивая общий гам (а друзей собралось за столом человек пятнадцать, не меньше, и затеряться среди них раз плюнуть, но это же Ким Минсок, который даже в миллионной толпе взглядом отыщется), говорит:

- Пак, дружище! Ну, наконец, ты порадовал своей рожей наш зачуханный Сеул! Долго же тебя мотало.

Все внимание разом обращается на него, и со всех сторон раздается греющие чувство собственной важности «О, Бек, заждались… Мы без тебя уже начали, дружище… Бён в своем репертуаре… Привет, господин Бён, время веселья настало», и все в таком духе. Чанёль же подскакивает с места, и Бекхён вспоминает, какой он высокий и неуклюжий, когда длинные руки-канаты обвивают его тщедушно тело и прижимают к груди, грозя сломать надвое.

Чанель рад, что БёнБек сумел выбраться.

Бекхён ощущает на себе весь вечер пристальный изучающий, ловящий каждое его движение взгляд. Бекхён под этим взглядом не расслабляется, много не пьет, но пытается веселиться и не зажиматься. Его покинутый и давно забытый Арансайд со своими золотыми песками. И отгореть должно было все, забыться под грузом времени и новых отношений, но Ким Минсок все равно примагничивает к себе бекхёновский взор из-под взлохмаченной челки, стараясь вновь забрать себе – всего и полностью. Но Бек не мальчишка больше и опыта с лихвой, поэтому «не получится, Ким Минсок» в каждом ответном мимолетном взгляде исподтишка.

Минсок совсем не изменился - разве что линия губ стала жестче да грудь шире.

И «черт подери» от этих ненужных фактов и собственных заметок о Ким Минсоке в голове.

Вечер встречи старых друзей-однокашников подходит к концу глубоко за полночь. Они уже давно не пьют до одурения, и все держатся на своих двоих вполне сносно. Разве что Чонина развозит на голодный желудок, и под ворчание Пака «нечего раньше было начинать» его грузят в такси, в которое запрыгивает еще Тэмин со своей девушкой и Минхо. Все остальные стоят под вывеской ресторана, отсвечивающей кислотно-зеленым, со странным желанием не расходиться подольше, потому что мысль у всех одна – когда еще придется вот так, вместе? Всем в разные стороны и разными дорогами, и, когда тебе почти тридцать, это навевает грусть-тоску по давно утраченным дням юности, потому что с этими людьми связан большой кусок твоих воспоминаний.

Бекхён нарушает всеобщую идиллию, демонстративно зевая, еще раз обнимает Пака, договариваясь на встречу до его отъезда и целует под негодующее «я тебе губы оторву» паковскую невесту – странную, молчаливую девчонку-кореянку с американским гражданством, которую протащили через полмира, чтобы познакомить с родителями (и лететь, наверное, в следующем месяце Бекхёну в США на веселую свадьбу). А потом, засунув руки поглубже в карманы черного, модного пальто, Бек решает обойти стоящие в ряд такси и прогуляться до дома пешком. Ему не помешает развеять туман в голове и остатки алкогольных коктейлей в организме – благо его квартира в паре километров отсюда. И вышагивая по аллее и вслушиваясь в хруст сухих листьев под подошвами своих лакированных туфлей, он совсем не ожидает оклика в спину. И первое желание прибавить шагу, убежать. Но он, может и дурак (и все аттестаты и дипломы в топку, да), и трус (и руки как тряслись весь вечер от нервного напряжения, так и трясутся), и психиатр по нему плачет (и доктор Чон справки выдает на «отвали только быстрее»), но любопытство оказывается сильнее. Бек останавливается, оборачивается и с недоверием к собственному зрению наблюдает, как к нему неспешно, уверенно идет Ким Минсок. И зачем, спрашивается?

- Ты идешь в сторону Хондэ? – осторожно спрашивает Минсок и, не дождавшись ответа, неловко продолжает. –Мне в ту же сторону. Нам по пути, ты не против, если я присоединюсь?

Им по пути – впервые, наверное, за все время знакомства. Бекхён перебирает возможные причины для отказа, но, как на зло, не может найти ни одной, которая бы не выдала его с потрохами. Бек непроизвольно хмыкает, вежливо кивая головой в знак согласия, и надеется, что, возможно, Ким Минсоку хватит мозгов не начинать никому ненужный разговор о том-о сём и, уж тем более, не ворошить прошлые их отношения. Хотя, он уже заранее знает, что не хватит. Потому что, на самом деле, идти в молчании еще более невыносимо. Им обоим.

- Я не ожидал тебя увидеть, - в голосе Мина проскальзывают усталые нотки. - Столько лет прошло… Был уверен, что ты не придешь, если узнаешь, что я тоже буду.

- Я не знал, - в сторону говорит Бек и морщится от чужого, совсем детского «Ооо». Ему даже не надо видеть лицо Минсока, чтобы знать, насколько он сейчас чувствует себя не в своей тарелке. Но Бекхёну вдруг совершенно не хочется быть любезным. Плевать?

Минсок лезет в задний карман джинсов и достает пачку сигарет. Он протягивает ее Беку, но тот качает головой.

- Бросил.

А Минсок не бросил. Он нервно дергает колесико зажигалки, прикуривает, выдыхая дым вверх, делает пару затяжек и выбрасывает недокуренную сигарету в ближайшую урну, не нарушая повисшую тишину с минуту. А потом глухо продолжает:

- Если бы я предвидел…

- То, что? Не пришел? – Бекхён усмехается иронично и поправляет воротник пальто. У него на языке крутится сплошной мат вперемешку с вопросами, которые копились все эти годы. Но Бек сдерживает себя без особых усилий – ему дается это легко за несколько лет работы в прокуратуре. Играться в детский сад не горит - ни по возрасту, ни по статусу. Прошлое в прошлом, помнится. - Да брось, хён, мы взрослые люди. Столько воды утекло, что все сейчас вспоминается как какой-то смехотворный случай из другой жизни. Мы были такими идиотами, что стыдно признаться. Разве, нет?

- Ты прав, - кивает Минсок, и Бекхён краем глаза замечает, как тот морщит лоб и поджимает губы, видимо, раздумывая, стоит или нет продолжать. Бек подает всем своим видом, что не стоит, «пожалуйста, не стоит, Ким Минсок»! Бывший друг, словно улавливая эти невидимые посылы, кивает сам себе второй раз и вскидывается, широко улыбаясь. - Пак тебе успел шепнуть радостную новость?

Спасибо!

- Еще не успел. Мы толком и не общались после его возвращения. Вот, договорились в следующую среду, - Бекхён слегка поворачивает голову, с любопытством поглядывая на оживившегося Кима. - Ты на свадьбу намекаешь?

- Я не знаю, следует ли так подставлять лопоухого… - Мин продолжает загадочно лыбиться и смотрит себе под ноги, но Бек догадывается, что Пака сейчас сдадут с потрохами, и Минсок просто подшучивает над ним. Бекхён не против. Бекхён внезапно ощущает, что сам начинает непроизвольно улыбаться от этой театральной минсоковской таинственности.

- Я должен быть готов, ты же понимаешь!

- Только это должно остаться между нами.

- Я - могила, хён. Обещаю, мое лицо будет одно сплошное удивление, когда он мне все расскажет.

- Вот в это я верю, - тянет Минсок, широко и искренне улыбаясь. И, будто боясь передумать, скороговоркой выдает: - Чан хочет попросить тебя быть шафером, ту-дум!

- Это самая страшная тайна, которую я когда-либо слышал! – Бекхён прикладывает руку к сердцу и выпучивает глаза, изображая высшую стадию потрясения, но после смеется хрипло. - Почему не тебя?

Минсок пожимает плечами.

- Ему кажется, что веселый, харизматичный Бён Бекхён больше подходит на эту роль, чем молчаливый, замкнутый Ким Минсок. Ты знаешь, я без двух стаканов высокоградусного двух слов без запинки связать не могу.

Бекхён пытается в его словах найти обиду или зависть, но чего нет, того нет. Мин не выглядит грустным или обделенным, и тогда в голову закрадывается подозрение, которое укрепляется, стоит уловить хитринку в раскосых глазах.

- Это твоя идея, да? Как ты мог, хён? Это же такой стресс для бедного меня!

Бекхён не понимает, как им удается после стольких лет спокойно находиться рядом, обсуждать ничего не значащие вещи (прости, Пак), даже пытаться шутить, но Бек незаметно для себя расслабляется и почти перестает ощущать ту тяжесть, которая десятитонной глыбой придавила его несколькими часами ранее, стоило лишь увидеть Минсока. Они оба продолжают жить, смотреть вперед и строить планы на будущее. Ни один из них все же не погряз в пучине отчаяния и разбитых иллюзий. У Бекхёна от присутствия рядом Мина – протяни руку и дотронешься – на душе еще не спокойно (и будет ли когда-нибудь, большой вопрос), но уже не тянет бросить все под ноги Ким Минсока за одно единственное слово.

Но если бы у Бекхёна был выбор, то он бы всеми способами постарался избежать этой встречи.

Бек притормаживает на одном из перекрестков и смотрит на высотку, выглядывающую из-за двухэтажных магазинчиков на другой стороне проезжей части.

- Пришли. Мне здесь налево.

Минсок прослеживает за его взглядом, и улыбка вновь исчезает с его губ. Он становится вмиг серьезным, чем немного пугает Бека.

- Мы живем почти рядом. Странно, что за столько лет ни разу не столкнулись, не встретились.

- Видимо, нам это было не нужно, - философски замечает Бекхёна и глубже засовывает ладони в карманы пальто. Ноябрьский ветер треплет волосы, забираясь за шиворот, и пора бы уже достать шарф.
Минсок вдыхает глубоко холодный воздух и медленно говорит на выдохе, заметно подбирая нужные слова. Решился все-таки. Черт!

- Ты можешь не верить, но я очень рад тебя видеть. Мы не чужие люди с тобой. Я… часто вспоминал тебя… До сих пор думаю, каким нужно быть слепым, чтобы не увидеть…

Сплошная слезливая чушь – вот, что слышит Бекхён. Он грубо прерывает его взмахом головы, словно норовистый конь, надменно ощеривается, стараясь спрятать под прикрытыми веками «заткнись, прошу, не усложняй мне жизнь», и делает шаг от Кима. Ему кажется, что Минсок все испортил своими попытками почистить карму от прошлых ошибок, но Беку эти его откровения и потуги вернуть сломанную дружбу нахрен не сдались. Не через столько лет, когда всё затянулось, улеглось, и возврат в прошлое сравним с гибелью.

Да и какая дружба между ними? Не смешите!

- Не нужно, хён. Спасибо за прогулку, но время позднее, мне пора спешить.

Бек уже собирается уходить, но его останавливает неожиданный вопрос, который, в принципе, не должен был прозвучать из уст Ким Минсока. Но звучит. С плохо скрываемым интересом в голосе, во взгляде, который следит за реакцией Бёна, и «не соврешь, даже не старайся» на дне темных, разбавленных желтыми лужами от света чугунных фонарей рядом с ними.

- У тебя кто-нибудь есть?

- Не уверен, что это должно тебя волновать, хён, - отвечает ровно Бекхён, а у самого какое-то нехорошее предчувствие от чужого желания слегка покопаться в его личном. Вот ему, по большому счету, совсем не интересно выяснять, есть ли у Ким Минсока кто или нет. Вот, честное прокурорское.

- Значит, есть. Парень, девушка?

Вот, смешной этот Ким Минсок, правда.

- Кот, - цедит Бекхён и ехидно усмехается. - Береги себя, Мин. Прощай.

Бекхён резко разворачивается и быстрым шагом идет к проезжей части, отделяющей аллею от главной улицы. Он, переходя дорогу, на всякий случай, крутит головой влево-вправо, хотя автомобилей после полуночи в этой части города практически не бывает, и старается не думать, что оставляет за своей спиной. Кого оставляет. Но звонкий оклик заставляет притормозить у самого тротуара и обернуться.

- Эй, Бён Бекхён! Если бы я осмелился позвать тебя вместе выпить на следующие выходные, ты бы согласился?

Бек не останавливается, идет задним ходом (благо дорога до дома заучена до автоматизма) и не спускает глаз с одинокой фигуры в кожаной куртке на той стороне улицы. Инстинкт самосохранения пульсирует тоненьким «опасность», а Бекхён всегда доверяет своим инстинктам.

- Нет, Ким Минсок, откажусь! Я, знаешь ли, стал чрезвычайно самоуверенным и избирательным. И в друзьях тоже.

Минсок неожиданно откидывает голову и смеется - по-мальчишески громко, заразительно, чем пугает Бека. У того автомат дает сбой, и он чуть не врезается в столб за спиной, спотыкаясь на ровном месте.

- А я так и остался упрямым, Бекки, - выкрикивает Минсок и машет рукой на прощание. - До встречи!

 

***

 

У Бекхёна март и странное, неизведанное чувство абсолютного счастья. Он вытягивает ноги и откидывает голову на спинку скамейки, разглядывая ярко-голубое небо между ветвей цветущей вишни. Мимо пробегает детвора, весело крича и тыча пальцем в воздушного змея, зацепившегося за кроны дерева, но даже они не выводят Бека из состояния гармонии с собой и окружающим миром. Рядом с ним два стаканчика кофе и пакет с бутербродами из Старбакса – заслуженный обеденный перерыв еще никогда не был таким приятным и волнующим.

- Заждался? - раздается голос над ухом, а сбоку приземляется тело в офицерской форме Сеульской полиции. И это тело настойчиво продолжает дуть в ушную раковину, вызывая мурашки по спине.

- Прекрати. И быстрее пей свой кофе, иначе остынет.

Наглые руки лезут в пакет, выуживая «деликатес» с индейкой и красным сладким перцем.

- Это все мне? Я с твоими фаст-фудами скоро в форму не залезу.

Бекхён приподнимается и тянется к своему неблагодарному мужчине.

- Отдай. Сам съем, если ты такой привередливый.

- Еще чего, - скалятся ему в ответ, выставляя неровные клыки, а потом, для наглядности своих слов, откусывают почти половину.

Бекхён щурится от лучей солнца, бьющего прямо в глаза – и тот специально так сел, вот ей богу, назло, – но все равно следит за поглощением бутерброда.

- А ты сам ел?

- Я тебя тут полчаса жду. Конечно, я уже поел.

- Вечером приготовлю что-нибудь более съедобное. Ты не задерживайся только.

- Кто бы говорил, мистер «спасу всех» и «у меня очередной завал, малыш, сходи к тетушке О».

- Кстати, ты завернул мое последнее дело на доследование. В другом районе у меня проблем с прокурорами не было. Объясниться не хочешь?

- Можешь наказать меня сегодня ночью, - томно отвечает Бекхён и снова откидывается на скамейку. - А завтра приступай к изучению распечаток биллинга, который ты упустил из вида.

Когда ответа не следует ни через минуту, ни через две, Бекхён нехотя поворачивает голову и вопросительно приподнимает брови, мол, ну, чего замолчал. А потом их глаза встречаются, и Бек напоследок выдыхает через зубы «черт» перед полным погружением. И нет там больше дна, одно сплошное золотое песочное море.

«Люби меня, пожалуйста. Я так долго этого ждал».

И Бекхён любит. По-другому просто не умеет. По-другому с Ким Минсок не получается.

 

...был любим Ким Минсоком.