IV. Структура военной организации

III. Основные источники

Так уж получилось, что у гуннов не оказалось своих историков, таких, например, каких готы имели в лице Кассиодора и Иордана. Более того, в позднеклассической и средневековой литературе, особенно христианского направления, образ гуннов был в значительной степени [229] демонизирован, а представления об их происхождении, истории и этнографии носили псевдонаучный и зачастую намеренно искаженный характер (Maenchen-Helfen 1973: 2-9; 1945b). Причины этого понятны: уж слишком одиозными фигурами в глазах не только их современников, но и последующих поколений были эти яростные и беспощадные завоеватели, явившиеся из неведомых восточных земель и реально угрожавшие самому факту существования римской цивилизации. По этой причине многие письменные данные о гуннах страдают тенденциозностью и требуют самого серьезного критического осмысления. Тем не менее нельзя сказать, что гуннам как-то особенно не повезло, поскольку целый ряд крупных позднеантичных авторов уделили им достаточно внимания. Это, прежде всего, Аммиан Марцеллин, Евнапий Сардийский, Олимпиодор Фиванский, Приск Панийский и Иордан. Беда, правда, в том, что исторические сочинения Евнапия, Олимпиодора и Приска дошли до нас лишь во фрагментах. Основной блок наших сведений о гуннах содержится в рассказах о римских посольствах к их правителям и, что особенно важно для данной темы, в сообщениях о военных столкновениях с ними.

Свой краткий обзор начну с антиохийского грека Аммиана Марцеллина (ок. 330 — ок. 395). Став историком после завершения карьеры профессионального военного, он написал по-латыни эпохальный труд «Деяния», доведя его до 378 г. (подробно см.: Thompson 1947b; Удальцова 1974: 7-82; Blockley 1975; Crump 1975; Austin 1979; Matthews 1989; Barnes 1998). В его последней, 31-й, книге приводится обстоятельный экскурс о гуннах, незадолго до того впервые попавших в поле зрения римлян (Amm. Marc. XXXI, 2, 1-11; см. также: Richter 1974; Matthews 1989: 332-342; 353-355). Впрочем, до сих пор дискутируется проблема аутентичности этого экскурса: одними учеными он признается в целом достоверным (Thompson 1948; 6-8; 1999: 9-11; Maenchen-Helfen 1973: 9-15; Matthews 1989: 332-342; 353-355), тогда как другими — во многом зависящим от более ранних описаний скифских народов (Геродота и др.) и уж никак не результатом действительно близкого знакомства автора с собственно гуннской этнографией, а потому имеющим лишь незначительную историческую ценность (King 1987 [1995]; Barnes 1998: 96-96; Shaw 1982/1983: 25-26; Wiedemann 1986: 193-194). Как кажется, первая точка зрения все же ближе к истине. И хотя Аммиан действительно мог следовать в какой-то части своего рассказа о гуннах господствовавшим в позднеримской историографии представлениям о евразийских номадах вообще, в основе сообщаемых им — как современником гуннского вторжения в Северное Причерноморье — сведений лежат, скорее всего, факты из реальной этнографии гуннов, тем более что некоторые стороны повседневной жизни гуннов, и прежде всего особенности их военного дела, не могут в принципе — по причине их уникальности даже для кочевой периферии античного мира — восходить к общим местам (так называемым «топосам») из произведений предшественников Аммиана. [230] «Гуннский» раздел, несмотря на целый ряд содержащихся в нем преувеличений (Кляшторный 1989: 253-254; Кляшторный, Султанов 2000: 68), вполне может считаться одним из лучших в рассматриваемом сочинении (Crump 1975: 38).

Сохранившиеся отрывки из «Исторических записок» Евнапия (ок. 345 — ок. 420), охватывавших события с 270 по 404 г. (см.: Удальцова 1974: 83-89; Blockley 1981: 1-26, 97-106, 130-137; 1983: 1-150; Heather 1992: 73-75), практически мало что сообщают о гуннах вообще, но в одном из них (Eunap. fr. 41 D = 41,1 В) автор говорит о двух разных, прежнем и новом, мнениях по поводу происхождения гуннов, хотя сами мнения, к сожалению, остались за пределами данного фрагмента. Впрочем, не без оснований считается, что исторический труд Евнапия был основным источником для книги IV, а также примерно для половины книги V «Новой истории» Зосима (Paschoud 1971: LVII-LXI; Ridley 1984: XII), жившего во второй половине V в., который в своем кратком, но информативном очерке о покорении гуннами готов, а также в рассказе о победе гуннского вождя Ульдина над готским военачальником Гайной в 400 г. следовал именно Евнапию (Moravcsik 1958: Bd. I, 577-578; Maenchen-Helfen 1973: 8-9; Blockley 1983: 140, n. 90).

Похожая история и с Олимпиодором (V в.), младшим современником Евнапия. Из фрагментов его утраченной «Истории» в 22 книгах, освещавшей очень короткий период римской истории — с 407 по 425 г. (см.: Скржинская 1999; Matthews 1970; Удальцова 1974: 89-92; Baldwin 1980a; Blockley 1981: 27-47, 107-112, 137-143; 1983: 151-220; Heather 1992: 75-76), только один представляет несомненный интерес для истории гуннов, а именно тот, где описывается римское посольство к гуннскому правителю Харатону (Olymp. fr. 18 D = 19 В), в котором принял участие сам автор (ок. 412). Однако отдельные важные данные Олимпиодора о гуннах дошли до нас в трудах все того же Зосима (он довел свою «Новую историю» до 410 г.), а также церковных историков Созомена (ум. 450) и Филосторгия (р. ок. 365), которые многое позаимствовали из его сочинения (Скржинская 1999: 84, 88; Matthews 1970: 81-82; Paschoud 1971: LVIII-LXI; Heather 1992: 75-78, 82).

Исключительно важной для освещения истории гуннов в эпоху Аттилы и его преемников является «Византийская история» Приска Панийского (V в.), охватывающая период с 433 по 474 г. Она не дошла до нас целиком, но известна по многим сохранившимся фрагментам, порой очень значительным (см.: Дестунис 1861; Wirth 1967; Удальцова 1974: 100-141; Baldwin 1980b; Blockley 1981: 48-70, 113-123, 143-150; 1983: 221-400). Следует подчеркнуть, что Приск знал гуннов не понаслышке: в 448 г. он принял участие в восточноримском посольстве к самому Аттиле и очень детально описал этот вояж. В его рассказе содержится много уникальной информации, в том числе и имеющей отношение к военному делу гуннов (см. разд. IV, VIII и др.). [231]

Считается, что в языке и стиле Приск многое заимствовал у своих великих предшественников, прежде всего у Геродота и Фукидида. Последний, кстати, мог служить ему образцом при описании осады гуннами города Наисса на Дунае в 441/442 г. (Prisc. fr. 1b D = 6,2 В; см. также разд. VIII). В то же время, трудно согласиться с Э.А. Томпсоном, полагавшим, что Приск практически целиком скопировал свое сообщение об этом событии с рассказа Фукидида об осаде Платеи в 431—429 гг. до н.э. (Thuc. II, 75-76), в том числе и через посредство писателя III в. н.э. Дексиппа из Афин, который построил свое повествование об осаде готами Филипполя в 250 г. все по тому же Фукидидову оригиналу, и поэтому фигурирующие у Приска детали не могут рассматриваться в качестве реальных, тем более что гунны были не в состоянии сооружать упомянутые им осадные машины (Thompson 1945; см. также: Cameron Av., Cameron Al. 1964: 322). Во-первых, дело в том, что наш автор, действительно использовавший в данном месте своего труда язык Фукидида, лишь применяет заимствованные у него выражения для описания вещей и действий, отличных от тех, о которых говорится в его модели. Во-вторых, даже если сами гунны не умели создавать осадные орудия, то это могли делать римские инженеры, независимо от того, оказались ли они в распоряжении Аттилы по доброй воле или же по принуждению (Blockley 1972: 22-27; 1981: 54; Baldwin 1980b: 53-56; Tausend 1985/1986: 270, Anm. 23; Whitby 1988: 67; Traina 1993: 288; Шувалов 19996: 260-261, примеч. 3; ср.: Elton 1997: 84).

Не более чем обычным подражанием риторического порядка известному античному образцу является и другой часто дебатируемый «топос» у Приска, а именно его неоднократные упоминания о членах правящего клана у гуннов как «царских скифах», именуемых так явно вслед за Геродотом (см. разд. IV и примеч. 12). Приск действительно использует рассказ Геродота о скифах в своем описании гуннов, но это вовсе не означает, что оно в целом не реалистично (Traina 1993: 287-288).

Интересные и часто уникальные сведения о гуннах приводит в своем труде «О происхождении и деяниях гетов», завершенном в 551 г., романизированный гот Иордан. Правда, это в основном лишь пересказ сочинения в 12 книгах о готах, написанного в 526—533 гг. Кассиодором (см.: PLRE II: 265-269 [Cassiodorus 4]) и до нашего времени не сохранившегося. Впрочем, в этой компиляции Иордана, как и оригинал, весьма тенденциозной и поэтому далеко не во всем надежной, есть следы, иногда явные, использования заслуживающих доверия источников, в первую очередь «Истории» Приска. Немаловажным представляется и то обстоятельство, что Иордан является нашим основным информатором о галльской кампании Аттилы в 451 г. — пожалуй, одном из наиболее драматичных событий военно-политической истории не только самих гуннов, но и всей позднеантичной эпохи (см.: Скржинская 1997; Croke 1987; Heather 1992: 1-67; Barnish 1992: 39-43; ср.: Maenchen-Helfen 1973: 15-17). [232]

Целый ряд важных данных по военному делу гуннов содержится в поэтических творениях их латиноязычных современников. Среди них следует назвать, прежде всего, Клавдия Клавдиана (ум. после 404; см. о нем: Cameron 1970; PLREII: 299-300 [Claudianus 5]), который затрагивал «гуннскую» тематику в нескольких своих произведениях, особенно в первой инвективе против Руфина (см.: Levy 1971: 93-97). Обычно предполагается, что свое описание гуннов в ней (Claud. III, 320-331) он заимствовал из упоминавшегося уже выше экскурса Аммиана Марцеллина (Maenchen-Helfen 1955: 393-395; 1945а: 234; Cameron 1970: 333, 347), хотя это и не обязательно (Syme 1968: 16). Флавий Меробавд, живший в первой половине V в. (см.: Clover 1971; PLRE II: 756-758) в панегирике в честь третьего консульства Аэция (446 г.) несколько строк (74-85) отвел гуннам, где говорит, в частности, об их воинском оснащении (Clover 1971: 41, 55; Maenchen-Helfen 1973: 250-251). Наконец, Сидоний Аполлинарий (ок. 430 — ок. 486 гг.; см.: PLREII: 115-118 [Apollinaris 6]) в своих панегириках, адресованных западноримским императорам Авиту (455-456) и Анфемию (467-472), достаточно большое место уделяет боевым столкновениям своих героев с гуннами (Sidon. Carm. II, 239-298; VII, 241-294; PLRE II: 97, 197).

Развитие военной организации гуннов продолжалось на протяжении всей истории их пребывания в Европе. На самом раннем этапе их завоеваний в роли военачальников выступали старейшины (primates: досл.: 'знатные', 'влиятельные'), избираемые из представителей родовой аристократии (Amm. Marc. XXXI, 2, 7). При необходимости, например, для ведения боевых действий против серьезного противника, отдельные гуннские племена объединялись в союз, а из числа их primates назначался главнокомандующий союзными силами — в качестве такового и надо рассматривать Баламбера, который, выступая в латинской письменной традиции под титулом «царь» (rex: Iord. Get. 130; 248; 249),⁴⁾ в 370-е гг. возглавил войну против причерноморской готской державы. Возможно, что именно Баламбер и являлся тем безымянным гуннским «правителем» (ο κρατων), который, согласно Созомену, первым напал на приазовских готов, но первоначальный натиск гуннов небольшими отрядами не увенчался успехом, и победить готов им удалось, только собрав большие силы (Sozom. VI, 37, 4-5). Впрочем, лидерство Баламбера было, скорее всего, временным, и он, по-видимому, сложил свои полномочия сразу после успешного завершения готской кампании. По крайней мере, когда в 394 г. император [233] Феодосий I выступил против узурпатора Евгения, то он привлек в свою армию «многих из фракийских⁵⁾ гуннов с сопровождающими [их] филархами» (πολλούς τε των Θρακων Ουννων, συν τοις παρεπομένοις φυλάρχοις) (Joan. Ant. fr. 187 [= Eunap. fr 60, 1 В]). Очевидно, что под последними здесь необходимо понимать вождей отдельных гуннских племен, каждый из которых вел свои ополчения самостоятельно.

Следующий временный союз гуннских племен сложился в Северном Причерноморье под угрозой голода в 395 г. Во главе его встали два вождя, «мужи из царских скифов,⁶⁾ командующие большим числом [войск]» (ανδρες των βασιλείων Σκυθων και πολλου πλήθους αρχοντες), — Басих и Курсих, под руководством которых гуннские орды вторглись на Ближний Восток. Позднее эти же правители вели переговоры с Римом (Prisc. fr. 8D = 11, 2 В; см.: Maenchen-Helfen 1973: 51-59; Sinor 1990: 182-184; PLRE II: 211, 327-328). Ок. 400 г. упоминается еще один, правда безымянный, гуннский (?) вождь, правивший где-то в северопонтийском регионе,⁷⁾ причем он называется не иначе как «предводитель и царь» (αρχων και βασιλεύς), а его статус военного лидера отчасти подтверждается фактом ношения им воинского панциря (θώραξ πολεμικός) (Aster. Нот. 9). Впрочем, остается неизвестным, был ли он главой отдельного племени, или же ему подчинялась племенная конфедерация.

На рубеже IV—V вв. среди вождей гуннских племен, обитавших к северу от Дуная, выдвинулся некий Ульдин (PLRE II: 1180). Он получил особую известность в источниках, во-первых, как победитель мятежного восточноримского военачальника Гайны, гота по [234] происхождению (PLRE I: 379-380), когда тот в 400 г. попытался укрыться за Дунаем; во-вторых, за свое участие, в качестве союзника западноримского главнокомандующего, вандала Стилихона (PLRE I: 853-858), в разгроме готского вождя Радагайса при Фьезоле (в Италии) в 406 г.; в-третьих, за свое широкомасштабное, но неудачное вторжение во Фракию в 408/409 г. У латинских авторов он фигурирует как «полководец» (dux: Oros. VII, 37, 12; Paul. Diac. HR XII, 12; Land. Sag. XIII, 193) и «царь» (rex: Marcell. s. a. 406, 3; Iord. Rom. 321 ), а у греческих — как «командующий» (ηγούμενος: Zosim. V, 22, 3; Sozom. IX, 5, 1).

Около 412 г. в поле зрения письменных источников попадает гуннский правитель по имени Харатон, именуемый «первым среди вождей» (ο των ρηγων πρωτος: Olymp, fr. 18 D = 19 В; PLRE II: 283), — его титул, несомненно, указывает на то, что он возглавлял союз гуннских племен, каждое из которых управлялось вождем (ρήξ).⁸⁾ Олимпиодор особо отмечает высокое искусство этих ρηγες в стрельбе из лука, лишний раз подчеркивая военизированный характер их власти. Статус Харатона до известной степени позволяет понять рассказ Приска (Prisc. fr. 8 D = 11,2 В) о системе управления у «скифского» (читай: гуннского) народа акациров, обитавшего в северопонтийских степях (см.: Maenchen-Helfen 1973: 427-438). Акациры имели «много правителей (πολλοι αρχοντες) по племенам и родам (κατα φυλα και γένη)», именуемых нашим источником также «царями» (βασιλεις), среди которых выделялся «старший по власти» (πρεσβύτερος ον αρχη) по имени Куридах (PLRE II: 330-331). Когда восточноримский император Феодосий II послал всем этим вождям дары с тем, чтобы они отпали от Аттилы, и его посланник вручил их не по порядку старшинства, то это настолько серьезно задело Куридаха, что он призвал Аттилу на помощь против своих же соправителей (συμβασιλεύοντοι). Из контекста этого отрывка следует, что Куридах был всего лишь первым среди других, в сущности равных ему по властным полномочиям вождей акациров. А если предположить, что родоплеменная организация акациров во времена Аттилы в силу целого ряда объективных причин — это и удаленность занимаемой ими территории от центра гуннской державы, и их номинальная (по крайней мере до конца 440-х гг.) зависимость от ее главы, что, в свою очередь, позволяло им достаточно долго ограждать свою внутреннюю жизнь от вмешательства извне, — в значительной мере сохраняла социальную структуру союза гуннских племен более раннего периода, то и власть Харатона как «первого среди вождей» не была единоличной, и он являлся только «первым среди равных» (см.: Ермолова 1984: 236-237). На уровне же конфедерации он был наделен функциями верховного главнокомандующего, что в условиях, когда благосостояние гуннов базировалось исключительно [235] на захваченной в ходе грабительских набегов добыче, иначе быть и не могло: вождь племени или союза племен всегда был, в первую очередь, военным руководителем.

В качестве главнокомандующих пребывали и все другие известные правители гуннов: Руга (или Руа, 422—434 гг.; PLRE II: 951), называемый греческими авторами ηγούμενος (Theodoret. V, 37, 4), «начальник» (εξαρχος: Socr. Schol. VII, 43, 3) и даже «царствующий» (βασιλεύων: Prisc. fr. 1 D = 2 В); его брат и соправитель Уптар (или Октар, ум. ок. 430 г.; PLREII: 789-790), выступающий как «царь» (βασιλεύς: Socr. Schol. VII, 30, 6 = rex: Cassiod. Hist. XII, 4). Кстати, о характере власти Уптара, прежде всего как авторитетного главнокомандующего, свидетельствует то обстоятельство, что когда он умер во время похода против бургундов (ок. 430 г.), то гунны, неожиданно оказавшись без полководца (αστρατήγητοι: Socr. Schol. VII, 30, 6 = sine duce: Cassiod. Hist. XII, 4), были настолько деморализованы, что их разгромили враги, значительно уступавшие им в численности. Как βασιλεύς иногда определяется в греческой традиции знаменитый Аттила (434—453 гг.; PLRE II: 182-183; Kazhdan et al. 1991: 230-231) (Prisc. fr. 3 D = 9, IB; Evagr. I, 17).⁹⁾ В латинских же источниках Руга, Уптар, Аттила, его брат и соправитель Бледа (434—445 гг.; см.: PLRE II: 230), а также сын Аттилы Динтцик (или Денгизих, 454—469 гг.; PLREII: 354-355) носят титул rex (см.: LSNEE: pt. I, 66-77, 207-254).

Таким образом, характер власти военных лидеров гуннов с течением времени кардинально менялся, пройдя эволюцию от родового старейшины (primas), избираемого из числа других primates в качестве полководца (rex, κρατων, αρχων) только на время набегов и боевых действий, через вождя отдельного племени (φύλαρχος, ρήξ, dux¹⁰⁾) и затем верховного (часто номинального) вождя конфедерации племен (о των ρηγων πρωτος) к монарху, по сути, с неограниченной властью (βασιλεύς, rex), классическим воплощением которого был Аттила, ставший «главой крупного объединения государственного типа», причем величина и мощь последнего «позволяют называть его империей» (Плетнева 1982: 45). Не случайно в современной историографии Аттила иногда рассматривается как основатель «варварского» государства [236] нового типа — предвестника степных империй средневековой эпохи (Wirth 1967).

Верховные правители гуннов происходили из особого клана, определяемого Приском как «царский род» (βασίλειον γένος: Prisc. fr. 1 D = 2 В) или «царские скифы» (βασίλειοι / βασιλικοί Σκύθαι:¹¹⁾ Ibid. fr. 1; 5; 8; 14 D = 2; 9, 3; 11, 2; 13, 2; 15, 4 В).¹²⁾ Судя по тому, что к этому клану принадлежали упомянутые выше Басих и Курсих, он должен был выделиться из остальных гуннских родов не позднее конца IV в. В него, наряду с правящими монархами и их семьями, входили и другие их родственники, среди которых должны быть упомянуты Мундзук (Мундиух), отец Бледы и Аттилы, и его брат Оербасий (PLRE II: 767, 793-794). В своем послании к восточноримскому императору Феодосию II Аттила специально подчеркивает тот факт, что он унаследовал от своего отца благородное происхождение (ευγένεια), т.е. достоинство правящего рода (Prisc. fr. 12 D = 15, 2 В). При Бледе и Аттиле царские сородичи, в частности, возглавляли посольства на переговорах с римлянами, причем та контрибуция, которая выплачивалась последними по условиям заключенных договоров, поступала в распоряжение самих «царских скифов (= гуннов)» (Prisc. fr. 1 D = 2 В). Принимали они участие и в военных кампаниях.¹³⁾ Верховная власть над гуннами передавалась только внутри царского рода, а принцы становились правителями важных областей государства, как это было в случае с назначением Аттилой его старшего сына главой над акацирами и другими племенами, жившими в степях Северного Причерноморья (Ibid. fr. 8 D = 11, 2 В).

Следующее за верховным главнокомандующим место в военно-политической иерархии гуннов занимали так называемые λογάδες (букв.: 'избранные', 'отборные'). Проблема их места в гуннском обществе неоднократно и по-разному рассматривалась в научной литературе [237] (см.: Thompson 1948: 163-177; 1999: 179-195; Harmatta 1952: 296-300; Altheim 1962: 280-286, 288; Maenchen-Helfen 1973: 192-195; Корсунский, Гюнтер 1984: 110-111), но так и не нашла своего убедительного разрешения, чему виной явная недостаточность соответствующих нарративных данных. Думается, что наиболее подходящее значение для термина λογάδες, который сам по себе является не более чем простым обозначением средствами греческого языка слоя военных аристократов,¹⁴⁾ — это «военная элита». Приск конкретно упоминает нескольких λογάδες из числа приближенных гуннского царя (Prisc. fr. 7; 8 D = 11, 1; 2; 13, 1; 14 В): Онегисий — второй по значению человек в государстве после Аттилы (μετα τον Άττήλαν παρα Σκύθαις ισχύων μέγα; PLRE II: 805); брат Онегисия Скотта, который наравне с ним мог говорить и действовать перед Аттилой (ισα τω αδελφω παρα Άττήλα λέγειν τε και πράττειν; PLRE II: 983); Эдикон — снискавший себе особую славу своими ратными успехами (ανηρ Σκύθης μέγιστα κατα πόλεμον εργα διαπραξάμενος; κατα πόλεμον αριστος του Ουννου γένους; PLRE II: 385-386); Берих — лицо знатного происхождения (παρα Σκύθαις ευ γεγονως ανήρ; PLRE II: 225) и начальник многих селений в гуннской державе (πολλων εν τη Σκυθικη κωμων αρχων); Орест — римлянин (!) из Паннонии, слуга (οπάων) и личный секретарь (υπογραφεύς = notarius: Exc. Vales. 38)¹⁵⁾ Аттилы. Уже только из одного этого списка видно, что состав λογάδες формировался на самых разных основаниях (знатность рода, имущественное положение, боевые заслуги и т.п.) с обязательным соблюдением принципа личной преданности государю. Различным было и влияние на государственные дела, как и участие в них, отдельных представителей этой элитарной группы. Так, особо подчеркивается, что положение Ореста было не столь высоким и важным в сравнении с Эдиконом (Prisc. fr. 8 D = 11, 2 В). Не все (к примеру, все тот же Орест), но, по крайней мере, наиболее могущественные из λογάδες выполняли важные военные функции. В круг их обязанностей входил, в частности, дележ добычи, включая пленных, причем сами они претендовали на лучшую, по сравнению со своими [238] подчиненными, часть из захваченного, уступая это право только самому Аттиле (Ibid.). Главную же роль в военных мероприятиях Аттилы играли, судя по всему, Эдикон и Онегисий, названные его «ближайшими сподвижниками» (επιτήδειοι: Ibid. fr. 7; 8 D = 11, 1; 2 В). Они, вне всякого сомнения, входили в число упомянутых Приском (Ibid. fr. 5 D = 9, 3 В) «полководцев, имевших величайшую славу у скифов [гуннов]» (στρατηγοι μέγιστον παρα Σκύθαις εχοντες κλέος). Добавим, что Эдикон был одним из тех λογάδες, кто были отобраны для несения караульной службы при особе государя и в определенные дни по очереди приходили вооруженными его охранять (μεθ' οπλων φυλάττειν: Ibid. fr. 7 D = 11, 1 В). На λογάδες могли возлагаться поручения дипломатического характера. Формировали они также и некое подобие совета (σύνοδος) при царе, на котором им оставалось, по сути, лишь прорабатывать решения, уже принятые тем единолично (Prisc. fr. 8D = 14B).

Кажется вполне допустимым предположить, что именно λογάδες фигурируют у Иордана под наименованием ministri regii (досл.: 'царские соратники') в его рассказе о смерти Аттилы (453 г.). Заподозрив неладное на следующий день после, как оказалось, последней брачной ночи своего повелителя, эти ministri regii взломали двери в царские покои, но нашли его уже мертвым (Iord. Get. 254). Стражники Аттилы едва ли могли решиться на подобную акцию, тем более по своей собственной инициативе (ср.: Шувалов 2001: 134-135).

Помимо λογάδες, в ближайшее окружение Аттилы входили также правители подвластных ему восточногерманских народов — Ардарих (PLREII: 138), вождь гепидов (Буданова 2000: 194-195, s.v.), и Валамир (PLRE II: 1135-1136), вождь остроготов (Буданова 2000: 309, s.v.). Они были исключительно преданны своему суверену и — единственные из всех других иноплеменных царьков — пользовались его любовью и доверием (Iord. Get. 199-200). К тому же находившиеся под коммандованием Ардариха и Валамира вооруженные силы составляли важную часть гуннской армии (см.: Bachrach I994: 63-65), и потому их реальное влияние на военную политику Аттилы было достаточно весомым.

Некоторые данные о структуре военной организации европейских гуннов в начале V в. содержатся в рассказе Созомена о вторжении гуннского правителя Ульдина во Фракию (408/409 г.). Согласно нашему источнику, войско гуннов состояло из «родственников» (οικειοι), «командиров» (λοχαγοί), а также «их подчиненных» (υπ' αυτους τεταγμενοι) (Sozom. IX, 5, 4). К сожалению, значение этих терминов в самом тексте никак не раскрывается, поэтому остается только высказать некоторые соображения по поводу их интерпретации. Не подлежит сомнению то, что под «подчиненными» следует понимать основную массу гуннских воинов незнатного происхождения, а также союзников Ульдина из германского (?) племени скиров, тоже принимавших [239] участие в этом походе (Ibid. IX, 5, 5; CTh V, 6, 3). Что же касается первого из названных терминов, οικειοι, то это, возможно, были сородичи главнокомандующего (что-то вроде членов «царского рода» или «царских скифов» Приска Панийского, см. выше), которые стояли во главе ополчений подвластных Ульдину гуннских племен. Вторые, λοχαγοί, судя по всему, были командирами отдельных отрядов в составе этих ополчений. Точная численность вверенных «лохагам» подразделений неизвестна, но предполагается, что каждое из них насчитывало 100 воинов и представляло собой, таким образом, организационную единицу т.н. «азиатской десятичной системы», характерной для конных армий древних и средневековых центральноазиатских кочевников, включая хунну (Harmatta 1952: 291).¹⁶⁾

Знатнейшие и влиятельнейшие гунны имели свои дружины. Приск приводит рассказ о своей встрече в ставке Аттилы с неким греком из Мезии, который попал в плен к гуннам и при дележе добычи отошел к Онегисию, а затем боевыми подвигами и — что обязательно требовалось гуннским законом — захваченной добычей выкупил себе свободу у своего господина. Однако он не пожелал вернуться домой и остался на службе у Онегисия как его «сотрапезник» (τραπέζης κοινωνων: Prise. fr. 8 D — 11, 2 В)¹⁷⁾ — т.е., скорее всего, воин с привилегированным [240] статусом. При описании его внешнего вида наш источник подчеркивает, что он походил на «скифа» (= гунна), живущего в роскоши, был хорошо одет,¹⁸⁾ а его голова пострижена «в кружок» (ουτος δε τρυφωντι εωκει Σκύθη ευείμων τε ων και αποκειράμενος την κεφαλαν περιτρόχαλα). Не исключено, что он входил в круг тех ближайших сподвижников Онегисия (οι αμφ' αυτόν: Ibid.), которые имели такую весьма существенную привилегию, как право помыться в каменной бане своего предводителя.

В качестве дружинников, очевидно, должны рассматриваться и упомянутые Приском «те [кто] вокруг Эдикона» (οι αμφι τον ’Εδέκωνα: Ibid.).

Собственная дружина была, несомненно, и у самого Аттилы. Сообщается (Ibid.), что его шатер (σκηνή) охранялся кольцом многочисленной стражи (υπο βαρβαρικου κύκλω φρουρουμένη πλήθους), а в его дворце находились стражники (φρουροί) и слуги свиты (παρεπόμενοι, досл.: 'сопровождающие'). В источниках упоминается также его оруженосец (σπαθαριος: Malal. p. 359, 5). В битве на Каталаунских полях Аттила находился в центре боевого порядка своей армии вместе с храбрейшими (fortissimi) воинами (Iord. Get. 198), а в церемонии его похорон приняли участие «отборнейшие всадники из всего гуннского народа» (Ibid. 256: de tota gente Hunnorum lectissimi equites): в них можно видеть, в том числе, и бойцов его личной дружины. [241]