II. Проблема происхождения европейских гуннов и их связь с центральноазиатскими хунну (сюнну) в военном аспекте

При рассмотрении практически любого аспекта гуннской культуры перед учеными встает, прежде всего, вопрос о происхождении европейских гуннов и их связи с центральноазиатскими хунну (сюнну). Следует сказать, что проблема эта до сих пор остается одной из наиболее сложных в гунноведении. По этому поводу еще с XVIII в. не утихает оживленная дискуссия, участники которой зачастую приходят к противоположным результатам (см.: Иностранцев 1926; Maenchen-Helfen 1945а; Altheim 1959: 369; Jettmar 1951/1952; Гумилев 1998: кн. 2, 261-269, 306-316; Артамонов 2001: 65-69; Мандельштам 1975; Миняев 1990; Sinor 1990: 177-179; 1993: 4-7). Автору этих строк наиболее убедительной представляется сегодня концепция И.П. Засецкой, которая на основе многолетнего изучения данного вопроса, в первую очередь с археологической точки зрения, пришла к выводу о несомненной этнокультурной связи между гуннами — народом, бесспорно, восточного, и более того, монголоидного происхождения, с одной стороны, и хунну — северными соседями Китая, с другой. Об этом свидетельствуют такие категории материальной культуры европейских гуннов, как наконечники стрел, не имеющие аналогов в оружии предшествующей, сармато-аланской культуры Северного Причерноморья, но явно восходящие к хуннским и среднеазиатским древностям [227] первых веков нашей эры, а также знаменитые бронзовые котлы, характерные именно для культуры центральноазиатских хунну; описание же внешности гуннов у древних европейских авторов не оставляет сомнения в том, что эти пришельцы принадлежали к монголоидной расе (Засецкая 1994: 151-155; 1996: 28-30; 1982; 1983; Боковенко, Засецкая 1993; Zaseckaja, Bokovenko 1994).²⁾ Очевидно, во главе движения гуннов из Центральной Азии в Восточную Европу находилась та часть племен хунну, которая после тяжелых поражений в I—II вв. н.э. от китайцев и сяньби ушла на запад. Вовлекая в свои ряды попадавшиеся им на пути народы Южной Сибири, Средней Азии и Казахстана, в том числе иранского и финно-угорского происхождения, эти хунну, сохранив свой оригинальный этноним, с течением длительного времени сильно видоизменили свою культуру и подверглись некоторой ассимиляции. В конце концов, более чем через 200 лет после исхода из прежних мест обитания, возглавляемое ими полиэтничное объединение кочевых племен, ставшее известным позднеантичным писателям под общим наименованием гуннов (лат. Hun[n]i, Chuni, греч. Ούννοι; см. также: Буданова 2000: 209-210, s.v.), достигло степей Северного Причерноморья (Плетнева 1982: 18-20; Кляшторный 1989: 252-253; Кляшторный, Султанов 2000: 66-71; Гумилев 1998: кн. 1, 244-249; Могильников 1992: 254). Аммиан Марцеллин, современник появления гуннов в Европе, в своем знаменитом экскурсе (см. разд. III) говорит о них как о варварах, находящихся на очень низкой стадии развития. Несомненно, многое в его словах соответствовало действительности, да и трудно представить, чтобы свирепая, сметающая все на своем пути гуннская орда могла произвести иное впечатление на римлян. В то же время следует согласиться со следующим замечанием С.Г. Кляшторного: «В своем ярком описании гуннов Аммиан Марцеллин допустил ряд преувеличений, наделив гуннов традиционными чертами самых диких северных племен. Гунны имели достаточно развитую материальную культуру и такие навыки военного дела, вплоть до стенобитной техники, которые позволяли им сокрушать хорошо вооруженных противников, брать их укрепления и города. Но несомненно, что пришедшие в Европу племена утратили многое из достижений экономического, социального и культурного развития, которые были характерны для гуннского государства в Центральной Азии. Собственные производительные силы европейских гуннов были ничтожны. Захват продуктов труда оседлых народов, пленение и обращение в рабство ремесленников сделались для гуннов основным источником добывания жизненных благ, а их общество стало полностью паразитическим» (Кляшторный 1989: 253-254; Кляшторный, Султанов 2000: 68).

Генетическая связь между гуннами Юго-Восточной Европы и хунну Центральной Азии очень хорошо прослеживается и в сфере [228] военного дела. Согласно сообщениям древнекитайских письменных источников (Бичурин 1950; Таскин 1968; 1973; 1989; Watson 1961) и данным археологии (Руденко 1962: 48-51, 63-66; Rudenko 1969: 42-44, 54-57; Коновалов 1976: 173-183; Давыдова 1985: 45-50; 1995: 30-34; 1996: 16-19; Цэвэндорж 1985: 77-80; Асеев и др. 1987; Худяков, Цэвэндорж 1990; Могильников 1992: 264-266; Ведерников и др. 1995: 6-9, 66-74; Савин, Семенов 1997; Миняев 1998: 27-32; Савинов 1998: 133), войско хунну состояло из отрядов конницы, вооруженных преимущественно мощными сложносоставными луками и атаковавших в рассыпном строю; их тактика была основана как на повышенной дальнобойности луков, которая позволяла эффективно вести обстрел противника со значительного расстояния, так и на применении в ходе сражения различных маневров и хитростей (охват неприятеля с флангов; притворное отступление; организация засад); стратегия хунну базировалась на внезапности нападения и стремительном и глубоком проникновении в тыл противника (Худяков 1986: 25-52, 243-246; см. также: Laufer 1914: 223-229; Гумилев 1998: кн. 1, 88-89; Крадин 2002: 55-60; 104-107; Кычанов 1997: 28).

Как мы увидим ниже, все основные компоненты военной практики европейских гуннов, особенно в ранний период их пребывания в Юго-Восточной Европе, были практически идентичны хуннским. И хотя в самом деле имеются основания говорить о наличии в составе войск хунну конников в доспехах (Рец, Юй Су-Хуа 1999; Горелик 1995: 395-401), однако их действительная роль в тактике остается неясной. В любом случае, большинство хуннских латников носили сравнительно легкие кожаные панцири, которые не выдерживали выстрелов китайских арбалетов (Таскин 1968: 18; см. также: Laufer 1914: 223, 224, ср.: 228; Горелик 1995: 401). Скорее всего, в металлические латы были одеты только знатные хуннские воины — военачальники и их ближайшее окружение (т.е. здесь примерно та же ситуация, что имела место и у гуннов). Но как бы там ни было, тактика преимущественно мобильного дистанционного боя, которую использовали и хунну и гунны, не предполагала широкого применения серьезных, тяжелых средств личной защиты.³⁾