Традиции, сопутствующие сэппуку

 

Первоначально сэппуку был привычным актом, совершаемым в бою перед лицом поражения. Однако после 1500-х годов этот ритуал стал привилегированным правом, доступным только самураям и даймё. Рядовые солдаты, которые не были самураями, не заслужили чести совершать сэппуку. Именно в это время ритуал сэппуку стал кодифицированным.

Сэппуку как почетная альтернатива казни классом самураев и даймё теоретически был правом, предоставляемым императором в каждом конкретном случае.

Стоит отметить, что сэппуку согласно всем правилам никогда не совершались самостоятельно, хотя в современных масс-медиа этот ритуал чаще исполняется в одиночестве. На самом же деле ритуал сэппуку со временем стал настолько сложным, что планировался и совершался на протяжении часов или даже дней. Он состоял из двух частей – самого ритуального вскрытия живота и последующего обезглавливания, поскольку без этой части смерть наступала недостаточно быстро. Помощников (яп. 介錯人), совершающих обезглавливание, выбирали из друзей или мастеров меча; отказ от этой роли принимался только на основании недостаточного мастерства во владении мечом. «С древности для самурая считалось несчастьем быть приглашенным на роль помощника при самоубийстве. Ибо если он выполнит своё предназначение, это не добавит ему славы, если же по какой-то случайности ошибётся, это будет считаться самой главной ошибкой его жизни» (Хагакурэ Кикигаки (яп. 葉隠聞書 «Записи о сокрытом в листве»); духовное руководство самурая, собрание комментариев Ямамото Цунэтомо) [12, С. 33]

Кроме всего вышеперечисленного, существовало ритуальное самоубийство для жен самураев или женщин, каким-либо образом вовлеченных в военные действия. Этот метод назывался дзигай и представлял собой  рассечение сонной артерии с помощью ритуального кайкэна (яп. 懐剣, также футокоро-гатана) — короткого кинжала, полученного по достижении совершеннолетия. [12, С. 35]

Говоря о сэппуку, нельзя не упомянуть о бусидо — кодексе чести самурая. Например, вышеупомянутый сборник Хагакурэ Кикигаки представляет бусидо как «Путь смерти», своеобразную позицию «жить так, как будто ты уже мёртв». Согласно «Хагакурэ», самурай готов умереть в любой момент, во имя сохранения чести (воинской чести). «Хагакурэ» это своеобразный метод познания мира и обретения мудрости — в нем излагаются способы получения и анализа информации, использования ее для понимания сути пути самурая. Как любое художественное произведение, Хагакурэ даёт эмоциональный и моральный посыл, заключающийся в правильности выбора смерти как единственного возможного пути.

«Имеет значение не сама смерть, а решимость умереть. Путь самурая обретается в смерти. Когда для выбора имеются два пути, существует лишь быстрый и единственный выход — смерть. Это не особенно трудно. Будь твёрд в своей решимости и иди вперёд.» [12, С. 98]

 

Первый случай формально совершенного сэппуку, описанный в документах, датируется 1180 годом нашей эры (конец эпохи Хэйан). Проигравший в борьбе между родами Тайра и Минамото, именуемой «Смутой годов Дзисё и Дзюэй» (1180—1185), лидер побежденного клана Минамото-но Ёримаса решил, что лучше покончить с собой, чем жить опозоренным. Однако одним из самых ранних дзисэй (досл. «песня смерти», жанр предсмертной поэзии) принято считать упомянутый в летописи в 686 г. н.э. со смертью принца Оцу, сына императора Темму, вынужденного покончить жизнь самоубийством по ложным обвинениям в содействии восстанию. Обладая, помимо воинского таланта, талантом поэтическим, вместо записки Оцу оставил предсмертное стихотворение:

 

Сегодня утки на пруду,

Что в Иварэ, кричат печально.

Подобно им и я,

Рыдая, в небо вознесусь

И в облаках укроюсь.

Принц Оцу (663-686) [23, С. 89]

 

Стоит упомянуть, что в некоторых источниках есть и дзисэй, написанные персонажами мифов и легенд. Возьмем, к примеру, дзисэй принцессы Ототатибана, написанный ей после решения пожертвовать собственной жизнью, чтобы спасти горячо любимого супруга, погибавшего в шторм.

 

О, господин мой,

Стоявший там, на поле

В Сагами,

Среди жаркого огня,

В объятьях пламени!

Принцесса Ототатибана (ок. 1 в. н. э.) [23, С. 56]

 

Дзисэй (с яп. «песня смерти»; хотя если переводить дословно, 辞世の句 «Дзисэй но ку» - это – «Прощальная речь миру») – стихи, написанные самураями перед совершением сэппуку. Одним из наиболее известных современному читателю японских поэтов является Мацуо Басё (松尾芭蕉; XXI год Канъэй, 1644, Уэно, провинция Ига — 12 октября VII года Гэнроку, 28 ноября 1694), основоположник жанра хайку и теоретик стихосложения, но большинство дзисэй написаны не в эпоху Эдо, когда жил Басё, а в намного более военно-ориентированные эпохи Сэнгоку («эпоха воюющих провинций», со второй половины XV до начала XVII века) и Муромати (1336—1573). Кроме того, еще одна волна популярности дзисэй началась во время войны Босин (яп. 戊辰戦争, буквально «Война года Дракона», 1868—1869; —война между сторонниками Сёгуната Токугава и императорскими силами, приведшая, в конечном итоге, к Реставрации Мэйдзи). [24, С. 68-72]

Помимо воинского образования самураи получали религиозное и общее образование и в целом относились к ученым слоям населения. Их сословие было тесно связано с поэзией и культурой феодальной Японии. Многие самураи оставили после себя не только дзисэй, но и прижизненные произведения; одним из самых известных примером, помимо вышеупомянутого Мацуо Басё, может послужить Кобаяси Исса (яп. 小林一茶, 15 июня 1763 — 5 января 1828) — японский поэт жанра хайку, чьи влияние и популярность оказались настолько велики, что его хайку «Улитка» нашло отражение в советской повести братьев Стругацких «Улитка на склоне», написанной более чем спустя век после смерти поэта. [1, C. 602]

При рассмотрении завещаний, оставленных японцами на протяжении всей их истории, можно найти инструкции и обращения к наследникам и потомкам относительно их морального или социального поведения; однако, как правило, в завещаниях говорится лишь о разделе имущества и других материальных аспектах жизни. Многими исследователями высказано предположение, что предсмертные стихотворения, возможно, являются своего рода элементом этикета. В японском языке существуют сотни вежливых форм обращения для каждой возможной социальной ситуации; также, статус и престиж человека измеряются в той степени, в которой он способен подобрать приветствие, наиболее соответствующее обстоятельствам. В этом контексте дзисэй должны рассматриваться как последний акт вежливости перед теми, кто остался жить. Фактически, стихи о смерти демонстрируют, что перед смертью японцы склонны выходить за рамки ограничения вежливости, которые сдерживают их при жизни; потребуется исследовать большое количество дзисэй, чтобы найти хотя бы один, написанный на кэйго (яп. 敬語, учтиво-вежливый стиль речи). Ни материальные, ни социальные проблемы не выходят на первый план перед лицом скорой смерти.

Можно обнаружить дзисэй, написанные в жанре канси, вака и хайку. Вопреки распространенному в европейских странах мнению, не все стихи о смерти являются хайку. Тем не менее, все они написаны в стиле короткого стихотворения (танка, силлабического пятистишья 5-7-7-5; яп. 短歌). Канси (яп. 漢詩) – это японский термин для обозначения китайской поэзии. Вака (яп. 和歌) – стихотворение, в отличие от канси написанное на японском языке. Наконец, хайку (силлабическое трехстишье 5-7-5; яп. 俳句) - это жанр, ввиду своей популярности выделившийся из жанра вака в отдельный. В классическом хайку центральное место занимает природный образ, явно или неявно соотнесённый с жизнью человека. При этом в тексте должно быть указание на время года — для этого в качестве обязательного элемента используется киго (яп. 季語) — «сезонное слово». Хайку пишут только в настоящем времени: автор записывает свои непосредственные впечатления от только что увиденного или услышанного. Именно поэтому большинство дзисэй были написаны в жанре хайку. [9, C. 77; 13, C. 30-31]

Несмотря на широкую распространенность, написание предсмертного стихотворения не было обязательной формальностью перед каждым совершением сэппуку. Тем не менее, дзисэй стал традицией в восточноазиатской культуре, что послужило причиной распространения большого количества поэтических форм: некоторые самураи писали в жанре хайку, другие – вака или танка. Помимо прочего, стихи служили своеобразным доказательством осознания истинной природы смерти в целом и необходимости кончины самого самурая, поскольку все дзисэй так или иначе находились под влиянием буддийской или синтоистской картины мира.

Ярким примером может послужить следующее стихотворение:

 

Даже пожизненное процветание - лишь чашка сакэ;
Сорок девять лет жизни прошли во сне;
Я не знаю ни жизни, ни смерти.
Из года в год это просто сон
И рай, и ад остались позади;
Я стою в лунном рассвете,
Свободный от облаков привязанности.

Есуги Кенсин (1530-1578); [22, C. 82]

 

Стоит упомянуть, что помимо написания дзисэй самурай мог попросить о последней чашке сакэ. Разрешалось сделать только четыре глотка, поскольку в японском языке цифра четыре (四, «си») омонимична слову «смерть» и часто ассоциируется с ней, что так же считалось символичным для ритуала.

Сэппуку зачастую считалось скорее зрелищным событием социального характера, чем личным делом самурая: требовалось надеть лучшую чистую одежду; самоубийство совершалось в присутствии нескольких зрителей. После сэппуку все, к чему прикасался самурай, от катаны до одежд и татами, было уничтожено или выброшено, что символизировало полное исчезновение материального пристанища души из тела. Считалось, что дух освобождается от тела и сохраняет честь, в то время как земное бесчестье уничтожается вместе с сосудом – вместилищем духа. [26, C. 20]

 

Другие формы дзисэй

 

Самообладание самураев, их гордость и спокойствие нашли своё отражение в дзисэй, часто посвященных природе и сопоставлению с ней и её циклами человека, что выражает глубокую, чисто языческую внутреннюю философию японских воинов. Дзисэй обладают огромной ценностью не только как часть ритуала сэппуку, но в большей степени как самостоятельный жанр стихотворных произведений, которому посвящено большое количество литературных исследований. Ниже приведено несколько наиболее известных и показательных образцов жанра дзисэй.

 

Когда бы я

Не ведал, что я мёртв, —

Тогда, наверное,

Об этой жизни

Я сожалел бы, покидая мир.

Ота Докан (1432—1486) [13, C. 61]

Как сладостно!

Два пробужденья —

А сон один!

Над зыбью этого мира —

Небо рассветное.

Токугава Иэясу (1543—1616) [13, C. 74; 27, С 439]

 

Борьба за власть того времени часто приводила к гибели людей императорской семьи. Например, принц Арима (640-58) был приговорен к смертной казни за государственную измену. По дороге в Иваширо (префектура Вакаяма), где он был казнен, Арима связывает две сосновые ветви и поет, как записано в «Манъёсю» (яп. 万葉集 Манъё:сю:, «Собрание мириад листьев») — составленной в период Нара антологии японской поэзии:

 

Если судьба согласна

я вернусь

к побережью Иваширо

и увижу сосновые ветви,

с которыми я объединился. [9, С. 160-161]

 

В дзисэй духовность сочетается с обмирщенностью, воинское ремесло с искусством слова, смерть с бесстрашием. Поэтому даже сегодня эти строки могут передать современному читателю глубину и образность мышления самураев того времени.

 

Падает роса,

Исчезает поутру.

Не таков ли я?

Что ни говори, а жизнь —

Это сон, всего лишь сон.

Тоётоми Хидэёси (1537—1598) [13, С. 69-70]

 

Дзисэй призваны соединить читателя с сознанием поэта и поставить его на место готового к смерти самурая. Кроме того, дзисэй противопоставляются дуалистичному мышлению, разделяющему красоту и уродство, жизнь и смерть, будущее и настоящее, поскольку согласно японской философии, на которую оказала существенное влияние буддийская школа дзэн, существует лишь текущий момент, который необходимо передать в тексте. В силу этого можно утверждать, что верное прочтение дзисэй невозможно без исторического и культурного контекста, так как именно на них основан смысл каждого стихотворения.

 

Держа этот меч

Я сократил пустоту в два раза;

Посреди великого огня,

поток освежающего ветра.

Сиаку Нюдо (? – 1333) [9, C. 59]

 

В японском языке, согласно Хоффману (1986) [23. C. 14], слово си (яп. 死, «смерть») редко используется, когда речь идет о самоубийствах. Вместо этого принято уточнять, о каком конкретном виде смерти (синдзю (яп. 心中, «самоубийство влюбленного»), дзюнси (яп. 殉死, «смерть воина за своего господина»), сэнси (яп. 戦死, «смерть на войне»), роси (яп. 老死, «смерть от старости») идет речь. Смерть тесно связана с образом жизни, и дзисэй является продолжением этой идеи.

Способы передачи смысла, используемые для представления жизни и смерти, менялись со временем. В ранних дзисэй для репрезентации духовного мира использовались цветы. В более поздние стихи, особенно написанные самураями, добавились другие природные образы. Некоторые дзисэй мрачны, а другие полны надежд; каждый из них отражает то, что было на уме в последние дни или минуты поэта. Принятие смерти является ключевым элементом дзисэй; стихотворение берет начало именно от принятия жизни такой, какая она есть, со всеми ее несовершенствами и печальными сторонами, включая неизбежность смерти.

Необходимо заметить, что переводы дзисэй на европейские языки редко способны передать всю игру слов. В японском языке одно и то же слово может иметь несколько значений в зависимости от контекста. Многие поэты использовали эту особенность, чтобы передать многоуровневый смысл. Ни английские, ни русские переводы не способны отразить всю глубину заложенной автором мысли.

 

В путешествии болею;

Моя мечта скитается

Над увядшими полями.

Мацуо Басё (1644 – 1694) [9, С. 112]

 

Из японской истории и литературы мы узнаем, что верность смерти не ограничивалась только воинами. Интенсивность эмоций, проявляемых самураями по отношению к своим лордам, сопоставима с преданностью японских женщин мужчинам, которых они любили. Идея любви, завершившейся смертью, присутствует в самых ранних письменных источниках. Синдзю (яп. 心中, дословно «единство сердец») в самой известной трактовке — самоубийство влюблённых, чья любовь социально неприемлема или отвержена семьями. Влюблённые считали, что после синдзю они вновь соединятся на небесах. Эти двойные самоубийства были достаточно распространены в японской истории и сыграли значимую роль в искусстве. Одна из историй в Кодзики касается наследника престола Кару-но-Микото и его сестры Кару-но-Ирасумэ. Их запретная любовь, очевидно, вызвала гнев всей нации, потому что в тексте говорится, что «все чиновники, а также и люди Империи восстали против Наследника семьи Кару." Кару-но-Микото отправляется в изгнание и слагает стихи о любви. Его сестра, не в силах сдержать свою привязанность, отправляется вслед за ним, складывая собственную песню о любви. Влюбленные встречаются и совершают двойное самоубийство. [14. C. 63]

Среди многих увлекательных историй в «Гэндзи-моногатари» (яп. 源氏物語, «Сказание о блистательном принце Гэндзи»; Мурасаки Сикибу), рассказывается история девушки Укифунэ. В отличие от большинства романтических историй, в данной повести неясно, кого она любит, но два молодых человека влюблены в нее. Что характерно, Укифунэ решает покончить с собой, чтобы решить свою дилемму. Перед тем, как броситься в реку Удзи, она пишет несколько стихов. Она отправляет следующее, свое последнее слово принцу Ниу, более настойчивому из ее женихов:

 

Если я уйду

никаких следов позади

в этом мимолетном мире

за что тогда ты сможешь

упрекать меня? [23, С. 43]

 

Несомненно, что миллионы людей, живущих на островах Японии, являются единой нацией, и у любой нации есть своя особая культура. Каждый приверженец этой культуры, который так или иначе объясняет ее явления, субъективно прав. Противоречивые идеи могут быть найдены в одном человеке, и, в таком случае, они могут присутствовать и в идеях целой нации. Стихи, написанные перед смертью, без сомнения, отражают отношение умирающих, и то, что сотни и тысячи японцев говорят перед смертью, безусловно, должно быть частью культурного духа Японии. Однако, когда кто-то умирает, умирает не народ, а человек. Человек может завещать свое имущество и даже свое мнение оставшимся в живых, но вместе с ним хоронят его имя. И то, что стоит за этим именем, которое принадлежит одному человеку, никогда не будет понято другим. Любые человеческие идеи субъективны, и контекст любого отдельно взятого дзисэй никогда не будет полностью понятен никому, кроме его автора. Возможно, именно это имела в виду некая малоизвестная поэтесса Томода Кимпей, когда писала сочинение о смерти:

В жизни я никогда не была

среди известных цветов

и тем не менее, в увядании

Я наверняка

Томода Кимпей. [25, С. 58-59]