Сердечная встряска, ломка и наслаждение

Дэниел оставил мою сумку у входной двери и как-то нетерпеливо повел меня к спальне.

Опять?

Я смотрю на его напряженные нахмуренные брови и такой же нахмуренный лоб, пока он переплетает свои пальцы с моими. Он сжимает мою руку крепче, усиливая хватку, заставляя меня думать об его опасении, что я убегу. У него есть хорошие основания для этого: едкая желчь поднимается по моему горлу при воспоминании о том, что случилось в этой комнате. От этой мысли мое тело напрягается и, неосознанно, я тяну назад.

Хейлз, простить, значит забыть, помнишь?

Я должна не думать об этом, но как это возможно? Я лишь человек… Не уверена, что уязвимость, которую вселил в меня этот эпизод, исчезнет в ближайшее время, или вообще когда-нибудь.

Дэниел, почувствовав мое внезапное сопротивление, резко останавливается, обеспокоенно смотрит на меня, а затем говорит твердым голосом:

— Я знаю, Хейлз, но мне действительно нужно тебе кое-что показать.

Все еще чувствуя себя не в своей тарелке, я следую за ним, хотя с каждым нашим шагом я становлюсь все более взволнованной и, да, грустной. Дэниел останавливается у двери спальни, посылает мне загадочный взгляд и жестом указывает, чтобы я вошла первой, пока он включает свет. Я осматриваюсь, и меня переполняют эмоции. Разнообразие противоречивых эмоций.

— Что скажешь, детка? — низкий голос Дэниела выводит меня из состояния полного смятения.

— Она… др… другая, — заикаюсь я, и перевожу взгляд с него обратно на комнату.

— Да, — отвечает он, и от его решительного голоса мой разум начинает работать более ровно. Когда я начинаю осматривать комнату, те странные сообщения за последние несколько дней от него, не имевшие для меня смысла, начинают проясняться. Все в комнате изменилось, от общего цвета комнаты до ковра и кровати. Все изменилось, в те ткани и цвета, что я, не думая, выбирала. К счастью, вышло неплохо.

— Теперь она только наша, — говорит он, и мое сердце тает.

— Есть еще кое-что, — добавляет он, берет меня за руку, проводя меня вглубь. Он останавливается у края огромной кровати из темного дерева и разворачивает меня лицом к противоположной стене. Пока я осознаю, что находится передо мной, у меня перехватывает дыхание, а сердце начинает колотиться. Мне требуется несколько минут, чтобы вернуть себе способность говорить. В середине свежевыкрашенной карминовой стены, в античной серебристой раме висит огромный угольный рисунок… меня. Набросок-репродукция полароидного снимка Ирис, мамы Дэниела, который она сделала, когда мы навещали ее в Баха. На снимке я смотрю на Дэниела взглядом, безошибочно выражающим мою чистую любовь к нему. С трудом я сглатываю и поворачиваюсь к нему. Слова застревают в горле, неспособные выйти. Его глаза обеспокоенно бегают по моему лицу, оценивая меня. Он хмурится, когда я делаю глубокий вдох, затем нагибается, чтобы наши глаза были на одном уровне, и выжидающе смотрит на меня.

Слабое, довольное и потрясенное:

— Ты сделал это для меня? — слетает с моих губ. Он, молча, кивает, на его челюсти медленно двигаются мышцы под кожей. Мои глаза отражаются и тают в его глазах. — Мне нравится все это. Я люблю тебя, — говорю я.

— Это меньшее, что я мог сделать, Хейлз, — он обхватывает мои щеки руками, затем кончиками пальцев скользит в волосы. Я наклоняюсь и молча на него смотрю. — Я люблю тебя и сделаю все, что могу, чтобы ты почувствовала, как сильно я люблю.

Мои губы растягиваются в озорную и соблазнительную улыбку от двусмысленности конца его фразы.

— Эй, — хмурится он игриво. — Это был первый раз, с тех пор как встретил тебя, когда у меня не было секса на уме, — он качает головой, и на его губах со шрамиками расцветает улыбка.

Я полностью ошеломлена.

Эти чувства, заставляющие меня бежать со всех ног подальше отсюда и не оглядываться — те же самые, что никогда не позволят мне оставить его, заставляющие меня дико его любить.

— А теперь серьезно, детка: с чистого листа?

— С чистого листа, — повторяю я в его приоткрытые губы. Мы растворяемся в глазах друг друга; между нами происходит немой разговор «я полностью твой-твоя». С этого момента мы полностью связаны друг с другом. Мы вместе забираемся в нашу новую кровать и ловко ее обновляем.

Глава 20

За глубокими шрамами

Сквозь меня медленно циркулировали остатки свечения, моя голова удобно расположилась на теплой коже Дэниела. Уставившись на непонятную точку на потолке, я говорю без всяких прикрас:

— Ты упоминал, что ты полностью со мной, Ди, — я замолкаю, чтобы собраться мыслями, прежде чем продолжить. Я действительно хочу сделать это сейчас?

— Что такое, Хейлз? — спрашивает он мягким голосом.

— Я не думаю, что… я… полностью с тобой… — нерешительно произношу я, мысленно делая глубокий вдох. Началось…

Дэниел переворачивается на бок лицом ко мне, и я копирую его позу. Щекой ложусь на руку. Этот разговор прошел бы гораздо легче, если бы Дэниел не смотрел на меня. Его взгляд напрягается, входя в гармонию со стиснутой челюстью.

— Просто с тех пор, как встретила тебя и влюбилась, я в постоянном состоянии зависшей тревоги, и честно говоря, это выматывает, — вздыхаю я. Лицо Дэниела замирает, а потом его глаза побуждают меня продолжить. — Я постоянно чувствую, будто что-то должно произойти и полностью меня разрушить… снова. Мне тяжело расслабиться и плюнуть на все. Как бы сильно я не хотела… — добавляю тихим голосом, опуская взгляд, — … Ди, я не уверена, что переживу еще одно такое событие, — это не угроза, но грустное признание. Его лицо мгновенно накрывает тень боли, но он позволяет мне продолжать, внимательно наблюдая за мной. — Нет сомнений в том, что я чувствую к тебе, но именно из-за этого… Я просто не чувствую себя полностью уверенной в нас.

Я неосознанно задерживаю дыхание и отпускаю все свои самые глубокие страхи: потерять его или снова пострадать. Пытаюсь звучать последовательно, но каким-то образом, в голове мои слова путаются, они, будто плывут по лабиринту, не достигая конца. Его взгляд прищурен и напряжен, между бровями появляется складка, показывающая его тревогу из-за моих слов.

Не то чтобы я когда-либо верила в «долго и счастливо». Черт, если бы проходила демонстрация, я бы первой подняла транспарант и протестовала против этого клише. С другой стороны, я никогда не представляла, что отношения могут приносить столько сердечной боли.

— Что поможет прогнать это все? Что я могу сделать, Хейлз? — он изучает меня, приблизившись, в его глазах честность и любовь.

— Я не знаю. Не знаю, что бы ты мог сделать или сказать, чтобы я наплевала на все, через что мы прошли до этого момента. Я хочу все отпустить, но это не то, что могу сделать так просто.

Мы обмениваемся многозначительными грустными взглядами. На мои мысли опускается туман, когда понимаю, что не могу ничего придумать, что позволит мне полностью в нас верить. Я много раз пыталась, но до сих пор чувствую то же самое. В нашей недолгой истории слишком много болезненных, разрушающих доверие, подводных камней, чтобы двигаться свободно и беззаботно.

Я физически могу быть здесь, на самом деле, жить с ним, но переключатель в моей голове отказывается щелкать; переключатель, который позволит мне чувствовать себя здесь, как дома, называть это место домом.

Прости и забудь, Хейлз.

Жить вместе кажется лучшим временным решением. Я отчаянно пытаюсь убедить себя, что это далеко не временно, но с треском проваливаюсь, потому что большая часть меня не верит в то, что это продлится долго. Часть меня, которая сомневается и боится, продолжает переворачивать каждый камень, который мы устанавливаем, в постоянном поиске зловещих знаков. Я рассматриваю взволнованное лицо Дэниела, закусывая щеку.

Где все эти счастливые беззаботные времена, когда я считала, что любовь это переоцененная сфабрикованная уловка для безнадежных романтиков? Это были простые времена, Ди, прежде чем ты пробрался мне под кожу и приговорил мое сердце к пожизненному заключению.

— Может быть, если бы ты поняла, что для меня главное, что сделало меня таким, какой я есть, это поможет тебе успокоиться? — я чувствую, как в его голове крутятся колесики в поисках способа разобраться со мной. Кажется, он чувствует мое уныние лучше, чем я. — Потому что я хочу тебя, Хейлз, как никогда ничего не хотел до этого. Всю тебя.

Он гладит мои губы большим пальцем. Я тянусь к его руке, когда он нежно обхватывает мою щеку, а его глаза проникают до самой глубины души.

— Я хочу быть этим для тебя. Я действительно хочу, чтобы у нас все получилось, — отвечаю я, но мой дрожащий голос не соответствует твердости моих слов. Вместо этого он выдает мое сомнение.

Мы лежим лицом друг к другу, головами на руках, едва различимое напряжение держит нас на расстоянии, физически и эмоционально.

— Ты помнишь, как спрашивала меня о моем шраме? — он прочищает горло, делая глубокий вдох. Что-то теплое и печальное сворачивается внутри меня при виде выражения появившегося на его прекрасном лице.

— О том, про который ты не хотел говорить? — мой голос тихий и нежный, желающий и тревожный, в предвкушении того, что сейчас будет.

— О нем, — говорит он, выражение его лица напряженное и задумчивое. Я выдыхаю воздух, скопившийся внутри, и жду. Он проводит пальцами по своим золотистым волосам, сжимает челюсть и начинает. — Когда я узнал, что Ирис больна, я был еще ребенком. Все что меня заботило в то время, как любого нормального семилетнего мальчика, это веселье и создание проблем. — Мои губы мягко изгибаются. — Все изменилось, когда я случайно узнал, что она, возможно, умирает. Мне кажется, я повзрослел за ночь. У меня появилась цель защищать ее. Я думал, если мы, Майк и я, будем заботиться о ней, она все переживет, — он сглатывает, ущипнув себя за переносицу. — Да, люди разводятся, люди расходятся, ничто не длится вечно, несмотря на то, что ты этого желаешь. И когда ты уходишь, должен сделать это аккуратно, с уважением к человеку, с которым делил жизнь, — выдыхает он. — В тот день, когда он ушел от нас, сначала я не понял, что происходит. Когда услышал, как Ирис начала умолять его не уходить, я не мог поверить. Я пытался с ним поговорить, сказать ему, что нам нужно о ней заботиться, но все, что он сделал, попросил меня не вмешиваться. Я до сих пор четко помню фрагменты их разговора. Она пыталась вразумить его, что я могу остаться сиротой, что он нужен нам обоим, — Дэниел замолкает на минуту. Кажется, он борется с чем-то внутри. — Не думаю, что когда-либо смогу забыть тон ее мольбы. Она была слабой и сломленной.

Мне было очень больно за него, я погладила сначала его щеку, скользнув медленно на его грудь под свободной футболкой. Я придвинулась ближе, переплетая наши ноги.

— Этот трус ответил, что не может остаться, ни ради Ирис, ни ради меня. Он сказал, что ему нужно убраться от нас подальше; что он слишком молод, что не сможет нести такую ношу, — Дэниел покусывает щеку и фыркает. — А еще он сказал, что я скоро стану мужчиной и смогу справиться сам, — говорит он холодным голосом. — Я был в ужасе, что мы останемся лишь вдвоем, что его уход спровоцирует ухудшение в ее здоровье. Что меня будет недостаточно, чтобы помочь ей. Я боялся, что это убьет ее. Я был в ужасе.

Я пытаюсь остановить слезы, собирающиеся в уголках моих глаз.

— Знаешь, Хейлз, как некоторые моменты или ситуации в жизни меняют тебя? Как лишь одной маленькой критической вещи хватает, чтобы оставить глубокий след, испортить тебя. Те моменты, которые в итоге определят, каким человеком ты вырастешь?

Я киваю.

— Это был один из таких моментов для меня, — тон его голоса становится холодным от злости. — Слышать, что он уходит от нас, что ему плевать на нее и на меня, сделало меня бесполезным и запуганным. Я закрылся. Я все еще не понимаю, как можно однажды проснуться и решить бросить свою умирающую жену.

— И сына, — добавляю я. Он трет рукой лицо и вздыхает.

— Когда он сказал, что не может остаться, ни ради нее, ни даже ради меня, когда я увидел, что моя мать разбита и напугана, то почувствовал чистую ярость.

Долгое время я просто смотрю на его челюсть, двигающуюся под его кожей. Когда он продолжает, я молчу и не перебиваю, позволяя ему вести.

— Я помню, как гнев поглотил каждую частичку меня. Я был так полон ярости, что единственным способом избавиться от нее, было как-то выплеснуть ее. Я был просто ребенком, но уже большим и сильным для своего возраста, — на долгий момент он фокусируется на чем-то, потерявшись в своих мыслях. — Это воспоминание все еще такое яркое в моей голове, — говорит он. — Я помню, как схватил стул и побежал на него. В итоге я повалил его на пол.

Я не могу сдержать дрожь, поднимающуюся по моему позвоночнику, от сцены, появившейся перед моими глазами. Мурашки покрывают мою кожу.

— Ему потребовалось несколько секунд, прежде чем он отошел от шока. Я воспользовался возможностью и набросился на него со всей силой и гневом, пока он несильно, но оттолкнул меня от себя. От этого толчка я врезался в мебель, и острый угол оставил глубокий порез на моей брови.

В ответ на его слова я крепче обнимаю его за талию. Он накрывает мою руку своей, будто пытаясь успокоить меня.

Все должно быть наоборот.

— Мне было очень больно. Моя голова пульсировала, а лицо было покрыто кровью, но, по большей части, больно было от того, что меня так легко… отвергли, меня не хотели.

Я нервно впиваюсь в палец зубами, чувствуя отвращение.

— Но я глубоко его ненавижу из-за того, как он обошелся с Ирис, когда та вышла посмотреть, что произошло. Она была в панике, ее трясло от того, что она увидела нас в таком хаосе. И когда она попыталась его вразумить, умоляя помочь мне и отвезти в больницу, он отпихнул ее. А я был беспомощен, лежал на полу и не мог помочь ей. В тот самый момент всякое уважение и хорошие чувства к нему превратились в ненависть, — черты его лица ожесточились. — Как я и сказал, это был случай, изменивший мою жизнь, Хейлз. Я стал жестоким. Тот факт, что у меня не было стабильного дома в следующие несколько лет, только усилил все, делая меня злее, жестче и более замкнутым. Мой темперамент управлял мной долгое время. Это было моим решением, помогало мне держать всех в стороне. Я был злым ребенком и вырос в проблемного и жестокого подростка и, в итоге, в очень вспыльчивого взрослого. Хейлз, я набрасывался на людей без причины. Был момент моей жизни, когда я дрался с людьми в специализированных клубах, просто чтобы выплеснуть гнев. Это никогда не было связано с причинением боли себе или другим людям. Просто высвобождением злости.

Он всматривается в мои глаза в поисках ответной реакции. Я моргаю, мои глаза наполняются слезами и смягчаются. Я скольжу рукой, лежащей на его талии, дальше и прижимаюсь к нему, сокращая расстояние между нами. Я беру его взволнованное лицо в ладони и целую со всей страстью.

Вот она, Хейлз, редкая возможность взглянуть в глубину души Дэниела. Грубый, жестокий, властный, эмоциональный, добрый и… ранимый.

Когда я слегка отклоняюсь, он продолжает:

— Второй поворотный момент был хорошим. День, когда я подписал документы на собственность своей компании. В тот день я поклялся себе, что сделаю все, что в моих силах, чтобы измениться к лучшему. Я решил бросить бои, что было очень трудно, мне даже пришлось посещать психотерапевта некоторое время.

Я снова целую его в губы, показывая, что понимаю его и горжусь тем, что он сделал.

Внезапно его серьезное выражение лица становится обеспокоенным, но веселым, и он издает смешок и качает головой.

— У меня ушло несколько лет и хренова туча денег, чтобы я мог сказать вслух: я злой. Ну, знаю, что я все еще импульсивный и вспыльчивый, но, Хейлз, я пытаюсь. Особенно, после того, как встретил тебя.

— Дэниел, ты — все, чего я хочу. Я ничего не хотела бы менять, — и я люблю тебя, особенно сейчас, после того, чем ты только что поделился со мной.

— И знаешь что, детка? Был еще один важный поворотный момент. Он изменил все, чем я был, ну… чего я хотел. Все, что я думал, что хочу, в дальнейшем будущем.

Я глотаю и моргаю в ожидании продолжения.

— Знаешь, это было во время одного из наших обычных разговоров. Я даже не помню, о чем мы, черт возьми, говорили, но я точно помню, что в середине того разговора я почувствовал, что хотел бы, чтобы так было всегда, чтобы ты никогда не уходила.

Он тянется вверх и прижимается к моим губам в коротком поцелуе, но на данный момент я хочу большего. Мне нужно больше.

— Итак, детка, вот он я, весь я. Я знаю, ничего даже не будет похоже на то, что у нас было до сих пор, и знаю, что это будет тяжело.

Он подносит руки к моему лицу и удерживает его ними. Вот все его несовершенства и неуверенность раскрыты, и все, о чем я могу думать, как они заставляют меня чувствовать большую связь с ним, усиливая мои и без того сильные чувства к нему.

— Тебе нужно отпустить свои страхи и опустить защиту. Обещаю, я сделаю все, что могу, чтобы у нас все получилось.

И впервые я чувствую уверенность в нем, в нас. Я киваю, слишком переполненная эмоциями, чтобы ответить словами.

— Ты в порядке? — спрашивает он, меняя тему, позволяя мне обдумать все, чем он только что поделился, не принуждая меня ответить немедленно, за что я не могу быть более благодарна

Я киваю.

— Я более чем в порядке, я благодарна, — когда мой голос затихает, его лоб морщится. — За то, что ты доверяешь мне, заботишься так сильно и делишься всем этим со мной, — он дарит мне мальчишескую однобокую улыбку.

— Я на самом деле о тебе забочусь, — говорит он. Я тянусь к нему и устраиваюсь в его объятиях. Он утыкается носом в мои волосы, и я закрываю глаза, растворяясь в нем.

— Почему ты зовешь свою маму по имени? — спрашиваю я в его грудь. Секунду он размышляет.

— Я не знаю. Наверное, потому что она гораздо больше, чем просто мама… — я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него. — Она есть, всегда была, моим… всем, — я таю внутри и улыбаюсь ему любящей улыбкой. — Моим всем, до встречи с тобой, — его ответная улыбка заставляет мое сердце трепетать. — Мы были лишь вдвоем. Очень близки. И когда я вырос, она стала моим лучшим другом.

Я целую его в губы, глубоко и страстно. Мне нужна связь с ним — мне нужен он. Он — настолько большее, мое большее.

Я кладу голову на подушку и рассматриваю его лицо. Он улыбается мне.

— Твой отец связывался с тобой когда-нибудь после этого?

— Он… — презрительное негодование кроется за словами. — Да, Хейлз. Как только наши акции появились в Nasdaq, он связался со мной, — я делаю глубокий вдох, и когда уже собираюсь прокомментировать, он добавляет, — я не ответил тогда, и все еще не собираюсь иметь с ним ничего общего (Примеч. пер.: Nasdaq — американская биржа, специализирующаяся на акциях высокотехнологичных компаний).

Я киваю, лаская его лицо своим взглядом.

— Итак, раз уж мы закончили с сегодняшним специальным выпуском «60 минут обломов Старка», чем бы ты хотела заняться в оставшиеся выходные?

— Закрыть дверь и оставить внешний мир?

— Лучшего варианта быть не может, детка.

Глава 21

 

Открытый вопрос

Та ночь стала поворотным этапом для меня. Для нас. После услышанного, откровения Дэниела, знания о его физических и эмоциональных шрамах, поменялось все. Следующую неделю мы отключаемся от внешнего мира, практически не разлучаясь. День ото дня, чтобы нормально функционировать, мы становимся созависимы или ищем общества друг друга, как никогда раньше.

Мы сознательно не видимся с другими людьми. Социальные потребности сведены к минимуму. Дом становится нашим раем. Как два влюбленных подростка, мы не можем насытиться друг другом. Даже простейшие задачи выполняются вместе: от готовки до работы по дому и принятия душа. И секс, святаяматерьвсехбогов, убийственный секс. Думаю, если бы я не была на таблетках, мы бы уже населили маленькую страну. Между собой мы шутим о том, что стали отвратительно, слащаво банальными, даже почти тошнотворными. И хотя это не лучшие времена, они далеки от худших, это абсолютно наше время.

Я не видела Ташу и Яна, казалось бы, вечность. Не стоит и говорить, что я получаю свою долю заслуженного нытья от них обоих. Жалобы безжалостно бросались мне в лицо, но я терплю ради старого доброго слова на букву «Л».

С начала нашей с Дэниелом изоляции едва прошла неделя, как Таша звонит мне и говорит, что собирается поместить мою фотографию на упаковку с молоком. «Твое страшное лицо» — это ее точные слова.

Я возвращаюсь в реальность от звуков смеха моих коллег, становясь все более и более раздражительной из-за задания, которое сейчас выполняю. У меня сильное желание вырубить компьютер, может, даже вырвать кабель из розетки, схватить сумочку и убраться к чертям отсюда. Вместо этого, как истинный бунтарь, я откатываюсь на стуле и встаю. Направляюсь в кухню, раздраженная количеством времени, уже потраченным и которое я еще потрачу на этот «сизифов труд». Нажав кнопку на кофе-машине, я наклоняюсь за молоком к мини-холодильнику. Трясу коробку и понимаю, что осталась лишь капля. Я рычу, на самом деле желая закричать во все горло «блядь». В итоге, я выбрасываю упаковку в мусорку, хотя и с удвоенной силой.

— Уоу, мне пригнуться? — Мэтью, один из моих коллег, ухмыляется мне с поднятыми руками и теребит свою прическу в стиле Бибера. Я скрытно закатываю глаза, но быстро улыбаюсь.

— Один из тех дней, — пожимаю я плечами, чтобы показать подобие дружелюбности.

— Не хочешь вместе пообедать? — спрашивает он слишком энергично. Удивленная его рвением, я хмурю брови и долго его изучаю, делая всю ситуацию немного неловкой. — Нет — это тоже ответ, — говорит он, улыбаясь, и его щеки слегка розовеют.

Я выдавливаю улыбку, пытаясь сделать ее более искренней. И говорю:

— Может, в другой раз.

— Ну, хорошо, — смущенно говорит он, хлопнув в ладоши, все его тело излучает дискомфорт. Затем внезапно, к моему полному удивлению, он дергает мой хвост.

Какого черта?

Не уверена, кто больше в ужасе от этого детского жеста — он или я за него. К счастью, он просто кивает и быстро исчезает. Я качаю головой и тянусь к бутылке воды. Короткое фырканье и хихиканье вырывается из моего рта. Мне жаль парня. Яну и Таше понравится эта маленькая комичная ситуация. Но когда я возвращаюсь к рабочему заданию, то и мое раздражение возвращается очень быстро.

Телефон звонит и заставляет меня оторвать глаза от экрана монитора. Имя Дэниела на экране всегда вызывает у меня теплые и нежные чувства. Нет, не жалкая, ни капли.

— Привет.

— И тебе привет, красавица, — говорит он. Глубоко внутри я чисто по-женски вздыхаю.

Ага, определенно, жалкая.

— Каковы шансы, что ты зайдешь на обед?

— Только ланч, — мурлычу я.

Низкий хриплый смешок раздается на другом конце:

— Я так же могу съесть и тебя. Зависит от того, насколько сытым буду я.

— Ого, спасибо. Вы очень, очень добры, мистер Старк. Должна ли я пройти служебную аттестацию?

Он снова усмехается:

— Так ты придешь?

— Ммм... да? Буду кончать? (Примеч. пер.: «С ome» с англ. «приходить», «кончать»).

— Хейли… — Я смеюсь в ответ. — Разве заставлять тебя кончать не мое второе имя? — мы одновременно усмехаемся. Хотя, по правде говоря, этот мужчина заслужил это имя, благодаря своим отличным способностям. — Итак?

— Мистер Старк… — женский голос на том конце линии нелепо заставляет меня слегка забеспокоиться.

— Я перезвоню тебе позже, Жасмин.

— Она только что мяукнула тебе?

— Что? — резко спрашивает он.

— Ничего, — я рада, что он не обратил внимания на это. — Не думаю, что смогу выбраться, есть одно раздражающее дело, которое мне нужно сделать. Мне потребуются годы, а сделать его нужно сегодня.

— Что конкретно там нужно?

— Ты не занят? Тебе не все равно?

— Да, я занят. Говори, — кратко и бесстрастно. Окей… И я рассказываю ему гораздо менее интересную тему.

— Окей, значит, говоришь, только с этих десяти веб-сайтов? Я перезвоню, сходи пока что-нибудь выпей, — и он отключился.

А?

Я прохожу мимо кабинета Джоша, чтобы захватить отчет, который нужно подготовить для руководства, просто чтобы убедиться, что все, чего он хотел, было устроено. С его подтверждением я ухожу, чтобы поделиться с остальными участниками команды. Когда я возвращаюсь к столу более чем через полчаса, то замечаю пропущенный вызов от Дэниела.

— Дэниел?

— Итак, я посылаю тебе программу. Я расскажу, как ее установить, и она выполнит поиск нужных данных.

— Что? Программа? Сделает что?

Я слышу вздох на другом конце линии:

— Открой письмо, которое я прислал пять минут назад, и просто делай, что я говорю.

Он инструктирует меня несколько минут. Я не понимаю, что он от меня хочет, а он очень терпелив, когда объясняет. Широко улыбаюсь, когда смотрю на маленькое черное окошко, выдающее данные, на моем мониторе.

— Значит, по сути, он делает поиск за меня?

— Да.

Могу представить, как он закатывает глаза, и я хихикаю:

— О боже, ты самый сексуальный ботаник во плоти.

— Значит, ты придешь сейчас? — спрашивает он коротко и нетерпеливо.

— Уже выхожу, — отвечаю я, широко улыбаясь.

 

***

 

— Могу я войти? — спрашиваю я Анну, персональную помощницу Дэниела. По непонятной причине она встает и улыбается своей обычной нервной улыбкой.

— Мисс Грейс, он должен скоро закончить, но вы можете войти.

— Просто Хейли… — как будто у нее это где-то отложиться, не важно, сколько бы раз я не настаивала. А почему я вообще заморачиваюсь?

Дверь в кабинет Дэниела наполовину открыта. Я делаю шаг и замираю. Они меня не замечают, но я их прекрасно вижу, и что-то непрошенное и плохое, очень плохое, пробуждается во мне.

Над столом зависла, приветствующая меня пышная задница, одетая в узкую юбку до колен. Из-под юбки тянется пара бесконечных ног в черных чулках, заканчивающаяся тонкими длиннющими шпильками. Тело, приделанное к этой заднице, наклонилось над столом, своим вырезом практически касаясь носа моего мужчины. Женщина передо мной не может быть более кокетливой, она буквально разбрасывается призывами к спариванию. С места, где я стою, мне не видно выражения лица Дэниела, или его лица вообще, так как оно скрыто за большим монитором. Хотя я могу видеть, как он пытается вырвать руку из-под удерживающих его когтей.

Бесчисленные эмоции проносятся сквозь меня, та, что задерживается, посылает желчь к моему горлу. Мысль, которую мне удалось запереть на задворках моего сознания, вырывается с ревом, и я не могу не думать. Может ли эта мяукающая задница быть той, с кем он переспал? Что-то накрывает меня, что-то неразумное, уродливое и незнакомое. Импульсивно, я практически разворачиваюсь на каблуках, но Дэниел меня останавливает:

— Хейлз?

Вместе с этим вопросом задница поворачивается в талии и смотрит на меня, а ее лицо лишь добавляет еще несколько капель масла, чтобы усилить огонь, дико распространяющийся внутри меня. Ее темные блестящие волосы собраны в тугой пучок. На ней тонкие черные очки, напоминающие мне о тех порнофильмах «про меня-и-моего-босса», и яркая красная помада.

Часть меня, разумная часть, целует на прощание уверенность и доверие, и умирает. Но перед этим просит придушить человека с самого начала посеявшего во мне эти страхи. Я в курсе, что вот-вот случится крушение поезда-самоубийцы, но остановить это уже не в моих силах:

— Я уже ухожу, — говорю я. — Я встречаюсь с Брэдом.

Не уверена, из какой мерзкой части меня это выходит, но оно уже вышло. Дэниел в ответ смотрит на меня смертоносным взглядом. Выражение его лица становится мрачным и угрожающим. Он удерживает взгляд на мне, и мой желудок переворачивается от того, что я вижу в его глазах. Кто-то более глупый и эмоционально более слабый, чем я, захватывает мое тело и разум, побуждая меня уйти, пока в уголках моих глаз собираются слезы. Роковая обольстительница за широкими очками дьявольски мне улыбается, или это просто мое воображение?

Дэниел что-то бормочет хищнице, которая все еще внимательно меня рассматривает, и делает несколько шагов ко мне. В полушаге от меня он мягко берет меня рукой за подбородок и поднимает его, чтобы я смотрела на него. Он наклоняет голову в сторону:

— С кем ты встречаешься?

Я качаю головой в ответ, чувствуя и замешательство и стыд из-за своего поведения, но, честно говоря, не могу ничего сделать, чтобы прогнать их. Оно уже получило большой импульс. Я стала просто пешкой этой сумасшедшей одержимости моего мозга.

— Увидимся дома, — говорю я и поворачиваюсь, но прежде чем мне это удается, Дэниел хватает мою руку и тянет назад. Он обхватывает мое лицо на этот раз обеими руками и смотрит мне прямо в глаза.

— Хейли?

— Я прерываю ваш… — я указываю рукой в сторону кабинета. Его брови превращаются в одну линию.

— Жасмин, ты нас не оставишь? — холодно говорит он, не отрывая от меня глаз, в его словах явное негодование. Жасмин медленно направляется к двери, покачивая бедрами, и прежде чем уйти, говорит:

— Позвоните, когда я снова вам понадоблюсь, мистер Старк.

Для меня это звучит, как явный намек и я вырываюсь из рук Дэниела. Его глаза распахиваются, а мышцы на челюсти начинают пульсировать.

— Что, блядь, здесь происходит? — говорит он, захлопывая дверь кабинета с грохотом, от которого я съеживаюсь. Я тщетно пытаюсь остановить это искусно созданное мной сумасшествие, но оно сильнее меня, и на этот момент снежный ком в моей голове уже покатился, слишком далеко и слишком быстро.

— Это была она?

— Она, кто? — он прищуривается и сжимает рот. — Хейли, это не имеет никакого смысла. Что на тебя нашло, черт возьми?

— Это с ней ты переспал?

Меньше чем за секунду, воздух между нами становится таким напряженным и жестким, что я могу почти попробовать его.

— Ты только что спросила меня о том, о чем я думаю? — на его шее начинает пульсировать вена, а взгляд становится злым. Я просто киваю. — Откуда это все? — его глаза бегают по моему лицу, оценивающе, проникающе и растерянно. — Что с тобой? — он зол, буквально кипит от ярости.

— Это с ней ты переспал? — спрашиваю я, на этот раз мой голос тверже.

— Я не буду заниматься этим дерьмом здесь, — бормочет он больше самому себе.

Бесцеремонно он разворачивается к своему столу, хватает ключи и кладет руку мне на поясницу, и его прикосновение далеко не вежливое. Молча, он выводит меня из кабинета.

— Я ухожу. Буду позже, — говорит он резким голосом, когда мы проходим мимо стола Анны.

— Мистер Старк, у вас… — ее голос затихает от взгляда, брошенного Дэниелом.

Во время короткой поездки на лифте мы стоим по разные стороны, мои глаза горят от непролитых слез, встречаясь с его пылающим взглядом, но мы не говорим ни слова. Ощутимое молчание в маленьком пространстве усиливает напряжение, нарастающее с каждой секундой, и я очень хорошо знаю, что оно закончится непредотвратимым взрывом.

Когда мы приходим в гараж, Дэниел нажимает на пульт и его Veyron издает двойной гудок. Я вопросительно на него смотрю, а он отрезает:

— Просто садись в машину.

— Куда мы?

Он с шумом выдыхает, выражение его лица зловещее:

— Может, ты уже сядешь в эту гребаную машину?

Пугающий тон его голоса напоминает мне о временах, о которых лучше забыть. Я больше не спрашиваю, куда мы едем, а он не выказывает никаких намерений поделиться со мной этой информацией. Пылающим взглядом он смотрит вперед, управляя машиной на бешеной скорости, заставляя меня цепляться руками за сидение на каждом повороте, пока мои костяшки не белеют. Когда он, наконец, останавливает машину, заканчивая поездку, и я, наверное, должна поблагодарить Бога за то, что выжила, замечаю, что мы носились по гоночному треку.

Дэниел резко тормозит машину и посылает мне тяжелый взгляд, затем качает головой, будто молча говоря: «невероятно», и выходит из машины. Он стоит снаружи, закрыв лицо руками. Я буквально вижу, как он делает следующий вдох, как его грудь поднимается под белой рубашкой с черным галстуком. Он делает небольшой шаг и прислоняется к двери водителя спиной ко мне, скрестив руки. Жду несколько минут, позволяя ему остыть, и пытаюсь объяснить сама себе, что наделала и что хочу сказать. Делаю глубокий вдох, ворох мыслей, что привели нас сюда, все еще вгрызается в мою голову, и я выхожу из машины.

Обхожу автомобиль и встаю рядом с ним, но на расстоянии, чтобы не нарушать его личное пространство. Он поворачивает голову и смотрит на меня, руки все еще скрещены, челюсть постоянно двигается.

— Почему, Хейли? Какого черта ты с нами сейчас делаешь?

Я прикусываю щеку и пытаюсь сделать так, чтобы это звучало обоснованно в моей голове, прежде чем ответить.

— У нас все было так хорошо, но тебе нужно было найти способ все испортить? — его ноздри раздуваются. — Откуда это все? Брэд, Хейли? Брэд?

— Она практически набрасывалась на тебя, — это самая умная вещь, которую я смогла сказать.

— А я сделал что-нибудь, чтобы ты подумала, что из этого что-то выходит, что бы это ни было? — его голос низкий, холодный и, кажется, обиженный. — Сделал?

— Нет, но ты и не оттолкнул ее, — какого черта со мной не так?

Он качает головой, и я четко могу увидеть, что его самообладание трещит по швам.

— Не могу поверить. Я не могу поверить, что у нас сейчас этот гребаный разговор.

— Что я могу сказать, это вызвало что-то, — отвечаю я, ненавидя свои чувства и то, как заставляю его чувствовать себя. Но все равно, по какой-то извращенной причине, не могу остановиться. Не могу отпустить.

— Мы же решили простить и забыть? — он облизывает нижнюю губу. Я не отвечаю, а просто смотрю на него. — Хочу ли я убраться к чертям отсюда сию минуту? — его взгляд буквально прожигает во мне дыру. — Да, хочу, — говорит он больше себе, чем мне. — Сделаю ли я это? Нет, Хейли, так как я пытаюсь, как и обещал тебе. Я, блядь, пытаюсь. Чего я не понимаю, так это почему ты, черт возьми, изо всех сил стараешься сделать это невозможным.

Он полностью прав, но я не могу найти силы и усмирить свои комплексы. Мне нужно обдумать это, мне нужно заставить, что бы это ни было, кричащее в своей голове, остановиться, потому что у меня нет ни малейшей идеи, как поступить. Я не хочу ничего говорить, ничего вообще, пока не выясню сама с собой, что произошло.

— Я не знаю.

Его взгляд на мне рассеивается, но вскоре снова пылает жаром:

— Ты не знаешь? — раздраженно повторяет он в неверии. — Ты не знаешь? — на этот раз его голос холоднее, на октаву выше, и даже презрительный.

Я смотрю на него из-под ресниц и киваю:

— Мне нужно побыть одной и подумать. — Он сердито качает головой. Убирает руки от груди, будто хочет что-то сказать, но останавливается. — Я не знаю, чего хочу. Я не знаю, что на меня нашло, Ди.

— Мы оба, — его желание держать себя в руках ради меня так очевидно, что мое сердце болезненно сжимается.

— Я очень тебя люблю. Пожалуйста, дай мне немного времени.

Все его поведение немного меняется. Он смотрит на меня и делает глубокий раздраженный вдох, следующие его слова измученные и мягкие:

— Сколько это «немного времени», Хейли? На этот раз я не буду ждать тебя вечно.

Я киваю, а слезы пытаются прорваться:

— Лишь несколько часов.

Кажется, он слегка расслабляется и кивает, но ошибки нет — он все еще зол на меня.

Обратно мы едем в тишине, кричащей «опасность», тишине, кричащей «какого черта происходит?». Дэниел останавливает машину у офиса «YOU» и вздыхает. Мы не произносим ни слова, но обмениваемся напряженными взглядами.

— Увидимся дома, — наконец, говорю я, чувствуя, что должна сказать что-то, хоть что-нибудь.

Он бросает взгляд в мою сторону, вызывая боль в моем сердце.

— Что случилось с доверием и общением? — он отворачивается, ясно давая понять, что это был не совсем вопрос, и что он не может дождаться, когда я уйду.