Святой Благоверный Пётр lll - первый Российский Император-Мученик.

Созданный несколькими поколениями мемуаристов, профессиональных историков и писателей отрицательный образ Российского Императора Петра III превратился в расхожий стереотип. По меткому выражению одного из дореволюционных историков, Петру Федоровичу была присвоена «какая-то исключительная привилегия на бессмысленность и глупость».

Как Его только не называли и до сих пор не называют (не будем приводить здесь обвинения врагов Царского Престола и те их оскорбления, которым Монарх подвергся)! Но, Петр Федорович и как Император, и как человек, даже если упустить из виду обязательное для всех православных христиан почитание своих Царей, заслуживает объективной, а не предвзятой и односторонней оценки. Оценки, основанной прежде всего на фактах, которые, во-первых, как ни странно, относятся к такому доступному, ценному и не вызывающему сомнений источнику, как «Полное собрание законов Российской Империи».

Убиенный как Царь, то есть с целью окончательного отнятия у Него Царской власти, а факт насильственного лишения Его жизни может вызывать сомнение только у того, кто не хочет его признавать, Он стал первым Императором-мучеником на Российском престоле. Производит особое впечатление дата Его смерти, точно совпадающая с датой убиения Царской семьи в 1918 году. Он был убит 17 или 16 июля (точно до одного дня сейчас это установить, похоже, невозможно, но такая точность и несущественна). Официально, дабы скрыть от народа величайшее преступление великосветского дворянства, было объявлено о Его смерти 19 июля от болезни (непонятно какой у относительно здорового 34-летнего мужчины да еще в такой весьма удобный для Его врагов момент!).

Во многом Российские Императоры Петр Федорович и Николай Александрович схожи друг с другом, но более всего поражает схожесть Их в том, насколько и как долго Они подвергаются самому гнусному и злобному хулению. Если еще учесть убийство 17 июля Великого Князя Андрея Боголюбского, признанного первым русским самодержцем, то эта дата по отношению к смерти Петра Федоровича становится определяющей как знак свыше.

Еще при жизни великосветские царененавистники пустили о Нем слух как о человеке слабоумном и малообразованном, что препятствует полноценному управлению великой страной, и обвинили его в игнорировании интересов России в пользу иностранных государств, русофобстве, и самое главное, что единственно может как то оправдать устроенный ими дворцовый переворот, в непочтительном отношении к Православной Церкви.

Но насколько не соответствуют эти лжесвидетельства истине, показывают законы, принятые в Его Правление, исторические события Его времени и их последствия, а также сами факты из Его жизни и объективные оценки Его личности, которые Его врагам никак невозможно было скрыть.

Российский Император Пётр III Федорович (урождённый Карл Петер Ульрих Гольштейн-Готторпский) родился 10 февраля 1728 года в городе Киль (Гольштейн, Германия)

Его мать (умерла вскоре после его появления на свет) – Цесаревна Анна Петровна, дочь Российского Императора Петра I, отец – герцог Гольштейн-Готторпский Карл Фридрих.

По линии отца Он был внучатым племянником шведского короля Карла XII и сначала воспитывался как наследник шведского престола.

После смерти отца, точнее, в 1741 г. 14-летний Карл Петер Ульрих был приглашен Императрицей Елизаветой Петровной в Петербург. В 1742 году во время торжеств по случаю Коронации Она объявляет Его Наследником Российского престола.

В начале ноября 1742 года Карл Петер был крещен по православному обряду и – это подчеркивалось в манифесте – как внук Петра Великого официально объявлялся под именем Петра Феодорвича Всероссийским Великим Князем – наследником Елизаветы Петровны.

В конце того же месяца в Россию прибыло шведское посольство с уведомлением об избрании Петра Федоровича кронпринцем. Отказ от прав на шведскую корону Наследником Российского престола был подписан в августе 1743 года.

7 мая 1745 года польский король и саксонский курфюрст Август III Фридрих в качестве викария Германской Империи объявил Петра Федоровича как достигшего совершеннолетия правящим (владетельным) герцогом Гольштейнским. Однако на родину Великий Князь не вернулся, и от Его имени там стал править брат Его отца Фридрих Август.

При первой встрече со Своим племянником, как говорят, Императрица Елизавета была поражена Его «невежеством» и огорчена внешним видом: худой, болезненный, с нездоровым цветом лица. Однако, следует заметить, что слово «невежество» в то время употреблялось в смысле «простой, не достаточно изысканный» в отношении к внешним манерам и стилю держаться, отнюдь не определяя степень образованности и интеллектуального развития.

Как и положено отпрыску великих Готторпских герцогов, Петр Федорович получил вполне хорошее образование. В возрасте четырех лет, когда другие дети еще находились на попечении нянек, ответственным за его воспитание был назначен ректор Кильского университета, профессор пастор Хосманн. Когда мальчик стал постарше, пастор самолично преподавал ему философию и право. Для преподавания же латыни, математики, черчения, химии, французского языка, астрономии и географии приглашены были лучшие профессора Кильского университета.

Следует отметить, что Петр Федорович был по отцу представителем одного из самых уважаемых аристократических домов Европы. Его прапрапрадед, герцог Фридрих III Гольштейн-Готторпский превратил свои владения в международный научный центр. В отличие от других ученых того времени, интересовавшихся в основном алхимией и теологией, в Готторпском замке занимались более полезными для человечества науками — географией и астрономией.

Учитывая сложную политическую ситуацию, в которую попало Готторпско- Гольштайнское герцогство после захвата Данией более половины владений, включая родовой замок герцогов в Готторпе, отец готовил Карла Петера к неизбежным в будущем военным действиям, понимая, что тому возможно придется решать Готторпский вопрос. К 12 годам юноша имел чин лейтенанта, был членом гильдии стрелков, знал фортификацию, одним словом был профессиональным военным командиром, готовым служить своему отечеству.

В России воспитателем и учителем Петра Федоровича стал академик Якоб Штелин. Встречающаяся в новейшей литературе версия, будто бы общего языка со своим подопечным академик найти не мог, а ученик оказался на редкость тупым, основана исключительно на лживых слухах злобных клеветников. Все обстояло с точностью наоборот. В своих воспоминаниях Штелин отмечал способности и превосходную память своего воспитанника. Она, по словам Штелина, была «отличная до крайних мелочей» (Я.Я. Штелин. Записки// Русский архив. 1909, №7, с.110). Правда, гуманитарные науки его особенно не привлекали и «часто просил он вместо них дать урок из математики». Любимейшими предметами юноши были фортификация и артиллерийское дело, а «видеть развод солдат во время парада доставляло ему гораздо больше удовольствия, чем все балеты» (Я.Я. Штелин. Записки о Петре Третьем, Императоре Всероссийском// Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1866.Кн.4, отд.5, с. 76-77).

Не обращая внимания на упреки и наставления, Великий Князь все больше времени стал уделять военным упражнениям. Он общался с солдатами и офицерами гольштейнского отряда, вызванного из Киля в Россию, охотно беседовал с солдатами Преображенского полка, шефом которого являлся. В великосветских кругах все это встречалось неодобрительно и породило устойчивое мнение о наследнике как ограниченном и грубом солдафоне.

Еще с Киля Петр Федорович обладал недюжинными познаниями в военной инженерии, чем очень напоминал своего деда Петра Великого, в военных науках весьма сведущего. В России он стремился усовершенствовать свои знания, но Штелин оказался в этой сфере полным профаном, а других учителей рядом не было. Поэтому Петр Федорович получал интересующиеся его сведения из книг.

Наследник Елизаветы Петровны был настоящим книголюбом. «Любой, желающий убедиться в этом найдет в отделе рукописей национальной библиотеки в Санкт-Петербурге несколько описей книжного собрания Петра Федоровича, составленных Штелиным. Начиная с рукописи «Оригинальный каталог библиотеки по инженерному и военному делу Великого Князя Петра Федоровича», содержащей 36 листов и датированный 1743 годом, в каталог вошли 829 описаний книг, распределенных по форматам.

Его книжное собрание формировалось разными путями. С одной стороны за счет книг, собиравшихся в Петербурге после переезда сюда гольштейнского принца и Наследника Российского Престола; с другой стороны, за счет доставленной сюда из Киля библиотеки его отца. Это собрание книг прибыло по распоряжению Наследника в 1746 году и было завершено описанием 5 октября того же года. До сих пор библиотека Петра Федоровича по-настоящему не изучена. <…> Примечательно, что Петр Федорович не ограничился лишь получением родовой библиотеки, но следил за ее дальнейшим пополнением. «Как только,– вспоминал Штелин,– выходил каталог новых книг, Он его прочитывал и отмечал для себя множество книг, которые составили порядочную библиотеку (Я.Я. Штелин. Записки о Петре Третьем, Императоре Всероссийском// Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1866.Кн.4, отд.5, с. 71, 110). Вскоре по вступлении на Престол Он назначил Я.Я. Штелина своим библиотекарем, поручив ему составить план размещения в новопостроенном Зимнем дворце книжного собрания и выделив для этого «ежегодную сумму в несколько тысяч рублей» (А. Мыльников, Петр III. Повествование в документах и версиях, ЖЗЛ, М., 2002, с. 73-74).

Переводы книг тогда были редкостью, так что Петр Федорович читал все книги на языке оригиналов, которыми Он владел. На русском языке читал Он секретный труд «Сила Империи» и — с особой внимательностью — ежегодно издававшиеся «Комментарии Санкт-Петербургской Академии наук». Так, в эти годы углубленных раздумий и самообразования, Наследник готовил свою уникальную программу реформ, осуществлению которой и будет посвящено краткое Его правление.

Многие экземпляры из библиотеки Петра Федоровича сохранили на полях пометки, сделанные Его рукой. И если когда-нибудь кто-то из историков в очередной раз попытается убедить нас, что Петр III был человеком слабоумным, пусть он для начала ознакомится с этими пометками.

После смерти Императрицы Елизаветы Петровны 25 декабря 1761 (5 января 1762 по новому стилю) Петр Федорович провозглашается Императором.

В Своем первом же манифесте Император Петр III объявляет, что будет “во всем следовать стопам премудрого Государя, деда нашего Императора Петра Великого” (Полное собрание законов Российской Империи с 1649 года. Первая серия. СПб. 1830, т. 15, № II 300). И, как свидетельствуют характер и достижения Его короткого Царствования, Свое обещание Он сдержал.

Отмечается, что Пётр Федорович всегда энергично и беспрерывно занимался государственными делами («Уже с утра Он был в своём рабочем кабинете, где заслушивал доклады <…>, потом спешил в Сенат или коллегии. <…> В Сенате за наиболее важные дела Он брался сам энергично и напористо»). Его политика имела вполне последовательный характер; Он, в подражание деду Петру I, предполагал провести серию реформ.

Законодательная активность Петра Федоровича была необычайной. За время 186-дневного Царствования, если судить по официальному «Полному собранию законов Российской Империи», было принято 192 документа: манифесты, именные и сенатские указы, резолюции и т. п. (в их число не включены указы о награждениях и чинопроизводстве, денежных выплатах и по поводу конкретных частных вопросов). Очевидно, что Петр Федорович как будущий Император вынашивал Свои замыслы в долгие годы Ораниенбаумского периода Своей недолгой жизни. Тот факт, что не сохранилось ни одного написанного Его рукой документа, в то время как обитатели Ораниенбаума видели, как Он работал и писал что-то каждое утро, говорит о том, что кто-то позаботился об уничтожении Его архивов. Так как Его преобразования пользовались огромной популярностью и характеризовали Его как мудрого и доброго правителя, заговорщики, оправдывая свержение Царя Его слабоумием и неспособностью управлять, столкнулись с необходимостью объяснить это противоречие. Так возникла идея приписать авторство реформ секретарю Царя Дмитрию Волкову и другим сановникам.

К числу важнейших дел Императора Петра III относятся упразднение Тайной канцелярии (Канцелярия тайных розыскных дел; Манифест от 16 февраля 1762 года). Другой важнейший документ Царствования Петра Фёдоровича — «Манифест о вольности дворянства» (Манифест от 18 (29) февраля 1762 года), благодаря которому дворянство стало исключительным привилегированным сословием Российской Империи.

В конце января, почти одновременно с подготовкой этих двух манифестов, Он сообщил сенаторам о намерении прекратить преследование старообрядцев. Указом 29 января Сенату предписывалось разработать положение о свободном возвращении староверов, бежавших в прежние годы из-за религиозных преследований в Речь Посполитую и другие страны. Возвращавшимся предлагалось по их усмотрению поселяться в Сибири, Барабинской степи и некоторых других местах. Им разрешалось пользоваться старопечатными книгами и обещалось “никакого в содержании закона по их обыкновению возбранения не чинить” (Полное собрание законов Российской Империи с 1649 года. Первая серия. СПб. 1830,, т. 15, № II 420).

Ряд указов Петра Федоровича посвящался более гуманному обращению с крепостными. Так, у помещицы Е. Н. Гольштейн-Бек были отняты права на имение – это мотивировалось ее недостойным поведением, из-за которого «управление деревень по ее диспозициям не к пользе, но к разорению крестьянства последовать может» (Полное собрание законов Российской Империи с 1649 года. Первая серия. СПб. 1830,, № 11 419). Спустя несколько дней указом 7 февраля (Полное собрание законов Российской Империи с 1649 года. Первая серия. СПб. 1830, №11 436) «за невинное терпение пыток дворовых людей» была пострижена в монахини помещица Зотова, а ее имущество конфисковано для выплаты компенсации пострадавшим. А сенатским указом 25 февраля (Полное собрание законов Российской Империи с 1649 года. Первая серия. СПб. 1830, №11 450) за доведение до смерти дворового человека воронежский поручик В. Нестеров был навечно сослан в Нерчинск. В русском законодательстве впервые убийство крепостных было квалифицировано как «тиранское мучение».

«Надо признать: ведущие тенденции Его (Петра Федоровича – Ред.) внутренней и внешней политики обнаруживают несомненные признаки «просвещенного абсолютизма». Показательно, что важнейшие принятые при Петре III законодательные акты обычно сопровождались назидательной аргументацией, выдержанной в просветительском духе и сочетавшейся с патриотическими доводами государственной пользы. <…>

«Как ни велико, на первый взгляд, различие в политических системах Петра III и Его Преемницы, – писал выдающийся русский историк С.С. Татищев, – нужно, однако, сознаться, что в нескольких случаях Она служила лишь продолжательницей Его начинаний» <…> При всей своей ограниченности, как во времени, так и по содержанию шестимесячное Царствование Петра III в известном смысле явилось как бы предварительным наброском мер, которые Екатерина II была вынуждена осуществить в последствии – постепенно, во многих случаях с большими колебаниями и оговорками. А ряд начинаний предшествующего Царствования Императрица использовала для упрочнения созданного Ею образа просвещенной Монархини» (А. Мыльников, Там же с. 357).

«Почти все современники – не только расположенный к Нему Штелин, но и противники, недоброжелатели, в том числе и австрийский посланник Ф.К. Мерси-Аржанто и А.Т. Болотов, – отмечали такие черты характера Императора, как жажда деятельности, неутомимость, доброта и доверчивость. И еще одна существенная черта характера Петра Федоровича, подмеченная современниками и присущая Ему как до, так и после восшествия на трон, то есть черта устойчивая: Он «враг всякой представительности и утонченности. <…> Он не любил, например, следовать строгим правилам придворного церемониала и нередко сознательно нарушал и открыто высмеивал их. Делал Он это далеко не всегда к месту. И излюбленные Им забавы, часто озорные, но в сущности невинные, шокировали многих при дворе. Особенно, конечно, людей с предубеждением относящихся к Императору» (А. Мыльников, Там же с. 131). Еще в юные годы Он, по свидетельству Штелина, имел «способность замечать в других смешное и подражать ему в насмешку». В основе ее лежало осознание своего одиночества.

Княгиня Екатерина Дашкова (Петр Федорович был ее крестным отцом) вспоминала: «Однажды Он отвел меня в сторону и сказал мне следующую странную фразу, которая обнаруживает простоту Его ума и доброе сердце: «Дочь моя, помните, что благоразумнее и безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с великими умами, которые выжав весь сок из лимона, выбрасывают его вон» (Дашкова Е.Р. Записки. 1743-1810гг., Л., 1985, с. 15-16).

«Понимая потенциальную опасность для Себя со стороны шлиссенбургского узника, который мог бы стать игрушкой в руках заговорщиков (об этом говорилось в его переписке с Фридрихом II), Император питал к нему не страх или ненависть, а чисто человеческое сострадание. Два этих чувства – государственная необходимость и милосердие – соседствовали в душе Императора, объясняя многие из предпринятых Им шагов. Некоторый свет на это проливают депеши австрийского посланника Мерси: он доносил 14 апреля в Вену, что Петр III, неоднократно возвращался к судьбе Ивана Антоновича, не скрывал, что «имеет намерение относительно этого принца, нисколько не заботясь о мнимых правах на русский престол, потому что Он, Император, сумеет заставить его выбросить все подобные мысли из головы; если же найдет в поименованном принце природные способности, то употребит его с пользой на военную службу». Планы эти стали вызревать вскоре после прихода Петра III к власти» (А. Мыльников, Там же с. 161).

«С грустью начинаешь думать – не был ли прав всем известный Бирон, сказавший: «Если бы Петр III вешал, рубил головы и колесовал, Он остался бы Императором»? <…> Ни ненависти, ни презрения к своим подданным император Петр III не чувствовал.

«Странный Самодержец, – справедливо замечал по этому поводу В.П. Наумов, – оказался слишком хорош для своего века и той роли, которая была предназначена Ему судьбой» (А. Мыльников, Там же с. 161-162)

Не соответствует действительности приписываемое Петру Федоровичу и намерение осуществить реформу Русской Православной Церкви по протестантскому образцу (в Манифесте от 28 июня 1762 года Петру III это ставилось в вину: «Церковь наша греческая крайне уж подвержена оставалась последней своей опасности переменою древнего в России Православия и принятием иноверного закона»). Единственной целью Государя было ослабить политическое влияние Синода и архиереев в государстве, что составляло серьезную проблему еще в правление Петра Великого, через ослабление их финансовой базы.

«Он задумает экономически подкрепить дело секуляризацией церковно-монастырских имений с передачей управления ими из ведения Синода, как это было с 1720 года, в руки государства. На такой путь в 1701 году пытался вступить Его дед, но был вынужден (даже Он!) временно отступить. Возникал этот вопрос и при богомольной Елизавете Петровне. В ее присутствии Конференция одобрила в 1757 году новый порядок управления церковными имениями. Однако и тогда в действие его ввести не удалось. Выполнить ранее принятое решение Петр III и намеревался, рассуждая об этом в Сенате и оформив особым указом 16 февраля.

Поручив Д. В. Волкову подготовку этого законодательства, Император принял в его разработке личное участие. Позднее Штелин вспоминал: “Трудится над проектом Петра Великого об отобрании монастырских поместий и о назначении особенной экономической коллегии для управления ими… Он берет этот манифест к Себе в кабинет, чтобы еще рассмотреть его и дополнить замечаниями” (Я.Я. Штелин. Записки о Петре Третьем, Императоре Всероссийском// Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1866.Кн.4, отд.5, с. 103). Если это не описка, то указ, по-видимому мартовский, первоначально предполагалось оформить более торжественно – как манифест. Все же значимость указа подчеркивалась объявлением его во всенародное известие». (А. Мыльников, Там же с. 155-156).

Касательно вообще проблемы секуляризации монастырских земель в Православном Царстве следует заметить, что это случалось в истории Церкви задолго до Петра Великого и не вызывало возражений у святых отцов, живших в общежительных монастырях и считавших, что это вовсе не мешает монашескому деланию как таковому и не препятствует развитию обителей как духовных центров Православия.

«Несложно догадаться, что Его стремительные, без предупреждения наезды в высшие правительственные учреждения пугали светскую и духовную бюрократию, привыкшую к спокойной и бесконтрольной жизни. Темпераментным выражением крайнего раздражения Императора этим может служить указ Синоду от 26 марта. Поводом послужили челобитные священника Черниговской епархии Бородяковского и тамошняго дьякона Шаршановского, разобраться в которых еще в 1754 году приказала Елизавета Петровна. Но вместо этого синодальные чиновники волокитили и возвращали челобитные тем, на кого они были написаны.

Считая «потачки епархиальным начальникам» типичными для стиля работы Синода, Петр III со всей прямотой писал, что «в сем пункте Синод походит больше на опекуна знатного духовенства, нежели на строгого наблюдателя истины и защитника бедных и неповинных». Говоря, что причины такой позиции «соблазнительнее еще самого дела», Петр Федорович с возмущением продолжал: «Кажется, что равной равного себе судить опасается, и потому все вообще весьма худое подают о себе мнение». Потребовав от Синода немедленного решения не только по данному делу, но и по аналогичным жалобам, Он объявлял, что «малейшее нарушение истины накажется как злейшее государственное преступление», для оповещения о чем настоящий указ опубликовать «для всенародного известия» (А. Мыльников, Там же с. 101-102).

В последние месяцы правления Елизаветы Петровны обострилась проблема владений в Голштейне, некогда принадлежавших герцогу Шлезвиг-Гольштейн-Готторпскому Карлу-Фридриху, отцу Петра Федоровича, вследствие отнятого у Гольштейна Данией в ходе Семилетней войны Шлезвига. Поскольку герцог умер в 1739 г., то право владения этими территориями, о чем уже было сказано выше, перешло к его сыну Карлу Петеру Ульриху. Став Императором Российским, Петр Федорович оставался владетельным Гольштейнским герцогом и свои заботы о гольштейнском наследстве стремился увязать с интересами России.

«Наиболее полно Его точка зрения на этот вопрос была изложена еще в письме 17 января 1760 года на имя Императрицы». В этом письме «Он стремился показать тождественность интересов Гольштейн-Готторпской династии и России. <…> Называя Ее (Императрицу – Ред.) продолжательницей Петра Великого, Великий Князь напоминал, что все помыслы Ее Отца «всегда к тому клонились, чтоб в (Российской) Империи иметь при Балтийском море владения» (цит. по рус.пер.письма. поднесенного 3 февраля 1760 года (20, № 367). Исходя из этого, Петр Федорович категорически отвергал отказ от Своих прав на Шлезвиг: «Когда нынешняя бедственная война, Германию терзающая, кончится тогда надеюсь Я увидеть благополучное время Моего восстановления. Даруй Боже, чтоб оное близко было!»» (А. Мыльников, Там же с. 114).

К тому времени с 1757 года Россия уже воевала на стороне коалиции Австрии, Франции, Швеции и Саксонии, вступив в направленную против Пруссии Семилетнюю войну. Незадолго перед этим, в 1756 году. Елизавета Петровна учредила конференцию при высочайшем дворе – высший консультативный государственный орган, ведавший военно-политическими вопросами, а также всеми внутренними и международными делами. В состав конференции вошел и Великий Князь.

«По свидетельству Я.Я. Штелина, в разгар Семилетней войны Великий Князь «говорил свободно, что Императрицу обманывают в отношении к прусскому королю, что австрийцы нас подкупают, а французы обманывают (Я.Я. Штелин. Записки о Петре Третьем, Императоре Всероссийском// Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1866.Кн.4, отд.5, с. 93). Он приказал Д.В. Волкову сказать членам конференции «от Его имени, что мы со временем будем каяться, что вошли в союз с Австрией и Францией».

В библиографической литературе о Петре III (В.А. Тимирязев) упоминается, что санксонского министра Генриха Брюля (1700-1763), австрийского канцлера Венцеля Кауница (1711-1794) и Бестужева-Рюмина Великий Князь считал «тремя поджигателями войны в Европе. Что ж, в подобных суждениях содержались зерна политического реализма. Семилетняя война и в самом деле мало что дала России. И слова Наследника «со временем» звучали многозначительно: они означали, что наступит пора, когда Он, герцог Гольштейнский, став Российским Императором, круто изменит внешнеполитический курс. То есть уже тогда, в середине 1750-х годов, Петр Федорович рассчитывал на будущую помощь Пруссии в решении шлезвигской проблемы. А ее Он увязывал с обеспечением интересов России на Балтике.

Почему-то иные авторы, касающиеся этой темы, забывают простое обстоятельство: ведь английские короли Георг II, умерший в 1760 году, и наследовавший ему Георг III являлись одновременно и ганноверскими курфюрстами; причем первый из них, при жизни которого высказывал свои суждения Петр Федорович, делами Ганновера интересовался куда больше, чем управлением Англией. При таком раскладе не только Пруссия, но и отдаленная, казалось бы Англия через Ганновер оказывалась ближайшим соседом Гольштейна, а в географическом смысле – и России». (А. Мыльников, Там же с. 116-117).

Получив Императорскую власть, Пётр Федорович сразу же прекратил военные действия против Пруссии и заключил с Фридрихом II Петербургский мир, вернув завоёванную Восточную Пруссию (которая уже четыре года как являлась составной частью Российской Империи); и отказавшись от всех приобретений в ходе фактически выигранной Семилетней войны. Современники осуждали его за этот акт, утверждая, что новый Российский Император пожертвовал интересами России ради своего немецкого герцогства и дружбы с Фридрихом. Заключённый 24 апреля мир вызвал в определенной части патриотично настроенного общества недоумение и негодование, он расценивался как предательство и национальное унижение. Им казалось, что продолжительная и затратная война закончилась ничем, что Россия не извлекала никаких выгод из своих побед. Но в настоящее время добросовестные историки расценивают этот поступок Петра Федоровича иначе, так как прекращение Семилетней войны спасло победительницу-Россию от финансового коллапса, а союз с Пруссией, как военный так и торговый, не только помогал бы решению Гольштейнской проблемы, но был бы выгоден России в целом.

Для ведения переговоров о заключении мира с Пруссией в Петербург прибыл Генрих Леопольд фон Гольц. Мнением прусского посланника Пётр III дорожил, но утверждение, что тот вскоре стал «заправлять всей внешней политикой России», не соответствует действительности.

Здесь обязательно еще следует заметить, что окончательно спорные земли были освобождены от контроля русских войск и отданы Пруссии только два года спустя, уже в правление Императрицы Екатерины II— после нового союзного договора, заключенного с Фридрихом II. Однако классическая история, трактующая роль Императора Петра III исключительно в отрицательном для России ключе, приписывает сдачу спорных земель исключительно Ему.

После заключения мира с Пруссией вопрос возвращения датчанами Шлезвига стоял по-прежнему на повестке дня и Император планировал, в случае если дипломатические переговоры с Данией, назначенные на 1 августа 1762 года в Берлине, сорвутся, применить военную силу и в союзе с Пруссией выступить против Дании, причём Сам намеревался выступить в поход во главе армии.

По сравнению с абсолютно ненужной для России войны с Пруссией (с которой у России тогда даже не было общей границы) вариант мира с Пруссией и войны с Данией даже в современной официальной исторической науке сейчас не представляется такой уж откровенной авантюрой, как это представлено в мемуарах недоброжелателей Императора Петра III. «Сами по себе эти (завоеванные Данией голштейнские земли – Ред.) были по российским масштабам не очень обширны, но ценность их заключалась не в размерах, а в стратегическом расположении на юге Ютландского полуострова, на перешейке между Северным и Балтийским морями. Обладатель их мог вести как балтийскую, так и океанскую торговлю, а, проведя судоходный канал длиной всего 100 км, вообще избавиться от выплаты датчанам Зундской пошлины. <….> По общему мнению, Дания была обречена. Кильская администрация герцога в преддверии неминуемой оккупации уже перевезла архивы и ценности правящей династии в Гамбург. Российские войска пришли в непосредственное соприкосновение с датчанами, – конные разъезды противников уже встречались на нейтральной территории. И вдруг в главную ставку К. Л. Сен-Жермена поступило ошеломляющее сообщение датской разведки от 17 июля: русские оставляют полевой лагерь и маршируют на восток. И лишь спустя некоторое время нашлось объяснение этому чуду, спасшему страну буквально накануне гибели: 23 июня (ст. ст.) в Петербурге произошел дворцовый переворот. Петр III был свергнут» (В. Е. Возгрин. Судьба шлезвиг-гольштейнского наследия Российских Императоров)

Незаслуженно Император Петр III в придворных кругах получил и репутацию «русофоба», оскорбляющего «самолюбие русского народа». Чего только стоит среди такого рода обвинений введение Им военной формы прусского образца! Но мало кто обратил внимания на тот факт, что легкий укороченный прусский китель как нельзя лучше подходил к климатическим условиям как Западной Европы, так и Турции, где в основном и проходили военные действия Российской армии. Это равнодушие современников вполне понятно, учитывая, что большую часть времени Российская армия проводила все-таки в России, где климатические условия значительно отличаются от турецких.

Достаточно внимания и усердия было отведено Петром Федоровичем и изучению русского языка. Об этом можно судить по единственно сохранившемуся Его «авторскому тексту – ученическому сочинению «Краткие ведомости о путешествии Ея Императорского в Кронстад. 1943. Месяца Майя». Оно было Им первоначально написано на немецком языке, а затем Им же переведено и собственно переписано по-русски, о чем свидетельствовал подзаголовок: «переводил из немецкого на русское Петр». Конечно, русский язык наследника был далек от идеального, но не забудем, что и исконно русские люди 18 века, в том числе принадлежавшие к высшим кругам общества, писали порой еще с большими ошибками. А ведь с приезда Петра в Россию минуло чуть больше года.

Сохранились официальные бумаги, которые собственноручно подписывал Петр Федорович как «главнокомандующий над Сухопутным шляхетским корпусом» В этой должности Он оказывал поддержку наукам и ученым, среди прочего сделав огромный вклад в картографию России. Организованные Им экспедиции учёных географов и этнографов в отдалённые регионы огромной страны легли в основу страноведения.

В связи с обвинениями в русофобстве Петра Федоровича наибольший интерес представляет входящая в состав вышеупомянутых бумаг «Ведомость требуемым кадетским географическим запросным пунктам, присовокупленным к академическим». (12, л. 9-10). «Отличительной чертой этого документа была прямая связь педагогических потребностей с соображениями патриотического характера: «… дабы воспитываемые в оном корпусе молодые люди не токмо иностранных земель географию, которой их действительно обучают, основательно знали, но и о состоянии отечества своего ясное имели понятие» (выяснилось, что Академия наук необходимых сведений «в собрании не имеет»). (А. Мыльников, Там же с. 122).

Следует отметить и доношение в Сенат от 7 марта 1761 года. Оно проникнуто заботой о подготовке кадров «национальных хороших мастеров». В нем сообщается, что с основания Кадетского корпуса в нем по сей день трудятся кузнецы, слесари, шорники, сапожники, коновалы, садовники и другие квалифицированные ремесленники-иностранцы, способные передать опыт русской молодежи. Этому, однако, препятствует сложившийся порядок, когда учеников набирают из рекрутов, среди которых преобладают лица неграмотные или «грамотные, только весьма порочные, потому что ни один помещик грамотного доброго человека в рекруты не отдаст». Чтобы подготовить действительно хороших «национальных мастеров» (характерная терминология!), нужно, по мнению Петра Федоровича, решительно изменить принципы набора и обучения. Он предлагал «взять из гарнизонной школы от 13 до 15 лет 150 человек школьников», передав их в ведомство Кадетского корпуса и пополняя по мере необходимости этот контингент «нижних чинов детми». В приложенной к доношению смете показано, что при ежегодном выпуске 30 человек «такой мастер станет казне единственно 200 рублев». Говорится в доношении и о предметах, которым наряду с ремеслом будут обучаться юноши: грамоте, арифметике, геометрии, рисованию и немецкому языку. Последнее обосновано тем, что, во-первых, «хорошие мастеровые немцы, которые недовольно русского языка знающие», и, во-вторых, книги по коновальному делу изданы по-немецки, «а на русском языке еще нет». Как многозначительно это словечко: еще нет. Стало быть, должны появиться! <…>

Кем бы ни были письменно оформлены эти проекты, отражение в них государственных симпатий самого Петра Федоровича несомненно. Разве при знакомстве с Его планом подготовки «национальных хороших мастеров» не вспоминается созданная по Его же инициативе несколькими годами ранее в Ораниенбауме школа для подготовки отечественных музыкантов? И опять-таки из непривилегированных слоев: здесь – детей «нижних чинов», там – детей «садовниковых и бобылских»» (А. Мыльников, Там же с. 122-123).

Здесь надо сказать, что кроме чтения и военного дела другим постоянным и серьезным увлечением Петра Федоровича была музыка. В то время как большинство детей в немецких семьях ограничивают свои музыкальные занятия игрой на дудочках, юный герцог выбрал сложный и редкий инструмент — скрипку. Ему было пять лет, когда Он случайно услышал, как играет на скрипке Бастиан — егерь Его отца. И с этого момента Он загорелся желанием стать настоящим скрипачом. В Петербурге юноша стал брать уроки игры на скрипке у настоящего профессионала. Со временем Наследник Российского Престола превратится в настоящего музыканта-виртуоза.

Тогда единственными русскими музыкантами были балалаечники на рынках. Для придворного музицирования приглашали итальянцев. Кроме того, поначалу все оперы — как в столичном театре, так и у Петра в Ораниенбауме — исполнялись итальянцами. Первую попытку написать музыку прямо на русское либретто предпринял придворный итальянский композитор Ф. Арайя (опера «Цефал и Прокрис»). Но исполнять вокальные партии на русском языке итальянцам было сложно. Нужны были русские певцы, которых пока не существовало. Арайя выбирал из актеров драматического театра наиболее музыкальных и заставлял их петь. Но Великого Князя такая ситуация не устраивала. И, вот, Наследник решает создать в Ораниенбауме свою школу музыки и театра и начинает поиск талантливых детей (еще раз заметьте, из простых бедных семей). Игру на скрипке в этой школе — и это очень важно! — преподавал Петр Федорович лично. Один из Его учеников — Иван Хандошкин — почитается у нас и по сей день как основатель русской скрипичной традиции, хотя на деле лавры Хандошкина следовало бы отдать Его учителю Петру Федоровичу. Таков был вклад этого Императора в развитие русской музыкальной культуры. Как специально подчеркивал Штелин, увлечение музыкой Петра Федоровича способствовало развитию музыкальной жизни как при Императорском дворе, так и в обеих столицах России – Москве и Петербурге.