Оставленная территория военного городка

Ночь на 6 марта 2017 года

 

После серьезного сокращения армии в конце 80-х тогда сильно шагнула вперед авиация, технологии разведки, появилась возможность не держать такое количество личного состава, да и бронетанковые части тогда сильно подсократили. Переходили на преимущественное развитие авиации и флота.

Вот тогда-то и остался здесь этот военный городок. Раньше здесь стоял целый танковый полк, от него все и осталось – казармы, ДОСы, [399] плац, усиленные ангары для танков, небольшой танкодром. Все солидно построено, из бетона, на века. Когда часть расформировали, то знамя сдали в музей, технику отвезли на базу длительного хранения, личный состав отправили на переподготовку, а территорию части записали в разряд невостребованного государственного имущества. Но невостребованным оно было очень недолго: отставные офицеры, которые начали зарабатывать перевозками грузов в Афганистан на списанных армейских машинах, договорились с генерал-губернатором о долгосрочной аренде городка бывшего танкового полка сроком на сорок девять лет. Сорок девять – вполне достаточно, там либо шах помрет, либо ишак. Но время шло, а что шах, что ишак – были очень даже живы…

Этим местом владел, как и другими подобными в Афганистане, не кто-то конкретно, а товарищество водителей грузовиков, которые скидывались, чтобы заплатить в казну арендную плату, и на то, чтобы сделать здесь что-то нужное. Община – как часто это и бывает в России. Когда ты вступал в сообщество водителей грузовиков, ты обязывался платить от своих заработков сбор в общую корзину – на уплату аренды, на компенсацию потерянного товара и транспортных средств, на помощь погибшим и умершим – что-то вроде кассы взаимного страхования, без лишних формальностей. А зарабатывали хорошо – потому территория бывшего танкового полка превратилась в такое, что не замышляли даже строившие ее военные строители…

От большой трассы, ведущей к термезскому переходу, теперь шли три километра бетонки качеством не хуже, чем на самой трассе, – сами водители скинулись и сделали. Территорию обнесли от воров высоким забором, в ДОСе сделали гостиницу, в казармах – тоже гостиницу, но похуже классом, просто с койко-местами, в столовой теперь был чуть ли не ресторан. Стратегическим преимуществом этого места было то, что сюда подходила ветка от Туркестанской железной дороги – но станцию сильно расширили, теперь здесь было целых двадцать путей, на которых разгружались вагоны, все – с козловыми кранами. На месте танкоремонтной мастерской теперь была ремонтная база на два десятка постов, на которой и капремонт можно было сделать. Были здесь и склады – тоже списанные, быстровозводимые, купленные на распродаже ненужного армейского имущества и установленные здесь. За два десятка лет это место превратилось в крупную коммерческую станцию, и удивительно было то, что она не была в чьей-то конкретной собственности: ею владели все и никто, и все зарабатывали благодаря этому месту.

Тихонов довез нас до складов, сказал пока сидеть в машине и не высовываться, что мы и сделали. Вернулся он со здоровяком, чисто выбритым, лет сорока. Он не пытался сойти за афганца, наверное, потому, что был отчаянно белобрысым – афганцев таких не бывает.

– Медведь, – прогудел он, протягивая руку.

– Араб. – Араб ответил на рукопожатие.

Я представляться не стал, и Медведь не обиделся. Раз не представляется человек – значит, есть тому серьезные причины.

– Мои друзья, – отрекомендовал нас Тихонов, – помочь им надо. И продать, что попросят. Там есть?

– Есть, как нет… – отозвался здоровяк, – поможем. И продадим.

 

 

11

 

Ночь на 6 марта 2017 года

 

Жизнь на территории городка текла своим чередом. Неспешно и основательно. Варили плов – здесь его варили, считай, постоянно, используя огромный казан, который покрылся нагаром и пригорелым маслом с палец толщиной, да еще с камнями. [400] Пили ок-чой, узбекский черный чай с сахаром, солью и топленым маслом, жирный и хорошо подкрепляющий, и кок-чой, зеленый местный чай, сильно напоминающий по внешнему виду анашу. Никто не обращал на нас внимания и особо ни о чем не спрашивал – интересоваться и лезть лишний раз к человеку здесь было не принято. Ремонтировали машины, рассказывали друг другу новости, договаривались. Тут ведь вот какое дело хитрое: большинство из караванщиков – они сами по себе и водители, и купцы. Чаще всего и машина полностью выкупленная, здесь почти нет людей, ходящих в рейс на наемных, потому что опасно очень, ни жизнь, ни здоровье за деньги не купишь. Кто рискует – тот рискует сознательно, и работает на себя, а не на дядю. Мы были свои, русские, нас привел один из своих – и никто не обращал на нас внимания. Свои есть свои…

Мы ждали человека.

Человек появился почти ночью. Его знал Тихонов, он и мигнул нам, когда тот появился. Такой же грузовик, как и у всех, с высокой платформой, фыркнув, остановился у темных ангаров, и двое подошли к костру. Кому-то пожали руку, кого-то хлопнули по плечу, зачерпнули плова из казана висящим рядом черпаком.

Я пригляделся. Один – здоровый, вислые усы, малоросс, наверное. Второй – поменьше ростом, но видно, что резкий, крученый, спуску не даст, если чего. У него были короткие офицерские усы по моде 70–80-х и настороженный, вонзающийся в собеседника, как лезвие кинжала, взгляд.

– Вольному народу привет.

– Как сходил? – спросил Тихонов. Мы сидели у костра на корточках, подобно афганцам. Опыт Персии или Афганистана здесь был у всех…

– Норма… – Здесь не принято было жаловаться. – На Саланге только простоял, долго не пускали…

Тоннель на Саланге был иголочным ушком, в нем было только одно направление движения, разъехаться современная техника не могла. Планы расширить тоннель или создать струнную дорогу пока реализованы не были, Салангом пользовались не все, сейчас основное снабжение шло со стороны Персии. Был и еще один путь – трансатлантическими сухогрузами до Карачи и дальше – коротким путем до Кандагара и Кабула. Но все это намного дольше. Далеко не каждый рисковал идти через Саланг.

– А по дороге чего?

– Тихо пока…

И это притом, что в России ощутимо пошатнулась власть. Можно, конечно, разные догадки и предположения строить – но, возможно, то, что мы убили Панкратова, а неизвестных похоронили под обломками виллы Ширази, сказалось на финансировании бандгрупп самым плачевным образом. И пока не будут отлажены новые каналы финансирования, пока не будет понятно, кто есть кто – будет тихо. Старая аксиома: хочешь победить врага, бей по линиям его снабжения – срабатывала и здесь, в неконвенциальной войне…

Поговорили еще, водители брали мясо и рис руками, как это и принято на Востоке. Потом – Тихонов поймал взгляд усатого, кивнул ему, положил блюдо, канул в темноту. Через пару минут отошел и усатый, потом Араб, потом я. Никто не обратил внимания – поговорить людям надо – опять-таки их дело…

– Салам, Кузьма… – сказал Тихонов.

– Салам, Немой. С тобой?

– Со мной. Признал? Это Араб.

– Салам.

– Салам. Доброго здоровья, Ваше Высокопревосходительство.

Узнали. Хотя… иного трудно было ожидать. Меня многие знают – что по Афганистану, что по Персии, что по последним событиям.

– Бывали?

– В Персию входили еще. Штурмовая инженерно-саперная группа, мы первыми к Парку шахидов прорвались. Брата у меня там убили…

– Сочувствую.

– Да ничего. Все там будем.

– Оно так…

– Дело есть, Кузьма.

– Это хорошо. За дело всегда поговорить готов.

– Слыхал я, ты с учебным центром в близких. Возишь туда снаряжение из Афгана, другое барахло.

– С которым из них?

– Что значит – с которым из них? – перебил я. – Их что, не один?!

– Давно?

– Да как сказать… – Кузьма аккуратно пригладил усы. – Сначала и вправду один был. Недавно второй открылся.

– Где?

– Да под самой Бухарой. А вы что, не знали – вроде же ваши…

Я хотел выругаться, да слов не подобрал. Это же додуматься надо – два центра подготовки! И один – не проходит ни по каким документам. Такое может быть только в одном случае – если деньги на него берутся откуда-то из постороннего источника.

Из какого?

Подвела старая привычка, со времен Северо Американских Соединенных Штатов, знакомиться с состоянием дел по финансовым отчетам. Если на что-то не ассигнуются деньги – значит, этого нет! Опасное заблуждение.

А я еще гадал – почему такую наглость проявил Зубов, буквально ввалившись ко мне в Кабуле. Почему он не принял достаточных мер предосторожности! Он же подумал, что я тоже бандит и рэкетир! И потому не буду делать резких движений, а наоборот – после провала выступления в Санкт-Петербурге с радостью вступлю в новую команду. Понятное дело, отвечать за содеянное кому хочется.

Он просто не знал, что я не знал.

– Сколько там человек было? Я имею в виду в том центре, что под Бухарой?

– Человек двести пятьдесят–триста.

– Местные?

– Да вроде да. Даже полицейские – там полно полицейских машин было.

Конечно, как не так. Армии у эмира Бухары нет, а вот полиция – есть. Он ее и обучает, вопрос – с какими целями.

– Русские там были?

– Почти не было.

– То есть были? – уточнил Араб.

– Каляев там был постоянно. Я с ним только дело и имел. Он постоянно там бывал. Мне-то что – мое дело малое: привез – увез.

Тихонов, известный как Немой, наклонился вперед.

– А головой подумать – не судьба? С чего это – два центра, а не один.

Кузьма пожал плечами.

– Мое дело малое…

– Он прав, – сказал я.

– Да нет, не малое, – не согласился Араб, – так всю страну можно по полтиннику разменять.

– Короче. Чего надо, мужики?

– Мы не мужики, а казаки, – резко сказал Араб.

– Стоп… Мало чужих, друг на друга бросаемся. Подвезти нас надо.

– Туда?

– Вот именно. Туда.

– И без объявления, я так понимаю.

– Скоро все эти бухарские на виселице висеть будут и ногами дрыгать, – сказал Тихонов, – соображай. Либо ты за добро, либо ты за зло. Третьего не дано.

– Да, как-то нехорошо… предательство вроде как получается.

– Предательство? – бросил Араб. – Да мы уже не первый месяц так кувыркаемся. Начинаешь думать, а нормальные люди остались, нет?

– Решай, – повторил Тихонов.

– А я, как во дворе, за своих… – после небольшого размышления сказал Кузьма, – а ты, Немой, мне вроде как не чужой. Сделаем. Когда надо-то?

– Как можно быстрее.

– Тогда прямо сейчас. Я для них и ходил. Вам куда? Бухара или…

Я прикинул. Они должны заметать следы.

– Или. На основную точку…

 

Оружием здесь тоже торговали. Для своих, незаконно – но какой дурак будет говорить о законности, когда в Афганистане такое? Старенький «Калашников» всего двести золотых стоит на базаре, надо – покупай. Выстрел к «РПГ» – двадцать, после того как в Индии наладили выпуск, до этого был пятьдесят. А за сгоревшую бронемашину тысячу выплатят… вот в этом весь и бизнес. Бизнес на крови.

Немой отвел нас в бывшую оружейную комнату полка, которая теперь превратилась в подпольный магазин, где можно было купить все, что угодно. Имеющееся в наличии и цены на него были записаны ручкой в заляпанный, затертый гроссбух. Выбор был ограниченный, но приличный, нет ничего лишнего, но есть все, что нужно. Видимо, тут и казаки отоваривались, и частники из охранных компаний.

Приступим, Богу помолясь…

Автомат. Укороченный «АК-200», ствол дюймов четырнадцать… привык все в дюймах мерять, никак не отвыкну, на него навернут титановый глушитель в мешке из специального синтетического материала – чтобы не давал миража. Магазины – на шестьдесят и на девяносто патронов – самые новые, четырехрядные, штурмовые. Прицел – красная точка, с увеличителем позади – чрезвычайно удобная, скопированная у североамериканцев штука, у нас она называется «Кобра». И увеличитель – не три, как у американцев – а более привычный для нас – на четыре. Но ставится так же – сзади на кронштейне, откидывается при ненадобности в сторону. К этому ко всему – фонарь, способный работать в двух диапазонах, и лазерный прицел – тоже который может работать как в видимом спектре, так и в невидимом. Подствольный гранатомет.

Пистолет. Русский «Браунинг», сестрорецкого завода, удлиненный магазин – двадцать два патрона вместо пятнадцати. К нему – глушитель и лазер, тоже двухдиапазонный.

«Тейзер». Американский дистанционный, самой последней модели на три картриджа. Возможно, и пригодится, даже наверняка пригодится. Это мы для них чужие. Они пока остались для нас своими. По крайней мере, большая их часть.

Одежда. Прочные горные ботинки армейского образца, вибрамы – их здесь носят все кто ни попадя. Штаны из светлого, прочного, похожего на парусину материала, из такого же материала рубашка – с длинным рукавом и без украшений. Меховая безрукавка из бараньих шкур мехом вниз – ее здесь носят даже летом, потому что по ночам бывает, что и холодно. Днем, конечно, снимают. Дешевые электронные, очень прочные, часы, сейчас они есть у всех – еще лет тридцать назад, когда часы были только механическими, наличие часов выдавало определенно богатого человека.

Средства связи. Тут скупиться нельзя. Рация – hands free, последнего поколения типа «Светлячок» – у нее есть возможность работы внутри группы, выхода в эфир, сканирования частот, динамической отстройки от помех, плюс еще ларингофон на горло, чтобы руки не занимать, и все это удовольствие полтора килограмма весит. Без связи война – не война, даже не представляю, как раньше без такой связи воевали.

Араб вооружился в качестве основного оружия карабином Драгунова. Мощное и точное оружие, складной приклад, может использоваться в качестве снайперского, а может и для быстрой работы на средней дистанции, и накоротке. В отличие от старых моделей, еще армейского образца, этот был подготовлен к стрелковым соревнованиям: великолепный прицел 1,1 х 10 и механические прицельные, выведенные вбок. Ствол у этой модели тяжелее стандартного, армейского, оттого и баланс плохой – но для снайперского оружия это допустимо.

Расплатились золотом, червонцами – здесь червонцы в цене, они хорошо идут при расчетах в Афганистане, нормальные деньги там всего лишь бумажки, про кредитные карты многие и не слыхивали, а вот золото – это золото. Отдали почти все, что у нас было, – скорее всего, нам больше оно и не потребуется…

– Сидите тихо, – сказал нам Медведь, закрывая дверцу грузового контейнера перед тем, как запломбировать его заново, после того как мы погрузились в контейнер сами и погрузили оружие и снаряжение. – Контейнеры эти сгружаются вилочным погрузчиком на грузовой склад. Он внутри периметра, не охраняется, вокруг только сетка-рабица. Подождите с полчаса и вылезайте. Если что, я вас не знаю.

– Верно… – сказал я. – Благодарю за все…

– Пустое. Удачи вам.

– И вам.

Хлопнула дверь, отрезая нас от света, от мира на два часа. А может – и навсегда – если не сработает мой план.

Взревел мотор – и бронированный «АМО» покатился под гору по едва заметной тропке, направлением к дороге. Мы остались одни.

– Ну что, Араб? – сказал я, в тесноте контейнера голос звучал глуховато. – С нами Бог.

– С нами Бог, за нами Россия.

 

Дорога была недолгой, ехали чуть больше часа. Самое плохое было ожидание и темнота. Бухтел мотор, иногда контейнеры стукались друг о друга, и мы даже толком не знали, зачем мы идем туда.

Зачем? Посмотреть в глаза Каляеву? И что это даст? Он свой путь выбрал, а я за всю свою жизнь не видел ни одного раскаявшегося предателя.

Убить его? И всех остальных там? Вдвоем?

Но и просто бежать – нельзя. Перебраться через границу, потом в Зону Племен, потом через Карачи и через океан – в САСШ? Да запросто. Вот только получится в итоге – что мы проиграли. И даже хуже – отказались от борьбы…

 

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,

Средь военных трофеев и мирных костров

Жили книжные дети, не знавшие битв,

Изнывая от мелких своих катастроф.

Детям вечно досаден

Их возраст и быт –

И дрались мы до ссадин,

До смертных обид,

Но одежды латали

Нам матери в срок –

Мы же книги глотали,

Пьянея от строк.

Липли волосы нам на вспотевшие лбы,

И сосало под ложечкой сладко от фраз,

И кружил наши головы запах борьбы,

Со страниц пожелтевших слетая на нас.

И пытались постичь

Мы, не знавшие войн,

За воинственный клич

Принимавшие вой,

Тайну слова «приказ»,

Назначенье границ,

Смысл атаки и лязг

Боевых колесниц.

А в кипящих котлах прежних боен и смут

Столько пищи для маленьких наших мозгов!

Мы на роли предателей, трусов, иуд

В детских играх своих назначали врагов.

И злодея следам

Не давали остыть,

И прекраснейших дам

Обещали любить;

И, друзей успокоив

И ближних любя,

Мы на роли героев

Вводили себя.

Только в грезы нельзя насовсем убежать:

Краткий век у забав – столько боли вокруг!

Попытайся ладони у мертвых разжать

И оружье принять из натруженных рук.

 

Владимир Высоцкий. Знаменитый актер синематографа, певец, бард. Он умер много лет назад – но его песни поют наряду с песнями Виктора Цоя, они живы в сердцах людей. Многие из тех звезд, что поют сейчас – канут в небытие уже через несколько лет, и их песни будут знать только знатоки – а песни Цоя и Высоцкого будут помнить и тогда. Потому что они пели о правильных вещах. О единственно правильных…

Я вдруг понял, что я тихонько, на грани слышимости – пою. И не один…

Как там дальше…

 

Испытай, завладев

Еще теплым мечом

И доспехи надев, –

Что почем, что почем!

Разберись, кто ты: трус

Иль избранник судьбы –

И попробуй на вкус

Настоящей борьбы.

И когда рядом рухнет израненный друг

И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,

И когда ты без кожи останешься вдруг

Оттого, что убили его – не тебя,

Ты поймешь, что узнал,

Отличил, отыскал

По оскалу забрал –

Это смерти оскал!

Ложь и зло – погляди,

Как их лица грубы,

И всегда позади

Воронье и гробы!

Если мяса с ножа

Ты не ел ни куска,

Если руки сложа

Наблюдал свысока,

А в борьбу не вступил

С подлецом, с палачом, –

Значит в жизни ты был

Ни при чем, ни при чем!

Если, путь прорубая отцовским мечом,

Ты соленые слезы на ус намотал,

Если в жарком бою испытал что почем, –

Значит, нужные книги ты в детстве читал!

 

Вот так. Так – и никак иначе.

Машина тормозила. Потом начала вилять – «елочка». Все правильно – для невозможности силового прорыва.

Скорость упала до скорости пешехода.

Остановились…

Сдать нас – проще простого. Тому же Кузьме. И если это будет так – то пусть так и будет. Потому что где-то должен быть конец угнездившегося предательства. Если и Кузьма предаст… значит, я думал о России и о населявших ее людях много лучше, чем есть на самом деле. И всю жизнь сражался не за то дело.

И это мое дело. Личное. Я не могу его перепоручить никому. По таким долгам – платят лично…

Ощущаемые на уровне шестого чувства шаги. Размеренные. Понятно, проверяют, нет ли под днищем взрывного устройства. Один с большим зеркалом-площадкой, второй – сопровождает его, прикрывает.

Кто-то задевает сталью о контейнер. Адреналин брызжет в кровь.

Шаги.

Едва слышный звук сзади. Металлический.

Проверяют целостность пломб.

Кажется, идут дальше…

Двигатель снова работает. Машина медленно трогается…

Поехали…

Снова едем. Медленно, на базе скорость должна быть ограничена, если эта база живет по армейским законам. Странно. Но я не воспринимаю ее как свою почему-то. Хотя идея была моя – организовать тренировочную базу, наподобие той, которые работают в южных штатах САСШ для тех, кто отправляется в Мексику. Даже стрелки, работающие на правительство, не брезгуют повысить там квалификацию.

 

 

12

 

Туркестан. «Точка-2»

Отдельный учебный центр

Ночь на 6 марта 2017 года

 

Отдельный учебный центр, начинавшийся как скопление списанных грузовых контейнеров на афганский манер, всего за пару лет разросся в нечто намного более серьезное, чем даже задумывал его создатель, адмирал Воронцов. Он превратился в гибрид крупной логистической базы и опорной точки как минимум батальонного уровня. Возможно, даже и полкового.

Бетонные блоки, которые тут были в изобилии и стоили копейки, километры колючей проволоки, МЗП, [401] шлагбаумов, сторожевых вышек, контейнеров, земляных валов. Контейнерные блоки для отработки штурмовых действий, выкопанные экскаваторами многоуровневые стрельбища. Неподалеку была выстроена целая деревня для отработки штурмов и патрулирования. И все это работало и приносило неплохой доход. Производители оружия платили за то, чтобы их орудие было представлено здесь, ведь если оно будет представлено здесь – его купят офицеры, контрактники и казаки, а дальше – ринется скупать и простое население, чтобы «купить автомат, как у этих». Здесь же была одна из лучших в России площадок для испытания оружейных новинок. И если тот же Дегтяревский пулеметный производил новую версию «ПКМ» из пушечных марок стали и с более длинным и тяжелым стволом – она оказывалась здесь бесплатно, только для того, чтобы получить отзывы десятков, а то и сотен квалифицированных пользователей. И если Сестрорецкий выпускал новую снайперскую винтовку – ее везли сюда.

В этот вечер капитан 2-го ранга российского императорского флота Каляев стоял на крыше трехэтажного, собранного из морских контейнеров, здания с бокалом полугара в руке и невидящими глазами смотрел вдаль.

За все надо платить. За все. И если хочешь отобедать с дьяволом – готовь большую ложку.

Они все-таки обманули адмирала Воронцова, им удалось это сделать. План предложил покойный уже Панкратов – адмирал долго жил и работал в САСШ, а Панкратов был знаком с людьми, которые работали там «на холоде» – собственно говоря, он и сам готовился по этому направлению, пока в Персии все не пошло кувырком. Он сказал, что американцы оценивают работу по цифрам и статистикам и считают, что если система работает нормально, если цифры и статистики улучшаются, то нет необходимости в ее инспектировании. Тем более если нет времени на это.

Это сработало. Ежемесячные отчеты были все лучше и лучше, и адмирал здесь был всего два раза. И так ничего и не понял.

Проблема в том, что Панкратов был мертв. Почти все, кто работал в Кабуле, были мертвы. И остался один он, Каляев.

Собственно говоря, единства не было никогда, и если представлять их общество как нечто со своей иерархией, подчиненностью, единоначалием – это будет крайне глупо и неправильно. Единство было только в одном: сильное, всепроникающее государство им мешало, и с этим надо было что-то делать. Ненавидели они и монархию, но вот в отношении того, что с ней делать, расходились, и сильно.

Саид Алим-бек хотел независимости, выхода своего края из-под диктата России и создания собственной нефтегазовой монархии, а потом и расширения ее чуть ли не до Волги. Тамерлан гребаный! Его привлекли в группу, потому что нужны были деньги, немалые деньги, и относительно безопасное, с ограниченным контролем, место, где можно было делать дела. Много о себе возомнивший князек даже не знал, что у тех, кто работал в Санкт-Петербурге, он стоял одним из первых в списках на уничтожение.

Группа Панкратова стояла отдельно: несмотря на то, что он был невысок званием, он контролировал немалые деньги и умело их приумножал. Каляев даже примерно не мог прикинуть, сколько денег в деле – но никак не меньше миллиарда рублей. Панкратов ненавидел монархию, но выступал против военной диктатуры, считая, что парламент британского типа и премьер-министр, назначаемый им – при сохранении конституционной монархии, – вполне оптимальный расклад для России. Правильно, с его-то деньгами. В последнее время он резко выступал против каких-либо активных действий, считая, что обстановка позволяет зарабатывать деньги и так: из симпатизирующего троцкизму парня, пробравшегося в армию, он превратился в коррупционера и лидера преступной организации, переметнувшись с крайне левых на крайне правые, погромные, взгляды. Собственно говоря, потому до сих пор был жив адмирал Воронцов – Панкратов доказывал, что рано или поздно он сам придет в организацию.

Санкт-Петербургская группа – это были офицеры-антимонархисты с радикальными и крайне агрессивными взглядами. Часть из них были бывшими «панкратовцами», разочаровавшимися в лидере и предпочитающими действовать самостоятельно. Это они убили Его Величество, Императора Николая Третьего, что стало последней каплей между двумя лагерями. Панкратов едва не приказал убить их, настолько он был в ярости.

И был он, Каляев.

Волей-неволей, он был чужим среди своих и своим среди чужих. Начиная в группе Панкратова, он постепенно разочаровался в своем лидере, жадном и жестоком, прикрывающем красивыми словами совсем даже неблаговидные дела. С теми деньгами, которые у них были, они могли сделать не одну, а десять революций, каких угодно, демократических, троцкистских, анархистских. Панкратов говорил – не время, мало денег, стоит только нам… как нами займется полиция. Не все и не сразу поняли, что под красивыми словами скрывается банальная жажда наживаться.

Он отошел от Панкратова, но по совету одного из столичных заговорщиков – генерал-майора Латыпова – на словах остался верен ему, чтобы наблюдать и предупредить, если что-то пойдет не так. От Панкратова можно было ожидать всего. А его связи с террористами, с наркомафией давали ему доступ к самым опытным и жестоким убийцам на Земле.

Вот только судьба на очередной раздаче сдала ему каре тузов.

Он знал о впавшей в немилость царской фаворитке, живущей рядом, в специально построенном для нее доме, с удивлением узнал и о том, что к ней ездит адмирал Воронцов, и вроде как там все очень даже… матримониально. Но он впал в совершеннейшее изумление, когда эта бывшая царская фаворитка пришла к нему и предложила ему деньги. Большие деньги. Огромные деньги. Совершенно немыслимые деньги даже по меркам Панкратова.

За то, чтобы уничтожить монархию и Романовых.

Она сказала, что у нее на счетах за границей – два миллиарда рейхсмарок. Господи… это же… два с половиной миллиарда рублей. У нее одной! Деньги, которыми можно распоряжаться совершенно свободно.

Немного придя в себя от этой мысли, он принялся за разработку плана.

План был примерно такой: «революция в революции». Он все-таки был неглуп и понимал, что в одиночку, вообще без какой-либо организации, он не способен продвинуть этот проект дальше… дальше собственной могилы. Потому что стоит хоть единому человеку узнать о бесхозных двух миллиардах марок – как все забудут про революцию. И начнут более увлекательное дело – охоту за деньгами.

На самом деле – денег было больше, почти вчетверо. И это я о них сказал, и я же – помог их получить.

Вот так бывает.

По слухам, Панкратов убил всех своих бывших сослуживцев, потому что они что-то знали. Что же будет, если он узнает о вдесятеро большей сумме?

Любой носитель такой суммы должен иметь возможность легально и эффективно защититься от банального физического насилия. Этого не было, а значит, и какие-то прямые планы исключались.

Каляев задумал отдать инициативу на первом этапе тому, кто готов будет ее взять. Получится у них революция – хорошо. Не получится – ответят они.

Анахита придумала тайно сблизиться с Алим-беком. Думать он не умел, думал… несколько не тем местом. Грубовато, но верно. Именно под его прикрытием – в рамках полиции Бухары – появился специальный центр по борьбе с терроризмом. Это легальная часть – а под нелегальной они собрали самых отчаянных прощелыг и бандитов, каких только можно было представить. Именно они вчера бесславно полегли вместе с полицейскими-антитеррористами на урановом заводе. Для их подготовки и предназначался центр-дубль.

Если все пошло бы по плану, то они должны были бы быть переброшены в Санкт-Петербург в самый разгар первого этапа революции и начать ее второй этап с ликвидации всей Августейшей фамилии. Возможности в условиях бардака должны были бы быть.

Вот только позавчера неизвестные напали на дом Анахиты и попытались ее убить. Даже не похитить, а именно что убить. А сегодня утром неизвестные позвонили и предложили встретиться. На их территории, на территории основного центра.

И то, что они сказали, было достаточно веско для того, чтоб согласиться на встречу. Слишком много они знали.

Теперь-то он понимал, где и кого недооценил. Он точно знал о том, что в Санкт-Петербурге состоялась попытка гвардейского государственного переворота, и она была подавлена. Но суть состояла в том, что по телевидению, возобновившему работу, говорили не о заговорщиках и покусителях на власть, а о каком-то дурацком параде в Санкт-Петербурге. И это значило, что либо переворот совершался в интересах части Романовых, либо его совершали силы, которым под силу диктовать условия Августейшей семье.

Вот так вот.

Теперь он смотрел на горизонт, видел приближающиеся столбы пыли и гадал, что все это может означать…

Заговорила рация.

– «Изумруд», я «Голкипер-три», наблюдаю приближающуюся колонну машин, семь единиц. Прошу указаний.

– Ничего не предпринимать.

– Есть.

Сейчас ему должны будут продемонстрировать силу. Потом – что-то предложить.

Что?

Он поднес к глазам бинокль. Все машины армейского образца, бронированные. Кто-то из штаба округа?

Он понимал, что, несмотря на внешнюю грозность его укрытия, артиллерийскому дивизиону, который, может быть, уже разворачивают километрах в тридцати-сорока, центр, на десять-пятнадцать минут работы. Здесь приняты меры по защите от минометов, а не от шести– или восьмидюймовых гаубиц.

Машины свернули, сейчас их дорога шла мимо выложенного бетонными блоками периметра, под прицелом крупнокалиберного пулемета. Но это тоже – много значит в Афганистане, но ничего – здесь и сейчас.

Поворачивают. Номера армейские…

Останавливаются около выложенной блоками елочки.

– «Изумруд», я «Голкипер-три», у меня здесь семь, повторяю – семь транспортных средств, дружественный статус, просят разрешение проехать в периметр.

– «Голкипер-три», вопрос, что у них за документы?

– «Изумруд», я «Голкипер-три», стандартные армейские удостоверения. Вэ/че девяносто семьсот двадцать. Подлинные, с чипом.

Гвардия…

– Пропустить с сопровождением. Внимание всем.

– Вас понял…

Минут через пять машины тронулись, но в хвост и в корму к ним пристроились два открытых «Виллиса». [402] Они повели конвой… к взлетно-посадочной площадке… точнее, к настоящему полю на двенадцать защищенных капониров. Заняты были только три, такое поле нужно было для ученых программ.

Значит – это еще не все…

Примерно через семь-восемь минут послышался рокот, и в небе со стороны Афганистана показался вертолет. Это был не «Сикорский», а средний вертолет «Гаккеля». Его называли «головастик», этот – был в стандартном горно-пустынном камуфляже и с блоками ракет. Армейский вариант, причем последний. Они в Афганистане ценились больше, чем «Сикорские» – два мощных двигателя, даже излишне мощных для такой машины, давали отличные характеристики в горах. «Гаккель» мог удержаться в воздухе даже груженым и с одним отказавшим двигателем.

Он разглядел номер, машинально запомнил.

Вертолет заходил на посадку. Пилот был опытный – заходил на незнакомую площадку, без подсказок с земли – и красиво, чтоб его, заходил.

Часть прибывших гвардейцев вышла из машин. Как по волшебству, появились пулеметы – они располагались на скрытых турелях, которые в сложенном состоянии просто убирались вниз, в салон, вместе с оружием…

Вертолет совершил посадку прямо на рулежке. Лопасти вращались все медленнее. Каляев поднял подзорную трубу и направил ее на освещенную взлетную полосу, чтобы первым увидеть гостя…

Ну, конечно…

 

* * *

 

Туркестан «Точка-2»

Отдельный учебный центр

Логистическая зона  

 

– «Изумруд», «Изумруд», я «Скальпель-два», выйдите на связь.

– «Изумруд», на приеме…

– «Изумруд», я «Скальпель-два», нахожусь в логистической зоне-два. У нас здесь три, повторяю – три, только что прибывших грузовых контейнера. Один из них был вскрыт, как понял, прием?

– «Скальпель-два», я «Изумруд». Вопрос, что находится в контейнерах? Опишите ситуацию.

– «Изумруд», я «Скальпель-два». Три стандартных грузовых контейнера с боеприпасами, прибыли по графику, при входном контроле несоответствий обнаружено не было. Проблемы с одним из контейнеров заметил оператор логистической зоны при погрузке. Примерно половина груза в этом контейнере отсутствует, сам контейнер вскрыт, пломба сорвана. Вопрос – что прикажете предпринять?

– «Скальпель-два», проверьте логистическую зону. Ищите следы враждебной активности. Пусть оператор логистической зоны актирует повреждение контейнера.

– «Изумруд», понял, приступаю к исполнению.

Наша легенда продержится только до тех пор, пока кто-то не догадается как следует отсмотреть камеры наблюдения. Неизвестно откуда появившиеся бойцы незамедлительно вызовут подозрения…

– Тридцать минут, – спокойно сказал Араб.

– Согласен…

Тридцать минут – все, что у нас есть. Час до вечернего развода постов. На разводе нас непременно раскроют.

Вертолетная площадка. Ничего нового… вертолеты стоят ровными рядами, в капонирах, территория огорожена быстровозводимым забором из сетки-рабицы и заграждениями из наполненных землей огромных мешков. Около одного из вертолетов стоит заправщик… если он будет там, его и возьмем, один из возможных путей отхода. Есть и еще… наше преимущество в том, что мы знаем этот объект как свои пять пальцев…

Навстречу попался патруль – двое, такие же, как и мы, в таком же снаряжении, касках, с таким же оружием, как и у нас. Только без глушителей – но и у нас они пока сняты от греха.

– Здравия желаю. – Старший козырнул нам.

Узнал?

Самое интересное, что если даже и узнал – он ничего нам не сделает… только если сам не является заговорщиком. Я почему-то уверен, что здесь только Каляев и еще несколько человек на базе знают, что на самом деле происходит, остальным отдают приказы и используют втемную. Каждый излишне осведомленный, понимающий истинный смысл отдаваемых приказов человек – это еще одна потенциальная возможность провала. Каждый может раскаяться, пойти и сообщить о заговоре…

– Здравия желаю…

Сворачиваем. Под ногами хрустит гравий на ухоженной дорожке. За спиной – рокот турбин взлетающего вертолета. Почему-то страшно, хотя и понимаешь, что смерть здесь не такая, как везде. Смерть здесь быстрая и милосердная. Пуля снайпера с вышки или замаскированной позиции, крик и пулеметная очередь, ракета с парящего в бездонной выси беспилотника. Все произойдет неожиданно, ты даже испугаться не успеешь. Мы сами сделали смерть такой. И не думали не гадали, что когда-нибудь она придет и за нами…

А вот и то, что нам нужно. Неприметное, такое же, как и все, здание оперативного штаба. Не исключено, что именно отсюда был отдан приказ убить нас.

 

* * *

 

Капитан Каляев

 

Капитан 2-го ранга Каляев находился в чужом, принадлежащем другому человеку кабинете на втором этаже административного здания. Это был кабинет человека, который уже никогда не вернется, но его это ничуть не волновало.

Собаке – собачья смерть…