Пограничная зона, оперативная группа 1-46

Операция «Тайфун»

Июля 2002 года

 

Диверсионная активность – а нападений на пункты временной дислокации, как выяснилось, было не одно и не два – не только не сорвала операцию, но даже ускорила ее. Если до этого были какие-то мысли, что поляки и их новое правительство одумаются, перейдут от языка ультиматумов к нормальному диалогу, то теперь шансов никаких не осталось. Генеральный штаб дал зеленый свет операции «Тайфун», несмотря на то что лишь 70 процентов подразделений подали рапорты о готовности.

Новое польское правительство, возглавляемое князем Радзивиллом, вело себя столь странно, что возникало сомнение в его душевном здоровье. Первым делом новый государь Польши не только не подтвердил своей подписью вечную унию с Россией, но и заявил о том, что Польша независима, а уже на следующий день обратился одновременно к Германии и Австро-Венгрии с просьбой о вассалитете. В коротком обращении, распространенном как по всей Польше, так и по каналам мировых новостных агентств, говорилось, что Польша своими силами вырвалась из пут векового рабства и приложит все силы к тому, чтобы вернуться в семью европейских народов.

А на деле получалось, что Польша меняла одно «вековое рабство» на другое.

Германия ответила на польскую ноту категорическим отказом, заявив, что не признает правительство, образованное во время мятежа. Балльплатцен [537] родила два просто удивительных документа. В первом – желание Польши войти в семью европейских народов и самой решать свою судьбу осторожно приветствовалось, но на желание Польши стать вассалом Австро-Венгрии прямой ответ не был дан. Судя по реакции австро-венгерского МИДа, дальнейшая судьба Польши должна была решиться в ходе многосторонних консультаций с обязательным участием новых польских властей. Ни слова о незаконности вооруженного мятежа и польского правительства, образованного в результате мятежа, сказано не было... [538]

На следующий день Австро-Венгрия официально признала независимость Речи Посполитой. Достойные наследники великого Меттерниха, [539] ничего не скажешь.

В эти же дни в Австро-Венгрии вспыхнул мятеж сербов, возможно, именно это и помешало Австро-Венгрии предпринять новые антирусские шаги. Никто не идет поджигать чужой дом, когда занялся твой собственный.

 

...Все время после пожара на станции казаки готовились к выступлению, ждали, пока подвезут топливо для техники и дополнительные боеприпасы. На боевые машины, которым предстояло на долгое время стать для них одновременно и домом, и транспортом, казаки навьючивали мешки с солеными сухарями, пластиковые канистры с водой, сложенные палатки, цинки с патронами, прочий походный скарб – так что боевые машины стали походить на гусеничные цыганские арбы. На всех было выдано по три боекомплекта.

Подняли их внезапно, утром, в четыре часа. Было еще темно, только на горизонте робкая светлая полоска говорила о том, что ночь заканчивается и уже через час землю осенит рассвет. Гремел горн побудки – старое «По коням!», ревели в ночи моторы боевых машин, выходивших из лагеря и строящихся в боевом порядке. Небо гудело воем реактивных двигателей, хлопаньем вертолетных лопастей.

Проснулся и Тихон – сосед, свалившийся с койки и сейчас прыгающий на одной ноге, надевая сапоги, больно пихнул его в бок.

– Вставай, дело проспишь...

Тревожный рюкзак уже собран, оружие рядом, в шкафчике. Только одеться... черт, как же устал!..

Привычная процедура – на действительной укладываются в сорок пять секунд. Шаровары, гимнастерка... ботинки...

Топот сотен ног по земле, рев моторов, нестерпимый для глаз свет фар-искателей – как песка в глаза сыпануло. Только бы под машину не попасть...

– Шестая рота! Шестая рота, ко мне! Строиться!

– Третья! Вешенские на построение!

Не спасают даже громкоговорители – хотя пробиваешься на зов.

Постепенно все как-то успокаивается, упорядочивается – машины находят свое место в боевом строю, казаки – место в строю войсковом. Развевается знамя полка на левом фланге строя, его треплет неизвестно откуда налетевший легкий ветерок. Кто-то из офицеров полка с мегафоном лезет на ближайшую боевую машину.

– Господа офицеры и нижние чины! Казаки! В который уже раз Польша, мятежная нам и нашим предкам, подняла рокош, свергла и убила законного царя! Весь Висленский край охвачен беспорядками, льется кровь, дороги забиты беженцами – общее число их подходит уже к миллиону! Самозваное правительство Бориса Первого, отцеубийцы и узурпатора власти, объявило день грабежей, присвоив все имущество русских в свою пользу и пользу тех, кто участвует в рокоше. Там, на польской земле, в окружении сражаются наши части и казаки. Господа! Государь смотрит на нас! Вся Россия смотрит на нас! Покажем же, что мы достойны своих дедов и отцов, своей формы и наград! Сегодня вечером мы придем под стены Варшавы, нашей тяжелой бригаде выпала честь первой достигнуть ее стен. Наступаем под прикрытием авиации, направление – на Радзин Подляску и далее – на Варшаву. Приказываю – в затяжные бои не вступать, при необходимости вызывать на помощь авиацию и артиллерию! В населенные пункты не входить. Двигаться параллельно дорогам, сами дороги могут быть заминированы! Ожидаемый уровень сопротивления – слабый, огонь только по выявленным целям и по установленному противнику, ведение огня на прикрытие запрещаю. Сегодня вечером, господа, я ставлю всем шампанское под стенами Варшавы! Это говорю вам я, полковник Голеватый, седьмая тяжелая бригада! С нами Бог, господа! По машинам!

– С нами Бог, за нами Россия, казаки! – гаркнул атаман.

– С нами Бог, за нами Россия!!! – слитно ухнул строй. Забылось разом все – и самоволка, и разборки с офицерами. Они были единым целым – стальной колун, больше ста боевых машин. Их не остановить, до Варшавы от их расположения – девяносто километров. Да, сегодня вечером они будут пить шампанское за счет их полковника под стенами древней Варшавы...

– И еще! Довожу до всех, чтобы потом никто не говорил, что не знал! Впереди нас будут действовать наши люди, в том числе в гражданском, в польской военной или полицейской форме. Их паролем будет слово «эхо». Повторяю еще раз – «эхо»! Если кто-то назовет вам этот пароль – вы должны будете доставить этого человека ко мне или к любому из офицеров полка, не причиняя ему вреда. Все поняли?

– Так точно!

– По машинам! По машинам! Наблюдателям занять места, готовность! Смотреть в оба!

 

...Третья рота, в которую попал Тихон, оказалась авангардной. Офицеры разыграли вчера, кому идти в авангарде, и честь эта досталась именно третьей. Опасно – при соприкосновении с врагом они примут удар на себя – но и почетно, потому что именно эта рота первой достигнет Варшавы, а возможно – и первой ворвется в город, если будет получен приказ брать город с ходу. Именно они первыми ступят на землю Польши.

– По машинам, по машинам! Быстрее, занять места! Быстрее!

По уставу, при передвижении на боевой технике казаки должны ехать в боевом отделении, под прикрытием брони. Но устав – уставом, а мины – минами, да и из-под брони хрен чего увидишь, едешь, как в коробке. Поэтому казаки большей частью загрузили десантные отделения машин цинками с патронами да канистрами с водой, а сами расположились на броне, прикрывая каждый свой сектор.

Третья рота – тридцать гусеничных боевых машин – шла строем, напоминающим древнегерманское рыцарское построение – «свинья». Впереди, на самом острие – тяжелая боевая машина, вооруженная двумя скорострельными пушками от вертолета, установкой тяжелых ПТУР и двумя автоматическими гранатометами. Этакий самоходный «комбайн смерти», способный шквальным огнем в считаные секунды развалить по кирпичам сельский курень... или как там они называются. Поскольку бронетехники противника на маршруте продвижения не ожидалось, эту машину поставили вперед для разведки и борьбы с расчетами ПТУР и легкой техникой противника.

Следом, по флангам, уступом, шли две штурмовые артиллерийские установки калибра пять дюймов – 125-мм. Эти установки представляли собой те же танки, от которых отказались в 70-е – и через тридцать лет вернулись к ним же. Та же самая метровая лобовая броня, те же самые средства пассивной защиты. Разница лишь в компоновке, типичной не для танков, а именно для «САУ» – моторное отделение вынесено вперед, далее идет необитаемое артиллерийское отделение, и еще далее – бронированная капсула с двумя членами экипажа: механиком-водителем и командиром. Разница с танком еще и в том, что максимальный угол подъема пушки – пятьдесят восемь градусов, а не двенадцать, как было раньше. Такая пушка могла стрелять даже по вертолетам снарядами с лазерным наведением и контролируемым подрывом. Для самообороны, рядом с основным орудием, установлена одноствольная зенитка калибра 23-мм

Еще дальше, опять-таки по флангам, шли две новейшие скорострельные артиллерийские установки «Берег». Семикатковое тяжелое шасси и поверх него – модернизованное морское башенное орудие калибра 107-мм. Орудие было уникально тем, что имело магазин на восемь снарядов и могло выпустить первые восемь снарядов со стационарной позиции очередью. Для того чтобы машина не перевернулась во время такой очереди, у нее по бокам имелись выдвижные упоры, как бывает у крана, и при стрельбе со стационарной позиции она опиралась на них. Это орудие разрабатывалось как скорострельное универсальное, оно имело собственный радар и засекало как наземные, так и воздушные цели. Четыре таких орудия – а они всегда применялись батареями по четыре, стреляя со стационарной позиции снарядами с управляемым подрывом, могли поставить непроницаемую стену осколков и сбить даже крылатую ракету! Два последовательных выстрела – максимум, что позволялось при стрельбе без выдвинутых упоров, – могли разрушить дом или поджечь любой бронеобъект противника, даже такой бронированный, как танк. Эти орудия должны были прийти на помощь, если установка в центре не справится с боевой задачей.

К каждой из головных боевых машин был прицеплен трал, что ограничивало скорость движения двадцатью километрами в час.

Далее, в пять рядов шла основная техника бригады, вся гусеничная – зенитные установки, тяжелые бронетранспортеры, выглядящие как бронированный куб с гранями на гусеницах и вмещающие до восемнадцати бойцов, тяжелые БМП с 57-мм пушками, снова гаубицы, снова артиллерийские установки. Они проломятся через оборону врага, выйдут к Варшаве, а за ними пойдут уже легкие силы на грузовиках и колесной технике.

Светало...

Тихон сидел на броне тяжелой боевой машины пехоты, прямо на башне, подложив под свою пятую точку свернутый спальный мешок и настороженно держа в руках пулемет. Поскольку он был наблюдателем, на его пулемете было что-то вроде лазерного целеуказателя, но только мощнее. Это намного более опасное оружие, чем сам пулемет. Пулемет может лишь окатить врага ливнем пуль, а такой вот указатель даст наводку на цель любой из боевых машин: и тем, что идут в строю, и тем, что сейчас дежурят над ними, – а вертолеты над колонной висели постоянно, сменяя друг друга, их давящий на уши гул уже действовал на нервы. Нажми на кнопку – и невидимый луч распорет пространство, ткнется в цель, а через минуту на том месте будет уже рукотворный ад, когда десяток-другой снарядов пойдут по следу луча. Рядом с Тихоном сидел Митька Буревой, с которым он ходил в самоволку. Парень счастливо избежал пуль и тоже был назначен в наблюдатели. Он сидел на краю борта идущей машины, опасно свесив ноги вниз, и наблюдал за менее ответственным сектором – «лево-назад». Если Тихон что-то пропустит – следующим это увидит именно он. Больше никакие сектора ими не прикрывались, на это были наблюдатели с других машин.

Над Польшей окончательно встало солнце, колонна еще потемну пересекла ее границу и шла теперь польскими полями и перелесками, отравляя воздух дизельной гарью, подминая под себя некошеный хлеб в полях, перепахивая гусеницами натоптанные фермерскими машинами дороги. Броню чуть покачивало на ухабах. Несмотря на то что, судя по виду нескошенного хлеба в полях, надо было уже убирать, здесь никто не работал. Никто по ним не стрелял, только несколько раз попадались машины, водители которых, увидев наползающую на них бронетехнику бригады, давали полный газ и спешили скрыться. Пока что их даже не пытались обстрелять...

Внезапно головная машина качнулась, выпустила клуб дыма и встала, за ней начали останавливаться другие машины бригады, прямо в поле. В пятистах метрах по фронту была наезженная дорога через поле, ведущая к перелеску, а далее, примерно в полутора километрах, – большая деревня.

– Что случилось? – недоуменно спросил Митяй.

Открылся люк, из люка показалась голова командира экипажа в шлеме и очках.

– Внеплановая остановка. Сечь по секторам.

– Есть...

Мимо колонны, суетясь, пробежали два офицера, потом Тихон повернулся и увидел, что на броне КШМ [540] в центре колонны, прямо поверх нее, а не под ее защитой, собрались несколько офицеров и развернули терминал связи с антенной.

– Чего это они?..

– Решают, куда дальше идти...

– Что так, приказа, что ли, нет?

– Ты сектор свой секи. Видишь, хлеб какой – в упор по нему подберутся, если ворон ловить будешь.

Митяй перекинул поудобнее автомат.

– А хлеб и тут добрячий уродился.

– Да...

Пошаливал ветерок, было уже жарко. Митяй нащупал где-то в узле, на который опирался, бутылку с водой, открыл, отпил несколько глотков, передал Тихону.

– Че это они в нас не стреляют?

– Не знаю. В штаны, мабуть, надристали.

Загадка с остановкой тем временем разрешилась – прямо над головами, свистя турбинами, промчалась восьмерка реактивных штурмовиков «Юнкерс», и меньше чем через минуту где-то впереди, слабо, но отчетливо, загрохотали разрывы.

– Опорный пункт, видимо, обнаружили. Или засаду...

Через несколько минут колонна снова тронулась...

 

 

Сюрприз ожидал их почти сразу, как только они прошли отметку сорок четыре-один и приблизились к дороге, которую следовало пересечь. Дорога была опасным местом, поскольку проходила по насыпи, и тут враги могли организовать оборону или, по крайней мере, засаду. Опасаясь этого, полковник Голеватый приказал поднять имевшийся у них легкий беспилотник, чтобы получить данные о том, что творится впереди, и выдвинул две артустановки и две зенитки на фланги, чтобы при необходимости подавить выявленные цели.

Беспилотник запускался прямо с КШМ, штабные сноровисто вытащили небольшой вертолет, приделали к нему лопасти, миг – и он уже взлетел, весело треща двухтактным мотором, а на экран терминала пошла черно-белая картинка, расчерченная для понятности перекрестьями.

– Так, давай до насыпи и пройдись по ней влево. Затем пройди за насыпью и вернись вправо! – приказал Голеватый колонновожатому. [541]

– Так точно, господин полковник, – отозвался майор, на груди которого красовался знак колонновожатого – глобус в перекрестье прицела.

– И поднимись повыше, чтобы ничего не пропустить...

Вертолетик, забираясь повыше, бодро полетел к дороге. В объективе телекамеры был самый обыкновенный пейзаж – поле, колосящийся хлеб, белая лента дороги...

– Опустись пониже и помедленнее. Давай над самой дорогой... нет, левее, над обочиной... вот так.

Офицеры напряженно следили за картинкой.

– Кажется, не копали, господин полковник.

– Кажется... А ну еще выше и чуть-чуть правее...

Полковнику что-то не нравилось – он сам не мог понять что. Вроде бы ни проводов, ни раскопок не наблюдается – первый признак подложенного фугаса. Да и кто мог знать, что они будут форсировать дорогу именно в этом самом месте, чтобы подложить фугас или мину? Никто...

– Давай выше, пройди в обратную сторону. Посмотрим, что там.

– Есть...

Все та же дорога – по той стороне нескошенное поле, чьи-то коровы, возможно даже лишившиеся хозяев...

– Стоп! Зависни! Ниже давай!

То, что увидел полковник...

– Что это?

– Это коровьи кишки... – сказал кто-то из офицеров.

Кто-то убил корову и выпотрошил ее – груда беспорядочно перемотанных кишок лежала последи поля, и над ней роилась целая туча мух, ринувшихся на разведывательный беспилотник в бессмысленную атаку. Тут же – буквально лужа подсохшей крови.

– Волк? Ну-ка, повыше...

– Стоп!

Вертолетик завис.

– Господин полковник, это не волк! Он бы кости оставил, а тут просто кишки! Кто-то выпотрошил корову, а мясо утащил с собой! Или увез!

– Господин майор, можно чуть ниже и левее?..

Вертолет опустился ниже, повинуясь командам оператора – и все увидели следы автомобильных покрышек...

– Ниже! Сюда наведи! Увеличение!

А это еще интереснее. Рядом со следом автомобильной покрышки в примятой траве поблескивала гильза...

– Патрон от снайперской винтовки или пулемета. Штатный, – сказал кто-то.

– Да, господа, и след от покрышек знакомый – это армейская машина...

– Военная часть на подножном корме, похоже...

– Вожатый, мы можем пройти по следу машины?

Офицер щелкнул пальцем по левой верхней части экрана, где были какие-то ничего не значащие для непосвященных цифры.

– Господин полковник, еще пять километров, и все. Дальше аппарат потеряет управляемость и упадет.

– Действуй. Пять так пять.

– Есть!

Вертолетик споро полетел по следу, трава еще не успела выправиться, и видно все было отчетливо. Получалось так, что кто-то подъехал на машине, выстрелом из винтовки завалил корову, спустил кровь, выпустил кишки, а мясо увез с собой...

– Господин полковник, выходит на дорогу...

– Замри!

Вертолетик замер – все отчетливо увидели, что машина поднялась на насыпь и повернула налево...

– Похоже, ушли к Варшаве...

– Там голодают, наверное...

– Господин полковник! – крикнул один из офицеров. – Дали картинку с вертолета! По фронту от нас в населенном пункте воинская часть!

– Переключай на меня! Разведчика возвращаем!

– Есть!

Картинка на терминале снова сменилась – разведчик мог вернуться и так, без управления – он помнил начальную точку маршрута и летел к ней кратчайшим путем.

А на терминал командира с одного из висящих над ними вертолетов – пока колонна стояла, они сделали разведывательный рейд – дали картинку. Небольшой городок... улицы... автомобили... костел – и боевая техника. Много...

– Пушечный БТР... грузовик, два... еще БМП, грузовик... БТР...

– Стоп! У костела! Отмотай назад!

Как и в любом польском населенном пункте, центром его была городская площадь с ратушей и костелом. И вот на этой площади, малолюдной, стояли несколько человек в форме, смотрели вверх и махали флагом...

– Что это за флаг?

– Господин полковник, это похоже на простыню с кровати, – сказал кто-то.

– Белый флаг! Они сдаются!

– Хафиз, рацию на прием! Выходи на рабочую частоту!

Для сохранения секретности каждая из бронеколонн, вошедших сегодня на территорию Польши, принуждена была соблюдать радиомолчание. Все необходимые данные колонна получала с вертолетов и собственных разведчиков, при необходимости отдать или получить срочные приказания связь держали только через спутник, по выделенному на каждое подразделение отдельному каналу. Не включали даже рации на прием – современные средства разведки позволяли их засечь.

– Господин полковник, они сдаются! Они хотят нам сдаться.

Нарушая приказ, полковник протянул руку к микрофону.

– Полковник Голеватый, русская армия! С кем имею честь?!

– Я генерал бригады Руммель, мы видим ваш вертолет. Мы хотим, чтобы вы прислали парламентеров для принятия капитуляции.

О как!

– Генерал, вы имеете честь представлять всю Армию Людову?

– Нет, я представляю только вторую бригаду территориальных войск Армии Людовой. Мы не желаем воевать с вами и хотим сдаться! Давайте не будем проливать кровь.

– Тогда выдвигайтесь вместе с боевой техникой на окраину города, я лично прибуду принимать вашу капитуляцию.

– Так точно, выдвигаемся. Конец связи.

Полковник посмотрел на окружавших его офицеров, а они посмотрели на него. Потом полковник сплюнул на пол, хотя в КШМ делать это было нельзя...

До предместий Варшавы ровно тридцать один километр. И четыре часа, чтобы их достигнуть...

 

...Принимать капитуляцию поляков пошли на нескольких машинах – две гаубицы, две установки огневой поддержки, три бронетранспортера с личным составом, – чтобы принять оружие и технику. В головной машине, прямо на броне, поехал полковник Голеватый, оставив вместо себя за старшего начальника штаба бронебригады, турка по имени Гуль. Еще одна группа, в составе четырех машин, форсировав дорогу и разогнав коров, одной из которых сегодня сильно не повезло, зашла с левого фланга, чтобы в случае обмана ударить по противнику изо всех стволов, в том числе из двух «стомиллиметровок». Координаты известны, поставить снаряды на воздушный взрыв над дорогой – ах как хорошо прилетит.

Но поляки и в самом деле собирались сдаваться.

Их было много, но вооружены они были плохо – три пушечных БТР, две БМП и один тяжелый скорострельный миномет поддержки. Все остальное воинство – на грузовиках, частично армейского образца, частично гражданских, реквизированных. Некоторые – бронированы, кустарно оснащены пулеметами и «АГС». Всей этой силы против вертолетов и бронетехники бригады хватило бы ровно на десять минут скоротечного боя.

Как это и полагается при капитуляции, поляки вышли из населенного пункта, выстроились у машин. Среди грузовиков было несколько дорогих внедорожников и даже один роскошный представительский «Даймлер», тоже, вероятно, из конфискованного.

Ну, как же. Польский пан генерал и не на «Даймлере»... сдаваться едет. Это как-то даже... не комильфо.

 

Пан генерал оказался молодым, еще крепким, с роскошными кавалерийскими усами. Форма на нем была русской армии, парадной, с генеральскими погонами, что придавало ситуации некий сюр. Полковник русской армии в полевой форме принимает капитуляцию генерала русской армии в форме парадной.

Да, бред...

Едва полковник подошел к группе польских офицеров, пан генерал шагнул вперед, протянул свой роскошный палаш, который полковник не взял, и начал толкать, очевидно, заранее заготовленную речь:

– Пан полковник. От своего имени и от имени второй бригады Армии Людовой я заявляю о том, что мы не намерены оказывать сопротивления русской армии, и прошу принять мое оружие в знак капитуляции нашей бригады. Для нас война закончена!

Голеватый криво улыбнулся:

– А что так, пан генерал бригады? Может, повоюем немого? Хоть для приличия...

Пан генерал недоуменно огляделся, словно ища поддержки у своих подчиненных, но его офицеры сочли за лучшее помолчать.

– Но мы сдаемся! – наконец сказал генерал.

– Это я вижу... А остальные также хотят сдаваться?

Опережая друг друга, «офицеры» закивали.

Увы, такова была польская шляхта – сложно найти дворянство омерзительнее ее. При Екатерине за Польшу и влияние в ней боролись две страны: Россия и Пруссия. Дипломаты каждой из них потратили немалые деньги на подкуп шляхты – шляхта взяла деньги и выбрала двух королей, в результате чего в Польше началась гражданская война. Во время польского мятежа при Государе Александре Втором польские и малороссийские крестьяне сбивались в группы, чтобы убивать... рыскающих по округе шляхтичей-революционеров. После мятежа 1863–1864 годов количество шляхтичей в стране начало возрастать в геометрической прогрессии. Наверное, было ошибкой приравнивать польское дворянство к русскому с предоставлением всех прав и привилегий. В Польше началась настоящая мания перехода в шляхетство. Самые разные люди заявляли о своем шляхетстве, либо не предоставляя никаких подтверждающих документов, мол, во время рокоша все сгорело, либо предоставляя поддельные документы, на изготовлении которых специализировалось сразу несколько еврейских контор в Малороссии, там же изготавливали поддельные паспорта и фальшивые ассигнации. В результате, по переписи 20-го года, к шляхте относилась пятая часть (!!!) польского населения, притом что в Российской империи в то время потомственное дворянство имели примерно 0,3 процента населения, а личное – от полутора до двух. Ненормальна эта ситуация была еще и тем, что по Польской конституции высшим органом власти являлся сейм, а сейм собирался с участием всей шляхты. Вот и получалось, что для принятия какого-либо решения нужно было привлечь каждого пятого жителя страны, а право «вольного вето» блокировало принятие решений, если против выступит хотя бы один шляхтич.

Ну и как тут управлять такой страной?!

Воевать же «шляхтичи» не желали. Вот ударить в спину, вырезать мирное население – пожалуйста, [542] а воевать, когда в километре-двух от тебя развернулась к бою целая тяжелая бронебригада, – это увольте. Какая, на хрен, неподлеглость – ляжем под любого, даже с удовольствием...

Б...

Полковник Голеватый достал из кармана самый обычный сотовый телефон – вот она, современная война, – не опасаясь перехвата, набрал личный номер командующего сектором. Если поляки и перехватят, нехай перехватывают, пусть знают, как их сородичи в штаны дрищут, едва увидев только русскую армию. Как там было в их песенке?

 

Жолнер саблей свистне,

москаль в штаны дристне. [543]

 

Вот сейчас сразу видно – кто свистне, а кто и дристне...

– Ваше высокопревосходительство, Голеватый, седьмая тяжелая бригада. Вторая бригада Армии Людовой жаждет сдаться, прошу указаний... Так точно... Так точно... Есть...

Как все-таки хочется... хотя бы в рожу дать этому уроду, чтобы с ног долой.

– Басманный! – крикнул полковник.

Подбежал один из офицеров:

– Я!

– Подгоните сюда грузовик! Будете принимать капитуляцию.

– Есть!

Зафырчав дизелем, грузовик ловко развернулся и сдал назад, казаки откинули задний борт, один из казаков запрыгнул внутрь, будто вязанки с сеном принимать да трамбовать дело тут привычное.

– Значит, так... паны... Сейчас подходите к этому грузовику, сдаете оружие и записываетесь у капитана Басманного. Потом по этой трассе продвигаетесь на восток примерно сорок километров самостоятельно, там будет сборный пункт для тех, кто, как вы, решил сдаться. Там представитесь и скажете, что седьмая бригада приняла вашу капитуляцию и вы в статусе военнопленных. Оружие сдаете все.

– Пан генерал... – командир второй бригады Армии Людовой забыл, что перед ним не генерал, а полковник, – нижайше прошу либо оставить часть оружия, хотя бы офицерам, либо сопроводить нас до сборного пункта.

– Боитесь не найти дорогу?

– Никак нет... С местным населением... возможны нежелательные эксцессы. [544] Они тоже вооружены... а мы будем безоружны.

Ну, вот и что с этими... делать?

– Сударь. Можете оставить при себе холодное оружие. Если оно у вас есть. Думаю, вы вполне с ним управитесь, по крайней мере, на словах управлялись. И... извольте снять погоны, сударь. Таких генералов, как вы, в русской армии просто не бывает.

 

...Первые потери у наступающих появились, когда на горизонте уже были видны варшавские заставы. Из-под гусениц головной машины внезапно вырос столб разрыва, и машина беспомощно закружилась на месте. И тут же, с двух сторон, с лесополосы и с возвышающейся над местностью дороги, к колонне рванулись небольшие комки пламени.

Тихон оказался как раз на машине, избежавшей первого удара, двигатели бронемашин взревели, и они стали расходиться широким фронтом, отстреливая дымовые гранаты. Все заволокло дымом... а Тихон, будучи стрелком-наблюдателем, свесив ноги в люк, стал обстреливать тот кусок трассы, откуда по ним выстрелили из ПТРК, забыв включить лазерный целеуказатель, что должен был сделать как наблюдатель. Но и цепочки трассеров из пулемета, бьющих по ограждению шоссе, хватило – наперебой заговорили пушки, их снаряды отбойными молотками кромсали бетон трассы, доставая и то, что было там, что казаки не видели. Потом к дороге, словно лазерный луч, протянулась ярко-алая трасса, и что-то вспыхнуло, загорелось так, что это было видно даже здесь.

– «Седьмой» всем! «Седьмой» всем, доложить потери и повреждения.

– «Ястреб» – «Седьмому», на трассе два больших грузовика, в кузовах несколько ПТРК. Цели уничтожены, операторы, кажется, сбежали.

– Операторов обнаружить и уничтожить!

– Есть!

 

9

 

Гура Кальвария