Пограничная зона, Граница канады и сасш

Июня 2002 г.

 

Как и во многих североамериканских семьях, в семье лейтенанта полиции Мантино было три автомобиля – пусть все три и подержанные. Сам глава семейства ездил на «Краун Вике» – «Форд Краун Виктория», рабочая лошадка таксистов и полицейских. Миссис Мантино водила фургончик «Крайслер», и еще у них был большой, черный, повидавший виды «Шевроле Субурбан». Его купили на распродаже федерального имущества и переделали так, чтобы таскать прицеп с лодкой или мобильным домом. Лодка у лейтенанта была, он любил и охотиться, и рыбачить, а вот дома-прицепа не было – такой дом в случае чего можно было взять напрокат, чтобы отправиться куда-нибудь в путешествие. А сегодня лейтенант оставил дома «Форд», отцепил прицеп от «Шевроле» и выехал на нем. Когда завелся огромный V8, скрытый под капотом «Шевроле», лейтенант недовольно поморщился. Бензина эта зверюга жрала море, и компенсировать горючее ему никто не станет, поскольку он выехал не на служебной машине. Но в ситуации, когда за ним слежка, – плевать на бензин. Зато в такой машине в транспортном потоке чувствуешь себя намного увереннее, чем на дорожном крейсере от Форда, а если что – можно пойти и на таран, благо машина с таранным бампером. Лейтенант и сам не знал, что он будет делать, – возможно, он прижмет этих козлов, что следят за ним на дороге, и задаст им парочку неприятных вопросов. А возможно, и нет – как пойдет. Как бы то ни было, сегодня лейтенант вооружился до зубов. В поясной кобуре лежал служебный «Кольт-1911» правительственной модели, в наплечной кобуре – лейтенант ее почти никогда не надевал – скрывался австро-венгерский восемнадцатизарядный «Штейр-ГБ». В самом «Шевроле» в тайнике в водительской двери, который оборудовал он сам, ждала своего часа короткая «Итака-37» с пистолетной рукояткой, оставшаяся от отца.

Возможно, все это ему сегодня пригодится…

Лейтенант жил в пригороде – небогато, но банку за свой дом он уже все выплатил. Выехав из своего района, он поехал по кольцевой – сегодня ему нужно было съездить к отцу, а жил тот намного севернее, почти на самой границе с Канадой. Грегори Мантино, выйдя в отставку, не ушел из полиции. Он стал шерифом маленького приграничного городка, доказывая тем самым, что «усилителем закона» можно работать, даже если тебе под семьдесят.

Пейзаж менялся. Все окрестности Вашингтона в настоящее время предельно «обустроены» – бесконечные поселки и кондоминиумы на любой вкус и кошелек, какие-то склады, заправки у дороги, площадки, на которых торговали подержанными автомобилями, яркая, навязчивая реклама. Все это бросалось в глаза и чертовски действовало на нервы. Людям была чужда жизнь в большом городе, они просто к ней привыкали. Смирялись.

Преследователей было четверо – на двух машинах. Белый микроавтобус «Додж» с какой-то рекламой на бортах и небольшой темно-красный седан «Форд». Следили они непрофессионально и нервно, приближаясь сильнее, чем это сделал бы сам лейтенант. Возможно, они ночью прилепили маячок под задний бампер служебного «Форда», но не подумали, что лейтенант может выбрать для поездки другую машину. Возможно, им просто не удалось выспаться ночью – сам лейтенант в молодости не раз следил за кем-то долгое время и знал, что это такое. Как бы то ни было, лейтенант их просек, хотя попыток оторваться не предпринимал.

Кто это? Внутренние расследования, «тихие мушки»? [194] Но им-то что понадобилось – ведь он не берет взяток, честно не берет, просто потому, что, если возьмет, потом будет стыдно перед отцом. ФБР? Он пока не имеет никаких общих с ФБР дел, да и с чего следить за ним? Еще кто-то, из тех контор, что расплодились как грибы после дождя в результате событий «9/10»? А этим-то что от него надо?

Как бы то ни было, лейтенант прикидывал – и не нашел никакого повода для слежки, кроме разбившегося заместителя государственного секретаря. И это еще больше укрепляло его в мысли, что с этим делом что-то нечисто.

Дорога тем временем менялась. С шести полос на четыре, но это не главное. Реже стали появляться заправки, придорожные кофейни и рекламные щиты. Почти к самой дороге подступал лес, перемежаясь засеянными фермерскими полями. Судя по всему, для оленей здесь был настоящий рай, оставалось дождаться сезона…

Лейтенант поспорил сам с собой – рискнут ли эти съехать с федеральной трассы, где хоть как-то, но можно затеряться в транспортном потоке, и поехать за ним по местной дороге, из залитого гудроном гравия, в небольшой городок, где все всех знают и любой чужак, любая незнакомая машина на виду. И проиграл пари.

Рискнули…

Городок, столь маленький, что нет смысла здесь приводить его название, угнездился у самой границы, чуть в стороне от Великих озер. Это был лесной край. Здесь протекала река, и она давала жизнь городку – потому что на реке стояла лесопилка, приводимая в действие силой течения. Раньше на реке просто стояло водяное колесо с огромными лопатками – сейчас оно тоже стояло, но бездействовало, а рядом приютилась маленькая гидроэлектростанция. Поэтому лесопилка Марсденов, пусть и невеликая, успешно конкурировала с более крупными – за счет дармовой энергии. И, конечно, за счет местной древесины – высшего сорта, почти без сучков. Совсем недавно здесь открыли цех – стали производить так называемую этническую мебель. Из некрашеного древесного полотна, почти без гвоздей, никаких ДСП, пропиток и прочего – прочная, функциональная, безопасная для здоровья и очень-очень дорогая. А еще здесь был отель, у самого водопада, куда наведывались по выходным уставшие от жизни брокеры с Уолл-стрит и лоббисты из Вашингтона. Работы хватало всем.

Город встретил лейтенанта удивительной, почти деревенской тишиной – даже едва слышный отсюда шум работы большой лесопилки странным образом воспринимался как элемент этой самой тишины. Все здесь было неспешно и как-то патриархально – полупустые улицы, новые, довольно дорогие пикапы, на которых здесь ездило население, разросшиеся кусты на участках, прикрывавшие добротно построенные дома – никакого шика и модерна, все основательно, по-рабочему. В городе не было супермаркета – земля принадлежала жителям, часть – семейству Марсденов, и, когда Кей-Март попытался ее купить – ему ответили, что земля не продается ни за какие деньги. Вместо этого в городке имелась большая торговая улица с лавками, где каждого покупателя знали в лицо и обслуживали как родного. Начиналась эта улица с бензоколонки, которая тоже принадлежала не какой-то крупной компании, а частному лицу.

Лейтенант недовольно посмотрел на мигающую на приборной панели лампочку – так и есть, эта зараза сожрала полбака в один присест. В ней и было-то только полбака – еще полбака он сжег, когда ездил на рыбалку в прошлом месяце. День порыбачил – и вынужден был вернуться по срочному вызову, оставив друзьям всю пойманную им рыбу. Вот – не так уж много проехал, но вынужден заправляться. Перед тем как свернуть на заправку, лейтенант подумал, что идея купить на распродаже этого монстра была не такой уж и удачной.

Заправка была довольно большой и основательной. Основательной – это значит, что основное здание заправки построили не из быстроразборных панелей по типовому проекту – а из кирпича, а навес, прикрывающий колонки, покрыли настоящим оцинкованным листовым железом без единого пятнышка ржавчины. Двери были не стеклянные, а деревянные, тоже основательные. Чуть позади основного здания заправки стояли две машины – четырехдверный новенький пикап «Додж» и длинный полуприцеп-цистерна, без каких-либо надписей на нем, с тягачом «Кенуорт-900». Над входом в здание заправки красовалась сделанная красками на щите надпись:

 

У Дейва.

Заправиться и перекусить

 

Лейтенант аккуратно подвел свой «техасский крейсер» [195] к заправочной колонке, заглушил двигатель, вышел из машины. Потянулся – дорога была достаточно долгой, а вести громадную машину по шоссе в окружении седанов, которые в полтора раза меньше, – нелегкое занятие. Огляделся по сторонам – никого, только парочка школьниц, кстати, весьма недурно выглядящих, хихикая, идет по тротуару. Видимо, нужно заправлять машину самому, а потом идти в здание и платить – так подумал лейтенант, потому что здесь никогда не был, ни разу не навестил отца. Но он ошибся…

Дверь открылась, и навстречу вышел крупный, средних лет мужчина, в джинсах, рубашке из грубой ткани и крепких армейских ботинках. Лейтенант не удивился бы, заметив на поясе пистолет, – но пистолета не было, вместо него на поясе висел «Ка-Бар». [196] Мужчина на секунду замер, косанув взглядом на дорогу, потом неспешно направился к клиенту.

– Да, сэр… – это было и приветствие, и вопрос.

– Полный бак, – коротко бросил лейтенант.

– Сейчас, сэр… – Мужчина обошел машину, открыл крышку заправочной горловины, ловко вставил туда пистолет топливораздаточной колонки. – Неслабо тянет деньги из кармана, не так ли, сэр?

– Неслабо… – согласился лейтенант. – А я уж подумал, что у вас самообслуживание…

– Это так, сэр. Но если я вижу нового клиента, то выхожу поприветствовать его лично. Здесь мало бывает посторонних людей, сэр, тем более из Вашингтона. Кстати, меня зовут Дейв.

– Вы владелец?

– Совершенно верно, сэр. Наполовину. Вторая половина у моего брата, но он предпочитает охотиться.

– Лейтенант Мантино, полиция округа Колумбия.

– Э… сэр, а вы не…

– Именно так. Я сын Грега Мантино.

– Сэр, что же вы сразу не сказали… Я Дейв Хеншо.

Рукопожатие владельца колонки было стальным – даже для лейтенанта полиции.

– Сэр, может, выпьете кофе за счет заведения?

– Нет, спасибо, Дейв, я тороплюсь. Не подскажете, где здесь офис шерифа?

– До конца улицы и направо. Одноэтажное здание, а перед ним – груда камней, этакий каменный сад.

– Спасибо, сколько с меня?

– Ровно сорок баксов, сэр. Если что-то нужно, можете обращаться, старого Грега здесь все уважают…

Рискнуть?

– Вообще-то, Дейв, кое-что мне нужно прямо сейчас.

– Да, сэр?

– Мой телефон запишете?

– Запомню, сэр.

Лейтенант продиктовал номер сотового телефона – не того, который он постоянно носил при себе. Другого, оформленного на подставное лицо. Любой телефон регулярно дает сигналы в эфир, даже если он выключен, по нему можно запросто отследить человека – это все равно что носить с собой маячок. Для экстренных вызовов у лейтенанта, как и у всех других полицейских, были пейджеры, они не дают никаких сигналов, и по ним ничего не отследишь. А телефон лейтенант менял раз в год, благо такие возможности были у каждого полицейского.

– Кажется, ко мне прицепились две машины с плохими парнями, Дейв. Белый «Додж»-фургон и красный «Форд»-седан. Кажется, «Додж» остановился вон там, чуть дальше по дороге. Скорее всего, они придут к тебе после того, как я уеду, и начнут задавать вопросы. Мне надо, чтобы ты потом позвонил и сказал мне, какие вопросы они зададут и какие удостоверения покажут. Я не слишком многого прошу, Дейв?

– Ничуть, сэр. Здесь не любят чужих.

– И не говори им, куда я поехал.

– Не скажу, сэр.

Лейтенант немного не угадал – на заправку въехал не «Додж», а «Форд», вставший чуть дальше так, что отсюда его видно не было. Дейв еще не успел уйти с заправки, как услышал за спиной машину.

Из машины выбрались двое. Дешевые серые костюмы, солнцезащитные очки. Раньше отличительным признаком этой породы людей были шляпы в тон костюма, но после смерти великого Джи [197] шляпы носить перестали.

– Сэр! – крикнул один из них.

Дейв повернулся.

– Да?

– Извините, сэр, за беспокойство, вы можете ответить нам на несколько вопросов?

– Нет, – спокойно ответил владелец бензоколонки.

Такой ответ сломал подготовленную в голове схему разговора – оба агента были из молодых, неопытных, «необстрелянных», и как вести себя в подобной ситуации, они не знали. Этот навык – общения с людьми – появляется только после длительной работы на улице. После приобретения необходимого полицейского опыта и чутья, и он более важен для полицейского, чем умение водить машину и стрелять из пистолета. Есть полицейские, которые ни разу за всю свою жизнь не применили оружие на поражение, но которых уважают другие полицейские именно за умение работать с людьми. Эти же, судя по всему, умели хорошо стрелять, а вот работать с людьми их не научили.

– Почему? – глупо спросил агент, подходя ближе.

– Видите ли, сэр. Если вы прочитаете надпись над дверью – она примерно в двадцати футах от ваших глаз, – то узнаете, что здесь можно заправиться бензином и перекусить. Если вам нужен бензин или дизельное топливо, я продам вам все это. Если вы хотите перекусить и послушать музыку, у меня есть хороший молотый кофе, только недавно испеченный яблочный пирог и Брюс Спрингстин в музыкальном автомате. Но на вопросы здесь не отвечают, тем более людям, которых я вижу в первый раз в жизни. Я понятно выражаюсь, сэр?

Хороший, умный коп в этом случае непременно купил бы бензина, залив его под самую крышку топливного бака, выпил бы кофе и отведал домашнего яблочного пирога, который в Вашингтоне не купишь ни за какие деньги. Плохой коп достал бы свое удостоверение. Этот на хорошего копа не тянул.

Он вытащил удостоверение.

– Сэр, федеральная оперативная группа.

– Что? Никогда о такой не слышал.

– Сэр, мы занимаемся борьбой со шпионажем, анархистами и терроризмом.

Владелец бензоколонки улыбнулся.

– Послушай, сынок. За все годы, которые я здесь прожил, я ни разу не видел здесь анархистов. Террористам здесь нечего взрывать, кроме водяного колеса на реке, а русский шпион может узнать здесь только секреты заточки пил – я слышал, что русские пилят лес, его у них много, и, возможно, этот секрет будет им в самый раз. Так что, если ты планируешь искать здесь шпионов, анархистов или террористов, ты приехал явно не по адресу.

– Сэр, вы отказываетесь с нами сотрудничать?

– Это не сотрудничество. Сотрудничество предполагает, что два человека доверяют друг другу и работают над чем-то вместе. Я вижу вас в первый раз, не доверяю вам и не собираюсь отвечать на ваши вопросы. Если вы намереваетесь их задать, то возвращайтесь либо с ордером, либо с кем-нибудь из офиса местного шерифа. Ни в каком другом случае ответов на ваши вопросы вы не получите. А теперь, господа, каждая лишняя минута, которую вы проводите на моей земле, становится серьезным испытанием для моих нервов, а они и без этого напряжены до опасного предела.

Молодой коп несколько секунд стоял с озабоченным видом, пытаясь найти какие-то слова, соответствующие подобной ситуации. И не нашел. Вернее, нашел – самые худшие из всех, какие только могли в такой ситуации быть.

– Мы вернемся… – пообещал он. При этом он словно невзначай чуть отодвинул в сторону полу куртки, чтобы несговорчивый гражданин увидел торчащий за поясом пистолет.

– Скидка тем, кто покупает больше пятидесяти литров топлива враз, – ответил владелец бензоколонки Дейв Хеншо. Пистолет, заткнутый за пояс – господи, кто их так учил пистолет носить? – не произвел на него ни малейшего впечатления.

– Где у вас находится офис шерифа?

– Сэр, путеводитель по городу стоит два доллара.

Когда копы уехали, Дейв Хеншо проводил их взглядом, затем достал из кармана телефон, прощелкал номер.

– Две машины, как вы и говорили, сэр. У них удостоверения копов, какая-то федеральная оперативная группа. Никогда про таких не слышал. Уехали искать офис шерифа.

– Спасибо, Дейв, – ответил лейтенант.

– Не за что, сэр. Буду рад видеть вас снова…

 

Офис шерифа города располагался в тупике одной из улиц и представлял собой невысокое, приземистое, наполовину скрытое разросшимися кустами здание. Лужайка была подстрижена, но небрежно и наскоро. На фоне яркой зеленой травы выделялись разноцветные камни-голыши, их сюда специально принесли из реки местные жители, устроив здесь сад камней наподобие японского. Все окна здания были завешаны плотными жалюзи, на стоянке перед офисом шерифа – ни одной машины в полицейской раскраске. Два пикапа «Форд», больших, из тех, что предпочитают фермеры, на вид ухоженных и почти новых.

«Додж» остановился чуть дальше по дороге, «Форд» припарковался на стоянке, рядом с двумя пикапами. Двое, которые уже успели испортить отношения с владельцем бензоколонки, не получив от него при этом ни грамма полезной информации, неспешно прошли к офису шерифа. Те, что ехали в «Додже», остались наблюдать.

За дверью офиса шерифа находилась приемная для посетителей – тихая, уютная, отделанная деревом, с каким-то живым растением в большой кадке, с деревянными, довольно удобными скамьями и таким же столиком. В этом городе вообще многое крутилось вокруг дерева и изделий из него. На приеме сидела секретарша – веселая толстушка, что-то тараторившая по телефону. Негромко играла музыка.

Увидев посетителей, толстушка положила трубку.

– Чем я могу вам помочь? – с отработанной улыбкой посмотрела на вошедших она.

– Нам нужен шериф, – коротко ответил один из вошедших, так и не снявший в помещении очки.

– Шериф прямо за вами.

Посетители резко обернулись – и увидели высокого и крепкого старика, одетого в охотничью камуфляжную куртку. Ни один из них не заметил, как этот старик подошел и оказался прямо за их спинами.

– Господа…

– Вы шериф округа?

– Да, я, господа. Разрешите ваши документы?

Один из вошедших, тот, что не умел разговаривать со свидетелями и любил демонстрировать заткнутый за пояс пистолет, вытащил удостоверение.

– И вы тоже, сэр, – обратился шериф ко второму.

Посетители переглянулись, второй достал удостоверение, точно такое же.

– Мы из федеральной оперативной группы, шериф, и…

– Господа, я не знаю, что такое федеральная оперативная группа. Я знаю, что такое ФБР, и не далее как сегодня утром виделся с местным резидентом. Я знаю, что такое федеральные и местные маршалы, знаю, что такое министерство юстиции, но я ни разу в жизни не слышал про федеральную оперативную группу. Чем вы занимаетесь, господа?

– Шериф, мы занимаемся борьбой с анархизмом, терроризмом и шпионажем.

– Вот как… А Дейва Хеншо вы приняли за шпиона, анархиста или террориста, позвольте полюбопытствовать?

– Простите, сэр, о чем вы?

– Не о чем, а о ком. О Дейве Хеншо, владельце бензоколонки на въезде в город. Только что он позвонил мне и сказал, что два подозрительных человека задавали ему вопросы и угрожали ему оружием.

Посетители снова переглянулись.

– Шериф, мы находимся в оперативной группе федерального подчинения и имеем право задавать вопросы об интересующих нас лицах.

– И угрожать оружием вы тоже имеете право? Судя по тому пистолету, который я вижу у вас за поясом, мистер, Дейв не солгал. Я никогда не слышал о федеральной оперативной группе, – повторил шериф. – У вас есть ордер, командировочное предписание или что-то в этом роде?

– Нет, сэр, но…

– В таком случае нам придется узнать, что думает обо всем этом судья Мориссон. Господа, вы арестованы. Вы имеете право хранить молчание, но если вы не воспользуетесь этим правом, то все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде…

– Что за чертовщина здесь происходит, шериф?!

Сбоку открылась еще одна дверь, и в помещение вошел помощник шерифа, такой же похожий на вставшего на дыбы медведя гризли здоровяк, только с полуавтоматическим «ремингтоном» 12-го калибра.

– Повторяю, что отныне вы считаетесь арестованными. Если у вас есть оружие, а я вижу, что оно у вас есть, – медленно, левой рукой достаньте его и бросьте на пол. У вас есть один телефонный звонок на каждого, то есть два телефонных звонка на двоих. Советую воспользоваться этим правом и позвонить. И не делайте глупостей, здесь все охотятся с семи лет и стрелять умеют.

– Вы за это ответите, мы служащие федерального правительства.

– Оружие, левой рукой – на пол. Живо! Не испытывайте мое терпение, господа.

Поразмыслив, копы приняли правильное решение. Сначала один, потом другой пистолеты глухо стукнулись об пол.

– Еще оружие есть?

– Нет, шериф.

Шериф удовлетворенно кивнул.

– Помощник Гастингс!

– Да, сэр.

– Отведите этих двоих в камеру, у нас ведь найдутся пустые?

– Да, сэр.

– Предоставьте им карточки с «Мирандой» на подпись и возможность сделать по одному телефонному звонку. Если они попросят адвоката, сообщите мистеру Лоуренсу.

– Есть, сэр! Господа, прошу пройти! Вон туда, руки держать на виду!

Когда помощник с двумя задержанными скрылись за одной из дверей, за которой была лестница, ведущая в подвал, где находились камеры, шериф достал из кармана карандаш, по очереди поднял за спусковую скобу оба пистолета – лицензионный богемский «CZ» от Кольта и дорогую итальянскую «Беретту-92», – перенес на лист бумаги, который проворно подставила та самая толстушка. Затем спрятал карандаш, достал платок, осторожно подобрал удостоверения.

– Рик! Выходи!

Из-за перегородки, отделяющей холл от рабочих мест помощников шерифа, вышел лейтенант Мантино.

– Осторожнее. Отпечатки.

– Да, знаю.

В семье, где отец полицейский, сын полицейский, сестра адвокат и еще одна сестра – агент ФБР, общаться было нелегко.

– Что это за федеральная оперативная группа такая?

– А черт его знает…

– Ты-то должен знать. В городе живешь, не то что мы здесь – в глуши.

У семейства Мантино вот уже лет тридцать назад в этом месте был куплен дом – довольно приличный, с участком земли – он считался летним, хотя после перестройки в нем можно было жить и в двадцатиградусный мороз. Когда Грег Мантино вышел в отставку и переселился на природу, потребовался целый год, чтобы местные уговорили его баллотироваться на пост шерифа. Предыдущего шерифа он победил на выборах с легкостью, и жители города о своем выборе ничуть не жалели.

– Сейчас, после встряски «9/10», на поверхность всплыло много дерьма. Решили, что система полностью недееспособна и надо создавать новую. Начали создавать новую – с нуля. Но и старую оставили, на всякий случай. Честно говоря, если меня спросить, какие правоохранительные органы сейчас существуют в нашей стране, я не смогу ответить.

– Интересно, ведали ли отцы-основатели о том, что в начале двадцать первого века в созданной ими стране воцарится такой бардак…

– Па, там еще двое, – напомнил лейтенант, – белый «Додж».

– Я помню. Сейчас их задержат.

 

Рик де Ветт и Норманн Фитцуотер были типичными представителями «полицейских последних времен» – как их иногда называли с едва скрываемой иронией. «Последних времен» – поскольку то, что происходило в последнее время в САСШ, и впрямь напоминало последние времена. Каким-то чудом Североамериканские Соединенные Штаты из светоча свободы и демократии, которым эта страна была до конца 80-х, превратились в снедаемую коррупцией, раздираемую внутренними противоречиями, отягощенную войной, взаимной подозрительностью и даже ненавистью страну. Это произошло незаметно и, по историческим меркам, так быстро, что люди, не утратившие еще дара называть вещи своими именами, сейчас оглядывались по сторонам и с ужасом думали, как же они дожили до такой жизни и что же произошло с их страной.

Как-то незаметно в стране исчезло гражданское общество. То самое общество, которое написало один из самых важных документов в истории человечества – североамериканскую конституцию, которое выиграло войну за независимость против сильнейшей державы того времени, которое не покладая рук трудилось, чтобы сделать свою страну богатой и сильной – по-настоящему великой, – так вот этого общества больше не было. Когда люди произносили «We, the people…» [198] – они просто делали это по привычке, не вкладывая в произносимые слова никакого смысла. «We, the people…» – этого больше не было, американского народа больше не было как единой общности людей. Он превратился в истеричное скопище меньшинств, каждое из которых считало себя более «меньшинством», чем все остальные, и каждое требовало для себя особенных прав, зачастую относясь при этом к другим членам общества с нескрываемой враждебностью. Педерасты, лесбиянки, женщины, евреи, негры, которые больше не желали быть «неграми», а желали быть «афроамериканцами», мексиканцы, которые желали быть «латиноамериканцами», но при этом продолжали бросать мусор мимо урны… Каждое из этих меньшинств имело свое общество по защите, у каждого из этих меньшинств были журналы и газеты, где излагалась их позиция. Наконец – теперь при выборах все кандидаты на сколь-либо важный пост вынуждены были учитывать мнение этих меньшинств, в сумме складывающихся в большинство, и давать обещания каждому из них. Часто эти обещания взаимоисключали друг друга, и поэтому на следующий день после выборов кандидаты о них с легкостью забывали. Меньшинства дробились на еще меньшие по размерам группы, процесс этот был бесконечным. При этом совершенно не защищено было большинство – белые, гетеросексуальные мужчины-протестанты, которые, собственно говоря, и создали эту страну. Так, постепенно, исподволь, меньшинства разрывали на части общество, растаскивали оторванные кусочки по углам, как мыши, сумевшие поживиться на кухне, не понимая при этом, что на очереди – разрыв страны.

Многозначительность – бич Североамериканских Соединенных Штатов последнего времени. Неоднозначность. Неясность. Подозрительность. Началось это еще в 80-е, после серии скандалов, связанных с войнами в Центральной и Латинской Америках и подрывными действиями администрации Фолсома против русских, но после жуткого скандала, связанного с потоплением североамериканской субмарины в Средиземном море и гибелью военных моряков в бою с российскими подозрительность охватила всех. Если североамериканский президент, глядя в камеру в студии крупнейшего национального телеканала, заявляет, что не посылал североамериканский персонал на русскую территорию, а через неделю выясняется, что все это – гнусная ложь, что затонула атомная субмарина и погибло около двухсот моряков… Если выясняется, что президент, не поставив Конгресс в известность, непонятно ради каких целей вовлек страну в конфликт, чреватый ядерным апокалипсисом, кому тогда можно верить? И чему тогда можно верить? Люди старшего поколения с необъяснимой теплотой вспоминали старые добрые времена – когда президент проводил простую и ясную политику, когда врагами были русские и анархисты и никто в этом не сомневался, когда в любой части Американского континента – что северного, что южного – североамериканца встречали с уважением и даже опаской. Сейчас североамериканца часто встречали градом пуль из автомата «АК». Сейчас друзья действовали как враги, а враги – как друзья, и ты не верил никому и ничему. Сейчас все думали одно, говорили другое, делали третье, получалось вообще четвертое. Все подвергалось сомнениям, везде искался заговор – поэтому в официальную версию событий «9/10» не поверил почти никто.

От недоверия и исчезновения общества рождалась ненависть. Люди ненавидели друг друга, они жили с этой ненавистью и в этой ненависти. Люди готовы были на все, чтобы доказать свою правоту – в последнее время все чаще полицейским приходилось видеть трагедии, суть которых можно было изложить в двух словах: «Ну почему он(а) так настаивал(а) на своем?!» Если уже и родные люди готовы были убить друг друга ради собственной правоты – от будущего не стоило ждать ничего хорошего.

На переднем краю вялотекущей гражданской войны оказались копы. Такие, как де Ветт и Фитцуотер. Прошли те времена, когда полицейскому для исполнения своих обязанностей хватало старого доброго шестизарядника от Кольта – сейчас в некоторых случаях мало было и штурмовой винтовки. Де Ветт был копом из Нью-Йоркского управления полиции порта, Фитцуотер – из пограничного патруля Калифорнии. В Нью-Йоркской полиции порта де Ветт занимался в основном контрабандой и нелегальными мигрантами, Фитцуотер в пограничном патруле дежурил у «стены» [199] и гонялся за теми же нелегалами, которые каким-то образом ухитрялись просачиваться в «золотой штат». [200] Ни тот ни другой понятия не имели о специфике полицейской работы и тем не менее работу эту выполняли. Когда осела пыль от рухнувших «близнецов», в качестве временной меры создали временную федеральную оперативную группу, включив туда представителей более чем двадцати федеральных и местных правоохранительных органов. Раньше временные оперативные группы создавались для расследования больших дел против мафиозных семей, а теперь на них возложили борьбу с террористическим проникновением. В числе тех, кто должен был прислать своих людей, оказались портовая полиция и пограничный патруль. Ну а лучших, понятное дело, никто не отдаст. Вот и откомандировали де Ветта и Фитцуотера в распоряжение ФОГ, там сразу поняли, что от таких сотрудников толку не будет, и поставили их на самый простой участок работы. Слежка и затыкание дыр, задания срочные и не особо важные…

Сейчас де Ветт сидел за рулем, Фитцуотер сидел рядом, уже выспавшийся и мрачный. Хотелось кофе, но термос был пуст. И бутербродов тоже не было.

– Норм…

Фитцуотер зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть.

– Что?

– Скажи… А ты на пляжах Малибу был?

– Был, конечно. Я там спасателем одно время подрабатывал.

– И как там?

– Как-как… Песок, море… Мусора много. Солнце.

– Не… Я про телок.

– Телки как телки… Правда, предпочитают купальник без верха.

– И чо?

– Чо чо?

– Ну… удавалось тебе?

Фитцуотер снова зевнул.

– Да запросто. Под вечер многие ищут, с кем бы расслабиться. Там с этим нет проблем, не то что у вас.

– Да… у нас тут еще те… штучки.

– Я знаю. Восточное побережье…

Стук в стекло прервал сладостные воспоминания. Рик посмотрел – какой-то детина остановил пикап так, что пассажирское сиденье было как раз напротив водительской двери фургона. Детина на вид был типичным фермерским сынком.

Стекло «Доджа» плавно скользнуло вниз.

– Что случилось?

– Сэр, вы стоите напротив моего дома. Мне негде припарковаться.

Агент де Ветт кивнул.

– Сейчас отъеду.

Рука легла на руль и… зловещий лязг затвора помпового ружья обратил его в соляной столб, в камень…

– Управление шерифа! Не двигаться! Сэр, обе руки – на приборную панель!

Фитцуотер дернулся – и замер. Со стороны пассажира стоял еще один мужчина, направляющий на него «кольт» правительственной модели.

– Это ошибка, мы…

– Молчать! Есть кто-то в фургоне?

– Нет, мы федеральные служащие.

– Держать руки на виду! Не двигаться!

Мужчина, стоящий со стороны пассажира, дернул за ручку двери, отошел в сторону, не сводя с Фитцуотера дуло пистолета.

– Выходим! Без резких движений!

– Парни, мы на одной стороне.

– Разберемся!

 

 

9

 

Царство Польское, Варшава,

«Летающая тарелка»

Июня 2002 г.

 

«Летающая тарелка» – один из самых модных ночных клубов Варшавы – обрел свое название потому, что и в самом деле там была летающая тарелка. Хозяин клуба, капитально перестраивая полицейский участок, сожженный во время беспорядков 1981 года, сделал этакую… инсталляцию, как модно сейчас говорить. Некоторые торговцы, торгующие авто, выделяют свое здание автомобилем, либо въезжающим в кирпичную стену, либо выезжающим из нее. Здесь же было круче – в качестве козырька посетителям служила врезавшаяся в здание на уровне второго этажа летающая тарелка. От дождя, если тот случался, она защищала не очень, но выглядело круто.

Граф Ежи просто поражался, откуда у его новой подруги берутся силы. Вот уже вторую ночь он не смог нормально поспать и часа, урывая недостающее малыми кусками на службе, отчего даже отец заметил, что он не ходит, а ползает, как сонная муха. Елена же, несмотря на то что они творили по ночам, утром выглядела свежей и отдохнувшей, а сегодня она еще потащила его в этот проклятый клуб. Представить друзьям, как сказала она. В принципе граф сначала хотел отказаться – но потом все же подумал, что это будет нелишним. Мало ли кто там… подвисает, или как там они говорят, в этом клубе, и пусть все знают, что место занято. Никогда никто из мужчин рода Комаровских не делил свою женщину с кем-то.

Так же, как многие заведения в центре Варшавы, «Летающая тарелка» расположена была на самой обычной улице, довольно широкой, и стоянки там не было, ни охраняемой, ни какой-либо другой. Да рядом еще несколько работающих по ночам клубов. Поэтому машины стояли припаркованными в совершенном беспорядке по обе стороны улицы, порой в два ряда, так что ни пройти, ни проехать. Граф Ежи уже пожалел, что взял свою «Мазератти» – пусть она была здесь как нельзя уместна, но запросто могло статься, что какой-нибудь набравшийся придурок, выезжая на дорогу, заденет ее. Или у кого-то с сомнительным чувством юмора хватит ума порезать тент. В общем и целом граф Ежи, выбирая место для парковки (довольно далеко, чуть ли не в двух кварталах от клуба), дал себе зарок оставить эту машину в покое и найти себе что-то попроще и понеприметнее…

«Летающая тарелка» походила на клубы для быдла в Санкт-Петербурге, в которых граф Ежи бывал, и не раз: бьющие по глазам вспышки стробоскопов даже на улице, двое здоровенных одетых в кожу громил на фейс-контроле (чудовищная безвкусица), бьющая по ушам музыка – под которую только быдло и может развлекаться. В Санкт-Петербурге, как ни странно, такие клубы любили посещать молодые и не очень дамы высшего света, предпочитавшие сохранять инкогнито, – там они выбирали себе кавалеров помоложе. Граф Ежи тоже бывал в таких, потому что дамы из высшего света были его слабостью; если они ударялись в разврат, то остановить их было невозможно. Но особого удовольствия от таких клубов он не получал. Потому что не был быдлом.

Слово «быдло», которое кто-то сочтет оскорбительным и даже ругательным, для графа Ежи Комаровского и таких, как он, не было ругательством и просто обозначало суть человека. Не может ведь ругательством быть слово «собака». Собака – она собака и есть. Вот и быдло – люди с низким, недостойным шляхты образованием и воспитанием, с низкими запросами и устремлениями. Человек мог быть богатым, и даже очень богатым, но он от этого не переставал быть быдлом, даже если приобретал золотой «Роллс-ройс» или строил «фамильное имение» о пяти этажах. Суть быдла в том, что оно всегда голодно. С детства оно росло голодным, оно не могло получить надлежащего образования и воспитания, и теперь, при малейшей на то возможности, оно любыми способами пытается выделиться из серой толпы и показать себя чем-то более значимым, чем оно есть на самом деле. Голод и память о пережитом в детстве голоде заставляют его жить жадно и напоказ, постоянно что-то доказывая себе и другим. В то же время шляхта, аристократия, дворяне ничего и никому не пытаются доказать. Они знают свое место и знают себе цену, многие из них настолько богаты, что могут не заботиться о деньгах и посвятить себя служению тому, что они считают праведным. А быдло не служит – быдло жрет. Вот поэтому быдло предпочитает если музыку – то такую, чтобы стены дрожали, если дом – так о пяти этажах, если машину – так обязательно позолоченную. Это те, кто дорвался. А те, кто не дорвался – таких подавляющее большинство, – исходят в бессилии злобой и, выбиваясь из сил, тянутся, пытаясь сделать так, чтобы их заметили. Хотя бы по музыке, гремящей из окна в два часа ночи.

Через фейс-контроль нашу парочку пропустили, не особо проверяя, – графиню Елену тут хорошо знали. На первом этаже «Летающей тарелки» была танцплощадка, на втором – бар со спиртным, комнаты для тех, кто хм… хочет продолжить так удачно завязавшееся на танцполе знакомство, и, как поговаривали, подпольное казино с большими ставками. Азартные игры на большей части территории Российской империи запрещены, и, по мнению графа Ежи, это правильно. Поляки – азартный народ, разреши им – продуют весь родовой капитал за зеленым столом.